Текст книги "Реальность чуда. Записки целителя"

…История любит парадоксы. Один из них заключается в том, что российский «престол» унаследовал не великий князь Алеша Романов, а большевик Владимир Ульянов. Однако и он очутился в положении Алеши, потому что врачебные нравы и при новом, советском строе остались прежними.

Расскажу эпизод, который, к сожалению, не попал в отличную книгу академика Лопухина.

Как и в случае с Алексеем, – существовал реальный шанс спасти Ленина. Восемнадцатым известным нам консультантом у одра Ильича оказался российский врач Александр Соломонович Залманов. На основе опыта народных целителей Залманов разработал метод лечения, который назвал капилляротерапией. Это были горячие ванны с добавлением эмульсии скипидара. Ванны расширяли и очищали кровеносные сосуды. Во время процедуры и после нее в теле больного происходила мощнейшая прокачка крови, которая очищала прежде всего капилляры. Субъективно у пациента возникало редкое ощущение промытости всего тела изнутри. (Знаю: проверял на себе).

В ситуации с Лениным то было единственное средство, способное ему реально помочь. Есть основание думать, Ленину от скипидарных ванн стало существенно легче, потому что Залманова… выслали. Не в глушь, не в Саратов, а… за границу, в Париж – чтобы не смог вернуться и долечить «дорогого Ильича». В Париже изгнанник построил клинику, стал невероятно знаменит и богат. На берегу Сены Залманов написал свой бестселлер «Тайная мудрость человеческого организма».

И в истории с Владимиром Ильичем ненависть евросветил к народным методам врачевания дорого обошлась России и всей Европе. Если бы Ленин получил реальную помощь, когда его болезнь только возникла (а развивалась она постепенно, и «профессиональный интеллект», по свидетельству Лопухина, сохранялся у Владимира Ильича «до последней финальной стадии»), Ленин мог бы продержаться в активной политике еще несколько лет.

Ленин – фигура страшная, но он был цивилизованней Сталина. Его программа НЭП дала толчок к возрождению России. Ленин был противником сплошной коллективизации. Допустим, он мог бы избежать ошибок во внешней политике, которые способствовали приходу к власти Гитлера… Жизнь на Планете могла бы стать значительно спокойней. Этого не произошло по вине врачей, которые не смогли отличить атеросклероз от сифилиса, но не подпустили к вождю более сведущих специалистов.

Имена профессоров, которых нужно считать прямыми виновниками смерти В.И.Ленина, известны. Перечислять их противно.

Глава V
Судьба великих тибетских медиков в России

Но вернемся к П.А. Бадмаеву. Жизнь его после залпа «Авроры» протекала в трех точках: дом, врачебный кабинет в Петрограде и подвалы ПетроЧК. Время от времени Бадмаева из подвалов выпускали, чтобы вскоре заточить снова. Обвинение оставалось одно: «Зачем лечил царскую семью?» Он отвечал: «Я по своей профессии интернационалист. Я лечил лиц всех наций, всех классов и крайних партий…» От унижений и тягот великий врач умер в 1920 году. За год до смерти он писал из камеры к председателю ПетроЧК Медведю, что ему 109 лет…

На этой трагедии несчастья семьи Бадмаевых не закончились.

В начале 1970-х годов в Ленинграде, в Институте мозга им. Бехтерева, я познакомился с доктором медицинских наук Кириллом Николаевичем Бадмаевым. Он пригласил меня к себе домой. Мой новый знакомый был сыном Николая Николаевича, племянника Петра Александровича Бадмаева.

Николай Николаевич с детства обучался тибетской врачебной науке. В Петербурге закончил, по традиции, Медикохирургическую академию. В гражданскую служил в Красной Армии. После войны жил в Ленинграде. Был консультантом Лечсанупра Кремля («Кремлевки»), лечил Бухарина, Ворошилова, Куйбышева, Горького, Алексея Толстого и других.

Как и его дядя, Н.Н.Бадмаев мечтал открыть клинику тибетской медицины и обучать своему искусству. С этой целью трех своих сыновей послал в медицинский институт.

А затем обратился к кому-то из именитых пациентов с просьбой помочь создать клинику. Кирилл Николаевич показал мне вырезку из газеты «Ленинградская правда» за 1937 год. В ней говорилось, что принято решение открыть в Ленинграде, в Максимилиановском переулке (там находилась единственная в городе платная поликлиника), еще и клинику тибетской медицины. Ее руководителем был назначен Н.Н.Бадмаев.

Через сутки после публикации Н.Н.Бадмаев был арестован. Больше никто и никогда его не видел. По документам, которые позднее нашел писатель Борис Сергеевич Гусев, внук П.А.Бадмаева, Николай Николаевич был расстрелян как шпион.

Любопытно, что аресту Николая Николаевича сопутствовали небывалые подробности. Семья осталась жить в прежней отдельной квартире. Сыновей не исключили из комсомола и из института. Не было обыска, и остался нетронутым архив с бесценными рецептами и методиками.

Сыновья Николая Николаевича стали врачами. Двое – докторами наук. Тибетской медицине посвятил себя лишь один, Андрей Николаевич, с которым мне тоже довелось познакомиться. Но отец не успел обучить его искусству диагностики по пульсу. Андрей Николаевич пользовался европейскими способами диагностики и выдавал лекарства «от почек», «от печени». Но представления о причинах болезни у европейских и восточных медиков не всегда совпадают.

Большую работу по сохранению и пропаганде научного наследия Петра Александровича Бадмаева проделал его внук, Б.С.Гусев. С Борисом Сергеевичем, который мальчишкой попал на войну, я учился вместе в пединституте им. А.И.Герцена в Ленинграде. Журналист и писатель, Борис Сергеевич собрал и опубликовал большую часть научных трудов своего деда. Среди них – перевод классического труда по тибетской медицине «Жуд-Ши». Гусеву принадлежит и великолепная книга «Петр Бадмаев. Крестник императора. Целитель. Дипломат».

Судьба вторично свела Бориса Сергеевича и меня через много лет уже как людей, причастных к восточной медицине. Случилось это после появления на страницах газеты «Совершенно секретно» моего очерка «Тайны тибетских лам». Но лечением Борис Сергеевич никогда не занимался.

Многие навыки, приемы, производственные секреты, рецепты и традиции великой школы Бадмаевых оказались утрачены.

Еще одна великая и трагическая судьба. В 1972 году я познакомился и подружился с Галданом Ленхобоевичем Ленхобоевым. Он был избран действительным членом Географического общества СССР – за помощь академику А.П.Окладникову в открытии знаменитых наскальных рисунков; был членом Союза художников СССР – за миниатюрные скульптуры из камня, которые выставлялись на международных выставках. Ленхобоев носил звание заслуженного изобретателя РСФСР – за 400 с лишним изобретений и усовершенствований. При этом более 40 лет Ленхобоев проработал в Улан-Удэ простым формовщиком в литейном цехе.

Живя в Бурятии, Ленхобоев в возрасте 4 лет был взят в монастырь. Там по 10–12 часов в сутки он обучался искусству лекаря. Его руки художника идеально подходили для овладения пульсовой диагностикой.

Когда в СССР началась война с богами, в Бурятии были взорваны все буддистские храмы. Лам-лекарей расстреливали из пулеметов. Мальчишку Галдана сначала прятали, а затем тайком устроили формовщиком на завод. Лишь выйдя на пенсию, на старости лет Ленхобоев позволил себе заняться главным делом своей жизни – он стал лечить средствами тибетской медицины. Ленхобоев помнил все уроки, полученные в детстве.

С разных концов Бурятии к Ленхобоеву потянулись люди. Бывали дни, когда он принимал до 400 человек. Диагностика занимала у него 10–15 секунд. Она всегда была очень точной: я часами наблюдал за его работой. Послушав пульс, Ленхобоев говорил несколько слов ассистентке. Она подбирала и отдавала больным заранее приготовленные порошки, которые различались по номерам.

В Москве со временем возникло содружество пациентов Ленхобоева. Каждый, кто ездил к нему в Улан-Удэ, привозил аккуратно упакованные индивидуальные наборы порошков для каждого пациента или для каждой семьи. В строго определенный час мы все съезжались к «связному». Шел бурный обмен информацией: «Как там наш Галдан?.. А как, Иван Иванович, самочувствие вашей жены?.. Правда, что ваш сын уже может ходить школу? Ему не тяжело?» Информация об отдаленных результатах была, как правило, положительной. Иногда – сенсационной: к жизни возвращались обреченные.

Хотя почкам моего Сережи порошки Галдана Ленхобоевича (редкий случай!) помогли слабо, в целом и Сережа себя чувствовал лучше.

В Улан-Удэ по утрам к Ленхобоеву выстраивались длинные очереди. Бурятский обком КПСС сначала смотрел на такую популярность снисходительно. Но когда стали съезжаться люди со всего Советского Союза (никакой предварительной записи не требовалось), обком эту «индивидуальную трудовую деятельность» прикрыл. Однако сами обкомовцы продолжали у Ленхобоева лечиться. Разумеется, бесплатно. От обкомовских работников о тибетском медике узнала Москва. Ленхобоева стали регулярно вызывать в Кремлевку. Он показывал мне визитные карточки Г.К.Жукова, Р.Я.Малиновского, генконструктора А.С.Яковлева и др. Лечилась у Галдана Ленхобоевича и вся литературно-художественная Москва.

В 1972 году, когда Ленхобоева начали особенно сильно прижимать, я взял в «Литературной газете» командировку в Улан-Удэ. Перед этим в той же «Литературке» я опубликовал восемь интервью с выдающимися медиками (учеными и практиками) об оздоровительных возможностях хатха-йоги и йоготерапии. Семь собеседников, среди которых был академик П.К.Анохин, высказались за применение древнеиндийских средств и методов для лечения больных. Это стало сенсацией. На гребне успеха я спешил напечатать очерк о возможностях тибетской медицины. Таким способом я надеялся заступиться за Ленхобоева.

Очерк я написал. Ленхобоеву он понравился. В редакции тоже. Но сначала очерк отказался визировать обком, а следом и ЦК – тот самый отдел, который регулярно вызывал Ленхобоева на консультации в Кремлевскую больницу. Без этих виз заместитель главного редактора «Литературной газеты» А.П.Удальцов печатать материал не мог.

Каждый шаг Ленхобоева контролировали. Кого он лечить должен, а кого – нет, в Москве и Улан-Удэ решали партийные клерки. Я однажды спросил Ленхобоева, почему при колоссальных возможностях тибетской медицины он не спас Жукова и Малиновского.

– Очень поздно вызывали, – ответил Галдан Ленхобоевич. – Врачи тянули с приглашением до последней минуты. Когда меня вызвали к Жукову первый раз, я ему помог. Он подарил мне визитную карточку с домашними и дачными телефонами: «Звони, – сказал, – если будет нужно». А второй раз я прилетел, когда уже ничего нельзя было сделать. То же с Малиновским.

Хочу напоследок рассказать одну дикую историю. Она приключилась в Улан-Удэ, на квартире Ленхобоева, у меня на глазах. Средь бела дня из обкома прибежал заведующий отделом науки. Это был невежественный болтун. Когда я прилетел в Улан-Удэ и официально представился ему (таков был тогдашний порядок), он заявил: «Вы приехали писать о Ленхобоеве? Вы бы лучше позвонили. Я бы вам отсоветовал. Это недоучка. Это шарлатан. Я сам у него пробовал лечиться – стало только хуже».

Вечером мы сидели за столом. Ленхобоев устроил прием в мою честь. Собралось много народу. Внезапно я услышал знакомый голос:

– Где мой дорогой Галдан? Где мой золотой друг, который еще не знает, что у меня закончились его порошки? – и в комнату влетел завотделом науки.

Когда этот партдеятель увидел меня за праздничным столом, он стал бледнее бумаги.

И вот завотделом прибежал к Ленхобоеву снова.

– Галдан, дорогой! Из Москвы, из Союза композиторов, пришла телеграмма к нашим композиторам. Тяжело болеет, сейчас скажу, кто: Шос-та-ко-вич. Герой Труда. Они просят, чтобы ты его полечил.

– Хорошо. Пусть едет.

– Как едет? Мы уже ответили, что ты не можешь его принять: ты очень занят…

Здесь уже я не выдержал:

– Почему вы не разрешаете Шостаковичу приехать? Это великий композитор. Он нуждается в помощи.

Завотделом, не стесняясь, поманил меня рукой в коридор и громко зашептал: «Вдруг он здесь умрет от порошков Галдана? Кто будет отвечать? Ведь Герой Труда».

… – Чем болен этот музыкант? – устало спросил меня Ленхобоев, когда обкомовский посыльный ушел.

– Я недавно видел Дмитрия Дмитриевича Шостаковича на концерте в Консерватории. Он с трудом вышел на сцену. Руки и ноги его почти не гнулись. Он был скован. Не сумел даже поклониться. Вы смогли бы ему помочь?

– Наверное, смог бы. Но кого мне лечить, – теперь решают они. – Движением головы Ленхобоев показал в сторону ушедшего гонца.

Шостакович вскоре умер. Я часто потом думал: кто больше виноват в этой смерти: врачи, которые исцелить его не сумели, или обкомовские деятели, которые вылечить его не разрешили?

Ленхобоев был состоятельным (по советским меркам!) человеком. Лично он ни в чем не нуждался. Как и П.А.Бадмаев, Ленхобоев хотел открыть на свои средства поликлинику тибетской медицины. Он мечтал получить учеников с медицинскими дипломами, желая обучить их пульсовой диагностике и передать многие навыки, которые можно освоить только у постели больного. По всем пунктам от им же исцеленных партийных вельмож великий лекарь получил категорический отказ.

Ленхобоев не дождался перестройки. Он умер в возрасте 82 лет от травмы позвоночника, полученной во время сбора лекарственных растений в тайге. Он упал с ветхого, подвесного моста в речку. Подготовить учеников ему, как и П.А.Бадмаеву, власти не позволили.

Вот уже четвертое столетие судьбу тибетской медицины в России решают мелкие и средней руки администраторы, которые видят в специалистах восточной школы конкурентов для основной массы евромедиков. Предложения П.А.Бадмаева и Г.Л.Ленхобоева раскрыть секреты, обнародовать рецептуру, обучить основам тибетской медицины не случайных прохожих на улице, а дипломированных врачей, расширяя их профессиональные возможности и обогащая арсенал оздоровительных средств, встречали только сопротивление. Судьба больных в этом споре во внимание не принималась. Результаты?

Каждый год Россия с населением свыше 140 миллионов человек не знает, где взять 150 000–170 000 новобранцев для службы в армии. Мальчишки в цветущем возрасте 17–19 лет сплошь больны. Кто-нибудь из власть предержащих отдает себе отчет: что происходит?!

Многие молодые люди теперь даже рвутся служить: снова стало престижным попасть на флот или в авиацию, стать офицером. Иные молодые люди покупают фальшивые справки – не для того, чтобы от армии бежать, а для того, чтобы в армию поступить. Но командиры возвращают их домой. У русских «чудо-богатырей» не хватает здоровья и сил тянуть солдатскую лямку…

Тысячи детей ежегодно появляются на свет изначально больными. Десятки тысяч матерей и отцов оторваны от производительного труда: они год за годом выхаживают детей, которые погибли бы, не будь ежечасной родительской заботы.

И вот хочется спросить у нынешних руководителей отечественной медицины:

– А что, уважаемые коллеги, будем и дальше тянуть с «амнистией» тибетской медицины – пока уже и лазерный автомат Калашникова размером с нынешний сотовый телефон держать в руках будет некому?..

Провидение с периодичностью в 40–50 лет дарит России шанс породниться с достижениями восточной медицины для оздоровления нации. И все попытки превращаются в дым из-за клановых решений медчиновников.

Когда в 1949 году Мао Цзэдун пришел к власти, он хотел отблагодарить Советский Союз за многолетнюю помощь китайским коммунистам. В ту пору очень бедный Китай был полностью разорен. Платить за полученное вооружение, обмундирование, боеприпасы было нечем. И тогда еще ясный умом «великий кормчий» решил сделать неслыханной щедрости подарок. Во время пребывания в Москве он предложил И.В.Сталину обучить советских врачей секретам китайской народной медицины. То была (еще одна!) уникальная возможность приобщить наших специалистов к лечебным тайнам Востока. Тысячи лет они оберегались от европейцев. А здесь возник особый случай.

Предложение застало руководителей нашего здравоохранения врасплох. Им китайская народная медицина так же была не нужна, как их предшественникам при Бадмаеве – тибетская. Но отказаться было нельзя. Предложение исходило от самого Мао и было поддержано Сталиным.

Тогда-то в Минздраве СССР и был придуман лукавый проект. Наши врачи, посланные в Китай, должны были изучать не основополагающие принципы восточной медицины с ее энергетической теорией; не традиционную китайскую диагностику и богатейшие средства лечения, куда входили спасительные препараты, гимнастика и дыхательные упражнения – а только иглоукалывание: «точка жэнь-ин снижает кровяное давление», «точка шэнь-мэнь – кровенаполнение сердечной мышцы». И ничего за пределами этого. Ничего.

Именно тогда мы в первый (и последний!) раз получили собственных великолепных специалистов по иглоукалыванию, обученных лучшими медиками Китая. Российская современная система подготовки таких же специалистов ни в какое сравнение с китайской не идет. Уровень рефлексотерапии у нас очень низкий. Метод, который в Китае дает 80–90 % излечений, у нас приносит в лучшем случае временное облегчение. А многим не помогает вовсе. Своей школы иглоукалывания у нас нет. Как нет своей школы общей китайской медицины. А та и другая могли у нас быть. За полвека с лишним можно было успеть подготовить минимум десять выпусков врачей.

Выход я вижу в том, чтобы исправить ошибку трехсотлетней, столетней и пятидесятилетней давности: послать молодых российских врачей, еще в России овладевших восточными языками, обучаться восточным медицинским наукам в Индию, Китай и на Тибет. Самая короткая тропинка – в еще близкую Монголию. Путь во всех случаях не очень скорый, но неизбежный, если думать о будущем России. Хорошо бы не опоздать еще раз и не услышать: «Мол, извините, дорогие россияне, но и восточная медицина для решения ваших оздоровительных задач уже бессильна! Чтобы вам проявить такую же мудрость и заботу годков на полтораста раньше…»

Глава VI
«Больной! Исцели себя сам»

Я никогда никого не хотел лечить. Даже в детстве, мечтая стать летчиком, танкистом, кассиром, Маугли и разбойником, я ни разу не играл в доктора.

В юности, когда я только женился, моя жена, Элла Гдальевна, училась в мединституте. Иногда я посещал вместе с ней занятия по анатомии. Проходили они в морге. Моей силы воли хватало на 15–20 минут пребывания в громадном зале. От влажного запаха, от сухого стука железа по костям, от вида тел, из которых вынули органы, я чувствовал – из меня тоже будто бы что-то вынимают, – выбегал на улицу – и в зал не возвращался.

Мой друг Исаак Эпштейн, известный ленинградский хирург (ныне живущий в США), много раз приглашал меня посмотреть, как он оперирует. Я наотрез отказывался. Я знал: это зрелище не для меня.

Вскоре после окончания пединститута им. А.И.Герцена в Ленинграде меня поглотила журналистская работа. Я мечтал о писательской карьере и уже начал первую книгу. Однако там, наверху, Где каждый из нас числится в Главной Книге Судеб, на мой счет, вероятно, имелись другие планы.

Время от времени я читал работы по медицине. Чаще других открывал «Внутренние болезни» тогда еще здравствовавшего академика Евгения Михайловича Тареева. Учебник и сейчас стоит на моей книжной полке. Жена, работая в больницах и заведуя биохимической лабораторией, каждый день приносила новости. Я лишь позднее оценил, сколько уникальных практических сведений было мною получено из бесед с нею.

А сына, Сережу, Элла Гдальевна обучила… биохимии. Она вообще учила его всему, что умела сама: рукоделию, кулинарии, стихам. Вероятно, Сережа мог бы попасть в Книгу рекордов Гиннесса: в 12–13 лет он свободно ориентировался в самых сложных биохимических проблемах. Будь у него медицинское образование, он мог бы стать большим специалистом в этой области.

Готовился ли я, сам того не подозревая, к целительству (о фельдшерском или врачебном дипломе речи быть не могло) или к целительству меня готовили, сейчас не ответит никто.

Процесс превращения профессионального литератора в профессионального целителя произошел не сразу. Толчком послужил загадочный недуг. В 1958 или 1959 году я начал задыхаться в любом закрытом помещении. Пошел к врачу. Потом ко второму и третьему. Никто ничего не понимал. Нервная система, если и была не в лучшем виде, то не сильно отклонялась от нормы. Сердце, легкие, кровь, почки (как сказал один консультант) – «пусть Бог пошлет такое каждому».

Единственной зримой аномалией была аритмия. Врачей она пугала всерьез. Мне каждый раз предлагали больницу, но я знал: там лечить аритмию тоже не умеют.

Мое состояние рождало множество проблем. Главной была работоспособность. Она оставалась низкой. Я не мог долго сидеть в библиотеке. Не мог больше полутора-двух часов сидеть за машинкой. Писал мало и плохо. Успокоительные микстуры, которые мне прописывали, вгоняли меня в депрессию. Был день, когда я чуть не выпрыгнул из окна. По счастью, догадался: порыв к прыжку был связан с микстурой: она содержала бром. Я подошел к распахнутому окну, из которого еще недавно собирался прыгать, и выбросил бутылку с лекарством. Позднее прочел: шаманы так выбрасывают… болезнь.

…Спасла меня подруга детства Лора Симакова, юрист по образованию. Она прислала мне из Ленинграда двенадцать страниц т. н. «синьки» (это был тогдашний ксерокс). Листки содержали упражнения по системе йогов.

Сегодняшнему читателю, который может пойти в книжный магазин и приобрести пособия по хатха-, раджа– или мантра-йоге, трудно представить, что еще недавно эта литература была под запретом. Книги с фотографиями худых бородатых индусов, которые стояли на голове, выгибались мостиком или сидели в позе лотоса, хранились в Спецхранах очень крупных библиотек. Спецхран – это был отдел, где книги выдавали по особому разрешению и далеко не всем.

В присланных 12 страницах содержалась методика полного йоговского дыхания и описание нескольких асан. Среди них была знаменитая стойка на голове и замечательное упражнение «поза рыбы». Я все это самостоятельно разучил – и ожил! Врачи, которые еще недавно безуспешно пытались мне помочь, теперь изумлялись: мой пульс мог служить эталоном времени. А моей работоспособности мог позавидовать Мартин Иден – герой романа Джека Лондона. Этим произведением я тогда увлекался.

Я проводил за столом и в библиотеках по 16–18 часов. Без выходных, праздников и без отпусков. Если мы с женой и сыном уезжали из Москвы, то главную часть моего багажа составляли бумаги и книги. Этот образ жизни сохранился по сей день. С годами только еще добавилась целительская работа.