Текст книги "Жатва – II. Зёрна знаний"

«Школьные годы чудесные»:

– обмундирование советских школьников;

– бедный украинский коршун;

– идеал пионера;

– ехидная улыбочка и кок в восьмом классе;

– в гриме мог бы играть первых любовников.

В третий класс я пошел уже в новую школу №278 на проспекте Огородникова. Закончилось раздельное обучение мальчиков и девочек. Эта школа исторически была при «Гознаке», так что весь наш двор учился там. Я был новичком в гознаковском дворе, росту был невеликого, и, конечно, вскоре местная шпана попробовала меня на прочность. Некоему Иванову во дворе мне пришлось показать кирпич, тогда он отстал.

Хотя на уроках физкультуры, где выстраивали всех по росту, я занимал предпоследнее место в хвосте, в школе меня не обижали. То ли я умел за себя постоять, то ли авторитет отличника срабатывал, а учился я и в этой школе на одни пятёрки. Сбои иногда бывали только по труду и физкультуре. Юным читателям советую поглядеть на мои Ведомости оценки знаний и поведения, как их тогда называли, – табели – в ШКОЛЬНЫХ ПОДРОБНОСТЯХ 2. (1) и (2).

Никакой обидной клички, прилипшей ко мне, я не помню. Только когда в чём-то проявлялась симпатия к какой-нибудь девчонке, в ход шла дразнилка, похожая скорее на упражнение в произнесении звука «р»:

«Борис-барбарис, председатель дохлых крыс,

А жена его, Лариса, замечательная крыса!»

В школу все ходили в форме. У девочек – коричневые платья и фартук – обычный, чёрный, и праздничный, белый. Прически – обычные косички, соответственно, с чёрными или белыми лентами. У мальчиков – почти военная форма серого цвета с металлическими пуговицами, с отложным или стоячим воротником, куда надо было подшивать белый подворотничок, с фуражкой и ремнём с латунной пряжкой. Эти ремни были серьёзным оружием в драках, как и портфели, набитые учебниками и тетрадями. Мальчишек в младших классах стригли под ноль. На фото – дефиле мод советской школы.

Дрались школа на школу, двор на двор. Оружие было устрашающее – выпрямляли и затачивали строительные скобы, которыми скрепляют брёвна, изготовляли мощные рогатки, в ход шли бутылки с карбидом, которые перед броском заливали водой и закупоривали. По ходу дела использовались лыжные палки. У меня был круглый щит из бакелитовой фанеры – бывшее сидение от стула, копьё с флажком и деревянный меч. Щит изготовил мне папа, а змею на зелёном флажке на машинке вышила мама. Помню зимнюю драку с музыкальной школой на дворе у Фонтанки. Атаманом у музыкантов была рыжая девчонка по прозвищу «рыжая ведьма». Другая массовая драка удостоилась даже милицейского оцепления, но пацаны под клич «Атас!» рассыпались и смылись в гознаковские лабиринты.

После окончания третьего класса в 1955 году мама со мной решила на отдых ехать на Украину. Ей кто-то посоветовал Винницкую область. И вот мы, нагруженные чемоданами с крупами, сахаром и консервами (знали, что на селе кушать нечего), поехали в поезде Ленинград-Одесса. В поезде моя мама познакомилась с соседкой по вагону, мамой двоих маленьких детей, которая тоже по чьей-то рекомендации ехала в городок Немиров. Она сагитировала мою маму ехать с ней.

На вокзале в Виннице мы пересели на поезд до Немирова по узкоколейке. Поезда тогда тянули паровозы. Помню загадочную надпись: «Закрой поддувало!». Высадившись в Немирове, мы, две молодых тётки и трое детей с кучей чемоданов, оказались в жарком, пыльном аду среди гусей и мазанок. Спросили, есть ли вода – оказалось, что нет ни реки, ни озера, ни леса. Помню, как у мамы по пыльным щекам текли слёзы, оставляя грязные потёки. Обратного поезда не было, выручил случайный военный фургон, подбросивший нас обратно до окраины Винницы. Уже стемнело, мы сидели на чемоданах на обочине, но хозяйка дома, у которого нас выгрузили, сжалилась и пустила нас ночевать в хлев, вместе с хрюшками.

Поутру мама поехала на вокзал, брать билеты обратно в Ленинград. Но на вокзале она познакомилась с человеком, удивительно похожим на Хрущева – такой же маленький, толстенький, совершенно лысый. Он предложил ехать к нему, в село Стрижавка в семи километрах к северу от Винницы на реке Южный Буг. Сам он был из сельской «интеллигенции», портной. Видимо, на этой почве они с мамой и нашли общий язык. Его сын был солистом балета Винницкого театра.

До Стрижавки было легко доехать из Винницы по шоссе вдоль реки. Южный Буг в Стрижавке – большая полноводная река раза в три шире Фонтанки. Левый берег – полузатопленные заливные луга, а правый – высокие гранитные скалы. Село располагалось на обоих берегах реки, соединенных в то время низким деревянным мостом. Ещё в войну там был капитальный мост, от которого остались мощные каменные опоры-быки.

Хата нашего хозяина была на низком берегу. Это была мазанка-полуземлянка с земляным полом и соломенной крышей, выбеленная снаружи и изнутри. Маленькие окошечки были почти на уровне земли. Единственным украшением в хате были вышитые рушники. Конечно, не было ни водопровода, ни даже электричества. Освещение – керосиновыми лампами. Не знаю, как зимой, но летом в такой мазанке было хорошо, прохладно в любую жару.

Стрижавка – большое село на несколько тысяч жителей. На высоком берегу Буга за селом был бескрайний Чёрный лес, а на низком – чудесный чистый сосновый бор, в котором во время войны располагалась ставка самого фюрера. Местные называли её «гитлеровской дачей». То, что от неё сохранилось, производило сильное впечатление. От взорванных подземных бункеров остались лишь бетонные глыбы толщиной в несколько метров, зато нетронутыми среди высокого соснового леса вились бетонные дорожки и как мираж стоял огромный бассейн без воды, в котором, как говорили местные жители, во время оно плавали лебеди. По этим дорожкам хорошо было гонять на велосипеде, но это уже в следующие сезоны.

Первые дачники, с кем мы познакомились в Стрижавке, была странная парочка – мама и великовозрастный сын, которому было более 30 лет. Разговоры шли только о том, как бы его женить, но ему никто, кроме мамы, был не нужен. Позже мы подружились с семьёй полковника Барахтина – такими же дачниками из Ленинграда. Кроме более взрослой дочки Тани, у них был мой ровесник, и тоже Боря, который стал моим самым близким другом на детские годы.

Полковник артиллерии был «настоящий полковник», наголо бритый, крепкий служака, спортсмен по натуре. С ним мы играли на «гитлеровской даче» в «чижа»: что-то вроде лапты, где снарядом служил деревянный цилиндр, заостренный с обоих торцов, «чиж», который поднимали в воздух ударом биты по заостренному концу, а вторым ударом отправляли поднятый «чиж» подальше. Полковник научил меня играть в преферанс, но отбил у меня охоту к азартным играм, когда однажды я проиграл целую корзину груш. Правда, груши были даровые, их можно было собирать прямо под деревом. Играли мы также и в шахматы, причем из-за спортивного азарта, который всюду привносил с собой полковник, мне пришлось основательно изучить дебюты по книжке «Шахматы для начинающих». В семье Барахтиных все обращались друг к другу на Вы.

Семействами выходили купаться на реку, при этом приходилось преодолевать заливной луг, обычно по щиколотку подтопленный тёплой, прогретой на солнце водой. По нему приятно было шлёпать босиком, но существовала опасность наступить на «волчка» – кусачую черную личинку сантиметров 5 длиной. Выше по течению Буга была замечательная дубрава, где мы собирали огромные белые грибы с плоскими шляпками.

На хозяйском огороде у меня была собственная грядка, где я посадил и поливал лук, огурцы и даже кукурузу, так популярную в хрущёвское время. Помню огромные поля кукурузы и подсолнечника, песни босых колхозных дивчин, возвращавшихся по вечерам с полей на телегах, запряженных волами, с косами, вилами и граблями, тёмные тёплые ночи с небывалыми звездами, страшные грозы, когда в землю одновременно били несколько молний, и стоял непрерывный громовой грохот.

Колхозники в то время были, по существу, крепостными, у них не было паспортов, поэтому они не могли никуда уехать, а за каторжный труд им платили натурой, то есть продовольствием по количеству палочек – засчитанных трудодней, так что денег у них практически не было. Какие-то крохи они могли выручить, продавая овощи и фрукты с приусадебных участков на рынке. Помню этих баб, стоящих возле своих корзинок, причём меня поразило, что они справляли малую нужду, не сходя с места, ручеёк тёк прямо из-под длинных юбок.

В Стрижавке была действующая церковь, куда прислали молодого попа. Он в плавках, но с крестом на груди, легко переплывал Южный Буг и вызывал повышенный интерес у дачников. Троицу отмечали, украшая мазанки берёзовыми ветками. Всё на селе делали сообща. На свадьбу молодожёнам за день всей общиной построили мазанку, ногами месили глину с навозом и соломой. Пили горилку – мутный самогон фиолетового оттенка из свёклы. Ели кашу и овощи с огорода. Молоко было редкостью: держать коров было запрещено. Зато на дворах пели петухи, кудахтали куры, крякали и гоготали утки и гуси, важно расфуфыривались индюки. Откармливали здоровенных хряков, одного, тоже Борьку, зарезали при мне, он страшно визжал.

В общем, Украина – это здорово. Поэтому следующие два дачных сезона мы ездили только в Стрижавку. Помню, что там мы наблюдали солнечное затмение через закопчённые стёкла, домашняя живность очень беспокоилась. В последний сезон с нами поехал Кыка с семьей. Поэтому мы переехали в другой дом, побольше, на другом берегу рядом с церковью и кладбищем.

Вспоминаю первую ночь, когда меня положили спать на сеновал, и мама повязала мне платочек на голову от сенной трухи. Ночью ко мне подполз какой-то местный парубок и стал меня щупать. Я стал уверять его, что я не дивчина, но он был пьян и невменяем, пришлось показать свою мальчишескую силёнку. Но насилия я уже тогда не любил. Один хлопец очень хотел помериться со мной силой, но я спокойно объяснил ему, что драться просто так я не хочу, а причин для драки между нами просто нет, чем привёл его в полное недоумение.

Кыка, конечно, привез с собой ружьё и устроил охоту на диких голубей, курлыкающих в бору на гитлеровской даче. Ну, настрелял он птичек, но толку, то есть мяса, от них было с гулькин нос. Там же он застрелил коршуна, на фото – я с кыкиным трофеем. Зачем? Так что охоту я навсегда невзлюбил как бессмысленное кровопролитие.

Как-то Кыка соорудил и подарил мне минимотороллер из самоката с велосипедным мотором. Помню, как он – толстый дядя весом более 100 кило, демонстрируя нам своё создание, сел на эту крошку и поехал, причем казалось, что он просто присел и с треском понёсся по набережной Фонтанки, влекомый неведомой силой. Мой первый опыт вождения этого аппарата оказался и последним: на повороте меня занесло и выбросило из седла. Я отделался легкими ушибами, благо в то время автомашины на набережной были редки, но мама категорически отказалась принять этот подарок.