Текст книги "Аутизм: история вопроса и современный взгляд"

В общей психопатологии отсутствует термин для обозначения перестройки «Я» при аутизме. К. Jaspers (1923), в частности, использовал термин «персонификация» для названия процесса «расщепления личности» и формирования «иных» свойств аутистического «Я».

Вопрос о механизме аутистической перестройки был намечен еще Е. Bleuler (1920). По его мнению, формирование «иной» структуры «Я» определяется взаимосвязанными полярными феноменами апперсонирования и транзитивизма. Как он заметил, «понятия, не имеющие отношения к личности, тем не менее ставятся с нею в связь и наоборот». Апперсонирование осуществляется в «суммирующем расстройстве “Я”» и возникновении «новой личности»[12]12
  Апперсонирование (лат. ad – к, на, до + лат. persona – особа, личность) – психологическое понятие, обозначающее присвоение, присоединение к личности иных, отличных от прежних, свойств.


[Закрыть]. Транзитивизм – в противоположном сложению расстройстве личности, близкому к характерной для деперсонализации «потере личности»[13]13
  Транзитивизм (лат. transitivus – переходный) – психологическое понятие, обозначающее проекцию на окружающих болезненных переживаний. В данном контексте – отчуждение, утрата личностью ранее присущих ей свойств.


[Закрыть].

Схожие представления были развиты в психологической концепции о полярных механизмах «присвоения» и «отчуждения» (Аккерман В. П., 1936). Механизм «присвоения» выражался в вынужденном отнесении к себе без достаточных оснований тех или других событий или явлений реальности, приписывании им «особого, всегда эгоцентрического смысла». Объектом «присвоения» является то или иное значение реального явления. Но только то, что связано «с интимными тенденциями больной личности».

Клиническая реализация механизма «присвоения» иллюстрируется отрывком из истории болезни Йозефа Менделя, приводимым К. Jaspers (1996):

«Он чувствовал, как Бог проникал в него через ноги. Его ноги охватил зуд. Его мать переселилась. Все гении переселялись. Один за другим. Каждый раз он чувствовал на своем лице определенное выражение и по нему узнавал того, кто переселялся в него. Так, он почувствовал, как его лицо приняло выражение Достоевского, затем Бонапарта. Одновременно с этим он чувствовал всю их энергию и силу. Пришли Д'Аннунцио, Граббе, Платон… Абстрактные понятия тоже переселялись: похоть… глупец. Он чувствовал Анатоля Франса и сущность его произведений: иронию, слезы, деликатность… Итак, он обладал способностью «иметь любое настроение». Он чувствовал себя невероятно сильным… Великие люди находились в голове, художники – в лице, воины – в руках; место в сердце заняла дама – Мона Лиза».

Присвоенные смысловые значения обладают характером непреложной достоверности и определяют субъективное «постижение сущности мира». Механизм «отчуждения» понимается в плане сложившейся традиции. Объектами «отчуждения» становится все, что имеет отношение к субъективному содержанию «Я».

Высказывания больного В., 17 лет (наблюдение А. А. Меграбяна, 1962), иллюстрируют деятельность механизма «отчуждения»:

«Прислонюсь я к стене, и кажется, что пальцы или части тела моего остались на стене… Постою около стенки, затем отойду, и странно: кажется, что я остался около стенки, а отошел какой-то пустой, неодушевленный предмет. Однажды мне показалось, что я забыл свое тело в школе на парте. Я неоднократно возвращался за собой, туловище возьму, пойду; смотрю – у меня нет головы, тогда возвращаюсь за головой; голову возьму, еще что-нибудь там останется».

О. В. Кербиков (1949) отметил, что концепция В. И. Аккермана соответствует клинической реальности.

В дальнейших исследованиях получили развитие преимущественно представления о роли механизма «отчуждения». Наиболее полно и последовательно этот механизм был исследован в работах А. А. Меграбяна (1938, 1962, 1975). А. А. Меграбян (1938) описал «процессуально-аутистический механизм перестройки личности». По его мнению, на начальных этапах возникает двойственное отношение к внешнему миру: с одной стороны, переживается отчужденность, с другой – «заинтересованность» во внешнем мире. В последующем переживается «возвращение новой действительности», отрицающей реальные события.

В высказываниях Е., 23 лет (наблюдение В. И. Аккермана, 1936), проявляется взаимодействие механизмов «присвоения» и «отчуждения»:

«У меня ведь двойное мышление: одно «мысленное», основанное на особом смысле, а второе – «умственное», основанное на материальности… Мир отделился, но возвратился с особым смыслом, подчинился мне: для меня все познание открыто, вещи в себе не представляют чего-то скрытого, они открыты. Я постигаю мир больше, чем меня постигают: те, которые меня постигают, не придают особого смысла, а я воспринимаю с особым смыслом… Я по-разному вижу себя в зеркале – то интересной, то ужасной, дряхлой… Помню круг мнимых родных…, педтехникум…, ОблОНО в С… Это «первое я» кажется как бы ко мне приклеенным… То, что вы считаете реальным воспоминанием, для меня… нематериально…»

В отдельных работах указывалось на значение обоих психологических механизмов. Так, по наблюдению В. Ю. Воробьева (1971), в ряде случаев «духовное “Я” растворялось в окружающих, больные чувствовали, что как бы переходят в чуждые для себя образы других людей, перенимают весь их облик, смотрят на мир и себя другими глазами». О. Н. Кузьмичева (1990) также отметила интеграцию пост-психотической личности с «положительным «отчуждением».

Выделены «парные феномены», в которых механизмы «присвоения и отчуждения» действуют совместно (Жмуров В. А., 1994). Такие феномены могут лежать в основе «расщепления личности». В частности, расщепление структуры «Я» выражается в разделении личности на относительно простые автономные субъединицы. Одна из них идентифицируется с «Я», а другая воспринимается с характером отчужденности.

В самоописании Л., 35 лет (наблюдение В. И. Аккермана, 1936), отражены переживания утраты единства и «раздвоения “Я”»:

«Проблема Фауста… Познакомился с молодым человеком… После долгого наблюдения над ним, нашел идеального человека и произошел «рефлект»: когда находят в другом человеке основу всех основ…, отражение всей жизни – моей у него, его у меня… В одном человеке вы ставите как бы два я: я – человек и я – животное… Это проблема двойственности Фауста, Дон-Кихота… Этот двойник необходим для понимания человеческого я: тогда вы объясняете необходимость жертвенности… Оригиналом беру себя, копией – только людей: вижу в них совершенное и несовершенное… Фауст был зеркалом человеческого разума, мне же придется быть зеркалом мира… Двойник – проблема восприятия, проблема моральная… Я – зеркало всех остальных людей, как человек я ничто, я – только тень человека…»

Кроме того, описан вариант раздвоения личности («по типу кризов самовосприятия») с радикальным преображением личности (появление новых, несвойственных ранее интересов, ценностных ориентаций и представлений о смысле и назначении жизни) (Жмуров В. А., 1994). Возникающая «гиперреализация нового качества “Я”» сопровождается оценкой прошлой жизни как чуждой личности – «состояние “недочеловека”, “спячка”».

Д. Е. Мелехов (1963) приводит случай Б., 42 лет, у которой после двух кататонических приступов наблюдалась коренная перемена жизненного и профессионального пути:

«Стремилась “влиться в общую жизнь коллектива”, окончила курсы водителей троллейбуса. Вся отдалась этому делу, спала в парке, работала до переутомления. Была уволена, устроилась в другой парк. Троллейбус означал для нее “связь с жизнью и людьми”. “Работая водителем, принимаю участие в жизни, нужна людям. Вот вижу: гражданин торопится попасть в троллейбус – задерживаю машину на остановке, подольше не закрою задние двери, знаю, что он успел войти, что благодарен мне, и я полна радости и благожелательства к нему, ко всем”. Признает, что «отошла от людей». Считает себя «интереснейшей женщиной мира», «талантливой». Троллейбус дает «сознание связи с людьми без бремени общения с ними». «Больше всего люблю сесть в машину, протереть стекло и включиться в жизнь».

Определенного внимания заслуживает термин «патологическая реперсонализация», не ставший, однако, востребованным в психиатрической литературе. «Патологическая реперсонализация» (деперсонализация, наделенная «как бы обратным знаком»), обозначает изменения самосознания в форме «нового восприятия своей личности» и «иного понимания реальности» (Воловик В. М., 1975, 1980).

По словам автора, новое видение мира и «инакость» своего положения больные переживали как «благость»: «кажется, что проникаешь в глубь вещей, что можешь познать весь мир, подойти по-новому к некоторым проблемам».

«Патологическая реперсонализация» возникает в одних случаях как кратковременные «вкрапления» в структуре деперсонализации, в других – как более продолжительные эпизоды. В своей основе «патологическая реперсонализация» обладает «известной автономией» от аффективного, преимущественно гипертимического, фона переживаний.

Аутистическая трансформация этого типа является не только характерным проявлением препсихотического периода, но в качестве основного расстройства прослеживается на последующих этапах шизофрении.

Клинические связи аутизма

Клинические границы аутизма и его связи с другой психопатологической симптоматикой изучены недостаточно. Понимание аутизма как проявления тенденции к интроверсии привело к клинической неопределенности самого понятия и, больше того, оценке в качестве аутизма различных психопатологических феноменов. Под аутизмом нередко понимали апатию, абулию, различные виды ступора, атаксию мышления и галлюциноз (Викторов И. Т., 1967, 1968). По его словам, «первоначальный смысл аутизма, по существу, утрачен».

О. Н. Кузнецов и В. И. Лебедев (1972) находили черты аутизма при сифилисе мозга, постэнцефалитическом паркинсонизме, травме мозга, алиментарной дистрофии, а также при психологически сходных состояниях в форме интравертированности и мечтательности.

При использовании в качестве основной характеристики критерия ограничения социальных контактов возникают значительные трудности при дифференциации аутизма от бредовой изоляции, апато-абулических и ступорозных состояний (Красильников Г. Т., 1995). Е. К. Краснушкин (1960) выводил аутистическую интровертированность и соответствующий ей «тип бездушного, злобного аутиста-шизофреника» из предшествующего бреда отношения. В некоторых работах аутизм рассматривался в структуре кататонического синдрома. Так, М. О. Гуревич (1949) сближал аутизм с негативизмом, а А. А. Перельман (1957) считал возможным трактовать мутизм как выражение аутистической установки.

Представление Е. Bleuler о различной констелляции аутистического и реального миров вытекает из теоретического положения о наличии симультанности, одновременности протекания здоровых и нарушенных психических процессов при шизофрении (Benedetti G.,

1995). Степень реальности, которую имеет для больного аутистический или реальный мир, соответствует степени тяжести психоза (Garrabe J., 2000). С этих позиций аутизм сближается с феноменом двойной ориентировки[14]14
  В данном контексте явление двойной ориентировки понимается достаточно широко, как один из фактов психической жизни. По мнению К. Jaspers (1997), «больные живут как бы в двух мирах: реальном, который доступен их постижению и о котором они могут адекватно судить, и психотическом…» Все приобретает двойную мотивацию, сам больной расщепляется надвое или на несколько частей. Один больной говорил: «Я подумал об огромном множестве вещей из многих сфер одновременно». В общей психопатологии двойная ориентировка как симптом наблюдается при ориентированном онейроиде.


[Закрыть] (Jaspers К., 1923).

Двойная ориентировка расценивалась в качестве типичного признака шизофрении. О. Витке (цит. по Чернухе А. А., 1937) указывал на характерное одновременное существование «туманной» и «просветленной» мысли. W. Mayer-Gross (1932), рассматривая двойную ориентировку («расщепление в продольном разрезе») в связи с аутизмом, также считал ее диагностически важным признаком. «Динамическое сосуществование аутистического и реалистического мировоззрений проходит красной нитью через всю шизофреническую симптоматику» (Меграбян А. А., 1938, 1965, 1975). По мысли Е. Minkowski (1925, 1935), аутистическое мышление «антагонистически сосуществует с обычным мышлением – функцией реальности». J. Wyrsch (1949) писал, что шизофреник «одновременно одной частью личности участвует в повседневном мире и им направляется, а другой частью живет в своем бреде, в обманах чувств, короче, растворяется в болезни». По мере течения процесса возникает равновесие между аутистическим и реальными мышлением и восприятием (Bleuler М., 1980). А. М. Халецкий (1962) отмечал нередкость ошибок при определении шизофренической ремиссии в тех случаях, где имеется «перестройка акцентов в распределении аутистических и реальных интересов».

Значительное преобладание аутистического мира над реальным давало в ряде случаев основание для квалификации аутизма в качестве варианта расстройства сознания. Е. Bleuler (1920) трактовал как сумеречное помрачение те состояния при шизофрении, при которых «неприятная действительность отщепляется и делается второстепенной, зато фантазия создает другой мир, в котором иногда непосредственно осуществляются желания». Расстройством сознания «в определенном смысле» Е. Bleuler считал также случаи с длительно существующим синдромом аутизма (цит. по Эдельштейну А. О., 1938). Блейлеровскую интерпретацию аутизма с двойной ориентировкой предлагали относить к ориентированной форме сумеречного состояния (Кузнецов О. Н., Лебедев В. И., 1972).

Возможность сближения аутизма с нарушением сознания не получила развития в дальнейших исследованиях. Однако некоторые авторы указывали на связь аутизма с онейроидным помрачением сознания. О. В. Кербиков (1949) и 3. П. Гуревич (1964) отмечали наличие аутистического мышления в структуре онейроидных переживаний. Сходным образом В. К. Смирнов (1973) предполагал участие аутистических механизмов в формировании онейроидных состояний: «в случаях с особенно выраженной аутистической основой наблюдавшиеся состояния могут быть обозначены в рамках онейроидной группы как «аутистическое состояние» или «аутистические сумеречные состояния». По его мысли, в некоторых случаях «атипичное онейроидное состояние возникает в промежуточном состоянии между аутистической организацией сознания и организацией сознания реального». Н. Г. Шумский (1997) расценивал феномен аутистического фантазирования с отсутствием границы между вымыслом и действительностью в качестве онирического состояния сознания.

Общей основой аутизма и деперсонализации являются изменения основных структурных элементов сознания «Я» – активности, единства, идентичности «Я», противопоставления «Я» внешнему миру и сознания собственной личности. Деперсонализацию рассматривали как ядро синдрома психического отчуждения, выражающего сущность шизофрении, патологический сдвиг в переживании «Я» (Меграбян А. А., 1938, 1975; Кронфельд А. С., 1940). Как было отмечено, на субъективном уровне изменения «Я» выражались в высказываниях больных как «ощущение катастрофы», «ощущение какой-то вызывающей содрогание перемены» (Gruhle Н.; цит. по Корсунскому С. М., 1934; Kretschmer Е., 1958). S. Follin (1975) полагал, что деперсонализация при прогредиентной шизофрении относится «к утрате чувства существования, к появлению чувства внутреннего опустошения» и имеет феноменологический смысл «жизненной катастрофы». Подобного рода субъективные изменения «Я» соответствуют экспериментальным данным о снижении автобиографической памяти при шизофрении (Danion I. М., Cuervo С., Piolino Р., Huron С., Riutort М., Peretti С. S., Eustache F., 2005).

Со времени Е. Kraepelin клиницисты и исследователи расценивали расстройство «чувства “Я” как существенную особенность клинической феноменологии шизофрении (Auerbach J. S., Blatt S. J., 1997). Нарушения сознания «Я» и «субъективного мира в целом» отдельные авторы относили к специфическим расстройствам сознания (Каменева Е. Н., 1965, 1970). Такого рода «нарушения ядра человеческой личности» проявляются, по ее мнению, в ощущении изменения собственного «Я» или собственной физической личности, в переживаниях раздвоения или ощущения в себе нескольких «Я». Полагали, что «нарушения сознания “Я” с переживанием больным чего-то страшного и необычайного как в самом себе, так и в окружающем» играют определенную роль в образовании аутизма (Перельман А. А., 1944).

Процессуальная деперсонализация, обусловливая «фрагментацию Эго» (Scharfetter С., 1998), является основанием для аутистической трансформации личности. Еще P. Schilder (1914) указал на отдельные этапы деперсонализации, во время которых больные переживали «удвоение своих способностей». По мнению А. С. Кронфельда (1940), каждая процессуальная деперсонализация включает в себя «зародыш раздвоения». В развернутой форме деперсонализация выражается в «раздвоении личности», «исчезновении своего “Я”, «обезличивании», «превращении в других людей и животных» (Меграбян А. А., 1975). Конечный результат деперсонализации проявляется «в полной неспособности к осознанию своей прежней личности» (Ануфриев А. К., 1969). Некоторые авторы отмечали признаки «искажения собственной личности и внешнего мира» на препсихотической стадии развития деперсонализации-дереализации (Мягков И. Ф., 1972). Выделены два варианта деперсонализации: с отсутствием единства или раздвоенностью (переживание двух «Я») и с ощущением полной измененности личности (утрата «Я») (Ахапкина М. В., 1993).

Представляет интерес работа Р. К. Янсупова (1994) о взаимодействии деперсонализационных расстройств и гипертимии при образовании новых личностных качеств. Переживая «отчуждение от своего прошлого состояния», больные воспринимали настоящее «с чувством необычного и нового». Указывали на «качественную новизну», «внутреннюю физическую легкость», «помолодевший организм», обретение новых качеств ума и внутреннего «Я». По мнению автора, деперсонализационно-дереализационные расстройства обусловливают качественную новизну состояния и нарушение пространственно-временной схемы внешнего мира, а маниакальная витальность привносит физическое ощущение радости, «пьянящее чувство внутреннего подъема» и потребность интеллектуального совершенствования.

Наиболее распространенным является представление об аутизме как более широком, в сравнении с деперсонализацией, психопатологическом понятии, обладающим нозоспецифическим значением (Перельман А. А., 1944; Inoue Y., Mizuta I., 1998). Е. Kretschmer (1958) пришел к выводу о недостаточности понятия деперсонализации для постижения шизофренических изменений личности – «тут не только то, что терминологически обозначают деперсонализацией, тут утрата действительности, утрата отношения к вещам и к самому себе». Эта типичная для шизофрении утрата направленности на объективную действительность могла бы быть описана как «интенциональная деперсонализация» (Fuchs Т., 2002). Вместе с тем J. Wyrsch (1960) в категоричной форме высказывал мнение о принципиальном различии между шизофреническим расщеплением личности и процессуальной деперсонализацией.

Аутистическая трансформация личности имеет тесную взаимосвязь со своеобразными аффективными нарушениями при шизофреническом процессе. Сложность однозначной квалификации процессуальной аффективности неоднократно подчеркивалась исследователями. Так, А. И. Плотичер (1965) замечал, что «шизофренная аффективность настолько необычна, что только немногие больные в состоянии подыскать для ее характеристики мало-мальски подходящие слова». По мнению Н. Gruhle (цит. по Корсунскому С. М., 1934), «основное настроение» («Grundstimmung») выражается в первичном изменении отношения личности к миру, что, в свою очередь, «рождает вынужденный аутизм, направленное на самого себя бытие».

Для различных вариантов аутистической перестройки личности характерно своеобразное повышение настроения. Е. Kretschmer (1930) указывал на различные конституциональные соединения и оттенки у «активных типов пророков и изобретателей», «от типичных шизофреников до резко-гипоманиакальных».

К наиболее характерным относили переживания «экстаза, вдохновения, врывающиеся вне всякой логической понятной связи в психический тон жизни, раскрывающие новые парадоксальные и не связанные с мировоззрением отношения» (Краснушкин Е. К., 1960). Личностный сдвиг по типу «нового рождения» на фоне гипоманиакального состояния наблюдали на инициальном этапе юношеской благоприятно текущей шизофрении с деперсонализацией (Воробьев В. Ю., 1971). Указывали также на связь аутистических сверхценных построений с гипоманиакальным аффектом (Нисс А. И., 1975). Изменение «всего личностного уклада» с переменой рода занятий на фоне стойкой гипертимии было характерной чертой гипертимического типа ремиссии при малопрогредиентной шизофрении (Нефедьев О. П., 1983). Субъективно такие больные, по наблюдениям автора, отмечали повышение результативности деятельности, говорили о «простой и легкой жизни», «вступлении в фазу расцвета», «второй молодости», «ощущении полноты сил». S. Tsuruta (1994) также упоминал о больных, утверждающих, что они намного моложе их реального возраста. Им следует, по мнению автора, переписать собственную историю в интересах будущего. Столь яркое влияние циклоидных компонентов на процессуальное изменение личностного склада привело Kranz (цит. по Schneider К., 1962) к вопросу, не являются ли больные циклотимией «более аутистичными», чем больные шизофренией.

Атипичная гипертимия, возможно, определяет относительно стойкое повышение активности, как правило, социально ориентированной. При приступообразной шизофрении наблюдаются ремиссии с изменениями личности гипертимного характера с гиперсоциальностью и гиперстенической деятельностью. Последняя сочетается с бытовой «безалаберностью» и диссоциацией в отношениях с сотрудниками и членами семьи (Кондратенко Р. П., 1968). Подобные состояния автор считал возможным расценивать как атипичные хронические гипомании «с односторонней активностью, ригидностью и педантизмом». Выделен гипертимостенический тип ремиссии при шизоаффективном психозе с монотонно приподнятым настроением и гиперактивностью. Повышенная активность проявляется в узконаправленной и однообразной деятельности (Твердохлеб В. П., 1982). Подобные состояния с «роботоподобной активностью» описывали также в структуре маниакальных состояний при приступообразной шизофрении (Янсупов Р. К., 1994).

С другой стороны, гиперстения в виде несвойственной ранее высокой активности и «с некоторым профессиональным ростом» существенно отличается от хронической гипомании, поскольку не сопровождается повышенным настроением и такими чертами, как развязность, гиперсексуальность и отвлекаемость (Станкевич Л. А., 1965).

Для клинической квалификации своеобразия процессуальной гипертимии предлагалась различная терминология. A. Kempinski (1998) подчеркивал, что шизофреническая радость – «не маниакальная активность, не захваченность вихрем жизни, создаваемым самим больным, никакой не великий карнавал, но восхищение миром, который открывается в новой форме». Известная атипичность маниакального аффекта с отсутствием синтонности, повышенной коммуникативности, зависимости ассоциаций от внешних обстоятельств и «проявления признаков аутизма» позволила обозначить его как «псевдоманиакальный» аффект (Фридман Б. Д., цит. по Гурвич Б., 1937; Тиганов А. С., 1969; Лысков Б. Д., 1973; Абрамова И. В., 1988).

О. В. Кербиков (1949) выделил три варианта псевдоманиакальных состояний при острой шизофрении: первый встречается в «состояниях озарения, перерождения, экстаза», второй сопровождает бредовые идеи величия, третий окрашивает состояния, близкие к гебефренному синдрому.

На сложность проблемы указывает то обстоятельство, что обозначение атипичной гипертимии как эйфории не получило всеобщей поддержки. Хотя уже Е. Bleuler (1920) выделял эйфорию в качестве варианта «основного настроения». К. Jaspers (1997) также описал эйфорически-метафизический характер возбуждения. Другие исследователи отмечали «безмятежную, расслабленную эйфорию» и «лучезарную окраску» настроения, «непонятность» возникающей эйфории (Аккерман В. И., 1936; Зурабашвили А. Д., 1958).

А. К. Ануфриев (1969) считал, что при рекуррентной шизофрении не бывает «чистой эйфории». Установившаяся эйфория трудно выразима, «не совсем идентична веселому настроению благодаря своему соматопсихическому своеобразию». По его наблюдению, уже в начале приступа больные «ощущают какую-то приятную физическую обновленность, сенестопатии с ощущением физического удовольствия и наслаждения». И. В. Абрамова (1988) также говорила об «особом» эйфорическом аффекте с экзальтацией.

Среди других терминологических обозначений аффективности, при аутистической трансформации личности, описывались «состояния, напоминающие экстаз у эпилептиков» (Гурвич Б., 1937), «неоправданно-приподнятое настроение» (Викторов И. Т., 1965), «восторженно-экзальтированная экспансивность» (Гиндикин В. Я., 1973), «подмена веселости экстатическим аффектом» (Мазаева Н. А., Абрамова И. В., 1986), «псевдоэкспансивность», «однобокая повышенная активность, отличная от гипертимности» (А. К. Ануфриев, Ю. И. Либерман, В. Г. Остроглазов, 1990).

Изучение своеобразия эмоциональности, свойственного аутистической личности, получило развитие в ряде работ М. Jarosz и его сотрудников (1978, 1988, 1992, 2000) о синтонично-аутистической пропорции при аутизме. Аутизм и синтония, по мнению М. Jarosz, представляют собой два полюса одной и той же шкалы[15]15
  Синтония (гр. syntonia – согласованность; термин предложен Е. Bleuler) – характеристика конституционального типа личности, включающего качества цельности, уравновешенности, общительности.


[Закрыть]. В большинстве случаев аутизм сочетается с синтоническими реакциями. Только в крайних случаях «генерализованного, глубокого аутизма» возникает «эмоциональная деменция» с пустой синтонией (syntonia vana).

К особым проявлениям аутистической эмоциональности, свидетельствующим об аффективной насыщенности переживаний у больных, относится так называемая «реакция пробуждения»: «когда касаешься определенной комплексной темы, они как будто пробуждаются, у них появляется способность к живой аффективной реакции в определенном направлении» (Mayer-Gross W., 1932). Сходным образом В. П. Осипов (1934) отмечал, что в состояниях аутизма, несмотря на отгороженность, сохраняется способность к правильной реакции. А. М. Халецкий (1959) также указывал на характерную для шизофренической структуры «особую дисгаромнию и несовместимость» отдельных симптомов: сочетание «аутистического смеха, бормотания и гримасничанья» с возможностью «правильных и полноценных ответов на многие вопросы».