Текст книги "История села Брехова, писанная Петром Афанасиевичем Булкиным"

Петя Долгий

Я все логически себе воображаю: почему Петя Долгий поднял колхоз? На этот вопрос ответил мой брат Леванид. Дурак, говорит, тот коммунист, кто хочет построить коммунизм своими собственными руками. Надо строить его сообща, в том числе и руками врагов. И вот я логически себе воображаю: у нас есть руководители, которые не токмо что врагов не приобщают к строительству светлого будущего, но даже мужикам не доверяют. Да что мужикам! Отцу родному не доверит.

Помню, на другой день, как меня сняли, Петя Долгий сказал:

– Петр Афанасиевич, может, ты за ферму возьмешься?

– Пустое дело, – говорю. – Там никто не работает.

– А ты попроси.

– Да я уж просил.

– Кого?

– Всех.

– Ну с кем вы говорили персонально? К кому ходили?

– Да по совести сказать, ни к кому. Я ведь их и так, паразитов, знаю – не пойдут.

– Вам, товарищ Булкин, надо идти не по руководящей линии, а по командной. Переходите в сельсовет, пока не поздно. Не то еще посадят.

И верно. Тут как раз ходили слухи, будто на меня снова материал написали. И ведь помог же мне устроиться председателем сельсовета. А иной пустил бы меня по линии врага народа.

Я прошу не путать врага обыкновенного с врагом народа. Враг обыкновенный временно недопонимает наших преимуществ, вроде бы заблуждается. Его надо перевоспитывать и привлекать к работе. Враг же народа все понимает. Находится он в нашей среде и вредит от своего бессилия. Его надо изобличать, изолировать от общества и привлекать к суровой ответственности, то есть репрессировать в тюрьму.

Таперика опишу вам Петю Долгого. Человек он еще молодой, но женатый, детей имеет. А на должность заступил совсем юнцом – и тридцати годов не было. Но росту здоровенного, через иную лошадь перешагнет. Кулаки что кувалды. А с лица смирен, белобрысенький, вроде бы подслеповатый – все прищуркой смотрит.

Приехал к нам с одним чемоданом, как тот студент – в белом костюме и в босоножках. Поселил я его к старухе Бухрячихе. Спрашиваю ее через недельку:

– Ну, как, баб Васюта, не пьет новый председатель-то?

– Не пьет, кормилец, не пьет. Я уж ему и лагушок ставила, и самогоночки… В рот не взял. Только вот ходит в подштанниках. И ботинки на нем с боков худые – на одних ремешках держатся. А намедни спрашивает: «Бабушка, трусов у вас в магазине не продают?» – «Нет, говорю, до такой срамоты еще не доходили». – «Как же мне быть? Белья-то я не взял с собой». А я ему вроде бы со смехом: «У меня есть Ванюшкины кальсоны. На». И он принял… Надел, а они ему по колено. Долгий, как столб телеграфный.

С той поры и прозвали его Петей Долгим. И пошло гулять по селу:

– Вот так председатель! В Ванюшкиных кальсонах ходит.

– Поизносился, бедный, в дороге-то.

– Зато у нас оперится. Должность прибыльная.

– Мужики, не верьте ему. Он хитрит. Деньги у него есть. Он вроде бы из этих тридцатитысячников. Ведь как-никак, а тридцать тысяч ему сунули для чего-то.

– Известно для чего… завлекать нас начнет на работу этими тысячами.

И вот он первым делом объявил:

– С нового года станем платить не трудоднями, а деньгами.

А ему Корней Иванович Назаркин:

– У бога новых годов много…

А Петя Долгий свое:

– С января колхозники переходят на зарплату. Каждый месяц аванс будете получать.

Собрание проводили в школе; народу привалило полным-полно – и в классе, и в коридоре, и на крыльце.

– А если дохода не будет, чем заплатите? – спросил Парамон.

– Свиноферму продадим – а заплатим, – ответил Петя Долгий. – Буря пшеницу положит, вода кукурузу зальет, но ваша зарплата будут стоять… как у рабочего класса.

– А как быть с минимом? – спросили его.

– А миним, – говорит, – отменяется.

Тут ему окончательно не поверили. Посмеиваются мужики. У нас ведь как было с трудоднями? Установлен миним в сто тридцать пять трудодней. Ты его отработал – и делай что хочешь. Можно, к примеру, на лесозаготовки идти или кирпич бить в Тиханово. Но ежели у тебя минима нет, ты вроде бы в зависимости: во-первых, никуда на заработки не пустят; во-вторых, могут обложить двойным налогом в размере одна тысяча семьсот рублей, как единоличника. Раньше брали налог с коровы, с овцы, даже с козы шерсть брали. Хоть и нет на козе шерсти, но отдай. Где хошь бери. Чего посеял, с каждой сотки – опять налог. А ежели минима нет – все в двойном размере. Вот мужики и смеются: «Как же так? Ежели ты отменишь миним, все на сторону уйдут».

А ежели он платить станет и в самом деле? Но чем? Денег на текущем счете ни копейки – одни долги. А что и появляется, все идет в погашение или в неделимый фонд, государству то есть.

– Я вам вот что скажу, мужики, – подмигивал Корней Иванович, – те тридцать тысяч, что ему дали в городе, он пустит в оборот. Половину из них он, поди, уж проездил да проел. А половину нам отдаст. Кто его проверит? Потом сядет да уедет. А у нас коров поведут. Нет, денег этих брать нельзя.

Упорный был старик этот, Корней Иванович. Когда в январе и в самом деле платить стали на трудодни, он сперва послал в правление внука своего, Максимку:

– Сходи-ка, сходи… Да посмотри, чем платят. Може, облигациями?

Но вопрос с закорюкой в том, как Петя Долгий изловчился? Откровенно сказать вам – ни за что не поверите.

А дело было так. На нашей лесопилке заготовлены были доски на новый свинарник. Вот эти доски он и пустил в оборот. Вызвал пильщиков и говорит:

– Распилите мне все эти доски на штакетник.

Ваша команда – наше исполнение… Распилили. Вот тебе, он по радио объявление делает.

– Кому нужен штакетник, приходите в контору, покупайте за наличный расчет.

И народ валом повалил в правление. Огороды, пожалуй, с единоличной поры не огораживались, потому что равнение держали на общественный сектор. Пока мы темпы давали, бабы поразвели коз: рога и копыта есть, а молока нет. Скотина эта нахальная и очень зловредная насчет огородов. Собака в дыру не проскочит, а эта пролезет. Дуры бабы! Не учли такого оборота. Сами же потом плакались.

Вот бабы и слетелись в правление за штакетником, как куры на просо. И такой гвалт устроили – прямо друг на дружку лезут, давятся. Боялись, что всем не хватит. Тут к ним вышел Петя Долгий и говорит:

– Успокойтесь, дорогие хозяюшки! Штакетнику всем хватит. А ежели вы хотите иметь новые заборы, записывайтесь в очередь у Якова Ивановича. Мы создадим бригаду строителей и все ваши огороды по шнурочку огородим. Деньги вносить сразу, по пятерке за погонный метр.

Бригаду такую создать – плевое дело. Кто не охоч до своих же огородов?

Петя Долгий сам разбивку сделал; не успел как следует проверить, – глядь – приезжает «газик». Уполномоченный из райкома!

– Хорош председатель! – кричит из кабинки. – Предвыборная кампания, а он огороды городить. Наглядной агитацией заниматься надо.

А Петя Долгий ему:

– Вот я и занимаюсь наглядной агитацией.

– Нет! Это мы тебе покажем наглядную агитацию… на бюро!

– Это когда еще будет, а я вам сейчас покажу.

Петя Долгий пошел к машине и указал своей пятерней на околицу:

– Вон, видишь дорогу! Ну и катись, пока не поздно.

– Я приехал на помощь! – кричит уполномоченный.

– Тогда вылезай из машины, бери молоток, гвозди и прибивай штакетник.

– Вы что, издеваться? Ладно!..

Нашего уполномоченного только и видели.

– Ну, Петр Ермолаевич, – говорят ему мужики, – за этот самый забор они вас и упрячут.

– Вот и давайте поскорее огородимся. Навались, пока видно, чтоб другим было завидно! – посмеивается Петя Долгий.

И огородился! А к концу месяца колхозники деньги внесли за ограду. Он этими деньгами с ними же расплатился.

– Что это выходит, мужики? – говорит Корней Иванович. – Он нашим салом нам же по сусалам.

И скажи ты на милость! Пошли в феврале колхозники на работу… Интерес появился. А более все оттого, что хотелось знать – как же он вывернется вдругорядь. Подошел конец месяца, он вызывает бухгалтера:

– Яков Иванович, сколько у нас дохода поступило за молоко и мясо?

– Тысяч сто тридцать.

– Поезжайте в банк и все их снимите.

– Как – все? Для чего?

– Зарплату будем выдавать колхозникам…

– Все деньги на зарплату? А неделимый фонд?

– Осенью у нас денег будет много, тогда и в неделимый фонд отчислим. А пока он может подождать.

– Хорошо… Но надо бы согласовать.

– Соберем собрание и согласуем…

– Да нет! Надо с районом.

– Яков Иванович, мы сами хозяева.

– Слушаюсь…

И на этот раз вышло. Но когда весной Петя Долгий до свинофермы добрался, тут уж приехал Семен Иванович Мотяков. Актив собрали, и сцепились они с Петей Долгим.

– Авторитет себе дешевый зарабатываешь! – кричал Мотяков. – Подачки бросил колхозникам… Как же, зарплату выдал! Все это идет от теоретической беспечности.

А Петя Долгий с улыбкой:

– Правильно! И Маркс был беспечный человек. Он еще сказал: «Если производителю не дать всего необходимого для жизни, он все равно добудет это иными путями».

Мотяков только головой мотнул и продолжал свое:

– Нам ли заигрывать с колхозниками? Зарплатой трясти перед носом? Период агитации за колхозы давно окончен. Работать надо, враз и навсегда!

– Вот мы и работаем, – отвечает Петя Долгий.

– Нет, вы развалом занимаетесь! Свиноферму распродаете.

– Зато укрепляем молочную ферму. У меня луга заливные, а вы мне свиней суете. Зачем?

– Затем, что они в плане. А план есть государственное задание, – напирал Мотяков.

– План составляете вы, а вы еще не государство.

– Зато я смогу запретить вашу антигосударственную практику! – Мотяков выпил стакан воды, взял свой портфель и уехал.

Думали, на этот раз снимут нашего Петю Долгого. Но тут посевная приспичила, народ на работу валит – колхоз передом идет…

Как тут снимать председателя! Ладно, строгача ему дали. Авось, мол, одумается.

А он опять за свое. «Хлебороб, говорит, у хлеба живет. Так пусть он о хлебе не думает. Дадим ему хлеба вволю!»

И вот решили на правлении: ежели ты имеешь двадцать три выхода в месяц, то кроме заработанных денег дадут тебе по пуду хлеба на едока по государственной цене, то есть почти даром. А ежели ты вдова, то хлеб на всех твоих едоков идет бесплатно. Куда с добром! Повеселел народ. Прямо не работа пошла, а песня с пляской. Сочинять стали: музыка Глуховой, слова Хамова, так и далее.

Но не успел еще урожай созреть, нам – бац! Из района новое задание – сдать три плана. Брат родной! Восемнадцать тысяч центнеров! Мы подсчитали: выходит тютелька в тютельку – сколько уберем, столько и сдадим. Под метелочку. Петя Долгий уперся: половину, говорит, сдам, а остальное колхозникам и на семена. Тут я должен сказать, он проявил политическую безграмотность. Настоящий коммунист как должен поступать? Ты за колхозников переживай, а государству все отдай сполна, что потребуют. И правильно ему Мотяков сказал: «Ты колхозников ставишь на первое место, а государство на второе. Отстраним!»

Приехали в колхоз трое, во главе с Мотяковым:

– Собери массу! Говорить будем.

Ладно, собрались на собрание…

– Товарищи! – выступает Мотяков. – Вы знаете, что все мы переживаем очередную трудность… Засуху и недород.

– Она, засуха-то, больно чудная, – говорят мужики. – Вон через дорогу, в Прудках, засушило, а у нас нет. Вроде бы одна небесная канцелярия над нами.

– Небо одно, да молитвы другие, – крикнули с места, и все засмеялись.

– Товарищи, не будем ссылаться на объективные трудности. У вас уродилось лучше, вы и должны пример показать. Откликнемся на призыв партии – сдадим нашему государству двадцать тысяч центнеров!

А кто-то из зала:

– Зачем двадцать тысяч? Давайте сдадим тридцать! Вот это по-нашему.

– Правильно! – Мотяков аж руками потер. – Не то некоторые маловеры и скептики отказываются, – он покосился на Петю Долгого. – Ничего, трудовой народ поставит их на место, враз и навсегда.

А Петя Долгий как бы ни в чем не бывало подымается и говорит:

– Ну что ж, товарищи колхозники, давайте считать – что у нас уродилось.

Считали хором – все поля наперечет знали, а Мотяков записывал. Считали, считали, – и двадцати тысяч не набрали.

– Извините, – говорят Мотякову, – чего не можем, того не можем. Сами вы считали.

– Вы что? Посмешище из меня делать! – рявкнул Мотяков. – Не советую:

Вышел с собрания, не попрощавшись. А на другой день вызвали на бюро Петю Долгого. И навалились на него сообща:

– Что?! Народ настраивать? Да это ж саботаж! Проси прощения! На колени!

А Петя Долгий:

– На колени перед вами становятся те, которые работать не умеют, да еще бездипломники. А я академию окончил. Для меня работа всегда найдется.

Резолюцию вынесли – снять! Но будто бы первый секретарь Демин заступился: «Без колхозного собрания не имеем права». У нас, говорит, эта самая – демократия.

Ладно… Демократия демократией, но все ж таки привезли с собой на колхозное собрание и прокурора и начальника милиции. И даже милиционер Тузиков приехал. Правда, в зал его не пустили – он у входа стоял.

Мотяков сел в президиум. По правую руку посадил с собой начальника милиции Змеева, по левую – прокурора Абрамкина.

– Ну, кто говорить будет?

Тут ему устроили нашу бреховскую канитель. Как-то я уже писал, – народ у нас дружный. Ежели сопрут чего – убей – не допытаешься… Мотяков, значит, требует обсуждать Петю Долгого, а конюх наш Матвей Глухов встал и говорит:

– Я вот насчет сбруи хочу сказать. Что ж это получается? Потник весь изопрел, а за тобой его числят, как новый. Он не токмо что в упряжку, на подшивку валенок и то не годится.

Мотяков горячится:

– Вы мне бросьте эти прелые потники, враз и навсегда! О руководстве говорить надо.

– Дак и я про то же самое. Ведь сколько наш председатель одних прелых потников списал! А таперика возьмем старые хомуты. У иного не токмо что обшивка, клещи раскололись… А мы председателя менять…

Ну, шире – дале. Такую чепуху все понесли, будто сговорились. До полночи мололи. Абрамкин и Змеев не выдержали, шепчут Мотякову: «Ставь на голосование, не то мы все с голоду подохнем».

Я тоже в президиуме сидел. А чего тут голосовать? Итак ясно – все за Петю Долгого. И соперника не было – я наотрез отказался. Легко было после Фильки Самоченкова идти. А после Пети Долгого, ну-ка сунься! Опозорят… Ворота дегтем вымажут, не то по пьянке котел на голову наденут. Народ у нас отчаянный. Так Мотяков и уехал ни с чем.

А осенью колхоз наш в передовики вышел, – больше всех зерна сдал. И убрался раньше всех. Тут уж Петя Долгий силу взял, круто пошел вверх. Оно, может быть, и его осадили бы, когда кукурузу толкали да луга распахивали. Но почему-то район закрыли; Мотякова пустили по речным кадрам, а нас в Пугасово отдали.

И оказались мы на отшибе. Кому на счастье, а кому и в горе. Колхоз наш таперика круглый миллионер. Хотя, по совести сказать, во многом и не по правилу хозяйство ведется. Но у председателя авторитет, он две машины легковых имеет и в депутаты вышел. Ему просто не укажешь…

А меня лишили последней руководящей должности с окладом. Укрупнили сельсовет, прислали нового председателя из города. Окончательно перестали ценить у нас местные кадры. Варяги в моду вошли.

На этом исторический эпизод моих писаний оканчивается. Колхоз встал на ноги. Для него всякая история кончилась. Потому как история есть борьба. Она перешла в другую область. История таперика вся кроется в идеологической борьбе на литературном фронте. Все это нам надо хорошенько уяснить и проявлять бдительность.

О том, как надо навести окончательный порядок

Хоть я и написал в самом начале, что жить мы стали хорошо, даже лучше, чем при коммунизме, а все ж таки порядок окончательный наводить надо. И наводить его надо как во внутреннем плане, так и в международном.

Мы не должны забывать, что все человеческое общество делится на классы, то есть на сторонников и на противников труда. Классы-сторонники осознают жестокую необходимость труда, а классы-противники предпочитают свалить эту жестокую необходимость на плечи своих же собственных соседей. И вот в связи с таким разделением общества на классы мы видим очередное противоречие природы; таперика каждый человек любит свободу в своих личных действиях, то есть независимость, самостоятельность, так и далее. С точки зрения отдельного человека свобода действий может быть даже идеалом. А ежели взглянуть на этот идеал с общественной точки зрения, то мы увидим в нем величайшее зло. Ибо верно подмечено – и вор любит свободу. Ну, дай ты свободу каждому. И что же получится? Во-первых, разбегутся; во-вторых, уедут туда, где лучше жить… Более того, несознательные элементы даже за границу подадутся. А кто же тогда будет работать на полях? Вот и выходит – сила человечества состоит в единстве всех действий, а независимость отдельных членов общества, их свобода действий ведет к анархии. Поэтому мы должны крепить единство наших рядов и строить светлое будущее не только теоретически, но и практически. Давайте же подойдем к этому делу организованно: выделим такое местечко и начнем строить город будущего строго по науке. Вот и подсчитаем на этом примере – во что обойдется нам всеобщее строительство. И начнем привлекать народ. Законно!

После постройки этого города мы могли бы показать воочию, как выглядит человек будущего. Стали бы возить туда все иностранные делегации, чтобы и они наконец поняли преимущества нашего строя. Я со своей стороны предлагаю построить такой город на нашем бреховском бугре. Очень красивое место, и видно далеко.

Такой город будет вроде бы маяком, по которому можно выверять линию главного направления. А то что у нас порой получается? Чем лучше мы живем, тем все более отклоняемся. Возьмем хотя бы такой факт: все колхозы ждут очереди на дефицитные стройматериалы: на шифер, на цемент, на железо, на машины, так и далее. А наш председатель Петя Долгий, пользуясь своим авторитетом и связями, достал все это на стороне. Он построил вне очереди механизированную ферму на шестьсот голов, дождевальные установки провел на тысяче га. Да мало того, он проложил у себя в колхозе асфальтированную дорогу.

Давайте разберемся с государственной точки зрения – хорошо это или плохо? Дороги с твердым покрытием должны прокладываться в первую очередь там, где больше ездят; сначала – дороги областного значения, потом районного и в последнюю очередь местного. А Петя Долгий нашел шибаев-грузин, которые продали ему битум, и все сделал наоборот. Вот вам пример мещанского, местнического, националистического подхода к строительству светлого будущего.

Жить для того, чтобы навести окончательный порядок на земле, то есть превратить этот ад в земной рай для сторонников труда – вот цель моей жизни.

Но на нашем пути стоят всякие дельцы, националисты, маловеры и скептики, то есть ревизионисты, которые пытаются выделить свое «я» из нашего общего «мы». С ними мы должны решительно бороться на два фронта, ибо они не только наши враги, но и враги своего народа, стало быть, враги и для самих себя.

1968