Текст книги "Записки маленького человека эпохи больших свершений (сборник)"

Мы стареем, друзья

 
Мы стареем, друзья, но сперва незаметно,
Как идет на сниженье большой самолет:
Уж табло зажжено на запрет сигаретный,
Но за окнами тот же заоблачный лед.
 
 
А потом очень резко, до ужаса круто,
Как снижается к порту большой самолет,
И тогда уж к земле с каждой беглой минутой
Опадаем, как птица, пулей сбитая влет.
 
 
Ты меняешься так, что и сам замечаешь:
Все судьбой недоволен, педант и брюзга,
И живот твой растет, и характер мельчает,
И в глаза тебе лезет одна мелюзга.
 
 
Этот старый наш мир тебе кажется плоше,
Молодые – глупей и подлей старики.
И не та белизна в этой снежной пороше,
И земные плоды так нежданно горьки.
 
 
С каждым днем несомненней тщета всех желаний,
Ты провидишь конец, ты клянешь суету,
И, на десять ходов просчитав все заране,
Ты стоишь неподвижно на ветру, на мосту…
 
 
Убегает вода, чтобы не повториться,
Утекает река нам оставшихся дней,
И какая-то новая жизнь творится —
Мы ее обойдем, чтоб не стало грустней.
 

Друзья мои, какие счеты…

 
Друзья мои, какие счеты?
Взгляните, как дрожит рука.
Оставьте споры и заботы —
Жизнь быстролетно коротка.
 
 
Наш узок круг, мы – горстка пыли
Над бесконечностью дорог.
И может, завтра скажут «были…»
Про тех, кто нынче все же смог.
 
 
Ах, скажут, были и умели,
Как редко кто еще умел,
И вот пришли к обидной цели —
Все пыль и прах, вода и мел.
 
 
Лишь пар над речкою студеной,
Лишь дымка снежная вдали…
Зачем же мы в том мире чудном
Остаться дольше не смогли?
Друзья мои, какие счеты,
Взгляните, как дрожит рука…
 

Ах, летний сезон

 
Асфальтовый шорох и злая толпа,
И очередь всюду, удел поколенья,
И серых головок икра да крупа
Облиты густой и бессмысленной ленью…
 
 
Ах, летний сезон, человечий поток:
Как пеною мутною берег накрыло.
И ходит тут служащий мир без порток,
И с каждого камня – жующее рыло.
Скорей приходи, золотая пора,
И страсти уймитесь скорей отпускные,
Чтоб мир обрели недотрога-гора,
И берег пустынный, и волны шальные.
 
 
Чтоб снова вдохнуть мне осеннюю грусть
И чтоб над цветком постоять в одиночку.
А может быть, дождь налетит – ну и пусть —
В холодную ночку, в осеннюю ночку.
 
 
От стужи спасет твоя жаркая плоть,
И в ночь отойдет непонятное горе,
Под утро помогут тоску побороть
Гора, и деревья, и Черное море.
 

Простая горнолыжная любовь

 
Простая горнолыжная любовь,
Портяночный лоскут из гобелена:
Измены нет, есть только пересмена
Да красное вино «Медвежья кровь».
 
 
Простая горнолыжная любовь
Оправлена в путевочную раму,
Наряжена в чувствительную драму,
Отравлена вином «Медвежья кровь».
 
 
Но есть в ней все же что-то: есть и боль,
Руки прикосновенье есть, разлука,
Возникновенье имени и звука,
У нежных губ слезы прощальной соль.
 
 
Что мне с того, что вечен будет мир,
Раз только миг мое существованье
Перед лицом ледового молчанья?
Что мне с того, что ваш продлится пир?
 
 
Что мне с того, что ты со мной нежна
Точь так, как ты была нежна с другими?
Не перепутай, Бога ради, имя,
А впрочем, что – какого мне рожна?
 
 
Мы здесь, в глухих окраинных горах
На удивленье старенькой Европе
Подняли этот горнолыжный допинг
На высоту. Куда девался страх?
 
 
Иди, ни слова, мне не прекословь…
– Вино, ботинки, лыжи… Так устала!
– С утра вино и лыжи… Все сначала…
Простая горнолыжная любовь.
 

Письмо первое

И. О.

 
Я сам тебя создал, придумал, отпечатал,
Пребудет на тебе любви моей печать,
Не вытравит ее ни третий твой, ни пятый,
А потому должна ты мне меня прощать.
 
 
И если я метусь, томлюсь, как на Голгофе,
И если возношусь в свой лыжный парадиз,
Ты, вспомнив обо мне за коньяком и кофе,
Не забывай о том, что я сползаю вниз.
 
 
Что в каждой, кто мелькнет, пройдет
чуть-чуть поближе,
Что в голосе чужом, в походке и руке
Я вижу все тебя… Порою только лыжи
Уносят прочь меня, без мысли, налегке
 
 
В долину, где река – быть может, речка Лета —
В теснину, где сосна недвижной красоты.
А ты в Москве дымишь последней сигаретой,
Сжигая за собой последние мосты.
 

Письмо второе

И. О.

 
Отчего ж ты молчишь, моя дурочка,
Кто губами твой рот запечатал?
Мне московская узкая улочка
Все расскажет – то мой соглядатай.
 
 
Где ты ползаешь, с кем ты чирикаешь,
В чьи мозги напускаешь туману?
Это тайна твоя невеликая,
Это детская школа обмана.
 
 
До чего мне знакомы все малости,
До чего же, о Господи Боже!
До смертельной тоски, до усталости —
Все одно, все одно и все то же…
 
 
Ну пришли мне в конверте каракули,
Ну помучай себя с полчаса —
Пару слов, что котята наплакали, —
В карандашик французский сопя.
 
 
Пару слов ни о чем, на прикрытие —
Тех, что вовсе не в силах прикрыть.
Твой конвертик – лихое событие,
Русской почты неспешная прыть…
 
 
Отчего ж ты молчишь, моя дурочка,
В этом смрадном равнинном миру,
Где московская грязная улочка
Под ногами чадит поутру,
 
 
Где, спустившись, в вагон переполненный
Ты влезаешь, свой день удуша?
Бог с тобою, я в полдень свой солнечный
На канатке вползу не спеша,
 
 
Потопчусь под чегетскими соснами
И скачу в леденистую тишь…
Там и вспомню, горою опознанный:
«Отчего ж ты, мышонок, молчишь?»
 

По мартовскому льду

 
Нынче я опять оставлю книги,
Не веду я больше счета дням.
Подвяжу я лыжные вериги
И пойду по ближним деревням
 
 
К далям и полям необозримым,
К позабытым ласковым словам,
А потом усталым пилигримом
Подойду к заброшенным церквам.
 
 
Воет ветер, сир и обездолен,
Снеговой порошею кадит.
Вырванное сердце колоколен
По лесам заснеженным гудит.
 
 
В тайной этой неизбывной вере
Что найду – на радость, на беду?
Огляжу чужой пологий берег
И уйду по мартовскому льду.
 

Снегопад

 
Зима сошла с ума —
Снег сыплет без просыпу.
Глухая тишина —
Без шороху и скрипу.
 
 
Лавину не унять,
Не спит, не засыпает,
Твой новый след опять
По новой засыпает.
 
 
Меняют вкус и цвет
Что было сном, что делом,
И набело весь свет
Зачат в обличье белом.
 
 
На вырванном листе
Пиши: «любовь» и «совесть»
И в нежной чистоте
Начни иную повесть.
 

Последний день

 
Ну вот и все – конец, и мне пора
Вослед другим оставить эти горы.
Последний день – мучительные сборы,
Прощаний несусветная игра.
 
 
Конец подкрался, как ни долог срок,
Как ни тяни, он все равно настанет.
Кого там нынче в гору бугель тянет?
Кого там вниз спасатель поволок?
 
 
Кому-то нынче «одевать приезжих»,
Кому-то их попозже раздевать…
А мне ни злиться и ни горевать,
Ни воспарять и не терять надежды.
 
 
Мне «грудь не разворачивать в долину»,
Дрожащих «к склону не держать колен».
Я ухожу – все суета и тлен.
Надолго я любимый склон покину.
 
 
По воздуху на страшной высоте
Моей носиться плоти многогрешной
В бессмысленной и вечно безуспешной,
Придуманной не нами маете.
 
 
Ну вот и все – конец, и мне пора…
 

А лыжник мчится

 
Внизу стеклянные дома привычные,
Отели шумные, дымы шашлычные,
 
 
Там куртки пестрые, базар мохеровый,
Вершины острые, скала и дерево…
 
 
А лыжник мчится звездою падучею
И вниз стремится лыжни излучиной
 
 
С горы отвесной, полон отваги…
Его приветствуют канатки флаги.
 
 
Там все, что было, а может, будет —
Любовь и пиво, земля и люди.
 
 
Над ним Безбрежное, зарей облитое,
И Неизбежное, от нас сокрытое.
Два мира борются за притяжение,
А он не к полюсам, он весь в скольжении.
 
 
Он будет с нами – пройдет минута,
Но может, в вечность уйдет оттуда.
Он весь в скольжении,
Он весь в полете.
Вы, без сомнения,
Его поймете.
Его помяните,
Его поймете.
 

Зимние дожди

 
Как для меня, для северянина,
Печальны зимние дожди,
Когда сосна корой израненной
Грозит, что мука впереди,
 
 
И небо серое, без трещины
Нам просветленья не сулит,
И рай земной, нам не обещанный,
Хандрою черною облит.
 
 
А в перемену уж не верится,
И воцаряется тоска,
И мечется на скудном нересте
Души унылая треска.
 
 
Она привычкою не лечится,
Но с каждым часом все темней,
И только Библия-ответчица
Пророчит нам про сорок дней.
 
 
Но голубь с веткой не маячится,
В спасенье верится с трудом.
В нору греха все глубже прячется
Наш неспасаемый Содом.
 
 
На обнажившейся проталине
Забытый с осени обман…
Насквозь отравленный печалями
Промозглый тянется туман.
 
 
Как для меня, для северянина,
Печальны зимние дожди…
 

Замена счастью

 
Выйди на снег – и отступит беда,
Прочь отойдет ненастье:
Горные лыжи – счастье всегда
Или замена счастью.
 
 
Выйди на снег и безудержу вниз,
В россыпь алмазную склона
Звонкому ветру навстречу стремись
Наперекор всем законам.
 
 
Ни тяготенья, ни тренья здесь нет,
Физика вся позабыта.
Этот летучий счастья просвет
В ровных местах не ищи ты.
 
 
Воздух здесь слаще воды ледяной,
Чистой родниковой…
Солнце, и небо, и блеск слюдяной,
Вечный бальзам ледниковый.
 
 
Небо огромно, гора – монолит,
Цельное все здесь, большое…
Дух твой поднимет, душу целит,
Если ослаб ты душою.
 
 
Выйди на свет, и отступит беда,
Прочь убежит ненастье.
Горные лыжи – счастье всегда
Или замена счастью.
 

Сосна поломана лавиной

 
Сосна поломана лавиной,
А мы клонимся день за днем.
Наш век, уже за половиной,
Закатным высвечен огнем,
 
 
Но если небо нынче сине,
А сил достанет на горе,
Давай забудем про седины
И даты все в календаре.
 
 
Так, может, мы еще сумеем
И воспарить, и возжелать…
А если чуть и поумнеем,
То дури нам не занимать.
 
 
И если век и слез, и смеха
Наш пыл не вовсе загасил,
Все та же будет нам потеха
И та же трата лучших сил.
 

Лыжница

 
В красной курточке девушка,
Ты цветок на снегу.
Как последнюю денежку,
Я тебя берегу.
 
 
Проплываешь по воздуху,
Мне цепочкой звеня,
И без сна и без отдыху
Все тревожишь меня.
 
 
Вагонеткою месяцы:
Только сел – и сходи.
Юный срок перебесишься,
Что потом, впереди?
 
 
Не спеши, моя дурочка,
Мы побудем с тобой…
Эта красная курточка,
Этот свод голубой,
 
 
Эти кресла бесшумные,
Эти снег и гора…
Не спеши, моя юная,
Посидим до утра.
 
 
Тебе все, верно, кажется:
Впереди тыща гор,
Бесконечное празднество,
Уговор, договор…
 
 
Ну а мне уж не в радость.
За окошком светло.
То, что есть, то взаправду,
Что прошло, то ушло.
 
 
В красной курточке девушка,
Ты цветок на снегу.
Как последнюю денежку,
Я тебя берегу.
 

Ветер на Чегете

 
Ветер на Чегете, злющая метель,
Грустные домишки, жесткая постель…
Все же это лучше – ветер и метель,
Чем дома панельные, грязная панель…
 
 
Не тужи, товарищ, потерпи – с утра
Станет твоим домом снежная гора.
Все твои печали схоронив внизу,
Мы с тобой отчалим в неба бирюзу.
 
 
Не тужи, товарищ, потерпи: с утра
Будет все как в детстве – солнце и гора,
Снежное катанье, радость на миру…
Верь, что вьюга злая стихнет поутру.
 
 
Не тужи, товарищ, право же, с утра
Будет солнце в небе – звонкая пора:
Под хрустальным небом засверкает склон,
Станет сердцу весело, словно ты влюблен.
 
 
Ждут нас всех дороги, ждут нас поезда.
Скоро мы расстанемся, может, навсегда,
Но поверь, товарищ, в городской судьбе
Эта вьюга злая вспомнится тебе.
 
 
И поверь, товарищ, этот белый склон
Будет вспоминаться, как нездешний сон.
При любой печали скажем мы внизу,
Что уйдем, отчалим в неба бирюзу…
 

Письмо третье

И. О.

 
Давно все знаю наперед —
Твое невинное кокетство,
Все «да» и «нет» наоборот,
Все многоопытное детство,
Всю повесть подлинных обид
И очерк нежный губ надутых,
Твой горький взгляд и гордый вид,
Преображенные в минуту…
 
 
Все та же древняя игра,
Все та же терпкая примета
И та же мука до утра,
И та же сладость до рассвета…
Зачем же, зная наперед,
Когда все так уже знакомо —
Твой каждый шаг и поворот, —
Опять бросаюсь в этот омут?
 
 
Чего мне ждать, и где предел,
И что за видимым пределом?
Неужто нет достойней дел
И легче дел на свете белом?
Но день уходит в темноту,
В небытие наш день уходит.
И как паденье в пустоту,
Глухая тишь в ночной природе.
 
 
И я ищу твоей руки,
Чтоб в бытие свое поверить.
Мы так сейчас с тобой близки,
Что я не ведаю потери.
И что с того, что ночь уйдет,
С ней – наше нежное соседство?
С того, что вижу наперед
Твое невинное кокетство?
 

Осенний вечер

 
Тоска в тиши, луна и блеск седин.
Не мельтеши – ты должен быть один.
Друг, привыкай, ведь все идет к тому:
Тебе никто, ты тоже – никому.
К теплу подсядь и лампу засвети,
Чтоб дотянуть часов до десяти.
Читай, пиши да так – смотри на свет
В отмеренный тебе десяток лет.
А ночь в пути все медлит как назло.
Ушло за море летнее тепло,
И пляж осенний сиротливо пуст,
Как звук пустой из нелюбимых уст.
 
 
К теплу подсядь и лампу засвети,
Чтоб дотянуть часов до десяти…
Мне, осень южная, не дай сойти с ума,
Взбодри хоть ты, прибоя бахрома,
Пошли надежду, что еще придет
Весна к тому, кто осень переждет…
Читай, пиши да так – смотри на свет
В отмеренный тебе десяток лет.
 

Притчи короля

 
Песок желтеет нынче у воды,
На нем людских детенышей следы.
А море плещет, дали затая,
В которых бродят наши сыновья.
И шепчет ночью Крымская земля
Затверженные притчи короля:
 
 
«Мой сын, беги богатств и нищеты,
Остерегайся лжи и суеты,
Не посягай на царский каравай
И женщине всех сил не отдавай…»
 
 
Так шепчет ночью Крымская земля
Затверженные притчи короля.
 
 
«Ты замыслами полон, но твой путь
Определил заранее Господь,
И глуп, кто нам о будущем твердит,
Не зная, что день завтрашний родит».
 
 
Так шепчет ночью Крымская земля
Затверженные притчи короля.
 
 
«Знай, лучше спать на кровле, в уголке,
Чем у жены богатой быть в руке.
Пусть свечка воска ярого горит.
Господь дома надменных разорит».
 
 
Так шепчет ночью Крымская земля
Затверженные притчи короля.
 
 
«И ты, мой сын, храни мои слова.
Старайся, чтоб душа была жива,
Не пропади на дальней стороне,
Будь мудрым, сын, и радуй сердце мне».
 
 
Так шепчет ночью Крымская земля
Затверженные притчи короля.
 

Мальчишки пели

 
Мальчишки пели что-то мне битовое,
То грустное такое, то бедовое,
То жалобное, нежно-лебединое,
То бодрое, вполне телерадийное.
 
 
А мне все было далеко,
Как до звезды.
И в общем было это все
Мне до…
 
 
Девчонки стали петь нам про закаты
И что у них заочники-солдаты,
И что у них экзамены и зорьки,
И что у них на юбочке оборки.
 
 
А мне все было далеко,
Как до звезды.
И в общем было это все
Мне до…
 
 
Ну а когда я сам запел тоскливо,
Они прощаться стали торопливо,
Сказали, что давно их вышли сроки
И что у них не сделаны уроки.
 
 
Им так все было далеко,
Как до звезды,
И все мои страданья
Были до…
 

Мужики ищут золото

 
После шторма по бережку, после шторма по галечке
Мы бредем, глядя под ноги, интерес не тая.
Мужики ищут золото, мне ж не надобно золота —
Где ты, смытая временем жизнь моя?
 
 
А Господь улыбается, и волна насмехается:
Что ж ты, дурень, с ней сделаешь, если вправду найдешь?
Мужики сразу – водочку, ты ж давалку-молодочку,
И опять разменяешь, профинтишь ни за грош…
 
 
После шторма по бережку, где подводные запахи,
Где жратва непочатая наших будущих дней,
Ходим-бродим по галечке, смотрим под ноги пристально,
И тщета наших поисков с каждым годом ясней…
 

Последняя книга

 
Как трудно стало время мерить,
Живешь, сквозь месяцы скользя,
И все еще так трудно верить,
Что мне чего-нибудь нельзя.
 
 
Что все простил и все проститься,
Что нет часов на суету
И что пора уже проститься
С друзьями кратко на мосту,
 
 
Что за потоком, за потопом,
За этой речкой нету лет,
Ни прозы тропкою, ни тропом
На этот берег ходу нет,
 
 
А потому без суесловья,
Не умножая пустоты,
Один лишь том у изголовья
Держи в часы ночные ты.
 
 
В нем всей земли и неба краски,
И в нем предсмертья маета
В ночном саду на праздник Пасхи
Перед пленением Христа.
 

Рублево

 
О город мой шкодливый —
Жара печет, жара, —
Бесцельно суетливый,
Как танец комара…
Ты шумный, бестолковый…
Но рядом есть Рублево,
Ах, рядом есть Рублево,
Как тихое вчера.
 
 
На этом пляже сонном,
Над темною водой
Сижу почти влюбленный
И снова молодой —
Влюбленный в эту воду,
И берег, и леса…
Как жаль, что жизни этой
Осталось полчаса.
 
 
Я встану обреченно,
Рубаху натяну,
Покину нежно-сонную
Рублевскую страну,
Уйду туда, откуда
Нам нет пути назад —
В тот мир без снов и чуда,
Наш невозвратный ад.
 
 
И все прошу у Бога
Хоть малость потянуть,
Побыть бы мне немного
И в воду заглянуть,
Наплававшись, забыться
Здесь в шелесте лесном
И может, помолиться
О чем-нибудь ином.
 

Кончается наша дорога

 
Кончается наша дорога,
Смиряй туристический зуд —
Еще покейфуем немного,
А после, конечно, свезут.
 
 
Надежно, удобно, толково,
Чуток второпях, не беда —
К евреям другим в Востряково
Свезут нас с тобой навсегда.
 
 
И скажут прощальные речи
О том, как мы были чисты…
Как жаль, что о будущей встрече
Не знаем ни я и ни ты.
 
 
Как дни мимолетно коротки,
А свет – вот он был и погас…
Бульвары, и тряпки, и шмотки,
И те долговечнее нас.
 
 
Я видел раз плащ долгополый —
Любуйся смиренно и плачь —
В нем хаживал Чехов. – И что же?
Висит мертвечиною плащ.
 
 
А что нам с тобою осталось?
Давай остановим часы.
Как жаль, что точнее о встрече
Не знаем ни я и ни ты.
 

Прости мне, боже, суету

 
Прости мне, Боже, суету,
Неодолимую, как дьявол.
Я долго брел, летал и плавал,
Чадил в миру, скучал в скиту.
 
 
И ничего я не обрел.
Зачем, гонимый суетою,
Меж жизнью этою и тою
Скитался я, и плыл, и брел?
 

Родной город

 
Город шумный и тысячеустый,
Он, куда б я ни шел, – впереди,
То о нем говорил Заратустра:
«Если нету любви, обойди».
 
 
Он своим многолюдством гордится,
Полстраны пожирает в обед,
Это он Вавилон и блудница,
И вместилище тысячи бед.
 
 
Тыщеногий и тысячерукий,
Он мильоноголов по утрам.
То его проклинали пророки
И клялись, что разрушится храм.
 
 
И, броски совершая шальные,
Я кляну его тоже в пути,
Но живут в нем такие родные,
Что нельзя мне его обойти.
 
 
Прилечу, обниму и растаю,
Сотню верст пробегу в суете,
А назавтра уже улетаю,
Соль обид унося на хвосте.
 

Дом друга в Гаспре

В.С.Ч.

 
Твой дом большой парит
Над морем, под горою.
Здесь все благоволит
Печальному настрою,
 
 
И пьяненький народ
Здесь трется о перила,
Но это все уйдет,
И все нам будет мило.
 
 
Останутся – гора,
Айпетринские склоны,
Февральская пора,
Морской волны поклоны.
 
 
В рассказ ее влились
Две жизни, два мгновенья.
И темный кипарис —
Свеча поминовенья.
 
 
Молчи же, серый дом,
Приют сиюминутный,
Где я лечусь с трудом
От этой грусти смутной.
 
 
Ветра, туман гоня,
Откройте лес и гору…
Ты помяни меня,
Мой друг, в такую ж пору.
 

Осенний Крым

 
Осенний Крым пленительно хорош —
Природы ослепительная зрелость…
Мне этот день продлить бы так хотелось,
Но мы, как грозди спелые, – под нож.
 
 
Все налилось, плодов не оберешь,
Вокруг дерев – цветы в осеннем раже,
Жара и холод на пустынном пляже…
Осенний Крым томительно хорош.
 
 
Скажи, ну как мне кинуть рай земной?
Пожитки снова нехотя сбираю…
А море плещет, без конца и края,
В последний раз прощается со мной.
 
 
Скажи, куда ведут мои пути?
Иль путь земной сегодня на исходе?
Затем и умиление в природе,
И осень крымская – что золото в горсти.
 

Ночь в горах

 
Я, ночью горной разволнован,
Брожу в теснине у реки,
И сердца стук длинноволновый
Все рвется вдаль из-под руки.
 
 
О эти горные изломы,
О эти лунные моря!
Тоской полночного знакомой
Они томят меня зазря.
 
 
И каждой ночью, как впервые,
Я сердце слушаю свое —
Его упреки болевые
И ледяное забытье.
 
 
Но все я жажду убедиться,
И ожиданья одурь пью —
Жду, что вот-вот должно явиться
Что мне недодано в раю.
 
 
О эти горные изломы!
О эти лунные моря!
Тоской полночного знакомой
Они томят меня зазря.
 

Закат в горах

 
Поблекли горы, гаснет дня краса,
Приблудный пес вернулся в дом с охоты:
Моей полулюбви, полузаботы,
Как видно, недостало и на пса…
 
 
Я с облегченьем скину этот груз,
Как сбросил на пути другие путы.
С чем до последней дотяну минуты?
С кем у последней росстани прощусь?
 
 
Кому оставлю память о себе,
О темной коже, шелковой на ощупь,
О подвигах добра, чего попроще,
О зле, что причинил не по злобе,
 
 
Романов кучу, ворохи бумаг
Да недотрогу, сладостного сына…
Идет к концу вторая половина,
К финалу мы спешим на всех парах.
 

Письмо четвертое

И. О.

 
Не придавай значения письму —
Его навеет грустная минута,
Когда захочешь верить почему-то
Томлению, мгновению – всему, —
Не придавай значения письму.
 
 
Не придавай значения словам,
Произнесенным шепотом, в истоме,
В восторге, на исходе, на изломе,
В тот редкий миг, что двум дарован нам, —
Не придавай значения словам.
 
 
Не придавай значения концу,
Он дан тебе для нового начала,
Чтоб ты восторг от муки отличала,
Ведь грусть тебе внезапная к лицу —
Не придавай значения концу.
 
 
Но в тишине прислушайся к душе.
Обретшие ее да возгордятся:
Какие в ней решения родятся,
В нездешнем этом хрупком шалаше, —
Ты в тишине прислушайся к душе.
 

Когда я уйду

Б.Ч.

 
А когда я уйду – вероятно, теперь уже скоро —
И неслышно ко мне подкрадется назначенный срок, —
Я оставлю тебе по наследству растрепанный ворох
Всех надежд неоправданных и непрочитанных строк.
Будут там – все найдешь – наша грусть и мужская беспечность,
Будут первых бесед и знакомства лихая пора,
Мимолетная боль и грозящая нам бесконечность,
И томительность сладкая Ялты, и белая наша гора.
Будет там и предчувствие той неизбежной разлуки,
Что на смену придет череде наших малых разлук,
Будут старых напевов и песен несозданных звуки,
Будет слово старинное, слово невнятное – друг.
И в осеннюю ночь черноморским дождем растревожен,
Ты гитару возьмешь, ты коснешься уснувшей строки
И увидишь, что наш разговор, как и прежде, возможен,
Что и в разных мирах наши души, как прежде, близки.
 

Новый счет

 
Хочу, любви не вымогая,
Прожить хотя бы полчаса.
Хочу, себя превозмогая,
Уйти в безлюдные леса.
 
 
Еще хочу, остановясь,
На годы эти оглянуться
И, уловив событий связь,
Отчаяньем не захлебнуться,
 
 
А в драном вретище до пят,
Через года таща вериги,
Перечитать сто раз подряд
Молитвы старые и книги,
 
 
Чтоб добрых дел незримый счет
Начаться мог в бору сосновом,
А с дальним полем небосвод
Сойтись и примириться снова.