Электронная библиотека » Борис Левандовский » » онлайн чтение - страница 11


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 16:59


Автор книги: Борис Левандовский


Жанр: Научная фантастика, Фантастика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

УБЕЙ! ОН С НИМИ ЗАОДНО!

С ними?

Герман несколько ослабил хватку и наклонился к самому уху Маркевича:

– Ты ведь… Добрый Доктор?

Ответ Маркевича заставил его поколебаться – Плохой Доктор?!

Хорошо, пусть живет…

* * *

В четырех кварталах от дома врача Герман резко свернул с темной обочины дороги и разнес в щепки детские деревянные качели…

* * *

Герман сидел в центре своей темной гостиной, разглядывая стену, которая разделяла его квартиру с соседней.

Где-то рядом слышалось басистое гудение невидимой мухи, зачарованной ароматом его разлагающейся плоти, что наводило на размышления о некрофилии большинства земных созданий из шустрой компании насекомых. Крошечных монстров – безжалостных, не знающих сомнений и страха – и одновременно таких наивно-непосредственных, что, будь они чуточку больше, то безраздельно властвовали бы над миром.

Минуло двое суток со дня визита к Маркевичу. С тех пор Герман ни разу, ни днем, ни ночью, не покидал пределов своего Убежища.

У него даже возникла забавная мысль, что появись он на людях в светлое время, это послужило бы поводом для грандиозной сенсации (если бы, разумеется, им еще до этого не успели заняться специальные службы, в основном, секретные). Интересно, как звучали бы заголовки газет?

ЖИВОЙ МОНСТР НА УЛИЦАХ ЛЬВОВА!

Или что-то вроде:

ВТОРОЙ ЗАЛП ЧЕРНОБЫЛЯ – БЛИЗИТСЯ ВОЛНА НАСТОЯЩИХ ПОСЛЕДСТВИЙ!

Очень возможно, что именно так.

И, конечно, сообщения в вечернем выпуске новостей. Глядя в камеру со скабрезной миной – «Это похоже на полнейший бред… но я всего лишь выполняю свою работу…» – диктор произносит:

– …Сегодня на одной из улиц старинного Львова толпа из нескольких сотен людей, держась на безопасном расстоянии, окружила… человекообразное существо, словно шагнувшее прямо со страниц романа ужасов. Срочно выехавший на место происшествия оперативный наряд с трудом сумел пробиться сквозь толпу. В давке пострадало…

Потом краткий рассказ о начале необычного следствия, демонстрация сделанных наспех любительских снимков, по качеству точь-в-точь таких же, как с изображениями НЛО. Заявления каких-нибудь уполномоченных типов при галстуках. Противоречащие друг другу идиотские версии случившегося каких-то, не понятно откуда взявшихся экспертов.

А под занавес – обещание миллионам телезрителей держать в курсе дальнейшего развития событий и анонс скорого выхода специальной программы, посвященной суперзвезде уходящего века Герману – забывшему дорогу к своему кораблю Марсианину…

Однако он вовсе не собирается становиться суперзвездой – ни города, ни планеты, ни века, ни даже одного дня.

Назойливая муха продолжала гудеть где-то рядом, словно через гостиную проходила линия электропередачи.

Все из-за проклятой вони… Неощутимая для него, она могла запросто всполошить соседей.

Более суток Герман потратил на то, чтобы позатыкать и позамазывать все щели в квартире, используя все пригодные для этого материалы, бывшие в его распоряжении: от канцелярского клея и полосок нарезанной бумаги до старых жевательных резинок.

Из-за отсутствия нормального осязания работа продвигалась чертовски медленно. Ему потребовалось двадцать восемь часов. Не заклеенной осталась только одна форточка – для доступа свежего воздуха, которую он чуть-чуть приоткрывал в ночное время. Что бы там с ним не происходило, воздух был ему нужен.

Потом он просто рухнул на пол и мгновенно провалился в тяжелый черный сон.

Проснувшись, Герман сразу занялся планированием нового маршрута. К цели, на которую указал Маркевич.

Чтобы свести риск к минимуму – при составлении этого маршрута ему требовалась карта.

А пока он с интересом рассматривал стену, где демонстрировался увлекательный фильм из жизни его соседей.

Жужжание мухи стало казаться неправдоподобно громким, будто по комнате кружил сошедший с ума вентилятор.

Впрочем, Герман ее видел.

Муха уселась на краешек стула между его ног… Хлоп!.. – должно быть, последняя во всей квартире.

На «экране» стены двигались два пестрых размытых пятна, напоминающих человеческие силуэты. Один высокий, другой – чуть ниже. Стас и его жена Ольга. Пару раз Герман проводил с ними уик-энды. Они жили в другом подъезде, но его квартира граничила двумя комнатами с их обителью.

Пара танцевала под песню Криса Ри «Дорога в ад». По яркому зеленовато-желтому пятну над ними угадывалась включенная люстра.

При желании он легко мог подслушать, о чем они говорят.

Он продолжал меняться…

И мог только гадать, как далеко способен зайти этот процесс.

С другой стороны, какое это имело значение, если он продолжал разлагаться с устрашающей скоростью. Еще немного и его тело буквально начнет разваливаться на куски. Что ему тогда, спрашивается, делать? Заполучить патент на новый конструктор под маркой «Собери себя сам»? Или больше подходит – разбери?

Пара больше не танцевала, хотя теперь от них доносилась мелодичная тема Эндрю Ллойд-Уэббера. Стас и Ольга теперь просто стояли обнявшись, только на уровне их голов сохранялась еле уловимое движение, будто они пытались коснуться кончиками носов с закрытыми глазами. Затем силуэт повыше отступил куда-то в сторону, исчезнув на мгновение из поля зрения, и шарообразное сияние вверху стало меркнуть, остывая.

Силуэты вновь сблизились, становясь ярче, переливаясь всеми цветами радуги и превращаясь в один цельный искрящийся орнамент.

– Это секс… Сейчас они займутся сексом, – прокомментировало существо, бывшее некогда Германом.

* * *

Он расстелил на полу комнаты крупномасштабную карту города и продолжил составление безопасного маршрута.

Новой целью был Добрый Доктор по фамилии Лозинский.

Внезапный звон бьющегося стекла заставил его вздрогнуть.

Из-под портьеры вывалилось несколько крупных осколков. Приблизившись к окну, Герман выглянул в узкую щель. По противоположной стороне улицы спешно удалялись два силуэта.

Он сильнее напряг синее зрение, одновременно ослабляя красное, и почти не удивился, узнав в одной из фигур двоюродного брата Алекса – здоровенного двадцатидвухлетнего балбеса, который частенько околачивался в офисе компании, клянча деньги у своего преуспевающего родственника. Герман даже не мог припомнить его имени, но внешне тот давно примелькался. Второго, с длинными патлами, он не знал.

И что же сие должно означать? Впрочем, он нисколько не сомневался, что за этой выходкой стоит Алекс.

Прозрачный намек… на что? С его уходом у компании возникли проблемы? Что ж, вполне возможно – многие важные контакты находились в руках Германа.

Ах, да! Конечно… Он вдруг вспомнил, что на днях должно было состояться подписание нескольких важных договоров, над которыми именно он и корпел.

Чертовски важных.

Выходит, не состоялось?

Ответ очевиден.

«Однако ж, Алекс… – Герман криво усмехнулся и расправил портьеру на окне. – Ну и гнида! Чего же он желает добиться таким образом?»

Просто смешно…

«Но, – кольнула Германа тревожная мысль, – выходит, тот знал, что я нахожусь дома. Кто-то следил днем за окнами?»

Нет, вряд ли. Скорее, Алекс предполагал, что Герман дома или бывает время от времени. Или когда-нибудь появится, поскольку днем последние несколько суток окна были плотно зашторены, а по вечерам в квартире не включается свет. Значит, просто предполагал. И что? Вот так по-мальчишески разбить окно…

Ответ пришел сам собой, когда нога Германа зацепила что-то твердое, покатившееся по полу с жестким и одновременно шуршащим звуком.

Это оказался обернутый листом бумаги камень, которым и было разбито окно.

Герман нагнулся и развернул послание.

Почерк принадлежал не Алексу, а, скорее всего, той руке, которая его сюда зашвырнула. Хотя сама «депеша», естественно, от него. Квадратными, почти печатными буквами синей шариковой ручкой было выведено:

«Тебе лучше объявиться. Когда закончишь кое-что, можешь катиться ко всем чертям».

Что ж, коротко и ясно.

В самом низу листка, явно вырванного из тетради, вместо постскриптума значилось:

«срок до 20-го октября».

Ага, вот теперь все окончательно встало на свои места, каждое яйцо в соответствующей ячейке лотка. Подписание договоров, как он и предполагал, действительно не состоялось, однако – выяснилась подробность, – было перенесено на 20-е октября, а от Германа требовалось лишь принять личное участие, чтобы на этот раз все прошло, как по маслу… затем он мог катиться ко всем чертям. Во как!

Конечно, Его Мудейшеству Алексу ничего не стоило бы просто позвонить Герману, но, видимо, тот не был настроен на какие бы то ни было разговоры, и посчитал, что в сложившихся обстоятельствах такой способ окажется более действенным.

Что ж, на человека, многие годы считавшегося его лучшим другом, это было совсем не похоже, а вот на Алекса – сегодняшнего Алекса – тянуло в самый раз.

Прежде чем вернуться к карте, чтобы продолжить составление маршрута, Герман занялся разбитым окном. Он вскользь вспомнил, как однажды ему предлагали установить пластиковые окна – пожалуй, не стоило откладывать это дело. В наружном стекле камень пробил лишь дырку размером со средний кулак; от нее, извиваясь ломаными линиями, к краям рамы разбегалось несколько серебристых трещин. Но внутреннее стекло вылетело почти целиком. Герман залатал отверстие с помощью прозрачной клеенки, обмазав ее по краям остатками клея.

По всей видимости, звон бьющегося стекла не привлек особого внимания соседей. Отлично.

Закончив с окном, Герман вновь занялся картой, моментально переключив на нее все свое внимание – ни одна мысль, о недавнем происшествии не тревожила его. Скомканное в «снежок» послание, прилетевшее к нему в дом посредством булыжника, как барон Мюнхгаузен на пушечном ядре, забытое, валялась в углу гостиной.

* * *

Позднее, когда на хронометре со светящимися зелеными цифрами перевалило за половину первого ночи, тщательное планирование маршрута «Пациент – Доктор», отмеченного на карте красным пунктиром фломастера, было завершено.

Герман аккуратно сложил карту города, затем его взгляд внезапно застыл, словно у человека, вспомнившего о чем-то важном. С той лишь разницей, что люди в подобные моменты обычно не склоны ухмыляться от уха до уха.

Когда, наконец, в его глазах появилось выражение, похожее на осмысленное, он направился быстрыми уверенными шагами в коридор, кое-как освободил входные двери от герметизирующих полосок бумаги и выскользнул из квартиры.

Ключ от замка остался под ковриком.

* * *

Герман вернулся через сорок минут.

Телефон затрезвонил, когда он входил в гостиную. В ночной тиши трели казались оглушительными. Герман чертыхнулся, жалея, что в свое время не поменял это старье с цифровым диском на современную модель.

Затем удивленно сверился с часами: 01:17.

Бывший босс и друг решил снизойти до личного контакта? Либо…

Телефон загремел снова.

Проклятье!

Несколько секунд Герман простоял в нерешительности – снимать трубку или нет? Что-то подсказывало…

Пока Герман раздумывал, телефон успел подать голос еще дважды. Наконец до него дошло, что короткие интервалы между сигналами означают междугородную связь.

Герман снял трубку.

– Алло? Как вы меня слышите? – прозвучало из динамика трубки, и, не дожидаясь от ответа, женский голос сообщил: – Сейчас будете разговаривать с Канадой.

Герман испытал одновременно и облегчение, и досаду – отец или мать (все верно, сейчас там практически обеденное время). Как некстати! Ну тогда уж лучше мать.

В трубке раздалось пару щелчков, затем он услышал:

– Алло! Герман! – как назло слышимость была отличной. Все-таки отец. Будто звонил из соседнего дома или горланил Герману прямо в ухо через свернутый в трубочку журнал.

Чтобы имитировать плохую связь, он отвел микрофон подальше ото рта, перевернув трубку почти на 180 по вертикали, оставляя динамик прижатым к уху.

– Привет, папа.

Отец секунду молчал.

– Что с твоим голосом? – его тон не просто был подозрительным, казалось, он пытался увидеть Германа, как следует рассмотреть, будто обычная телефонная связь могла передать изображение собеседника на другом конце провода, даже если тот пользовался древним как мир дисковым аппаратом.

Герман поморщился: вот чертов старик!

– Телефон барахлит.

– Телефон? – отец никогда не принадлежал к тем, кого можно было так вот запросто провести. – Значит, телефон? – и неожиданно взорвался: – Прекратите меня разыгрывать, я вам не мальчик! По-вашему, я не способен отличить голос собственного сына от… Позовите Германа! И вообще, кто вы такой?

Несколько секунд Герман молча соображал.

– Немедленно позовите Германа! И не начинайте убеждать, что я набрал неправильный номер!

Герман уже жалел, что вообще прикоснулся к телефону – он не ожидал, что старик бросится с места в карьер.

– Я бы хотел вас предупредить, молодой человек… или не знаю, какой вы там… что ваше присутствие в доме моего сына в столь поздний час… сколько там у вас? – половина второго ночи или около того? – мне очень не нравится! Объясните, где Герман и что вы там делаете? Учтите, я прямо сейчас могу связаться кое с кем во Львове, чтобы проверить, что там происходит! Вы поняли меня?

Хуже всего – старик действительно мог это сделать. Однако пока отец выплескивал свою тираду, Герман собрался с мыслями (точнее даже, ощутил ледяное равнодушие к происходящему), и угроза старика, хотя и реальная, его ни сколько не взволновала.

– Послушайте, к чему вся эта паника? – холодно улыбаясь, произнес он в трубку, приведенную уже в нормальное положение. – Герман просто отправился в длительную командировку по делам компании, вот и все. А перед отъездом попросил меня присмотреть за его квартирой. Сожалею, что он забыл вас об этом уведомить.

Старик некоторое время молчал.

– А вы, простите… кто?

– Друг.

– Ах, вот как… друг, – по тону отца Герман наконец понял…

«Все ясно, он считает меня гомиком!»

Если раньше отец только подозревал, то теперь – с этого момента – знал (или вообразил, что знает уже наверняка) о сексуальных предпочтениях своего сына.

Поводом для этих подозрений послужило резкое изменение в поведении Германа в шестнадцать лет после поездки в Ригу (отец, видимо, догадался, что с ним за тот недельный промежуток времени – бесконтрольный промежуток – что-то произошло). Когда он резко прекратил встречаться с девчонками (и всячески уходил от наводящих тем в разговорах) и либо сидел дома, либо проводил время исключительно в мужском обществе, чаще всего с Алексом, или в компаниях одноклассников, а затем – университетских однокурсников.

Сейчас Герман был готов поспорить, что старик уже тогда всячески пытался уловить в его поведении некую жеманность и характерные для «голубых» манеры. Но отец никогда не задавал ему прямых вопросов и не заводил разговоров на тему сексуальных меньшинств, даже не интересовался, как Герман относится к такому явлению вообще. Лишь однажды утром, когда Герман, которому тогда было семнадцать, вернулся домой после ночевки дома у Алекса, родители которого уехали в тот момент на несколько дней куда-то отдохнуть, отец, как бы между прочим, спросил: «Гера, вы с Сашей ничем таким не занимались?» Он тогда подумал, что отец имел в виду, не употребляли ли они спиртное или наркотики, но истинный смысл этого вопроса Герман понял намного позже. Как и тот особенный взгляд отца.

Теперь старик наверняка думал, что упустил нечто важное в прошлом, когда так и не смог понять до конца своего сына. А сейчас полагал, что обнаружил бесспорные доказательства своим давним подозрениям (когда он произнес «Ах, вот как… друг…» – в его интонации прозвучало и какое-то горькое торжество, и обида, а главное – почему это случилось так поздно, слишком поздно, чтобы теперь он мог вмешаться и что-то изменить), наконец-то застукав любовника Германа ночью в его квартире. Убежденный в своей абсолютной правоте, отец даже не учитывал, что Герман действительно мог находиться в отъезде, а человек, с которым он беседует («Я-то тебя сразу раскусил, паршивый педераст!»), на самом деле исповедует стопроцентно гетеросексуальный образ жизни.

Сейчас эта ситуация могла Германа лишь позабавить: его старик искренне считал, что педофилия – это худшее, что может произойти в жизни с его сыном. Герман даже хихикнул мимо трубки.

– И когда же он вернется? – спросил отец потускневшим голосом, в котором отчетливо звучали враждебно-брезгливые интонации: «Что, черт возьми, происходит, почему я вынужден разговаривать с этим ублюдком, предпочитающим использовать задний проход мужской задницы…»

– Точно пока не известно. Это будет зависеть от того, как сложатся обстоятельства…

– В каком он городе? – перебил старик.

– В… Киеве.

– Герман не оставлял номер тамошнего телефона, чтобы с ним связаться?

– К сожалению, нет.

– Так когда же он все-таки намерен появиться дома?

«Ого! Оказывается, старик способен устроить перекрестный допрос даже по телефону!»

– Может быть, через две или три недели.

– А вы что там у него… спите?

– Не каждый день, раз или два в неделю.

– Так значит, Герман отсутствует уже давно?

– Да, около двух недель, или, скорее, дней девять, – поправился Герман, назвав дату своего отъезда в Погребальное Турне. В какой-то степени это было правдой: Герман – тот Герман – уехал именно тогда. И еще не вернулся.

Что же касалось других дат, относившихся к его возвращению…

– Что ж, ладно, – внезапно более покладисто произнес отец, – недели через две я обязательно перезвоню, – он особо подчеркнул «обязательно».

Герман кивнул, словно старик мог его видеть, и посмотрел себе под ноги, где на полу за время их беседы образовалась лужица свежей крови. Она скапывала из разкуроченной шеи оторванной собачьей головы, которую Герман держал во время всего разговора правой рукой за одно ухо. Второе свисало вниз вдоль морды, покрытой свалявшейся рыжевато-коричневой шерстью; на лбу темнело похожее на кляксу пятно черного окраса. Приоткрытая пасть обнажала желтые зубы и пару сточенных нижних клыков; между ними вывалился, покачиваясь в такт движениям Германа, длинный грязно-розовый язык, на котором тускло поблескивала еще не высохшая слюна, смешанная с остатками последнего ужина собаки. По краям пасти упругими сосульками подрагивала кровавая пена. Открытые глаза, уже начавшие затягиваться мутной пленкой, напоминающей катаракту, грустно созерцали окружающее пространство.

– Если Герман вернется раньше, передайте, что звонил отец. Ну, пока… друг, – не дожидаясь, когда ему ответят, старик положил трубку.

Заныли гудки.

– Пока-пока… – сказал Герман в пустоту, кладя трубку телефона на рычаги.

Затем поднял голову дворняги на уровень своих глаз и посмотрел в ее быстро мутнеющие зрачки-пуговицы.

– Ты слышал? Он считает меня педиком! – Собачья голова неопределенно покачивалась, будто взвешивая каждое слово. – Нет, он дейст…

В этот момент невидимая могучая рука швырнула Германа на пол.

Голова собаки с грохотом свалилась на паркет и как бильярдный шар покатилась по гостиной, отчего во все стороны полетели кровавые плевки, пока, наконец, не уткнулась в портрет маленького Геры.

Герман бился в конвульсиях, сжав бесчувственными ладонями виски.

Начался третий приступ…

Глава 7
Лозинский

Вечером во вторник 28 сентября Лозинский вошел в свою квартиру и хлопнул дверью так, что на пол посыпалась штукатурка. Настроение было препаскуднейшим, как никогда за все годы, что он работал в городской больнице № Х.

Не снимая обуви, врач прошел в единственную комнату; по паркету потянулись мокрые грязные следы. На улице уже неделю бушевала непогода, мрачные низкие тучи нависали надо Львовом, словно притягиваемые волшебным магнитом со всех концов земли.

Лозинский остановился посреди комнаты, одной рукой нервно теребя щетинистый подбородок, другой – все еще сжимая капающий на пол сложенный зонт. Наконец он заметил, что продолжает держать скомканный мокрый зонт, и с силой зашвырнул его в коридор. Немного отлегло на душе, когда зонт глухо врезался в вешалку и полетел вниз, сбивая с крючков дешевый пластиковый набор обувных ложек, сыпанувших на пол с каким-то неистовым рвением.

Да, теперь стало немного лучше…

Лозинский присел на край дивана с неубранной постелью и медленно начал разуваться. По дороге из больницы он пару раз оступался в глубокие лужи, носки выглядели теперь так, будто на них вообще не надевалось обуви.

Лозинский мрачно выругался, сменил носки, наскоро ополоснув ноги под краном в ванной, и отнес раскисшие ботинки сушиться на отопительную батарею, с сожалением думая, что старым ботинкам, к которым он привык за последние восемь лет, вскоре придется подать в отставку. А жаль, эти офицерские ботинки – паршивая, но такая родная казенщина – были получены им еще на службе, всего за полгода до того, как комиссариат списал его по «состоянию здоровья» статья такая-то пункт такой-то.

Те самые полгода из пятнадцати лет службы военным хирургом.

Жаль, хорошие были ботинки…

Лозинский был высоким сорокапятилетним мужчиной, рано поседевшим и осунувшимся, с худым смуглым лицом, которое бороздили глубокие каналы морщин, отчего он лет на десять-пятнадцать выглядел старше. Над правой бровью светлой нитью тянулся длинный бледно-розовый шрам, как «памятник» шести годам проведенным полевым хирургом в стране, где среди знойных гор и ущелий бродят сердитые бородатые люди с оружием, говорящие на чужом гортанном языке – годам, о которых он часто вспоминал с ужасом и болью… но в то же время с какой-то ностальгической печалью. «Памятников» о том времени у него немало сохранилось и под рубашкой. Еще больше – там, где никому не дано увидеть глазами.

Казарменную обстановку квартиры Лозинского составляла лишь самая необходимая мебель: старый продавленный диван, небольшой письменный стол, пара стульев, тумбочка да массивный трехстворчатый шкаф. На полу в углу комнаты две книжные полки, стоящие одна на другой, забитые детективами в мягких обложках и подшивками журналов. У окна – черно-белый телевизор «Электрон» выпуска 73 года, на четырех тонких ножках.

После развода с женой в прошлом декабре, квартира первые нескольких месяцев казалась ему пустой и молчаливой, как город, покинутый жителями. Теперь он с трудом представлял возвращение к той жизни. Он привык быть один, привык неожиданно быстро и, кажется, навсегда. За последние два месяца он ни разу не вспомнил о женщине, с которой прожил более двадцати лет. Сейчас она вышла замуж за отставного генерала и переехала в Москву, там же теперь жил и сын, заочно учась в мединституте.

Лозинский подкурил от конфорки плиты – правой передней, всегда включенной – «Приму» без фильтра и занялся приготовлением нехитрого ужина.

Уволившись из армии, он остался не у дел. Не раз обращался в штаб с просьбой найти ему «достойное место для применения знаний и опыта военного врача» – как часто указывалось в его письменных прошениях. И неизменно натыкался на отказы – иронично-презрительные, иногда даже грубые. В армии поголовное сокращение, кому нужен списанный по ранению вояка, пускай и медик. Просился в военный госпиталь округа – не брали. Но обещали обязательно сообщить, если у них возникнет необходимость… суки! Он хорошо знал цену этим заверениям. Ему было тогда под сорок, а жизнь, казалось, уходила из-под ног. Затем несколько лет пустой гнетущей жизни, слегка разбавленной книгами, телевизором и случайными беседами в пивбаре – не жизни вообще-то, а самого паскудного существования.

В конце концов, летом 95-го он решился обратиться в одну из городских больниц. Это, конечно, не госпиталь, однако получать ничтожную пенсию, провожать по утрам жену на работу, а вечером встречать, словно не муж, который на два года ее младше, а старый больной отец, представлялось куда более страшным бедствием, чем работать с гражданскими.

Он знал наперед, что трения в отношениях с новыми коллегами ему гарантированы. Знал, даже предвидел существование гребаных слизняков, вроде Маркевича и ему подобных, с их самодовольной болтовней, цинизмом и хитрожопием. Его заведомо тошнило от их присутствия – всех этих засраных лицемеров, рассуждающих о всеобщем благе, дающим штампованные клички своим женам, будто домашним животным…

Но все равно пошел.

Он претендовал на вакансию хирурга, его послужной список был блестящим.

Его взяли.

И это было главное…

* * *

…для мальчишки, который когда-то очень давно твердо решил связать свою жизнь с армией, но чего хочет по-настоящему – понял только много позже, в четырнадцать лет.

Когда произошел тот самый Случай, что придал окончательную форму его мечте. Как обычно это и бывает – внезапно и светло. Когда лишь один миг способен решить дальнейшее будущее, миг, когда выбор мальчика, случайный или нет, навсегда определяет путь взрослого мужчины.

Это произошло в школе. Во время длинной двадцатиминутной перемены, когда можно было сходить в школьную столовую, чтобы купить сдобную булочку с маком и стакан яблочного компота или списать домашнее задание; обсудить вчерашний фильм или просто отправиться с закадычными друзьями подальше от глаз преподавателей на задний двор школы выкурить по сигарете.

В тот день сигареты принес Гарик – целую пачку. Они, четырнадцатилетний Феликс Лозинский, его одноклассники Гарик и толстый парень с редкостным, почти экзотическим именем Арнольд, да двое ребят из параллельного класса, часто проводившие время в одной компании, отправились на задний двор школы. Место было удобным: сюда выходили окна всего двух или трех классных кабинетов.

Ребята уселись прямо на траву, росшую вокруг прямоугольной заасфальтированной площадки, раскурили по сигарете, наслаждаясь теплым, пронизанным майским солнцем воздухом. По ярко-голубому небу скользили легкие перистые облака, похожие на распушенные кусочки ваты, а игривый порывистый ветер гонял по площадке двора мелкий мусор. Близилось окончание учебного года, и как-то само собой разговор зашел, кто куда пойдет учиться после окончания средней школы или восьмилетки.

Парни из параллельного класса сказали, что собираются окончить полный курс средней школы и пойти в армию, а там будет видно. Толстый, похожий на борова, Арнольд думал после десятилетки поступать в университет. Гарик уже через год видел себя в ремесленном училище (Арнольд хмыкнул, но не сказал ничего), чтобы еще через два года попасть на керамический завод в бригаду к старшему брату. Феликс Лозинский промолчал – все и так знали – он будет военным, может быть, даже начнет с суворовского училища, хотя школа ему еще не настолько осточертела.

Все, кроме Гарика, закурили по второй сигарете подряд. Он заглянул в «расстрелянную» пачку «Ленинграда», засунул ее в карман пиджака и сказал:

– Слушайте потрясный анекдот, вчера брат рассказал.

Двое ребят из параллельного класса критически отмахнулись:

– Да ну, всегда треплешь какое-нибудь старье, – сказал один из них. Впрочем, остальные тоже не слышали от Гарика ни одного анекдота моложе его девяностодвухлетнего прадеда. Все, к тому же, знали, что и рассказчиком он был никаким.

– Нет! – запротестовал Гарик. – Совсем новый… и про жидов.

– Опять как Хайм с Сарой лежат в постели, и Хайм говорит… – начал Феликс, безнадежно махая рукой.

– Ну нет же! – почти обиделся Гарик. – Я же говорю: ПРО ЖИДОВ!

Ребята засмеялись. Все невольно стрельнули глазами в сторону толстого Арнольда – тот, хотя и не был евреем (все знали, что его отец немец, а мать полячка), но, стоило упомянуть жидов, как почему-то у всех тут же возникала ассоциация с Арнольдом.

– А мы думали, что Хайм и Сара китайцы, – прыснул он, чувствуя смущение от этих скользящих по нему взглядов, его полные щеки начали покрываться ярким румянцем. Чтобы знать об этих взглядах, необязательно их было видеть.

Вся компания засмеялась.

– Ладно, рассказывай… только не тяни резину, как ты любишь, – добавил Арнольд, краска уже начала сходить с его лица. Он привык, что мальчишки в его компании всегда шлепают его по мясистому заду и смеются, когда кто-то шутит о евреях, но он также знал, что они умеют быстро переключаться.

– Значит… встречаются два жида, – начал Гарик.

– Где? – спросил Феликс и спрятал улыбку.

– Черт! Ну какая разница?! – фыркнул Гарик, обвел взглядом четверку ребят, кашлянул и начал снова: – Так… э-э-э… да! Встречаются два жида, и один у другого спрашивает…

Арнольд вскинул голову, приподнялся с травы, направляя указательный палец вверх у лица, принявшего крайне сосредоточенное выражение… и оглушительно пукнул. Потом с превосходством оглядел всю четверку. Ребята ответили одобрительными смешками.

Кроме Гарика.

– Ну, вы будете слушать меня или этого пердуна? – он бросил раздраженный взгляд на Арнольда.

– Значит… встречаются два жида, – опять начал Гарик. – И один у другого спрашивает: «Слушай, откуда у тебя такие клевые часы?» А тот ему отвечает…

– Тетя Мойва прислала из Китая? – встрял парень из параллельного класса.

– Что? Какая еще мойва? Да нет! Чего лезешь? – Гарик отвесил ему подзатыльник. – Дай рассказать!

– Ладно, дай ему рассказать, – поддержали остальные.

– Так вот, – продолжил Гарик. – Значит, встречаются два жида…

– Черт! – сказал Феликс. – А ты можешь быстрее, это уже было.

Гарик закатил глаза:

– Кто-нибудь может не перебивать! Я снова сбился.

– Ладно-ладно, – успокаивающе произнес Арнольд. – Давай дальше, только, ради бога, быстрее.

– Ага… на чем я остановился? Да, вот! Встречаются два жида…

Ребята начали давиться со смеху, но уже никто не рисковал перебить Гарика, а тот, наверное, пытался не замечать скуксившиеся физиономии друзей, знавших, что если они опять собьют такого блестящего рассказчика, как Гарик, им придется выслушивать все с самого начала.

– Да, в общем, два жида. И один у другого спрашивает: «Слушай, откуда у тебя такие клевые часы?» А тот ему отвечает, – Гарик сделал паузу и оглядел компанию; сторонний наблюдатель решил бы, что он старается для вящего эффекта, но тот просто хотел убедиться, что его никто не собирается перебить в этот раз. Лица ребят были напряженными, но почти серьезными.

Он продолжил:

– А тот, значит, ему отвечает…

– Дядя Шлема подарил на восьмое марта? – не выдержал Арнольд.

Багровея, Гарик окинул компанию бешеными глазами. Четверка с хохотом покатилась по траве. Гарик развернулся, в сердцах отшвырнул недокуренную сигарету и решительно направился к выходу со двора.

– Да пошли вы!.. Козлы! – в его голосе звучала такая обида, словно он готов был вот-вот расплакаться. Впрочем, так и было. Отойдя на десяток шагов, он повернулся, слезы катились по щекам: – Мудаки вонючие! Придурки! Свис… Свистоплясы ебаные!

Последняя фраза заставила вою компанию забиться уже в настоящих конвульсиях, словно на площадку забрела команда эпилептиков, сраженных общим припадком.

Гарик отвернулся с выражением отвращения и обиды и быстро потопал прочь.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации