Текст книги "Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста"

Глава пятидесятая
Почему деньги любят меня

Трудно отрицать, что деньги, в общем-то, меня любят. Наверное, они – как настоящая женщина. «Чем меньше женщине мы больше, тем меньше больше она нам», как говорил Михаил Жванецкий. Так же и с деньгами. Они любят менять карманы и тратиться на интересные цели. Ну представьте себя пошлым долларом. Охота вам быть уплаченным за электричество? Куда интереснее отправиться путешествовать в дальние страны и там заплатить за что-нибудь экзотическое, типа рекламы в южно-африканской газете. Именно такие возможности я деньгам и предоставляю, поэтому, хотя и не в больших количествах, они стекаются ко мне со всего света.

Для меня, как я уже заявлял, деньги являются средством воздействия на мир. То, чего люди ждут годами и никогда не дожидаются, скажем, публикации своей книги, я покупаю за деньги и плюю на издателей, читателей и на все, на что только можно плевать. Поэтому я свободен и могу писать совершенно без оглядки всё, что только придет в голову. (Разве что порно-эротические сцены стирает Маськин, потому что он хоть и «живет натуральным хозяйством», но очень хорошо воспитан и такие пикантности в моих книгах не допускает.) Кстати, вы, может, спросите, а чем моя жена занимается? Как – чем? Сидит дома и дружит со мной. А зачем еще жениться? Для того, чтобы здороваться на бегу в прихожей пару раз в неделю?

Я являюсь противоположностью денежным садистам. Знаете, кто такие денежные садисты? О, это страшные люди. Денежный садист, даже если вам должен, постарается вам не платить так долго и унизить необходимостью ему напоминать так жестоко, что нередко случается, что таких людей могут просто убить, ибо денежный садизм хуже переносится населением, чем обыкновенный физический садизм. Однако денежные садисты настолько поглощены своей страстью причинять боль людям, не давая денег, которые те заслужили, или заставляя их работать бесплатно, что вразумить таких жестоких типов с денежными знаками вместо глаз не представляется возможным. С такими людьми необходимо вести себя грубо и решительно, начиная военные действия на всех фронтах, и тогда, если они еще вовсе не потеряли рассудок, они отдадут вам причитающиеся деньги. Если же денежного садиста совершенно поглотила такая страсть, постарайтесь не иметь с ним ничего общего, ибо он не отдаст денег, даже если его будут грабить на улице с пистолетом или ножом.

Причем вам это может показаться странным, но денежный садизм вовсе не связан с бережливостью. Такие люди способны тратить деньги на глупости, не жалеть никаких сумм на себя и тем вызывать еще большую неприязнь и зависть окружающих.

Откуда берутся такие типажи? Бог их ведает. Может, они сами когда-то стали жертвой денежного садизма, а может быть, таким образом они пытаются проявить свою власть, которая иначе была бы иллюзорной и недейственной. Не дай вам Бог действительно зависеть от денежного садиста. Надо сказать, что деньги не любят таких людей, как правило, они заканчивают свои дни под забором, всеми брошенные и оплеванные. Хотя надо признаться, что денежные садисты редко доживают до преклонного возраста и умирают своей смертью. Ибо денежный садизм настолько ранит человеческую душу, что она готова на любое преступление, чтобы снять с себя бремя денежного садиста.

Я, понимая ранящую сторону денег, стараюсь никогда не ставить людей в положение просителей. Я всегда стараюсь предложить чуть больше, чем они ожидают. Однако когда дурные люди воспринимают это как проявление моей слабости и начинают наглеть, они не замечают, как оказываются не у дел. Я в какой-то мере испытываю на говнистость, невзирая на то, сколько я плачу, хотя внутри меня есть прекрасный подсознательный барометр справедливости, и как только со мной поступают нечестно, я это сразу чувствую и по прошествии короткого времени нахожу себе других людей, а нечестный остается в дураках, нажившись на мне однократно.

Почему я так поступаю? Предлагая немного больше, чем человек ожидает, а также никогда фактически не проверяя счетов (ибо я прекрасно чувствую без проверки, что сколько должно стоить), я как бы покупаю стопроцентную лояльность и поддержку, можно сказать, я покупаю себе иллюзию, что у меня появился единомышленник, и в такой иллюзии мне легче работать.

К сожалению, многие люди неправильно понимают мои действия и считают меня придурком и растяпой, и таким образом мы очень скоро расстаемся, но никогда не ранее того, как они меня абсолютно убеждают в своей дальнейшей непригодности или когда баланс вреда и пользы начинает зашкаливать в сторону вреда.

Это все регулируется у меня на подсознательном уровне. Нередко я содержу сотрудников из жалости, понимая, что им некуда деться, что они одни, что у них дети. Но и такие люди не понимают причин моей благосклонности, и когда они начинают наглеть, мне приходится с ними расставаться.

Я думаю, что деньги в корне своем не являются злой субстанцией. Деньги – это мерило справедливости, и, попадая в руки людей с внутренним барометром, как у меня, они распределяются между теми, кто в них нуждается, и теми, кто их действительно заслужил.

Попадая же в руки денежного садиста, деньги страдают, ибо не считают себя злом по определению. Именно в руках денежного садиста деньги приобретают разрушительную силу и напоминают мне буханку хлеба, которой убили голубя, хотя буханка предназначалась, чтобы его накормить.

Для борьбы с денежными садистами все средства хороши, кроме внушения. Они обычно глухи. Они всегда неправильно оценивают настроение своей жертвы, считая, что она недостаточно раздражена, что она осознает, что ей этих денег вообще не положено, и что она, жертва, вообще должна целовать руки денежному садисту за то, что он, в общем, не отрицает того факта, что жертве эти деньги можно было бы уплатить, но она либо подождет, либо перетопчется. Жертва же тем временем ищет что-нибудь тяжелое, чтобы огреть денежного садиста по голове и засунуть бессмысленные купюры денежному садисту в рот. Ибо и жертве не столько важны деньги, сколь болезненно унижение, которое ими причиняется.

Деньги жгут мне карман. Если я знаю, что я могу что-то сделать и не делаю из экономии, – я в отвратительном настроении и ищу пути заработать больше, чтобы эта экономия потеряла смысл.

Посему деньги меня любят. Они мои добрые друзья, раздаю я их легко и свободно и получаю удовольствие, давая. Я чувствую, что мои деньги делают добрые дела и попадают в правильные карманы.

Я всегда встаю на место того, кому я должен заплатить, и смотрю на себя его глазами, и я себе нравлюсь, за редким исключением, когда я имею дело с идиотом и он не понимает корней моей щедрости.

Извольте послушать притчу.

Два сына мельника получили равные доли наследства.

Один сын жил легко, давая жить всем своим друзьям и знакомым, он создал прекрасную семью, в которой дети были счастливы и выросли умными и полезными людьми. Умер этот сын, окруженный любовью и уважением, с ощущением, что не зря прожил эту жизнь, хотя от его состояния не осталось ни копейки и более того – даже немного долгов. Но его дети давно уже встали на ноги, и семья его уже ни в чем не нуждалась после его смерти.

Второй сын не потратил ни копейки из своей части наследства. Несмотря на то, что он был богат, он редко платил по счетам, и был несколько раз бит довольно жестоко, однако это его не наставляло на путь истинный. Семья его жила почти в нищете, хотя на себя он тратил, не задумываясь. Второй сын всегда находил оправдания, почему другие ленивы или мошенники, и поэтому не заслуживают получения денег. Семья его оставила. Жена ушла. Сбежали из дома дети.

Второй сын умер страшно. Его чернорабочий, в очередной раз не получив зарплату, огрел его колом по голове, поджег его дом вместе с роскошными вещами, которые хозяин позволял себе приобретать, а сам ушел в разбойники.

Дети его передрались из-за наследства и до сих пор судятся, как его поделить, в то время как его душеприказчик давно украл все деньги, спустил их на рулетке и внезапно был застрелен за карточный долг.

Вот вам пример, как бережливость и денежный садизм приводят к краху и пустоте, а легкое и справедливое отношение к деньгам приносит счастье и доброту.

Не ругайте деньги. Деньги – это единственное средство, с помощью которого современный человек может воспользоваться своей свободой воли в выборе между добром и злом.

Если честно, я и вижу себя таким распределителем благ, раздающим редкие возможности и жирные гонорары. За это деньги и любят меня.

Часть шестая
ВЫМЯ ВАВИЛОНСКОЙ КОРОВЫ

Глава пятьдесят первая
Как я навек поссорился с русским языком и изобрел свою письменность

Обдумывая эту главу, я совершил весьма интригующее открытие. Дело в том, что я всегда писал по-русски со страшными ошибками. И не то чтобы я совсем уж не знаю правил… На других языках я тоже пишу с ошибками, но это объяснимо: иностранные языки все-таки, как-никак. Я думал, что это у меня какая-то особая страсть к орфографической свободе, таинственное стремление восстать против общепринятых правил. Я часто говорил, что сама природа поддерживает и лелеет ошибки. Эти ошибки называются мутациями, и именно они продвигают эволюцию вперед. Конечно, они же вызывают и гибель многих организмов, ибо существуют мутации, несовместимые с жизнью, однако без мутаций жизнь на Земле была бы невозможна в какой-либо более сложной форме, чем совсем уж вирусная ничтожность. И то как раз вирусы и мутируют активнее всех, но, в общем, не считаются вполне самостоятельными организмами. Вирусам ведь нужны клетки, чтобы их оккупировать и порабощать для своей цели – произведения новых поколений вирусов. Сам по себе вирус-то и существом, строго говоря, не считается. Так – плевок органического вещества, да и только. Немного ДНК или РНК да горстка белков.

Код ДНК – избыточен. Чтобы кодировать всего лишь около двух десятков аминокислот в молекуле ДНК, существует более шести десятков сочетаний ко-донов – триплетов азотистых оснований. То есть природа готова к ошибкам, и при замене одной буквы кода мутация может не проявиться, поскольку в состав белка, закодированного в последовательности ДНК, все равно войдет одна и та же аминокислота. Я подумывал, не привести ли примеры, но потом представил себе читателя, далекого от биологии и генетики, и решил, что такие подробности, пожалуй, вызовут эффект, обратный мной задуманному. Читатель вместо того чтобы погрузиться с головой в сравнение моей безграмотности с кодом жизни, просто с матерком захлопнет книжку или пролистнет всю главу, решив, что кроме биохимии и генетики, здесь ни о чем речь не пойдет. Поэтому я перехожу к сути проблемы. Я – безграмотен. И я пытаюсь понять – почему? Углубившись в изучение явлений стойкой безграмотности, я вдруг осознал, что все мои симптомы абсолютно совпадают с легкой формой дисграфии.

Знаете, что такое дисграфия? Это неспособность грамотно писать и читать. Так что если и у вас в школе были проблемы с русским, и вы не знаете, как писать слово «винегрет», – не расстраивайтесь. Я не знаю, как грамотно писать слово «винегрет», хотя многократно пытался запомнить. Если вам никак не дается грамотное письмо, не убивайтесь, ученые говорят, что дислексия – это, как правило, признак гениальности.

Вообще дисграфия – это проявление другого заболевания, – дислексии, когда люди неспособны различать буквы на слух. Дислексией страдает около 12 % всех людей на Земле, и по статистике у мужчин она встречается в четыре раза чаще, чем у женщин. Буквы на слух я, кажется, различаю, хотя вот теперь, занимаясь китайским, я начинаю замечать, что не отличаю, когда мой учитель произносит «б», а когда «п»; когда «ц», а когда «ч». И урок представляет собой довольно комичное зрелище:

«По дуэ!»[106]106
  Неправильно! (кит., мандарин).


[Закрыть] – говорит учитель.

Я повторяю: «По дуэ».

Учитель смешно морщит узкоглазое, но уже ставшее мне привычным, а потому в какой-то мере милым, лицо и снова повторяет: «По дуй».

Теперь я слышу это как «б» и повторяю то, что слышу, не говоря уже о «дуй», ибо то ли это «дуэ», то ли «дуй» – поди разбери: я повторяю то, что слышу: «Бо дуй».

«Пу дуэ!» – настаивает учитель.

Я – ему: «Пу».[107]107
  Не (кит., мандарин).


[Закрыть]

Он – мне: «Бу-бу-бу!!!»

Я – ему: «Бу?»

Он: «Пу-пу-пу!!!»

Я злюсь и громко кричу, пытаясь попасть в правильное произношение: «По-пу-бу…»

Маськин вбегает с кухни к нам в кабинет и смотрит с испугом, потому что мы уже совершенно несдержанно кричим друг на друга:

– Пу!

– Бу!

– По!

– Хорошо, пусть будет «по»… – учитель сдается, и мы переходим к следующему иероглифу. Маськин срочно отпаивает китайца чаем.

Китаец довольно жмурится, громко отхлебывает чай и говорит мне:

– Ни да тэ-тэ – цуэ мэй жен та цо ца хао![108]108
  Твоя жена самая красивая. Она делает хороший чай! (кит. мандарин)


[Закрыть]

Я не люблю, когда мужчины заглядываются на мою жену, мне это почему-то неприятно, и в таких случаях мне хочется назвать китайца по имени… Вы спросите, почему я все время не называю китайца по имени, а использую эту возможность только в редких случаях? Это невоспитанно – не называть своего учителя по имени? Не думаю. Дело в том, что у меня в доме дети, а учителя зовут Хуй. Вы спрашиваете, каково его полное имя? Хуй Ю. Ну что же, вы все еще настаиваете, чтобы я называл его все время по имени, даже при детях?

– Хуй сказал мне «бу!», а я сказал Хую «пу!»…

Знаете что, лучше уж вернемся к моей дислексии, пока мою милейшую редакторшу кондрашка не хватила… или пока Маськин все это попросту не стер ввиду «неприличности»…

Петр Первый писал совершенно безграмотно, и, как ни бились его наставники, они ничего не могли с этим поделать. Петр мог не обратить внимания на отсутствие каких-то букв в написанном слове, и это не считая обычных орфографических ошибок. Некоторые дислектики путают буквы – например, могут написать «под небом лолубым».

Альберт Энштейн был гениальным физиком и математиком, но категорически не обращал внимания на знаки препинания и мог написать целую страницу текста даже без обозначения начала предложения. Кстати, некоторые дислектики – особенно левши – могут запросто писать и читать слова зеркально, например «мода» вместо «дома».

Я заметил за собой, что довольно легко узнаю иероглифы в перевернутом виде, чем иногда забавляю учителя-китайца. Он выхватывает карточку с перевернутым иероглифом, и я его узнаю. Он очень веселится.

А возьмите, например, Ханса Кристиана Андерсена. Поначалу редакторы возвращали ему рукописи, даже не дочитав их до конца, и по Копенгагену долго ходили слухи о «потрясающе безграмотном авторе». В одной газете написали: «Человек, который так глумится над своим языком, не может быть писателем». И это почти правда – обычно дислектики выбирают себе профессию, не связанную с чтением и письмом.

Например, создатель знаменитого Центра Помпи-ду в Париже – дислектик сэр Ричард Роджерс. Он организовал одну из самых успешных в мире архитектурных мастерских и берет на работу только дислектиков, потому что они обладают необходимым пространственным воображением.

Леонардо да Винчи писал и рисовал левой рукой и оставил семь тысяч страниц дневников, написанных зеркально. Нормально их можно прочитать, если подставить зеркало или перевернуть бумагу на просвет.

Только теперь, когда мне под сорок, я понял, что корень моих детских страданий, чувства неполноценности, постоянных издевок не в том, что я безграмотен из-за тупизны или плохого образования, а в том, что я болею… Я помню, что в детстве меня водили к логопеду, потому что я безбожно картавил. Говорить «р-р-р-р-р-р-р-р» логопед меня научил, а вот поинтересоваться, нет ли у меня проблем с письмом и чтением, не посчитал нужным. Кстати, именно логопеды занимаются дислексией, что для меня тоже стало открытием.

Мне до сих пор хочется прочесть «под небом ло-лубым», я постоянно меняю буквы в словах и, как вы могли заметить, изобретаю несуществующие слова.

Конечно, мое открытие, что всю свою школьную жизнь я страдал легкой формой дислексии-дисграфии, меняет дело. Всё, что я хотел сказать по поводу косности и глупости устройства орфографии русского языка, мне придется пересмотреть и уж, по крайней мере, оставить при себе. Однако и вы взамен того, что я поберег ваши уши от своих языкоразрушающих утверждений, пообещайте меня больше не дразнить за безграмотность и странные словообразования. Договорились?

В качестве компенсации своего недостатка я постоянно учу языки. Видимо, таким образом я тренирую свою зрительную и слуховую память. Особенно, мне кажется, полезен в этом отношении китайский.

Я вообще давно заметил, что люди стремятся назло природе заниматься тем, к чему у них не только нет природного предрасположения, но в чем они явно уступают другим. В этом проявляется своего рода протест против безнадежности приговоров кармы.

У всех моих бухгалтеров, кроме последнего, были проблемы с цифрами, они их постоянно путали, но при этом всегда настаивали на своем профессионализме. То есть подсчет произведен профессионально, но цифры не те, и почему-то всегда мне в убыток. Понимаете, какая штука?

Вот и я стал фанатически настроенным писателем, который пишет иногда в объемах молодого Бальзака по двадцать страниц в день, скорее всего, в качестве протеста и компенсации своей неспособности грамотно писать.

В детстве я настолько ненавидел русский язык за его подлейшие правила орфографии, которые мне никак не давались, что изобрел свою письменность и даже обучил ей нескольких своих приятелей. Когда в семнадцать лет я встретил любовь своей жизни Анютку (впоследствии известную как Маськин), я сразу обучил ее этой письменности, и мы долгое время обменивались записками на «инопланетянском» языке. Я не буду приводить здесь примеры этой письменности. Я более чем уверен, что каждый второй из нас ребенком баловался подобным занятием. Кроме того, я не хотел бы, чтобы в будущем, когда я в результате своей разгулявшейся дислексии стану бессмертной знаменитостью, кто-нибудь раскопал мои юношеские дневники и попытался прочитать обо всех моих дурных тайнах, которые я либо позабыл, либо намеренно не включил в самороман. Скажу только одно: буква «т» у меня все время меняла очертания, потому что подразумевала «туман» и могла выглядеть как угодно:

Думаю, такой подход достаточно запутал бы расшифровку. То есть одна буква алфавита может изображаться как угодно, лишь бы не походила на другие буквы, и это и будет обозначать «т», то есть «туман». Расшифровщик каждый раз думал бы, что перед ним новая буква…

Конечно, с такой письменностью можно было позабыть обиды, нанесенные мне жестоким русским языком.

К сожалению, я не уверен в написании ни одного слова, которое пишу, и поэтому мне всегда необходимо нанимать корректоров и для русского, и для иврита, и для английского, ну про французский и говорить нечего. Китайский лучше. Там нет букв. Поставил иероглиф, другой – вот тебе и слово. Китайской орфографии для меня не существует! Однако поди нарисуй от руки этот иероглиф… Я пробовал, даже купил себе кисточки, чернила и рисовую бумагу, но со временем сдался и пользуюсь для китайского письма компьютером.

Я давно уже стараюсь никому не показывать свои непроверенные тексты, потому что, как это ни ужасно, во всех языковых средах безграмотность страшно порицается. В англоязычном обществе детей заставляют зубрить правописание (spelling), – лучшие из них безошибочно определяют написание слов только по их звучанию, потому что каждому звуку в английском соответствует определенное сочетание букв.

Они верно называют букву за буквой в таких словах, как: accidentally conscience definitely drunkenness embarrassment guarantee indispensable minuscule

Когда дело доходит до более сложных по смыслу слов, дети подчас не имеют ни малейшего понятия, что же они означают. Однако это никого не волнует: можешь сказать, как пишется, – значит, грамотный.

Эта подмена понимания слов чисто цирковой над-рессированностью оказывает вредоносное влияние на англоязычное общество.

Французы настолько надуты по поводу своей орфографии, что и подступиться к ним страшно. О немцах я вообще не говорю, те готовы убить за ошибку. Весь мир у них делится на nutzlich und unbrauchbar.[109]109
  Полезный и бесполезный (нем.).


[Закрыть]

– Der Schnee ist unbrauchbar[110]110
  Снег – бесполезен (нем.)


[Закрыть], – частенько говорит мне мой повар и учитель немецкого Кристиан, и я поражаюсь ходу его мысли. Мне никогда не доводилось размышлять о пользе или бесполезности снега…

Кстати, я вдоволь насладился возможностью высказаться перед парижанами насчет их орфографии во французском варианте романа «Маськин», который вышел в Париже в декабре 2005 года под псевдонимом Bernard Kriger:[111]111
  Kriger, Bernard. Lilli-Lapin – Le secret d'une vie heureuse (Un roman pas tout a fait pour des enfants). Paris, 2005.


[Закрыть]

«J'ai souvent cru que I 'orthographe allait s 'eteindrepar la prochaine generation, mais des ordinateurs Vont sauvee avec leur option „controle orthographique“. Desormais, nous n 'avonsтётеplus besoin de nous rappeler I 'orthographe exacte des mots,тктеsimples, qfinetre consideres comme des personnes instruites.

Rabelais n 'a pas eu un tel de luxe… Amefaible!С'estprobablementpourquoi ses textes originaux ressemblent a I'ecriture d'un bambin de six ans. Depuis que I'ordinateur sait examinerтопorthographe pour m 'assurer, je suis devenu un grand defenseur de I'orthographe conventionnelle pour la langue frangaise!..

Pouvez-vous imaginer, apres la generation des eruptions du professeur et les claques, combien de mots frangais continuent leurs lettres sanglantes? Avec regrets, maintenant, les professeurs ne battent plus leurs etudiants, (lis ont trouve des moyens plus raffines pour humilier leursetudiants. Nous devons admettre que ceci constitue un progres substantiel dans le systeme educatif) mais cela ne rend pas Vorthographe moins sanglante. MaisГanglais n 'estpas meilleur!

Heureusement, le frangais n 'a pas trop acquis de racines allemandes commepour Vanglais… Mais avec les racines latines, nous avons aussi la possibilite de nous amuser beaucoup. Qui sait, peut-etre les racines historiques de I 'orthographe allemande en anglais ont cause bienplus de dommages que la machine militaire allemande.[112]112
  «Я всегда верил, что орфография перестанет существовать к следующему поколению [французов], однако компьютеры спасли ее своей опцией «проверка орфографии». С этих пор нам больше не нужно запоминать точное написание слов, для того чтобы просто считаться образованным человеком.
  Рабле не имел такой роскоши. Бедная душа! Вот почему его оригинальные тексты напоминают письмо шестилетнего ребенка. С тех пор как компьютер проверяет мою орфографию, я стал великим защитником конвенциональной орфографии французского языка.
  Можете ли вы себе вообразить, сколько поколений учительских подзатыльников несут французские слова на своих кровавых буквах? К сожалению, теперь учителя больше не бьют своих учеников. (Они нашли более рафинированные средства для унижения своих студентов. Мы должны признать, что в этом заключается значительный прогресс системы образования.) Что не сделало орфографию менее кровавой.
  Однако английский не лучше!


[Закрыть]

К счастью, французский не имеет в своем составе германских корней, как это наблюдается в английском. Кто знает, возможно, германские корни в английском языке нанесли больший ущерб англичанам, чем вся германская военная машина.

Итак, я приглашаю вас в занимательное листание моих приключений в развалинах Вавилонской башни, или как я там назвал эту часть? Ах да, что-то про вымя вавилонской коровы… Мне трудно придерживаться своих же изобретений… Видимо, дислексия-дисвавилония крепчает…