Текст книги "Знак Лукавого"

Наличие льющихся с потолка вод, хотя и не родниковой чистоты, оказалось очень кстати. Привести себя в божеский вид мы все-таки сумели. Делали мы это быстро и торопливо, словно подгоняемые каким-то предчувствием.

И оно – предчувствие это – не обмануло нас.

Мы едва только успели толком счистить с себя последние остатки зловонной слизи и натянуть чистую одежду, как нас всех словно ударило током. Я думаю, это был сигнал от Червя, с которым нас еще как-то связывало остаточное действие снадобий из фиалов профессора. Мы переглянулись.

– Надо уходить! – нервно бросил Ромка. – Где выход отсюда?

Вопрос был далеко не праздный, особенно учитывая сумрак и вездесущую плесень, маскировавшие все детали рельефа стен.

– По-моему, вот! – крикнула Аманеста, обрывая занавес водорослей, заслонявший открывшийся в стене провал, в глубине которого чудился дневной свет.

Мы кинулись в этот выход, словно спасаясь от неведомого зверя, готового броситься на нас.

И в этот момент Червь закричал!

Точнее, закричала его Пасть, укрывшаяся под сводами пещерного зала. Ничего страшнее этого крика я не слышал в жизни. И надеюсь, что не услышу. Да, конечно, в этом крике были сконцентрированы и боль, и ужас, и даже страх. Да, он был необыкновенно громок. Настолько, что зашкалило болевую чувствительность наших ушей. Но даже не в этом было дело. Крик Червя был пронизан какими-то неуловимыми ухом модуляциями и переходами, которые повергали каждого услышавшего такое в бездну беспросветного отчаяния. Отчаяния, перед которым даже гнетущая любого из смертных мысль о неизбежном конце казалась какой-то просто несущественной мелочью.

Не знаю, может быть, это было просто действие мощной инфразвуковой составляющей, вплетенной в общую какофонию крика Червя, но мне кажется, это было что-то более сложное, способное в корне перевернуть сознание разумного существа. Превратить его в… В нечто, во что боится превратиться каждая тварь – и человек, и зверь… А потом последовал удар. Толчок, от которого на нас с потолка прохода, в котором мы укрылись, посыпалась каменная мелочь и глыбы покрупнее детской головки. Последнее, что я увидел, обернувшись в зал, и смог запомнить, это валящиеся с потолка и заполняющие все пространство вокруг запахом горелой плоти бесформенные куски чего-то содрогающегося и продолжающего исходить ужасом и болью.

* * *

Нас вынесло из врат портала на автомате. Даже сильно захотев, я не смогу теперь найти обратную дорогу в «зал прибытия». Если он, конечно, все еще существует, этот зал. Мы – все трое – начали осознавать себя, только когда знойный воздух полудня шевельнулся над нами дыханием ветерка и на беспощадно жгущее нас солнце наползли неведомо откуда взявшиеся облака.

Некоторое время мы молча смотрели на нелепую на вид скалу, которая скрывала в себе портал и руины жилища Привратников. Глядя на эту каменную глыбу, никто не подумал бы, что внутри нее скрывается что-либо иное, кроме напластований дикого камня. Да и некому на много километров окрест было на нее смотреть. Оставалось надеяться, что толчок, чуть было не похоронивший нас в недрах пещеры, и неистовый вопль Червя не привлекут в эти места толпы любопытных и останутся в памяти тех, кому довелось услышать и ощутить их, просто одним из тех загадочных явлений, которыми и без того полон мир. Особенно мир гор. Жар и смрад, исходившие из прикрытого густыми зарослями лаза, откуда нас – собственным страхом – выбросило на свет божий, должны же были в конце концов пройти?

А если кто и сунется в глубь этого странного произведения природы, то что он, собственно, поймет в том, что увидит там?

Мы молча, неуклюже помогли друг другу подняться на ноги и так же неуклюже стали искать хоть сколько-то безопасную дорогу вниз по склону.

Пейзаж здешний был сродни лунному – суров и безжизнен. Оставалось только гадать, что могло загнать сюда и заставить здесь жить хоть небольшой, но не самый, по-моему, глупый народ нашей планеты. Все вокруг было выкрашено оттенками желтого и коричневого, словно эти горы создал гончар, в мастерской которого не нашлось никаких других красок. Коричневыми были и склоны гор, загромоздившие все горизонты, и темные провалы ущелий, и светлые пространства долин далеко внизу. Коричневой была и пыль – мелкая, словно зубной порошок. И даже небо над головой, казалось, впитало этот окрас обожженной глины. Все это одновременно напоминало те места, где мне приходилось бегать под пулями, и все-таки было непохоже на них.

Не будь у нас карты и компаса, о которых позаботились «академики», бродили бы мы среди этих безжизненных камней в поисках хоть каких-нибудь следов, ведущих в места обетованные, до тех пор, пока не иссякли бы наши скудные запасы воды и съестного. Слава богу, в отличие от Странного Края, карты, компасы и часы здесь – на Большой Земле – вновь обрели свою силу и ценность.

Некоторое время мы двигались по намеченному маршруту молча. Потом начали перебрасываться короткими фразами.

– Как ты думаешь, – спросила Аманеста у Романа. – Этот… Мальчишка… он все-таки – сделал это? Думаешь, что нас всех так тряхнуло оттого, что он произнес разрушающее заклинание и…

Роман только мрачно глянул на нее в ответ.

– А ты? – обратилась Аманеста ко мне. – Ты, маг, думаешь, что теперь портал с той стороны разрушен и ход назад, в Странный Край, закрыт?

– Я уже не маг, – ответил я. – И, честно говоря, никогда магом и не был… Потом объясню тебе… Девушка поморщилась, ничего не поняв.

– А насчет портала… —добавил я после небольшой паузы, – скорее всего, это так. Этот портал потерян. Но он не единственный…

– Не единственный, – повела плечом Аманеста. – Но после этого… После того, как обожгли Червя… Может быть, все порталы закроются?

Ей отчаянно не хотелось терять надежду на возвращение в Странный Край. Наверное, она уже интуитивно понимала, насколько наш мир может оказаться ей чужд.

И по дороге этой тянулись разрозненные кучки плохо одетых и усталых людей. Некоторые из них несли на плечах разношерстный груз. Были тут большие тюки и маленькие. Были и просто котомки. А многие плелись, глядя перед собой пустыми, полными отчаяния глазами, без всякого груза – налегке. Некоторые катили перед собой тележки и наспех сбитые тачки. Женщины – почти все в этом потоке – вели и несли детей. Спрашивать, что это за люди, не приходилось. Все и так было ясно.

Беженцы.

* * *

Жизнь в Странном Крае успела основательно исказить мои представления о жизни на матушке-Земле. Мне перед возвращением представлялось каким-то совсем уж третьестепенным обстоятельством то, что выход в «наш» мир располагался на территории иностранного и далеко не самого благополучного среди соседей моей страны государства. Но эту точку зрения пришлось менять довольно быстро и радикально. Издалека донесся звук, который трудно было спутать с чем-то другим.

– Черт! Пулеметная стрельба, – сразу перейдя на шепот, определил я. – Похоже, здесь воюют…

– Может, банду ликвидируют… – предположил Роман и покосился на подругу.

Та была явно встревожена. Что и говорить, родной мир встречал нас далеко не самым ласковым образом. А уж ее – чужачку – и вовсе не приветил улыбкой. Но в конце концов, в горах стреляют часто. Так что можно было надеяться, что все еще обойдется.

Эта наивная надежда рассыпалась в прах уже через час с небольшим нашего пути.

Пулеметная дуэль вспыхивала то тут, то там, и горное эхо транслировало ее с самых неожиданных направлений. Но дело было не в ней. Перевалив через крошечный перевал, мы, как и подсказывала нам карта, вышли к лежащей метрах в пятидесяти ниже нас шоссейной дороге.

* * *

Самое ужасное, что деваться нам было просто некуда. Конечно, уже и речи не могло быть о том, чтобы ловить на шоссе попутную машину, как мы поначалу собирались это сделать. Какая тут, к черту, попутка! Не попасть бы в лапы мятежников, или кто там затеял эту вакханалию? Суметь без особых конфликтов сдаться властям… Дозвониться до нашего консула… Все это стало вдруг вполне реальной и довольно трудно выполнимой задачей.

Нас уже успели заметить с дороги. Некоторые из идущих показывали на нас друг другу. Но, похоже, этим интерес к нам и ограничивался. Мы были не вооружены, при нас не было заметно тюков с эмблемами гуманитарной помощи… Мы были просто какой-то дорожной странностью, только и всего.

И мы стали действовать единственным оставшимся в нашем распоряжении способом. Осторожно, двигаясь параллельным с общим разрозненным потоком беженцев курсом, спустились к дороге и двинулись вместе со всеми, стараясь держаться обочины и не привлекать ничьего внимания.

Последнее было, конечно, полнейшей утопией. Уж слишком мы не походили на этих смуглых, черноволосых и носатых людей, рядом с которыми принялись шагать в направлении их главного города – единственного места, где могли рассчитывать на толковую помощь. Но с нами предпочитали не связываться, даже сторонились нас, словно носителей опасной инфекции.

– Эх, хоть какой-никакой радиоприемничек бы… – посетовал Ромка. – Хоть услышать в новостях, что здесь творится? Эх, не подумали…

– Мы о многом не подумали, – хмуро отозвался я. – Не только о радиоприемничке… Давай присмотримся к народу. Ищи кого-нибудь поинтеллигентнее на вид. Типа учителя, может быть, или муллы какого-нибудь. Или хотя бы хоть кого-то в очках. Такой должен по-английски немного «волочь». Или по-французски. Его и расспросим… Можно сигаретами угостить или еще как…

– Си-га-ре-та-ми… – передразнил меня Роман. – Да ты не видишь, что ли, в каком они все виде? На них штаны не держатся, а ты – си-га-ре-ты…

Тем не менее подходящий знаток английского нашелся. Причем нашелся сам. Правда, далеко не сразу. Был он тощ, как и все, кто шел с нами по дороге, умеренно лохмат и облачен в потертый костюм европейского образца. И груз свой нес не в наплечном тюке или котомке, а в довольно туго набитом портфеле. Такие были в моде у нас годах в семидесятых, а то и раньше.

Тип этот некоторое время шагал поодаль от нас, изредка косясь на непонятную троицу антрацитово-черным умным глазом. Потом зашел немного вперед, подзадержавшись немного из-за неприятностей со шнурком кроссовок, оказался вровень с нами и, стараясь не привлекать внимания, тихо осведомился: «Юнайтед Стейтс? Републик Франсез?» Задав для порядка еще несколько вопросов о нашей принадлежности к Красному Кресту и «Юнеско», он в конце концов вынужден был проглотить из моих уст версию о заблудившихся туристах.

Думаю, он не поверил ей ни на грош. Я бы на его месте – не поверил бы тоже. Но то, что он имеет дело не со шпионами, а, скорее всего, с какими-то иностранными дурнями, обколотыми или сбежавшими из какой-нибудь «дурки» и путешествующими автостопом по местам локальных конфликтов, он понял сразу. То ли просто по доброте душевной, то ли в надежде извлечь из нас хоть какую-то выгоду, на наши вопросы он отвечал охотно и подробно. Беда была только в том, что его английский и тот, к которому привыкли мы с Романом, были немного разными языками. Как ни странно, Аманеста понимала его с лету – языковая интуиция была врожденным свойством обитателей Странного Края. Впрочем, когда она начинала объяснять нам с Романом непонятные места из его речи – а делала она это на уже знакомом для нас «тарабарском наречии», антрацитовые глаза нашего спутника чуть не вылезали из орбит от удивления.

Немного позже выяснилось, что уродовались мы зря. Мирзо (так звали нашего спутника) учился в Ростове еще во времена советские. И неплохо владел русским.

В общем, гадать долго не приходилось – в очередном межплеменном конфликте в здешних горах сошлись три основных родоплеменных союза, населяющих эту несчастную, снедаемую вечными распрями землю. Центральное правительство поддержало одну из сторон – «Северных», но пока ничего путного не добилось. Естественно, люди потеряли крышу над головой или согнаны с мест, в которых благополучно обитали поколения их предков. ООН и другие международные организации везут в районы скопления беженцев одеяла, медикаменты и рис и пытаются организовать там палаточные лагеря. Помянуты добрым словом были и русские врачи (как я понял – из МЧС). Боевики тоже не теряют времени зря и вербуют в лагерях беженцев свежие кадры в свои банды.

А покуда те беженцы не добрались до обещанных им палаток и воды, которую можно пить, их на дорогах обирают все кому не лень. Патрули Центрального правительства, патрули каждой из воюющих сил и просто разъезды местных полевых командиров.

Конечно, как и в Средневековой Европе, поводом для очередного витка гражданской войны представлялись и религиозная рознь, и память о прошлых взаимных обидах и крови, пролитой уже обретшими вечный покой предками, и бог весть что еще. Но ни для меня, ни для Мирзо не было секретом, что на сей раз кровь пролилась лишь тогда, когда «сильные мира сего» пошли на новое завоевание Ближнего Востока. Когда поколебалось равновесие уже привычных сфер влияния местных князей и князьков. Когда стал реальностью новый передел источников их благосостояния. Это и тянущиеся через контролируемые ими пространства нити нефтепроводов, прячущиеся в ущельях тропы тайных торговцев наркотиками и оружием, зинданы и тайные тюрьмы, набитые рабами, работающими за миску похлебки или подготовленными к перепродаже…

Нет, ничем этот мир не был лучше богатого на невеселые чудеса Странного Края. И если что и влекло меня сюда, так только надежда вернуться наконец в большую и холодную страну, раскинувшуюся там – за горами, дальше к северу. Откуда я был родом.

Обстоятельства складывались для нас не лучшим образом: война шла в этих местах уже вторую неделю, а это рушило в корне всю разработанную для нас версию нашего попадания в страну и на это злосчастное шоссе в частности. Тоже мне – заблудившиеся туристы! Нашли себе «Диснейленд», нечего сказать! Ни один человек в трезвом уме и добром здравии не вздумал бы направиться на летний отдых в эти охваченные пожаром междоусобицы горы. Да и найдись такой, никто не оформил бы подобному «экстремалу» визы и не продал бы билеты на, скорее всего, уже не существующий рейс в этот филиал преисподней.

Я скис совсем, и это заметил мой новый знакомый.

– Если у вас есть с собой деньги… – тихо предупредил нас Мирзо, – то прячьте их получше. Но только что-то оставьте на виду. Если патруль у вас не заберет какие-то деньги, то… То у вас будут с ним неприятности… Будьте готовы к тому, что у вас заберут все.

* * *

Патруль оказался легок на помине. Он успел замаячить впереди по курсу еще раньше, чем мы закончили разговор с Мирзо. Не было даже импровизированного шлагбаума – просто поперек дороги была натянута веревка, да джип, а около него четверка бородачей, упакованных в камуфляж, стояли на обочине. Плетущийся по дороге народ уже без всяких объяснений знал, что сие означает, и притормаживал движение. Беженцы обреченно – кто поодиночке, кто по двое – подходили к посту и после недолгой процедуры обыска и допроса просачивались мимо поста дальше по дороге. А возле джипа потихоньку росла небольшая гора отобранного у прошедших «контроль» барахла. Свернуть куда-нибудь на этой дороге было просто невозможно. С одной стороны – крутой склон ущелья. Пропасть. С другой – отвесная, раскаленная солнцем скала. Вариантов нет. У меня неприятно засосало под ложечкой.

– Это очень плохой случай, – тихо прошептал Мирзо. – Самый плохой. Это люди генерала Халика. Мятежники. Непримиримая оппозиция. Видите их флажок на капоте – зеленый такой, с черной молнией? И на нашивках у них точно такая же штука…

– И что это значит? – спросил я встревожено. – Он за кого, этот генерал?

– Генерал Халик ни за кого, – объяснил Мирзо. – Точнее, сам за себя. Он и не генерал на самом деле… Служил в страже президента, с кем-то поссорился… Просто бывший подполковник, ушедший в бандиты. Они себя называют «Свободной армией». Якобы исповедуют ислам, хотя в Коране не понимают ни строчки… Будь с ними очень осторожным. Лучше отдайте им все, а не то они вас расстреляют тут же… Пусть Бог пошлет вам удачу!

Он не то чтобы подмигнул мне. Скорее как-то понимающе сморгнул. И незаметно смешался со скучившимися вокруг нас людьми. Естественно, я был не в претензии. Забота об утопающих отродясь была делом рук самих утопающих.

– Брось деньги! – прошипел я Ромке. – Брось! Хоть в кусты, хоть куда! И Аманесте скажи! Но было уже поздно.

Все четыре пары глаз господ патрульных были устремлены на нас. И главный из этих четырех с большой выразительностью манил нас пальцем: «Подойдите поближе, господа хорошие!»

– Нас обслуживают вне очереди, – невесело пошутил Роман. – Пошли мы первыми. Даму вперед лучше не пропускать… – добавил он, покосившись на напружинившуюся Аманесту.

Тот из бородачей, которого я определил за главного (сержант, по моим понятиям), как только мы приблизились к нему, распорядился на ломаном ашлийском:

– Деньги! Документы! Сбрось рюкзак!

Я вложил в его требовательно протянутую руку свой паспорт, билеты, бумажник… Со стороны сержанта последовал маловразумительный монолог, в котором пару раз были недобрым словом помянуты «неверные собаки», вообразившие о себе невесть что. Завершался монолог этот требованием объяснить наше (и мое лично) присутствие на подконтрольной войскам «Свободной армии, территории. Требование, что и говорить, было вполне логичным. Чего никак нельзя было сказать о моих попытках ответить на поставленный передо мной вопрос. Мне оставалось только молить бога о том, чтобы дело ограничилось простым арестом для последующего выяснения наших личностей.

Объяснений моих, впрочем, сержант не слушал. То ли потому, что и не рассчитывал их понять в силу плохого знания языка «неверных», то ли потому, что они были ему и вовсе не надобны. Где-то на предполагаемой середине моих излияний он повелительным жестом приказал мне замолкнуть и отойти туда, куда указывал его волосатый палец, – на площадку над пропастью метрах в пятидесяти от самого поста.

Один из его подчиненных тут же помог мне как можно расторопнее выполнить это распоряжение, просто ухватив меня за локоть и оттащив в указанное командиром место. Помощь эта сопровождалась увесистыми тычками в спину и под ребра.

Вскоре сходную процедуру прошел и присоединился ко мне на площадке над кручей Ромка. Мы с ним беспомощно топтались на нашем скальном «насесте» и обменивались односложными репликами на тему о том, как «здорово мы залетели». Аманеста явно задерживалась у поста, и Ромка начинал все больше проявлять признаки беспокойства по этому поводу.

Разумеется, беспокоился за его подругу и я. В конце концов уже просто потому, что хорошо представлял, что девушка была, на взгляд бандитов, подходящей добычей сама по себе. А ко всему она была совершенно чужим человеком в нашем мире и уже потому не могла не вызвать у «патруля» сильнейших подозрений. Да и нарваться на приключения при известном мне характере дочери атамана было раз плюнуть. Я, однако, как мог, старался скрыть свое волнение. Оно только усугубило бы сложность нашего положения.

Между тем события в окружающем нас мире продолжали развиваться достаточно бурно.

С одной стороны, явно не заладился разговор Аманесты с патрульными бородачами. Об этом ясно говорила их почти переходящая в рукоприкладство жестикуляция и ставшая агрессивно-оборонительной поза нахохлившейся девушки.

Но у событий была и другая – не менее тревожная – сторона. Беспокойство стало охватывать и скопившуюся уже перед «пропускным пунктом» небольшую толпу беженцев. Причиной этого беспокойства были отнюдь не пререкания Аманесты с боевиками Халика. Нет.

Беженцы – если они не доведены еще до отчаяния – народ покладистый и терпеливый и вмешиваться в чужие разборки с людьми при оружии не склонный. Причиной явного испуга большинства путников, застрявших на злополучном шоссе, был всего-навсего звук. Суетливый, рокочущий и, видно, уже хорошо знакомый им звук, доносящийся все более и более явственно откуда-то из глубины ущелья.

Кто-то из толпы – наиболее, наверное, авторитетный, инициативный и распорядительный – принялся с гортанными криками, растопырив руки, отгонять перепуганный люд назад по шоссе, явно подальше от поста. Еще несколько человек посообразительней принялись помогать ему в этом деле. Толпа наконец сообразила, в чем дело, и торопливо потянулась к повороту, из-за которого появилась.

– Вертолеты, – встревожено произнес Ромка, оглядываясь на затянутое сизой мглой ущелье, простирающееся прямо у нас за спиной. – Они что? По людям шмалять станут?

– По людям… – задумчиво бросил я. – Смотря по каким. По беженцам этим специально – вряд ли… А вот по тем… вооруженным… Врежут, и глазом не моргнут. Если это, конечно, не вертолеты самого Халика… По своим, разумеется, они палить не станут…

Покуда я излагал эти глубокомысленные соображения, события стремительно приближались к развязке. В других обстоятельствах бандиты Халика, как, я думаю, и любые другие бандиты поступили бы просто и определенно: при первых признаках приближающихся «вертушек» либо кинулись бы наутек, либо под дулами автоматов согнали бы к своему посту побольше беженцев, организовав из них «живой щит». Эффективность последнего, впрочем, была в войнах такого рода штукой сомнительной. Я-то на собственном опыте знал, что озверевшие вояки этих краев даже ради мизерной победы не станут щадить ни своих, ни чужих.

Но ни того, ни другого предпринять они не успели – слишком много внимания на себя отвлекла упрямая Аманеста. Только сейчас, когда рокот вертолетов уже повис в воздухе, тот из боевиков, кому и полагалось быть самым бдительным, – командир патруля – отвлекся от происходящей перебранки и завертел головой, определяя направление, с которого надвигалась опасность. Его примеру последовал только один из остальных трех. Двое других явно твердо вознамерились получить от задержанной выкуп «натурой». Что и перевело перебранку в разряд драки. Я ухватил Ромку за локоть, не пуская его кинуться на помощь подруге – на стволы автоматов.

Тем временем раздосадованный несговорчивостью пленницы боевик, не мудрствуя лукаво, вознамерился «въехать» ей в физиономию. И тут же, описав в воздухе причудливый кульбит, грянулся спиной и затылком оземь. А автомат его пришелся прикладом в зубы второму любителю женского пола.

Увидев такую картину, оба оставшихся боевика схватились за оружие, и неизвестно, как бы обернулось дело в следующие несколько секунд, если бы Господь не дал этой маленькой драме команду: «Занавес!»

Из ущелья, прямо у самого обреза пропасти ангелом смерти поднялся МИ-8 в полном боевом оснащении. Должно быть, эмблема, украшавшая его борт, была эмблемой государственных ВВС. Рассматривать ее у нас не было времени. Мы бросились ничком – лицом в скалистый грунт. И тут же прозвучал короткий вой реактивных снарядов и сразу же их разрывы. Потом раза два простучала торопливая пулеметная очередь, и гул винтов стал неспешно удаляться дальше по ущелью.

Я поднял голову и сквозь стекающую по лицу кровь – не представляю, когда я успел расквасить себе физиономию, – увидел, как завершивший уже прохождение высшей точки траектории, на которую подбросил его взрыв, пылающий джип валится куда-то вниз, в пропасть. Я выждал еще пять-шесть секунд и поднялся на ноги.

Роман уже со всех ног, спотыкаясь, бежал к тому, что осталось от «контрольного поста». А осталось от него немного.

Неторопливо догоравший джип умудрился не обрушиться на сотни метров вниз. Он застрял тут же – на обочине дороги. Повис над пропастью, зацепившись неведомо за что. Трое боевиков, в том числе сержант, были отброшены на шоссе. Они неподвижно валялись в смешанной с кровью пыли, словно изломанные куклы. О признаках жизни применительно к ним говорить не прихолилось. Четвертого не было видно нигде. По всей видимости, то, что осталось от него, покоилось на дне ущелья. У стены отвесно возвышающихся над дорогой скал в луже крови сидел парень из беженцев, зажимая руками рану на животе. Истошно кричали женщины – осколки и пули достались и паре детишек.

Роман уже добежал до Аманесты, нагнулся над ней. Та лежала, уткнув лицо в руки, и, казалось, вот-вот встряхнется и встанет. Но уже в нескольких шагах от нее я понял, что не встанет она никогда. Спину девушки прошила очередь крупнокалиберного пулемета.

Ромка неумело перевернул изуродованное пулями тело и с отрешенным недоумением уставился в мертвое лицо Аманесты. Его сознание не могло принять того, что произошло. В жизни в такие моменты люди всегда произносят не красивые монологи, а чаще всего городят что-то нелепое, не подходящее случаю, понятное только им самим…

– Ч-черт! Черт! – срывающимся голосом повторял и повторял Ромка. – Черт! Я же знал, что все равно ничего не получится! Я же знал!..

* * *

Я перевязывал покалеченную девочку лет восьми, помогал укладывать раненых на самодельные носилки… Потом редеющий поток беженцев уже торопливо тек мимо нас, а я ползал на четвереньках вокруг окаменевшего с Аманестой на коленях Романа, подбирая то, что осталось от наших бумаг и денег. И Мирзо помогал мне…

Собственно, на этом стоит закончить эту историю. Не хочется тратить ваше и мое время на рассказ о том, как мы с Ромкой добирались до тамошней столицы и нашего консула. О том, как мы возвращались домой и чего нам это стоило. О снах, которые до сих пор не дают мне покоя. О том, как на меня вышли те, кому я сейчас диктую на магнитную ленту свою историю…

Последняя нить, связывавшая меня со Странным Краем, оборвана. Закопана вместе с так и не принятой нашим миром дочерью атамана в наспех вырытой безымянной придорожной могиле…

Впрочем, нет… Уже потом, много позже, в дороге Странный Край напомнил мне о себе. Когда, чтобы как-то отвлечься и скоротать время, я стал раскладывать по карманам ворох наших подобранных с земли бумаг, пальцы наткнулись в нагрудном кармане на твердый граненый предмет.

Хранящий терпкий аромат иных миров фиал…