Текст книги "Друзей моих прекрасные черты. Воспоминания"

Николай Егорычев учился в Московском высшем техническом училище имени Н. Э. Баумана, когда началась война. Он, студент бронетанкового факультета, которому до диплома оставалось всего ничего, должен был вместе с коллективом эвакуироваться в Ижевск. Но Николай записывается добровольцем в московское ополчение. Первый рубеж обороны этих солдат, юнцов, вчерашних студентов – окопы у моста через канал Москва – Волга. Рубеж, на котором был остановлен враг в своем, казалось бы, неудержимом наступлении на Москву. Потом после нескольких ранений, после Победы он вновь в МВТУ. Студенческое общежитие, комитет комсомола, партком. Его выбирал не только коллектив, его выбрало время.

Николай Григорьевич сыграл в моей жизни, как и в жизни тысяч людей, чрезвычайно важную роль. С легкой руки секретаря Бауманского райкома партии Н. Г. Егорычева в 1958 году Бориса Пастухова, только что получившего диплом МВТУ имени Н. Э. Баумана, несмотря на его сопротивление и желание работать по распределению, избирают вторым, а затем и первым секретарем Бауманского райкома ВЛКСМ. Пройдет совсем немного времени – и секретаря, скажем скромно, не самого плохого в Москве райкома ВЛКСМ городской комитет партии рекомендует секретарем горкома комсомола. Все это происходило при самом непосредственном участии Николая Егорычева.

Летом 1967 года, уже в качестве секретаря ЦК ВЛКСМ, я присутствовал на том, без преувеличения, историческом пленуме ЦК КПСС, где выступал секретарь Московского городского комитета КПСС Егорычев. Это была незабываемая речь!

В наше время любой говорит все, что бог на душу положит, не выбирая слов и выражений. Перечитывая сейчас выступление Н. Г. Егорычева на пленуме ЦК КПСС в том самом 1967 году, его критичность может показаться сущей ерундой. Но тогда для многих сказанное Николаем Григорьевичем было смелым откровением человека, который выстрадал каждое слово, произнесенное с высокой трибуны.

Руководитель московских коммунистов оказался первым в брежневские времена, кто, не бросая тени на авторитет партии, говорил об исключительно важных и насущных проблемах страны и партии, очень продуманно и доказательно критиковал оборонную политику страны. Ну а кто в то время был Верховным главнокомандующим, объяснять не нужно. Я видел и слышал реакцию присутствующих, слышал бурные аплодисменты, которыми проводили Егорычева участники пленума ЦК от трибуны до самого его места в зале. И только Леонид Ильич сидел мрачный как грозовая туча.

Спустя многие годы, анализируя события первого и второго дней работы пленума – на первом блестящее выступление Егорычева и бурные аплодисменты в его адрес, а на втором – огульное поношение сказанного Николаем Григорьевичем, – я понял, как рискованно и опасно было говорить в те времена о том, что думаешь. Егорычев конечно же знал об этом. Недаром, когда Николай Григорьевич шел тогда на трибуну, мне показалось, что он шагал столь же решительно и убежденно, как в годы войны, когда замполитрука батальона первым поднимался из окопов, чтобы вести за собой в атаку своих товарищей-красноармейцев на Калининском фронте и под Киевом…

Николай Егорычев был совершенно бесстрашным человеком, и свое благополучие он всегда связывал с благополучием государства. Так уж получилось, что ради благополучия государства он должен был произнести эту речь и прямо выразить свое беспокойство. И он сказал, прекрасно зная, чем это может для него обернуться…

С тех пор наши отношения не прерывались, а судьбы переплелись особенно тесно.

Спустя 14 лет «сидения» Николая Григорьевича послом в Дании (так обошлось ему выступление на пленуме) я приехал в Копенгаген, чтобы занять ту же должность посла Советского Союза (я сменил на этом посту его преемника Л. И. Менделевича).

Но и это не все. На следующем витке я почти «в затылок» повторил его путь на посольской работе в Афганистане. А спустя еще десяток лет следом за ним я занял должность первого заместителя президента Торгово-промышленной палаты.

Ну а последнее и самое грустное пересечение наших судеб произошло, когда наши с ним товарищи поручили мне открыть траурный митинг по случаю его кончины. Я очень хорошо помню, как трудно давались мне эти слова: «Ушел из жизни замечательный человек, великий гражданин, настоящий коммунист, истинный москвич…»

Уже потом, разбирая бумаги Николая Григорьевича, мы наткнулись в его архиве на неоконченную рукопись, которая начиналась такими словами:

«Мое поколение сегодня обвиняют в том, будто бы оно все делало не так. Завело, мол, страну в тупик, и само по себе оно какое-то жалкое, ущербное, в общем – потерянное. Нас не надо жалеть. Наша жизнь была богатой и интересной. Мы выросли на дрожжах революции, искренне верили в социалистические идеалы. Чаще всего нам было трудно, иногда неимоверно трудно. Но мы были счастливы: ведь на наших глазах страна преображалась, и мы были не просто свидетелями, но и активными участниками тех великих исторических событий, которые взбудоражили не только наше общество, но и весь мир».

Если меня спросят, что было главным и определяющим в личности этого человека, я скажу: «Это был кристальный коммунист». Для него коммунистическая идея, служение ей было и оставалось превыше всего.

Николай Григорьевич принадлежит к яркому и сильному кадровому «подлеску», который в 1960-е годы поднимался к вершинам различных сфер жизни советского общества, выходил на руководящие высоты в партии и государстве. Это были люди молодые, но уже имевшие большой жизненный опыт, прошедшие фронт, хватившие лиха, повидавшие кровь и смерть. Они сделали главное в своей жизни – отстояли Родину в Великой Отечественной войне, и эта победа давала им великую силу.

О фронтовой закалке этого поколения мы хорошо знаем по книгам и рассказам ветеранов. Известный журналист Леонид Млечин спрашивал Николая Григорьевича: «Скажите, а вам было страшно, когда собрался пленум горкома партии и освобождал вас от должности первого секретаря МГК?» Николай Григорьевич ответил: «Конечно, было тяжело. Но после того как мы ходили в штыковую атаку, мне в этой жизни уже ничего не страшно».

Мужество Николая Егорычева проявлялось во всем. Работая в Афганистане, он выезжал на перевал Саланг, постоянно бывал на линии фронта – иначе какой может быть смысл от его докладов и сообщений?!

Да и само служение в течение многих лет послом великой державы в Дании, повседневная кипучая деятельность, которая помнится датчанам до сих пор, – это ведь тоже своеобразное мужество.

Спокойно, без страха и истерик встречал он и последние свои дни…

Война почти поголовно вырубила поколение этих сильных молодых людей. Но те, кто остался в живых, несли свою судьбу как клятву, как великую обязанность довести до конца то, чего не суждено было сделать их сверстникам, погибшим на войне.

Представители поколения Н. Г. Егорычева в силу своих личных дарований и достоинств, прежде всего бескорыстия, снискали в народе искреннее уважение. Они были хорошо образованны, прошли школу комсомольской и партийной работы, школу работы с людьми различных социальных слоев. Они проявляли истинный демократизм и понимание не только в отношениях с товарищами по работе, но и в оценке положения дел в экономике, обществе, государстве и были нетерпимы к возникновению новых «культов и культиков». Это, конечно, выделяло их из рядов тех, кто уже давно делал так называемую большую политику, и тех, кто подпевал тогдашним вождям. Они были неизмеримо выше тех людей, которых приближал к себе Брежнев, формировавший окружение по принципу личной преданности.

Их испугались.

Первым убрали Владимира Ефимовича Семичастного с поста председателя КГБ, потом Николая Григорьевича Егорычева, первого секретаря столичной партийной организации, потом еще многих… И все это время нарастал застой, в котором трудно дышалось не только фронтовикам. Вместо демократии формировались бюрократия, бессовестное подхалимство и многое другое, результаты чего мы пожинаем и сегодня.

Вот цитата из книги «Горизонты и лабиринты моей жизни» Николая Николаевича Месяцева – снятого с должности председателя Государственного комитета по радиовещанию и телевидению. Он дружил с Николаем Григорьевичем. Они были людьми одной судьбы, «одной группы крови», как они говорили. Вот что писал Н. Н. Месяцев: «Эти люди, смертники, переходя на новую работу, продолжали держаться смело, не роняя чувства личного достоинства и не предавая дружбы. Дружба – важнейшая часть нашей жизни, она зиждилась на основе общности понимания служения всему народу и никому больше».

Вот это и есть правда. Это и есть истинная причина отставки. А все разговоры о «комсомольском заговоре» – всего лишь злые домыслы придворных подхалимов, за которыми не стояло ровно ничего.

Николай Егорычев – из поколения XX съезда КПСС. Часто говорят о его выступлении на июньском пленуме ЦК КПСС в 1967 году как о роковом моменте в его карьере и жизни. Но можно с полным основанием утверждать, что, если бы и не было его речи на том пленуме, власть предержащая обязательно нашла бы другие поводы, чтобы убрать, увести с главного течения партийной и государственной жизни неординарного, талантливого человека, который так резко отличался от остальных.

В свое время к этому подступал Никита Сергеевич Хрущев, который уже искал, к чему бы придраться, и раздраженно спрашивал Егорычева: «Не слишком ли много на фоне других городов Москва строит жилья?»

Москва тогда действительно совершила настоящий переворот в жилищном строительстве. Она делала это, мобилизуя внутренние ресурсы и возможности, а вовсе не за счет других, поднимая трудовые коллективы на то, чтобы решить одну из самых болезненных проблем всей нашей прошлой да и современной жизни. Москва была на подъеме. Авторитет Егорычева складывался именно из таких дел, а не из дежурных комплиментов руководству. Из миллионов квадратных метров жилья, новых высокотехнологичных производств, освоенных московской промышленностью, ярких достижений ученых, интересных дел в культуре и образовании.

Работа в столице – блистательная страница в биографии Николая Григорьевича Егорычева. Коренной москвич, всей своей предыдущей жизнью защитника родного города, в силу своего высокого морального авторитета, он имел право вести за собой людей. В те годы, когда он возглавлял Московский горком партии, экономика, культура, наука, общественная жизнь в столице были на подъеме.

При самом непосредственном участии Николая Григорьевича в столице был сооружен мемориал памяти Неизвестному Солдату. Н. Г. Егорычев один из соавторов отлитых в бронзе слов: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен».

Юрий Михайлович Лужков, с которым мне довелось встречаться по делам депутатским, зная о моей дружбе с Егорычевым, спрашивал меня о здоровье Николая Григорьевича и передал ему свою книгу с теплой надписью и пожеланиями. Он говорил о том, что, какие бы люди ни пришли к руководству Москвой, они всегда высоко оценят выдающийся вклад Егорычева в развитие столицы.

Николай Григорьевич до последнего дня оставался членом Совета старейшин Московской мэрии и много делал, будучи уже на пенсии, для развития ветеранского движения, для того, чтобы героическую историю нашего города лучше знала современная молодежь, будущее поколение москвичей. Уже тяжелобольной, он страстно хотел дожить до 60-летия Победы. Недотянул. Смерть, как всегда, распорядилась по-своему.

Николай Григорьевич любил молодежь, верил в нее, поддерживал и выдвигал способных молодых людей. Мне всегда казалось, что до конца жизни он оставался в глубине души комсомольцем – комсомольцем тех незабываемых лет. Наверное, именно поэтому мы с ним так хорошо понимали друг друга. Примеров тому немало. Приведу только один.

Весна 1963 года. В Москву вновь приехал Фидель Кастро. Его первый визит был ознаменован ярким митингом на Красной площади. Теперь было решено провести советско-кубинский праздник дружбы на стадионе в Лужниках.

Солнечный день. Стадион переполнен. Только в центре зеленым овалом пустует футбольное поле, временно лишенное ворот.

Возле правительственной трибуны появляются Никита Сергеевич Хрущев и Николай Григорьевич Егорычев. Они видят переполненный кипящий стадион и пустое зеленое поле в центре. А временная трибуна возведена у самой кромки беговой дорожки. Хрущев говорит, обращаясь к Егорычеву: «Кубинцы не поймут этой пустоты. Срочно заполните поле людьми».

Я в тот день должен был выступать на митинге и потому стоял рядом. До начала митинга оставались считаные минуты. Егорычев подзывает меня: «Борис, успеем что-то сделать?»

Я сказал – успеем, а в душе поблагодарил за предусмотрительность наше мудрое бюро, которое решило на всякий случай (если вдруг останутся пустые места на трибунах) заполнить их комсомольским активом, который должен находиться по соседству на тренировочном футбольном поле.

Тут в разговор вмешался генерал, председатель Комитета госбезопасности по Москве и области. «Нет, этого делать нельзя. В таком случае нам трудно гарантировать безопасность Кастро».

Николай Григорьевич оборачивается к нему и твердо говорит: «Михаил Петрович, мы доверяем нашей молодежи. Борис, действуй!»

Бегу на тренировочное поле. Наши резервисты резвятся вовсю. Песни, танцы, какие-то игры. Уже через пять минут ребята вбегают через боковые ворота на центральную арену Лужников и продолжают свое веселье уже тут. Через десять минут футбольное поле было заполнено молодыми ребятами и девушками.

Директор стадиона бьется в истерике: они повредят газон, мы его только что настелили. Успокоили: «Повредят, новый положите, мы вам все компенсируем».

Митинг начинается минута в минуту. На трибуну выходят Фидель Кастро, Хрущев, члены правительства, стадион взрывается аплодисментами. Тон задают наши неугомонные активисты на футбольном поле. Они скандируют здравицы в честь Кубы и Советского Союза, Фиделя и Хрущева, размахивая советскими и кубинскими флагами. Невозможно оставаться спокойным пред этой волной юношеского энтузиазма.

Выступает Фидель Кастро. Его встречают криками и громом аплодисментов. Выступают, как было принято тогда, представители рабочего класса, интеллигенции, руководители партии и правительства. Последним выступает первый секретарь Московского горкома комсомола. Никогда в жизни – ни до, ни после – я не выступал на таком подъеме.

Речь моя начиналась так:

 
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед…
 

Фидель Кастро обнимает и крепко жмет руку. Доволен, улыбается Николай Григорьевич – молодежь, как всегда, не подвела… Да и Хрущев, помнится, внимательно так и, я бы сказал, удивленно зыркнул своими маленькими глазками, словно говорил: «Эти ребята, похоже, из любого положения выкрутятся».

Николай Григорьевич любил семью. Нежно и трепетно относился он к Софье Ефимовне, своим детям и внукам. Его последняя и самая большая любовь – правнук Дима. Мы жили в одном доме, и мальчуган рос на наших глазах. Николай Григорьевич гулял с ним, катал на санках, потом провожал в школу. Учил уму-разуму. Он, не скрывая, гордился его смекалкой, добротой, улыбчивостью, ему очень хотелось, чтобы Дима вырос достойным человеком.

Это была какая-то удивительная и нежная дружба человека пожилого и совсем юного мальчугана. Мне казалось, что Николай Григорьевич мысленно повторял, повторял все время: «Дима, не подведи!»

Что-то похожее я чувствовал в его отношении ко мне. Егорычев был и останется для меня (не важно, что его давно нет) наставником во всем. Никогда не забуду его улыбку и задушевный тон разговора.

Мне очень повезло. Я встретил в своей жизни Настоящего человека, на которого всегда хотел быть похожим.

Глава 3. «За мужество, Серега!»

В МВТУ нам не только очень хорошо преподавали, но еще и прекрасно воспитывали. Именно там мы научились добиваться поставленных целей и никогда не отступать перед трудностями. Учились преодолевать собственную косность и лень, интеллектуальную и физическую. Нас научили жить интересно и всегда видеть главную цель. Педагогов немало, и обо всех хочется рассказать, но начну с поистине великого человека.

Для меня личность этого человека всегда представлялась чрезвычайно интересной. Я уже не раз пытался выразить (к сожалению, это выглядело не столь ярко, как мне бы хотелось) свое преклонение перед удивительной и разносторонней мощью этого человека, позволившей ему встать во главе одного из самых передовых производств нашего времени – прокатки. Он создал его буквально собственными руками. Это был единственный академик и великий конструктор, в котором совершенно естественно и полноценно сочетались глубокие теоретические познания и редкий талант организатора.

Если вы откроете энциклопедический словарь советского периода или нынешнего времени, увидите – статья об Александре Ивановиче занимает всего шесть-семь строк. Но за ними – плодотворный жизненный путь, великие труды подвижника своего Отечества – государственника, выдающегося ученого, который разработал теорию прокатки, создал уникальные образцы техники, опережавшие свое время. Он был одним из немногих дважды Героев Социалистического Труда, высокие награды которого были получены за работы в открытых областях науки и техники, но которые, безусловно, помогая укреплению промышленной мощи нашего государства, работали и на его оборону.

Мы с товарищами пришли учиться в МВТУ имени Н. Э. Баумана в 1960-е годы. И тогда, и сейчас среди самых ярких столпов нашей науки, бауманской профессуры, которая отдавала много сил, времени, здоровья работе со студентами и аспирантами, остается Александр Иванович Целиков.

Невозможно забыть его высокую, чуть сутуловатую фигуру. Его имя мы называли почтительно. Он любил студентов, относился к ним уважительно, по-отечески, без всякого высокомерия, не подавлял ни авторитетом академического титула, ни своей огромной эрудицией. Он замечательно читал лекции, возился со студентами на экзаменах. В его вопросах, в его доброжелательном взгляде как будто читалось: «Тянитесь, дерзайте, я верю в вас». Пустому, неподготовленному идти к нему на экзамен было совестно. Так и тянулись, старались доверие оправдать.

Александр Иванович никогда не был ни куратором группы или курса, ни «партийным прикрепленным», не произносил программных речей. Он воспитывал молодежь своим примером, своим отношением к жизни, к работе, и это была высшая школа воспитания.

Он многое сделал для подготовки научной и инженерной смены. Его ученики составили цвет, костяк многих мощных производственных, конструкторских коллективов на Урале, Украине, в Западной Сибири. Его воспитанники и сейчас достойно продолжают дело своего учителя и наставника. Среди них и Валерий Константинович Белянинов.

Валерий Константинович Белянинов попал на эти страницы не случайно. Все вокруг, да и мы сами, называли друг друга сводными братьями. Причем я на правах «старшего» следил за тем, чтобы Валера доучился в школе (он ее окончил не просто так, а с золотой медалью) и чтобы он выбрал «правильную профессию» – то есть поступил в МВТУ, причем не куда-нибудь, а на знаменитую кафедру прокатки и волочения, где его руководителем и наставником стал сам Александр Иванович Целиков.

Так что нет ничего случайного в том, что Валерий Константинович стал кандидатом технических наук и одним из ведущих конструкторов уникальной техники. Не случайно потом он возглавил партийный комитет и был заместителем директора института (ВНИИметмаш), основанного А. И. Целиковым.

Ну а сводными братьями мы были потому, что наши родители, сколько мы себя помним, дружили. Мой отец погиб в начале войны, а дядя Костя – Валеркин батя работал макшейдером на строительстве метро и, как ценный специалист, был освобожден от воинской службы.

Он воспитывал нас с Валерой строго, но с любовью. Одной из главных его заповедей было: «Вещь взял – положи на то же место». Очень не любил беспорядка и неряшества. Частенько приходилось от него слышать: «Ботики не почищены – почему?!»

За наши с Валерой лихие дела нам обоим одинаково доставалось дяди-Костиным ремнем, так что безотцовщиной я себя никогда не чувствовал.

Родители Валерия Константиновича – дядя Костя и тетя Зина, как мы их, близкие люди, называли – сыграли в моей жизни очень важную, поистине родительскую, роль. И судьбе надо было распорядиться так, что и лежат они все трое с моей мамой на Даниловском кладбище рядом.

Свое время, свои знания, свой талант, свое сердце Александр Иванович как бы делил между кафедрой прокатки и волочения МВТУ имени Н. Э. Баумана и созданным, выпестованным им уникальным даже по тем временам коллективом ВНИИметмаша[3]3
  ВНИИметмаш – Всесоюзный научно-исследовательский и проектно-конструкторский институт металлургического машиностроения. Сегодня – Всероссийский научно-исследовательский и проектно-конструкторский институт металлургического машиностроения имени академика А. И. Целикова.


[Закрыть]. Там в одном кулаке были собраны конструкторы, исследователи, технологи. Мощное конструкторское бюро и опытный завод имели разветвленные, активные, мобильные связи с предприятиями металлургических и машиностроительных отраслей промышленности. Этому примеру многие коллективы в Советском Союзе пытались следовать, но повторить его могли лишь очень немногие, ибо в таком деле всегда необходим мощный, авторитетный лидер.

Александр Иванович не мыслил себя вне коллектива ВНИИметмаша. Это был его родной дом. А сотрудников своих он воспринимал как людей близких. Наверное, и до меня, и после кто-то обязательно вспомнит о том, что, несмотря на неизменные приглашения А. И. Целикова на трибуну Красной площади в дни майских и октябрьских праздников, Александр Иванович всегда шел на праздничные демонстрации вместе со своими внииметмашевцами. Путь до Красной площади от института не близкий, но во главе колонны и весь маршрут вышагивал Александр Иванович. Он не считал это за доблесть, а воспринимал как еще одну возможность общения со своими соратниками, и это было для него настоящим праздником.

Точно как великий Королев (это легенда, может быть, но легенды на пустом месте не возникают) никогда не стоял на гостевой трибуне возле Мавзолея, хотя у него, конечно, было персональное приглашение. Он всегда ходил на демонстрации со своим космическим предприятием, со своим заводом и конструкторским бюро в подмосковном городе Королеве.

Александр Иванович дружил со многими выдающимися учеными, деятелями искусств – литераторами, художниками, артистами. Несколько раз мне посчастливилось быть у него в подобных компаниях. Помню одну из встреч, когда экспромтом сошлись выдающийся физик, нобелевский лауреат Александр Михайлович Прохоров и председатель исполкома Московского совета Владимир Федорович Промыслов. Разные люди, но какой интереснейший разговор шел в этот вечер, все мы словно забыли о времени. А сколько глубоких мыслей, искрометного юмора было в общении этих незаурядных людей!

Александр Иванович Целиков возглавлял кафедру волочения и прокатки МВТУ, а это исключительно важное и перспективное направление технологии машиностроения. По сути, Целиков создал то, что сегодня называют инновационным направлением, создал в те времена, когда этот модный сейчас термин был понятен только высоким профессионалам, разработчикам и теоретикам.

Вначале и сам Целиков ограничивался ролью теоретика (ведь все начинается именно с теории), но вскоре он понял, что в нашей стране и нашей жизни мало быть теоретиком и разработчиком, мало читать лекции, писать формулы и выпускать книги, мало создавать даже готовые к воплощению проекты. Если ты действительно хочешь что-то реально сделать, то засучивай рукава и начинай превращать теорию в практику, причем не чьими-то, а прежде всего собственными руками.

Когда Целиков это понял, он основал знаменитый ВНИИметмаш, в котором на равных правах сочетались научно-исследовательская работа и конструкторская деятельность высочайшей квалификации. И как же крепко, как основательно все это было сделано! Прошли десятилетия, наступили трудные времена. Большинство подобных организаций оказались нежизнеспособны. Развалились подобные КБ на многих передовых и могучих предприятиях и организациях, Украина вся погорела со своим тяжелым машиностроением, а Целиковские крестники живы и сейчас. Они успешно работают, потому что конструкторы ВНИИметмаша могут все. Они исполняют любой заказ, причем не оставляя основной своей работы. Так они сейчас и делают. Их по-прежнему пытаются угробить, но, слава богу, не могут, потому что они в отличие от других КБ там умеют зарабатывать деньги.

Чуть позже на этой же площадке Целиков развернул не только КБ, но и опытный завод. Он как будто заранее знал, что придут смутные времена, когда выжить сможет лишь тот, кто умеет превращать передовые научные проекты и конструкторские разработки в реальную продукцию.

Вот этот процесс, полностью отлаженный от идеи до ее воплощения, Целиков сумел превратить в реально работающее производство.

Какой бы понятный пример привести? Ну вот, к примеру, колесная пара – два колеса и ось. На колесную пару ставятся вагоны, которые затем начинают путешествовать по всему миру.

Как из болванки, из куска металла, создать идеальную колесную пару – ось и два колеса? Добиться такой соосности, чтобы потом ограничиться только одной обточкой колес. Это кажется немыслимым, но во ВНИИметмаше и на его опытном заводе был разработан и создан прокатный стан, который делает колесную пару буквально из куска раскаленного металла. Раньше его отливали, затем на множестве станков подгоняли, шлифовали, точили, фрезеровали, сваривали, делали ось, сажали на нее колеса, добивались соосности, крепили, балансировали и так далее и тому подобное, а тут все делается сразу на одном прокатном стане!

Целиков был не только создателем этого современного технического направления, он был еще и отцом-создателем коллектива. Да, он мог работать не только с металлом, ничуть не хуже он умел работать с людьми. На его предприятиях работали люди, которые еще вчера были студентами его кафедры.

Вот еще одна легенда о ВНИИметмаше. Но это легенда реальная, потому что эта плоская фляжка из титана, которая сделана как раз под внутренний нагрудный карман пальто, с незаметной прозрачной трубочкой, была подарена и мне, тихонько и незаметно, в какой-то из юбилеев института. Это оригинальное, единственное в своем роде изобретение позволяло сохранять оптимальную температуру тела (а в ноябрьские праздники бывало очень холодно) и благодаря незаметному внутреннему «сугреву» не терять прекрасного праздничного настроения, так как в эту фляжку был налит классический бодрящий душу и тело напиток.

Вспоминая об Александре Ивановиче, конечно же обязательно нужно говорить и об Ирине Ивановне Ирошниковой, супруге Александра Ивановича, его верной подруге и товарище на протяжении многих-многих лет.

Ирина Ивановна – писатель и публицист. В молодые годы она ворвалась в литературу замечательной повестью «Где-то в Сибири: Из дневника комсорга», которая принесла ей широкую известность. Ирина Ивановна всегда оставалась нестареющим «комсоргом», нервом этой семьи, человеком неувядающей энергии. Исключительная уважительность, влюбленность, какая-то, иногда казалось, изысканная старомодность отличали отношения двух этих прекрасных людей. Целиковы – семья настоящих российских интеллигентов, людей чести, долга и высокой морали.

Вот это соединение хрупкой, изящной женщины, которая занималась чисто гуманитарными делами, с почти двухметровым верзилой (Целиков был настоящим богатырем), угловатым мужиком, не столь уж благородного воспитания, было каким-то парадоксально прочным и жизнеспособным, как все, что этот удивительно талантливый человек придумывал, конструировал и создавал.

Как сейчас вижу родное МВТУ, длинный, плохо освещенный коридор в старом здании. Тут располагается деканат и через несколько дверей аудитория кафедры прокатки. И вот на всю жизнь запомнившаяся мне картина.

Академик, дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и трех Государственных премий Александр Иванович Целиков задумчиво идет по нашему институту. Высоченный, чуть сутуловатый мужчина, едва ли не на голову возвышающийся над рекой студентов, идет по коридору, и толпа расступается перед ним, как волна перед большим кораблем. Он идет… идет, и мне чудится, что он уходит в какое-то свое, только ему видимое чудесное будущее.

А ведь так оно и есть. Все, что он делал в своей жизни, по-настоящему востребовано сейчас, а вернее сказать, еще будет востребовано во всей полноте, я в этом не сомневаюсь, именно там, впереди, куда он так размашисто и сосредоточенно шагает…

Эта глава посвящена моему родному училищу, теперь университету. И мне, уважаемые читатели, хочется, чтобы вы увидели его моими глазами.

Сегодняшний МГТУ расположен в двух строениях. Старинное здание хорошо известно. Оно воспето еще Толстым. Где-то там, в сквере, памятник Бауману, который постоянно меняют, сад, сквер и фонтанчик остаются. У памятника происходит посвящение в студенты. Фасад старого здания украшен множеством памятных досок – там и Жуковский, и Королев, и другие отцы-основатели, те, кто ковал славу нашего замечательного вуза.

Есть еще новое, очень хорошее современное здание, которое строилось много лет. Я был на его торжественном открытии, и мне запомнилось выступление студентки-первокурсницы, которая замечательно сказала, что на строительстве этого корпуса, на субботниках начинал работать еще ее папа. Дожили до конца строительства. Дожили, слава богу!

У другого входа можно увидеть бюсты наших великих людей – дважды героев. Так полагалось раньше. Дважды героям устанавливались памятные бюсты. Здесь стоят и Челомей, и Целиков. Как бы две стороны деятельности МГТУ – оборона, космос и современное гражданское производство.

Бауманское училище держалось не только на корифеях. Конечно, Владимир Николаевич Челомей и Александр Иванович Целиков – это наша гордость на все времена, но нельзя забывать и о таких людях, как секретари комитетов комсомола, а потом парткома МВТУ – Вадим Иванович Тищенков и Леонид Михайлович Терещенков. Эти имена называю с особым чувством, потому что оба в свое время рекомендовали меня в члены партии, и я признателен им на всю жизнь за доверие и ту замечательную школу, которую они мне дали. Были и другие люди, о которых мне хочется рассказать.

У нас на механико-технологическом факультете был уникальный декан – Евгений Константинович Зверев. Строгий, справедливый, заботливый человек этот оставил в нашей памяти неповторимый след. Да и весь коллектив преподавателей как высшего, так и среднего звена был замечательный. К примеру, начертательной геометрии нас обучал громадный такой мужчина (не уступавший в этом отношении самому Целикову) по фамилии Арустамов. Армянин по национальности, кандидат наук и заведующий кафедрой начертательной геометрии. Учил он нас очень серьезно и требовательно, так как был глубоко убежден (и это совершенно справедливо), что без полного овладения его тонкой специальностью невозможно само существование инженера-конструктора. Пока не разовьешь свое пространственное воображение, пока не научишься во всех подробностях видеть и изображать самые сложные детали, пока не начнешь достойно делать листы, писать шрифты и все, что необходимо, причем правильно и красиво (обязательно красиво!), – ты не инженер-конструктор.