Текст книги "Реальность чуда. Записки целителя"

Поскольку эта книга прежде всего – практическое пособие, говорю всем, страдающим от аритмии: самый быстрый и надежный способ лечения недуга – дыхательная гимнастика.

Самый простой вариант: сидя, стоя или лежа. Выдохните весь воздух из легких. Медленно (только через нос!) вдохните так глубоко, как сумеете. Задержите дыхание на 3–5 секунд (кому как будет комфортнее). Так же медленно выдохните через нос. Это будет одно дыхание (или один цикл).

Начните с 5 дыханий утром, днем и вечером до еды. Прибавляйте по одному дыханию через день. Нужно набрать до 15–20 дыханий за один сеанс, т. е. 45–60 в день.

Упражнение можно выполнять профилактически, не дожидаясь сбоя сердечного ритма. И обязательно в момент приступа.

ЭФФЕКТ. С помощью простого дыхательного упражнения вы получите возможность управлять ритмами своего сердца.

ПРОТИВОПОКАЗАНИЯ. При точном выполнении – отсутствуют.

Вскоре у меня возникла другая проблема: гипотония – пониженное кровяное давление. Это была закономерная реакция на мои занятия дыхательной гимнастикой. После периода кислородного голодания началось избыточное снабжения мозга кислородом.

В повседневной жизни мы чаще сталкиваемся с гипертонией – давлением повышенным. Пониженное менее опасно, однако и оно несет мало радости. Ты живешь с ощущением, что кто-то выпил из тебя все жизненные соки. Вялость в теле и в мыслях (особенно если нужно энергично работать головой). Постоянное желание прилечь.

Подобно многим, я пытался спастись от недуга непрерывным питьем чая или кофе. Именно в ту пору я стал разбираться в оттенках вкуса, а главное – оттенках воздействия многих сортов чайных листьев и кофейных зерен. У меня были утренние сорта – более легкие; дневные – поактивнее. И «тяжелая артиллерия» – вечерние чаи или разновидности кофе. Зависимость от напитков возрастала. Ничего хорошего она не сулила. Я знал: венгры пьют много кофе. Даже в офисах стоят кофейные автоматы. Меня венгерский вариант не устраивал.

Я понимал: в йоге должны быть рекомендации и на этот случай. И не ошибся. Я отыскал упражнение против гипотонии. Лечение заняло у меня… пять минут.

Если вы, уважаемый читатель, страдаете от пониженного давления, предлагаю избавиться от него прямо сейчас.

Сядьте в кресло или на диван. Выдохните через нос весь воздух. Снова через нос, очень медленно, вдохните его, заполнив всю грудную клетку. Задержите дыхание на 5–6 секунд. Теперь плотно сомкните зубы и, слегка приоткрыв рот, начинайте выдыхать воздух сквозь щели между зубов. Получится продолжительный звук «СССССС».

Во время выдоха вы почувствуете, что воздух как бы давит на ваш мозг снизу. Именно этот эффект вам и нужен. Когда упражнение будет закончено, вы обнаружите, что состояние бессилия прошло.

Три таких дыхания рекомендуется делать один раз в день по утрам на протяжении недели, пока организм не привыкнет к новому режиму. Вы можете вернутся к упражнению, если давление снова понизится, но это маловероятно.

Знакомство с системой йогов открыло мне: кроме тех методов лечения, которые нам предлагают в поликлиниках и больницах, существуют и другие. Знание учеными прошлого организма человека в его взаимодействии с Природой сделало эти методы безопасными, результативными и доступными каждому.

* Я искал и находил все новые пособия по йоге и проверял рекомендации на себе. Сначала я точно выполнял все инструкции, а потом сознательно их нарушал. Это было легко сделать. Кто держал в руках книги по йоготерапии, знает: описание каждого упражнения заканчивается двумя разделами: «Положительный эффект» и «Предостережения».

Я нарочно во многих случаях нарушал предостережения, желая по невежеству понять: «Ну, а что будет?» Однажды я был сурово наказан. Разучивая новое дыхательное упражнение (нарочно не говорю какое), я прочитал, что его нельзя делать сразу после другого. Это мне показалось ерундой. Я поступил точно так, как было запрещено.

Сначала я обнаружил просветление в голове и легкость в теле. Ощущение безграничных возможностей ума было столь велико, что показалось: я мог бы сейчас решить любые нерешаемые теоремы, если бы был математиком, или подправить Ньютона с Эйнштейном, будь я физиком. Надоело, что с ними все так носятся. Вдобавок невесомость тела породила чувство: если я сейчас взмахну руками, то вспорхну и улечу, как воробьи за окном.

Ни того, ни другого я сделать не успел: я начал падать. Я стоял посреди своего кабинета и заметил, что клонюсь вперед. Любой человек в подобной ситуации автоматически отбрасывает туловище назад. Я хотел выпрямиться – но тело меня не слушалось. Я продолжал падать. Время словно растягивалось: падал я не спеша, как на замедленной пленке.

Каждый знает по опыту: если падаешь вперед, нужно выставить перед собою руки. Однако и руки не шелохнулись. Тело перестало подчиняться голове. Прямо передо мной темнел журнальный столик. Я видел, что падаю лицом на столешницу, но избежать падения не мог.

Лбом я ударился о край стола, не ощутил боли, свалился на пол, но способность управлять руками и ногами не вернулась.

Услышав грохот, из дальней комнаты (они у нас были расположены анфиладой) прибежал сын, тогда еще школьник. Он увидел меня на полу с большой красной полосой вдоль лба и в испуге громко крикнул: «Папа, что с тобой?» От звука его голоса во мне что-то соединилось. Я почувствовал, что могу двигаться, и поднялся.

Позднее я прочел самиздатовскую работу о секретных исследованиях наших спецслужб. Их интересовали сверхвозможности человека, которые открывались с помощью йоговских упражнений. По поводу двух или трех методик в книге было сказано: «Неправильное выполнение этого упражнения ведет к смерти ученика».

Первым моим пациентом стал отец, Николай Иосифович. Жил он в Ленинграде. Это был красивый, волевой, физически крепкий человек. Не помню, чтобы он лежал дома с каким-нибудь бронхитом. Отец прошел войну с 28 июня 1941 года по 18 февраля 1945-го. Был трижды ранен.

У отца (он родом из Витебска) рано пробудились способности к живописи. Его взял к себе в ученики Юрий Пэн, учитель Марка Шагала. Профессиональным художником отец не стал – но рисовал до последнего дня. И сейчас передо мной висит его картина: берег Финского залива. Прозрачная вода и камни. Больше ничего. А смотреть можно часами.

Отцу было под шестьдесят, когда его ударил первый инфаркт. За ним последовал второй. После него отец не мог прийти в себя. Сидел дома. Не рисовал, почти не читал. Не мог ходить на службу. Это было дурным признаком. Я предложил ему свою помощь.

Тридцать с лишним лет назад мои занятия йогой выглядели даже не чудачеством, а полу сумасшествием. Что я стоял посреди комнаты на голове, мог, выгнав воздух из легких, подолгу не дышать, выходил раздетый на балкон в трескучий мороз, – это мне еще прощалось. Но когда, убедясь в исцеляющей силе йоги, я начал робко предлагать свои услуги в качестве консультанта и даже лекаря – это многим показалось странностью и легкомыслием.

С недоверием отнесся к моей готовности его лечить и отец. Я позвонил ему в Ленинград и сказал, что хочу приехать и привести в порядок его сердце. Он рассердился: «Меня консультируют лучшие профессора Ленинграда. Почему тебе кажется, что ты знаешь больше, чем они?»

– Не больше. Я знаю другое, чем они.

Я обиделся, но в Ленинград приехал.

Отец выглядел плохо. За чаем, среди новостей, я рассказал ему о йоге. У отца мое повествование не вызвало интереса.

– Я бросил все дела и приехал, – сказал я отцу. – Я не отбираю у тебя таблетки. Глотай, если они тебе помогают. Я предлагаю дополнительный способ лечения.

– Какой?

– Глубокое регулируемое дыхание.

– Это несерьезно! – засмеялся отец.

– Давай проверим! – ответил я. – Ты принимаешь таблетки для чего? Чтобы расширить сосуды. Но когда мы вдыхаем воздух, тоже происходит расширение кровеносных сосудов. В том числе самых мелких – капилляров. Если ты 4–5 раз в день станешь делать дыхательную гимнастику, ты сам, своей волей будешь расширять сосуды. Мало того, у тебя станут появляться новые. В том числе в сердечной мышце. К лекарствам у людей возникает привыкание. К дыханию привыкания быть не может.

Этот довод отца убедил. Он согласился попробовать. Начали мы с трех дыханий подряд. Ему понравилось: «Знаешь, вот здесь становится тепло. И будто бы мягкая лапа разжалась и отпустила сердце».

На другой день вместо трех дыханий отец сделал подряд целых пять. Перед обедом – уже десять. Мы теперь вместе дышали с ним утром, днем и вечером. Через неделю я проводил повеселевшего отца на службу. Из окна его кабинета на последнем этаже исполкома Куйбышевского райсовета был виден Невский до самого Адмиралтейства и прямо под окном – все четыре клодтовских коня на Аничковом мосту. Я люблю их с детства.

Сидя, стоя, лежа. На улице или в проветренном помещении. Только через нос. Плавно выдохните весь воздух. Медленно вдохните, пока не заполнится грудная клетка. Задержите воздух на 3–5 секунд. Медленно выдохните тоже через нос.

После несколько дней занятий вдох, задержку и выдох производите на счет «про себя». Метрономом, задающим ритм, будут служить удары вашего сердца. Это может быть: 4:2:4; 6:3:6; 8:4:8; 10:5:10.

Полный цикл: вдох, задержка, выдох не должен вызывать ощущение нехватки воздуха. Если оно возникло, время на вдох, задержку и выдох должно быть сокращено.

Начать с 5 дыханий утром, днем и вечером. Прибавлять по одному дыханию раз в два дня. Этапы оздоровления: 60 дыханий в день; 90; 120. Далее по потребности – до 300…

При первых неприятных ощущениях в сердце занятие следует прервать. После нескольких дней отдыха начать снова – с 5 дыханий утром, днем и вечером. Ритм – 4:2:4.

Сережа вернулся из школы вялым. К утру его состояние ухудшилось. Пришла молодая женщина-врач.

– Ничего страшного, – обнадежила она. – ОРЗ.

– Коллега, посмотрите внимательней, – попросила Элла Гдальевна. – По-моему, у Сережи начинается скарлатина.

Женщина засмеялась: «Ну, уж чего нет, того нет. Температура почти нормальная. Горло чуть розовое. Кожа чистая».

– Пусть эта жизнерадостная дама говорит, что хочет, – сказала жена, закрыв за ней дверь – но это не ОРЗ. А скарлатина может ударить по сердцу и почкам.

И сразу повела Сережу как скарлатинозного больного. Отделила его посуду, старалась не подпускать к нему меня (я скарлатиной не болел). Но главное – оберегая почки, перевела Сережу на бессолевую диету и отменила мясо.

Дня через два пришла смешливая врачиха. Увидела меры предосторожности. Снова поиронизировала. Температура у Сережи не поднималась, кожа оставалась чистой, горло прошло.

А на следующее утро жена вызвала ее опять. Хохотунья влетела в квартиру взбешенная: «Начинается эпидемия гриппа. У меня тьма больных! Что вы меня дергаете каждый день?»

Жена, не обращая внимания на вопли, предложила коллеге снять пальто и помыть руки. Только после этого подвела к Сереже и задрала ему рубашку: грудь и живот сына были в мелких красных точках.

– Я прошу вас поставить в известность школу, – сказала Элла Гдальевна. – А то все 900 детей переболеют вашим ОРЗ…

Это была т. н. стертая форма скарлатины. Опасения жены оказались не напрасны. С появлением сыпи подскочила температура и начались задержки мочи. Сначала незначительные. Затем по 400–500 миллилитров в день. Пригласили консультанта. Он сказал:

– Если бы не щадящая диета, с почками сейчас было бы еще хуже.

Сережа поправился. Вернулся в школу. Месяца через два пришел снова скучный. Температура – 37,2°. Все чисто – горло, кожа. Мы тут же его раздели, положили в постель. Через три дня возникла сыпь – вторая скарлатина за три месяца. Явление очень редкое. И – новый удар по почкам.

Мы возили Сережу по всей Москве. «В лучшем случае он у вас инвалидизируется», – обнадежили нас нефрологи.

Я впервые услышал это длинное, корявое, устрашающее слово.

Прогноз подтверждался. Сережа слег. Учителя приходили домой. Медики тоже. С учителями он решал задачки и болтал по-французски. Толку от врачебных визитов не было никакого.

Мы показали Сережу всем московским светилам, которые занимались почками. Результат был нулевой: хронический пиелонефрит академики медицины и участковые педиатры лечили одинаково.

Нас познакомили с еще одной знаменитостью. Это была сверхэнергичная женщина-профессор. Она разработала новый метод, открыла собственное отделение. Считалось удачей к ней попасть – Сережа попал. Лечение состояло в безбелковой, обильно глюкозной диете. Разрешалось съедать по торту в день. Мальчишка растолстел, стал похож на поросенка – так положено было по методике. Почкам легче не стало, зато резко ухудшилось состояние печени. Мы срочно забрали Сережу из клиники.

Каждый день мы теперь замеряли, сколько выпил – сколько выдал. Дни, когда цифры были равными, обводили красным карандашом – как праздники.

Шел третий год болезни Сережи. Изредка он отправлялся в школу на консультацию. Никаких перемен к лучшему не возникало. Мы с женой метались в поисках кудесников и волшебных средств, добывали мумие и прополис, которыми в ту пору лечили буквально все. Нам их привозили из Сибири. А с Дальнего Востока мы получали бутылки с настоями неизвестной рецептуры, мази с медвежьим, барсучьим, даже, кажется, кротовым жиром. Нам говорили: «Это хорошо, только надо бы с лягушачьим – целебнее лягушачьего сала на свете не существует ничего».

Мы искали и находили заветные адреса. Посылали письма, переводили деньги. Надеялись. Ждали. Получали. Пробовали. Видели: опять впустую (хотя кому-то помогало).

Теперь я понимаю: в большинстве случаев это были отличные средства, но мы толком не знали, как ими пользоваться и что в конечном итоге должно произойти. А это очень важно. Ты ожидаешь один результат, внешне получаешь другой, который на самом деле и является доказательством, что средство отлично работает. А тебя результат пугает.

Расскажу случай. Жил под Москвой некогда знаменитый гомеопат. Было ему девяносто лет. Он уже не служил, но дома изредка принимал. Мы поехали. К нам вышел маленького роста, ссохшийся старичок с добрым, улыбающимся лицом. Мы объяснили: у сына хронический пиелонефрит. Он обрадованно закивал, засеменил в дом, быстро вернулся и принес коробочки с засахаренными крупинками. На коробках стояли номера, в какой очередности принимать. Взял знаменитый гомеопат за консультацию и крупинки всего несколько рублей.

Сережа начал принимать – в моче появилась кровь. Мы – к старику. Ждали: от известия: «Кровь в моче!» – старик смутится, разволнуется, а он обрадованно засмеялся: «Так и надо, не беспокойтесь, так и надо!»

Мы уехали обескураженные. В голове крутилось: «Может, в девяносто лет он уже не понимает, что хорошо, а что – плохо?» И больше крупинки не давали. Позднее прочли: крупинки действовали на организм по классическому принципу восточной медицины: «Лечение через обострение». В старину считалось: болезнь легче одолеть в острый период. В случае, когда обострение прошло и начался вялый процесс, обострение следовало вызвать. Если б добрый старик нам это объяснил…

Став целителем, я случая с крупинками не забыл. Назначая теперь свое лечение, я терпеливо втолковываю пациентам – чего, каких признаков и результатов нужно ожидать на первом этапе лечения и чего на втором. Но все это пришло много позднее.

Я уехал в командировку. Из гостиницы позвонил домой. Жена сказала: «Сережа выдал сегодня всего 50 миллилитров мочи». Это означало, что почки перестают работать.

– Я должен вернуться в Москву, – сообщил я людям, которые меня давно ждали.

Они обиделись. Каждый из нас был по-своему прав.

Самолет шел высоко над землей. Я был подавлен и растерян. Полулежа в кресле (не спал уже вторую ночь), я спрашивал себя: «Правильно ли я делаю, что возвращаюсь?» Я не выполнил задание. В Москве предстояли разговоры о впустую потраченных деньгах; я терял гонорар, который служил основным средством существования семьи. И все же я ответил себе: «Да!» Во мне крепло ощущение: если я окажусь рядом, в Москве, Сереже станет лучше.

И второе, что я понял: мне с моими проблемами некуда больше идти. Список профессоров, академиков и лауреатов, которые, как мы надеялись, сумеют нам помочь, был исчерпан.

Внезапно под рев турбин «Ту-104» в мозгу с устрашающей четкостью выстроилась фраза: «Больше надеяться не на кого. Если ты хочешь вылечить Сережу, ты должен это сделать сам».

Мы сидели с женой в большой комнате. Сережа уснул. Думали мы с ней об одном и том же. Нам зачастую не было нужды произносить слова вслух.

– У нас, – сказал я, – есть еще в запасе йога.

Элла Гдальевна была врачом высокой квалификации. Она заведовала биохимической лабораторией кафедры хирургии Второго московского медицинского института им. Пирогова. Руководил кафедрой профессор В.С.Маят. Без визы жены, которая подтверждала поставленный диагноз, Маят не клал на стол ни одного больного.

Хирургам, подлинным асам (иные стали академиками), такая постановка вопроса казалась обидной. Но если они поступали вопреки мнению лаборатории, на операционном столе их ждали неприятные сюрпризы.

Когда заболел Сережа, его лечением руководила жена.

Ее отношение к моим занятиям йогой было снисходительно-доброжелательным. Как все ее поколение врачей, Элла Гдальевна безраздельно принадлежала к европейской школе. Жена видела, что йога помогла мне избавиться от загадочных недугов, но рассматривала мои занятия как добротную лечебную физкультуру. Если я приводил случаи, когда йоги спасали уже полумертвых больных, от которых отвернулись врачи, она выслушивала и просила:

– Это очень интересно. Только ты больше никому не рассказывай. А то тебя засмеют.

И в тот вечер, когда я напомнил о существовании йоги и робко предложил себя на роль Сережиного лечащего врача, она заплакала. Это был плач бессилия. В комнате возникла атмосфера опасности. Я почувствовал: уходит последний шанс. Если жена не присоединится ко мне, в одиночку я ничего не сделаю. А я начинал все крепче верить в свои возможности.

Голова заработала быстро, как в момент катастрофы. Я понял: нужно найти довод, способный жену ошеломить.

Вспомнился Альберт Эйнштейн. В годы Второй мировой он пришел к президенту Франклину Рузвельту. Физик хотел предупредить его, что нужно срочно приступать к созданию атомной бомбы. Иначе Гитлер всех опередит.

Рузвельт не считал угрозу серьезной. Тогда Эйнштейн рассказал: Бонапарт, воюя с Англией, не захотел строить корабли с паровыми двигателями. Он тоже нашел затею несерьезной. А британцы оказались дальновиднее. Их суда с дымящимися трубами были намного маневреннее и быстроходнее французских парусников. Наполеон и сам признавал позднее, что это неверие стало одной из его фатальных ошибок.

На Рузвельта рассказ физика произвел сильное впечатление. Президент распорядился начать работы по атомному проекту.

У меня ситуация была другая, но довод мне был нужен такой же разящий.

– Знаешь, – сказал я жене, – в йоговском лечении есть преимущества, которых ты не найдешь в учебниках по нефрологии. Это ведь от тебя я впервые узнал, что почки потребляют 40 % кислорода, необходимого организму?

– Да. Но какое это имеет отношение к Сереже?

– Прямое. Он два с лишним года малоподвижен. Сидит взаперти. А ты слышала хоть раз от своих коллег слово «кислород»?

– Ты собираешься поселить Сережу на улице? – спросила меня жена. Ум ее в полемике был точен и едок. Спорить с ней было опасно.

– Нет. Даже если он поселится на крыше, это ничего не даст. Чехов погибал от туберкулеза, купил дом в Ялте, у моря – и продолжал задыхаться. Знаешь почему? Доктор Чехов не умел дышать. Как не умеете сегодня дышать ты и твои коллеги. Вас таким пустякам не учили…

То же самое с Сережей. Мы ничего не добьемся, пока в его организм не начнут поступать необходимые, то есть очень большие дозы кислорода. Только они способны оживить самые слабые почечные клетки. Кислород в таких количествах может доставить в организм лишь интенсивное дыхание.

Я посажу Сережу возле открытого окна. Он будет дышать по системе йогов. Полным йоговским дыханием можно заниматься по 4–6 часов в день. Оно увеличивает поступление кислорода в организм в десятки, а то и в сотни раз.

Ты знаешь наизусть все монографии, где встречается слово «почка». А знаешь ли ты уролога у нас или за границей, кто бы занимался кислородотерапией при нефрите? Кислородные подушки несут людям с больным сердцем, когда оно уже начинает останавливаться. Но и кардиологи отмахиваются от грамотного дыхания. Они убеждены: глубокое дыхание с задержкой нужно только ловцам жемчуга.

Какие объемы кислорода поступают в организм при т. н. обычном (то есть очень бедном) дыхании, мы все изучали еще в школе, в восьмом классе на уроках по анатомии. А сколько кислорода может поступить при полном йоговском – этого в Европе не замерял никто. И мы с тобой не замерим. Для этого нужны клиника, оборудование, больные, готовые таким способом лечиться. У нас ничего этого нет. Но помочь Сереже нам с тобой по силам.