Текст книги "Дирижабль осатанел. Русский дада и «адские» поэмы"

35. Из еврейских мелодий

 
К тебе влачиться Боже волочиться
Как положиться с нежностию жить
Жид он дрожит я жит что прочь бежит
Бежит божиться что пора лечиться
 
 
О дня не пропускал я не пускал
Тоска течёт как жир свечи сквозь пальцы
На пяльцах мраморная доска
Иглой проткнёшь ли нож ли нож упал
 
 
Я долго спал искал во сне вас нет
Вы сны не посещаете знакомых
Они не смеют в сон принять сон дом их
Их беден дом [и] бледен день как снег
 
 
Нельзя нам снами где-то не встречаться
Ручаться мог бы против за не мог
Я занемог лью блюдо домочадца
Я светом облит я дрожу намок
 

1925

36.

 
О жупел мужа жалости лишай
Семьи семит ногами семенит
Не помешай. Варенье помешай
Я помяну был буль о семеню.
Я поманю Тебя о помяну
Поминки соопровождает дача
О дача эта прямо неудача
Минуть бы ан минуть без тэ мину
У ми ну до фасоль ре ми фа до
Додо тебе дада клиторатуре
Халтуре туры всякие атуры
Сидон Гвидон дон дон о кошкин дом
Забыл я был быль эту некий биль
Стихов дрочёну из яиц сечёных
Быль быль буль дог док бок автомобиль
Пекись печенье наше попеченье.
 

37.

 
Глаза, как голубые губы,
А губы – красные глаза.
Зима души пошла на убыль
Пред Рождеством, а вот и за.
 
 
На верблюдах и на собаках,
Санями о песок и снег,
По льду, блестящему к весне,
Как сткло иль седина на баках.
 
 
Пустыня снежная – как душно.
Под айсбергами дремлют львы.
Тюлени на песке! Увы!
Тропический мороз, как в душах.
 
 
И вдруг приехали: сто-оп.
Написано на звёздах: полюс.
О слово важное, как полис.
Ползу по полису, как клоп.
 
 
Пустует белое именье.
Собачки смотрят. Я молчу.
На это обижаясь мене,
Чем на хлопок, пок! по плечу.
 
 
О фамильярности судьбы!
Пора привыкнуть! Умираю.
Подите в лавку, где гробы.
Какие шляпы носят в рае.
 

38.

 
[Летящий] снег, ледащий детский тальк
Осыпал нас, как сыпь, как суесловье.
Взошёл четверг на белый пьедестал,
Мы все пред ним покорствуем, сословья.
 
 
На слове нас поймала, поняла,
Ударила печали колотушкой.
Как снег с горы, нас не спросясь, смела,
Бежим барашки, скачет волк-пастушка.
 
 
Ты бьёшь нас, ножницами нас стрижёшь,
Летит руно, как кольца над окурком.
Зима. Большой безделия снежок,
Безмыслия приятнейшая бурка.
 
 
Днесь с пастбищ тощих нас зовёт декабрь.
Но глупому барану в дом не хотца.
Баран, баран, почто ты не кентавр,
Лишь верхней частью с ним имея сходство.
 
 
Уж сторож тушит над полями свет.
Почто упорствовать, строптивый посетитель?
Но, утомясь игрой, ушёл служитель.
Сплю в горном зале, на столов траве.
 

39.

Т. Татиде

 
Труба по-русски, по латыни тромба.
Тромбон житейский – во, во, вот что я.
На части рвусь, как шоколадна бомба,
Бьюсь медным лбом, но крепко бытие.
 
 
Ах, счастья репка, как засела крепко!
Ах, рыбка счастья в глубину пошла.
Где Стёпке мне её добыть, растрёпке,
Кой мой не может разорить шалаш!
 
 
Шалишь, мне грит, мир то есть говорит:
Пора с старшим на мире замиряться.
А он в ответ: мол, не хочу мараться.
А те все хором: Стёпка, нагорит.
 
 
Тубо! Табу! Боом, в ответ тромбон.
Джаз-банд на сеновале. Валит банда.
Крестьяне век не слышали джаз-банда,
Бьют радостно меня по голове.
 
 
Лежу в гробу. И вдруг из гроба: боом!
Танцует причт, танцует поп – что делать?
Колокола танцуют тилибом,
Все землепашцы на своих наделах.
 
 
Все самодержцы на земли пределах.
 

Записка Поплавского Т. Татиде. Первая половина 1920-х

Рисунки Поплавского. Середина 1920-х

40.

 
И каждый раз, и каждый раз, и каждый
Я вижу Вас и в промежутках Вас.
В аду вода морская – жажду дважды.
Двусмысленная острота в словах.
 
 
Но ты верна, как верные часы.
Варнак, верни несбыточную кражу.
О, очеса твои иль очесы
Сбыть невозможно, нет разбить куражу.
 
 
Неосторожно я смотрю в лицо.
Ай, снег полярный не слепит так больно.
Ай, солнечный удар. У! дар, довольно.
Разламываюсь с треском, как яйцо.
 
 
Я разливаюсь: не крутой я, жидкий.
Я развеваюсь, развиваюсь я.
И ан собравши нежности пожитки,
Бегу, подпрыгивая и плавая.
 
 
Вы сон. Ви сон, как говорят евреи.
В ливрее я. Уж я, я уж, уж я.
Корсар Вы, полицейский комиссар. – Вишу на рее.
И чин подчинный, шляпа в шляпе я.
 

41.

 
Со́утно умиѓано халох́ао,
Пелаох́ото хурат́о ар́ан,
Незамар́ан холотн́о у хал́атну ́о
Так бурид́ан дон дерис́он ур́а
 
 
Ур́ал ур́он каминаб́у туб́ука
Хулитасќука касас́и вал́и
Но поразб́укай м́укали азб́ука
Теласмур́ока саон́ар ал́и
 
 
Вап́орис сине́ор жопине́ор
Ужопал́ика синев́ана м́ейга
Кур́ена тр́омба гни огн́и орм́а
Моросейѓама синеѓатма ѓейна
 
 
На гино́ама омар́ина р́а
Рат́ира помарт́ина сине́о
Ленео́о ро́ана пано́ира
Поими́ера т́осма эон́ес.
 

42.

 
Панопликас усонатэо земба.
Трибулаци́она т́омио шар́ак.
О р́омба! Муер́а статосгит́ам
И ракон́оста оргон́осто ́як.
 
 
Шинодиѓама мэѓао стил́эн.
Атецип́ена м́ерант крикро́ама,
Мелаобр́ама местогч́и тро́ос.
Гостуруќола укот́а сон́э.
 
 
Постурум́ола пасгот́а ан́э.
Сгиобрат́ана бреом́а ма́о.
Илаосќара сќори м́еску м́ю
Силеусќуму штропекале́ос ой.
 
 
Песќара ракон́иста стакомч́а
Гамисто́ока асточ́ака сќафа,
Слам́иро миет́а точегурт́а
Та́элосо Тал́ес пеосот́ах.
 

«Панопликас усонатэо земба…». Вариант

43.

 
Орегон кентаомаро мао
Саратога кеньга арагон
Готевага ента гватемала
Колевала борома голон
 
 
Оголён робатый Иллиноис
Шендоа дитя звезды летит
А внизу спешит вдогонку поезд
Бело нао на лугу кретин
 
 
О Техас пегас неукротимый
Дрюрилен лекао гватемас
Посартина олема фатима
Балобас опасный волопас
 
 
Буриме моари ритроада
Орегон гон гон петакощу
Баодада загда ата ада
И опять средь облаков леща.
 

44.

Небытие – чудесная страна.

1923

 
Тэнэбрум марэ – море темноты.
Пройдя, пролив чернила, мы в тебе.
Две каравеллы наши – коровёнки две.
О средства передвиженья бедноты.
 
 
О беспредметной бури вялый шум.
Мы видим дно, вдали, вдали под нами.
Мы в пустоте, но валимся, пляшу.
Конь невидимый, чёрт меж стременами.
 
 
Но ох, мы тонем, о-о-ох, летим.
Бесцветный воздух надувает парус.
На парашюте нам не по пути.
Вновь мы на море, моря над – о ярость.
 
 
Летят утопленники в волнах пустоты.
В тэнэбрум марэ – море темноты.
 

45.

 
Любовь манит к себе, влечёт
И всасывает, как насос.
Так дождь и тятя так сечёт,
Проворно ловит на лассо.
 
 
Пляшу, кобылка под петлёй,
Под дождиком бегу, солдат.
Как рыба от трубы под лёд,
Булавкой в пола щель, гайда!
 
 
Дышу, избавился: вдруг хлоп!
Бьют по плечу меня, плачусь.
Так лопался над свечкой клоп;
Коль руку жали палачу.
 
 
Сидит судебный пристав в кресле,
Бьёт карандашом о карандаш,
Так сына бил отец по чреслам.
Дай двух небитых, бог! отдашь?
 
 
Свинью для перевозки счастья
И лошадь для больших смотров,
Я, скотоложец, рвусь на части,
Часть кажду жарю над костром.
 
 
Съедаю голову и руку,
Язык тушёный, мягкий мозг.
Но без руки любви порука,
Слеза без глаза, что для слёз.
 
 
Без членов всасывает эрос
Мои останки, я погиб,
Как всасывал тайфун галеру
И тракт солдата сапоги.
 

1925

46.

Брониславу Сосинскому

 
Листопад календаря над нами.
Белых листьев танцы без конца.
Сплю с совком, уборщик, ни при чём я.
Сын мне руку подаёт отца.
 
 
Возникаю на краю стола.
Возникаю у другого края.
По обоям ползаю, играя.
И сижу на потолке без зла.
 
 
Без добра по телефонной нитке
Я бегу, игла, вонзиться в ухо.
Я опасный слух, плеврит, бронхит.
Под столом открытка о разлуке.
 
 
Вылезаю, прочь почтовый ящик.
Разрезаюсь, что твоё письмо.
Развиваюсь, как твой чёрный плащ.
Вешаюсь на вешалку безмолвно.
 
 
Шасть идёт чиновник. Я надет.
Прилипаю ко спине, как крылья.
Бью его, он плачет, жук бессильный.
Обжигаю – он бежит к воде.
 
 
Превращаюсь в пар и испаряюсь.
Возвращаюсь, не спросясь, дождём.
Вот иду, о други, подождём.
Вот и я, и я идти стараюсь.
 
 
Как листы идут с календаря
И солдат за дурака царя.
 

47.

 
Воинственное счастие души
Не принимает ложности искусства.
Коль есть враги, беги, врагов души,
Коль есть любовь, скачи к объекту чувства.
 
 
Я прыг на лошадь, завожу мотор.
Он ан стучать и прыгать с лёгким ржаньем.
Вскачь пересекли мы души плато,
Снижаемся в долину между зданий.
 
 
И ан с разбега в тесное кафе!
Трещат посуда и пустые люди.
Конь бьёт хозяина рукой по голове,
Мнёт шинами, надутыми, как груди.
 
 
Живых вбирая чрез ноздрей насос,
В проход назад выбрасывает мёртвых.
Но Вы знак вопросительный на морду
Ему накидываете, как лассо.
 
 
Он бьётся, выпуская синий дым,
Он рвётся под шофёром молодым.
 
 
И как кузнечик прыгает огромный
К шестому этажу, где Вы живёте скромно.
МИ застывает на большом комоде
В летящей позе, по последней моде.
 
 
Берёшь Ты статуэтку на ладонь,
Но ах, увы! роняешь, не в огонь,
 
 
А лишь на твёрдый пол, на крепкий на пол.
Гребут осколки красны девы лапы.
 
 
Нас бросили в помойное ведро,
Но оное взорвалось, как ядро.
 
 
Мы вновь летим, искусству вопреки,
Со брега прыгаем, лови! любви реки,
 
 
Пока бензин дымящийся сей чувства
В лёд мрамора, полярный ветр искусства
 
 
Не обратит; чтоб конь, авто и я
На длинной площади Согласия
 
 
Недвижно встали, как для любопытства,
Для ванны солнечной иль просто из бесстыдства.
 

48. Шесть седьмых больше одной

В. Поплавскому

 
Отъездом пахнет здесь; смердит отъезд:
Углём подводным, кораблём железным.
Оркестр цыганский перемены мест
Гимн безобразный затянул отъезду.
 
 
Одно из двух, одно из трёх, из этих:
Быт на земле иль быть на море там,
Где змей, Змей выплывает на рассвете,
Которого боится капитан.
 
 
Там, где качается железный склеп двухтрубный,
Там, где кончается шар беспардонно круглый.
 
 
Где ходит лёд, как ходит человек,
Гоняется за вами в жидком мраке.
И ударяет чёлн по голове,
Ломая нос, как футболисты в драке.
 
 
Где есть ещё крылатые киты,
Чтобы на них поставить дом торговый.
И где в чернильной глубине скоты
Живут без глаз. – Ты жить без глаз попробуй.
 
 
Где в обморок впадает водолаз,
Как в море пал без звука ручеишко,
Пока над ним, лишь для отвода глаз,
Его корабль уносит ветр под мышкой.
 
 
Идёт судно вдоль по меридиану.
Спускается за выпуклость воды.
Бесславны мореходные труды
В давно открытом, но открытом океане.
 
 
Но хорошо в машинном отделенье
Тонуть, тонуть в бессилье роковом,
Пока над в воздухе вертящимся винтом
Ещё трудится пар без замедленья.
 
 
Иль хорошо зреть, как горбатый лёд
Проход наутро задавил последний.
И знать, как каждый на борту умрёт,
И станет судно что огромный ледник.
 
 
Иль хорошо: придя счастливо в порт,
Погибнуть, сев на кресло-электричку,
Малец земной орудует отмычкой,
Матрос морской ножом огромным горд.
Твёрд сердцем чёрт, хоть на ногу нетвёрд.
 
 
О жидкий мир и мир густой и твёрдый,
Кто есть надёжный, грешный кто из вас?
Как ледяные горы, ходят лорды,
Блестя, и тонут, как матрос, слова,
 
 
Что прыгают на сю неверну почву,
Как письма на испорченную почту.
А в море оны всё ж идут на дно.
Уж в этом преимущество одно.
 

49.

 
Честный голос твердит мне: пора
Прекратить заниматься стихами.
Ан в руке черенок топора,
Лезвие же разбилось о камень.
 
 
Со сторон деревянная ель,
Во внутри же кремень невозможный.
Вот почто не срубила метель
Этот лес, нагибавшийся ложно.
 
 
Днесь над каменным бором судьбы
Развернулся сияющий ветер.
Разлегся, утомясь от ходьбы,
Царь-зима, самый сильный на свете.
 
 
Синеветер сияет в ночи,
Бело море молчит – помолчим.
Мрамор, сахарный древесин,
Лишь качается, как весы.
 
 
Лёгкий снег сел на кровлю безмолвно,
Грудью лёг, раздавил, нет трубы.
Всё покрыли стоячие волны,
Вод сухих нехорошая пыль.
 
 
Сорок дней снеговые дожди
Низвергались, сияя, над нами.
Но не плавает со слонами
Дом подснежный, спасенья не жди.
 
 
Днесь покрыты и горы и тропы
Непрестанным блестящим потоком.
 
 
Спят сыпучие воды зимы,
Раздаются под телом безмолвно.
В снежном море утопленник мир
Неподвижно плывёт и условно.
 

1926 [1925]

50. Зелёный ужас

 
На город пал зелёный листьев снег,
И летняя метель ползёт, как палец.
Смотри: мы гибель видели во сне
Всего вчера, и вот уж днесь пропали.
 
 
На снег асфальта, твёрдый, как вода,
Садится день, невыразимо счастлив.
И тихо волосы встают и борода
У нас с тобой и у других отчасти.
 
 
Днесь наступила тяжкая весна
На сердца ногу мне, до страшной боли.
А я лежал, водою полон сна,
Как астроном. Я истекаю. Болен.
 
 
Смотри, сияет кровообращенье
Меж облаков по жилам голубым.
И ан вхожу я с божеством в общенье,
Как врач, болезням сердца по любым.
 
 
Да, мир в жаре; учащен пульс мгновений,
Глянь, все часы болезненно спешат.
Мы сели только что в трамвай без направленья.
И вот уже конец, застава, ад.
 
 
Шипит отравной флоры наважденье.
Зелёна пена бьёт из горлышек стволов,
И алкоголик мир открыл с рожденья
Столь ртов, сколь змия у сего голов.
 
 
И каждый камень шевелится глухо
На мостовой, как головы толпы.
И каждый лист полураскрыт, как ухо,
Чтоб взять последний наш словесный пыл.
 
 
День каждый через нас ползёт, как строчка,
С таким трудом; а нет стихам конца.
И чёрная прочь убегает точка,
Как точка белая любимого лица.
 
 
Но всё ж пред бойней, где хрустальна кровь
Течёт от стрелки, со стрелы, меча,
Весенни дни, как мокрых семь коров,
Дымятся и приветливо мычат.
 

«Зелёный ужас». Вариант

51. Искусство пить кофе

Моисею Блюменкранцу

 
Знаменитая жизнь выпадает и тает
В несомненном забвенье своих и чужих.
Представление: шпагу за шпагой глотает
Человек, и смотрите, он всё-таки жив.
 
 
Вот поднялся и пьёт замечательный кофе,
Вот подпрыгнул и мёртвенький важно молчит,
Вот лежит под землёй, как весенний картофель,
Вот на масле любовном он мягко шипит.
 
 
Восторгаемся облаком глаз на открытке,
Где большой пароход бестолково дымит.
Уменьшаюсь и прыгаю в воду – я прыткий.
Подымаюсь по трапу. Капитан, вот и мы.
 
 
Мы обедаем в качку огромных столовых,
Мы танцуем, мы любим, мы тонем, как все.
Из открытки в кафе возвращаемся снова;
С нас стекает вода, нас ругает сосед.
 
 
Но опять приключенье: идите, иди.
Нам кивает сквозь дверь разодетая дама.
Мы встаём и уходим. Но снится другим:
Мы к трюмо подошли и шагнули чрез раму.
 
 
Мы идём по зелёным двойным коридорам,
Под прямыми углами, как в шахтах, как в тюрьмах.
А в стекле ходят круглые рыбы, как воры,
В синем льду мертвецы неподвижны – мне дурно.
 
 
Надо мною киваешь ты веером чёрным,
Разноцветным атласным своим плавником.
Подымаюсь на локте, прозрачно, просторно,
Вот разбитый корабль лёг на гравий ничком.
 
 
Я плыву; между пальцев моих перепонки.
Я скольжу – настоящий морской человек.
Я сквозь пушечный люк проплываю в потёмках.
Между палуб сигаю, искусный пловец.
 
 
Блещет злато, ну прямо твоя чешуя.
Ан скелет ещё держит проржавую саблю.
Но прощайте! Вон спрут! не смущаясь ни капли,
Юркнул я через люк, через кубрик – ça y est.
 
 
Но огромные сети струятся во мгле,
Я попал! Я пропал! Нас стесняют! Нас тащат!
Вот мы падаем в лодку, мы вновь на земле,
Оглушённые воздухом, замертво пляшем.
 
 
И дивятся кругом на чудесный улов
В малом озере дум. Но начто чудеса нам?
Глянь: на мрамор запачканных малых столов
Опускается к нам тёплый кофе с круасаном.
 
 
И куда же нас, чёрт, из кафе понесло?
Жарко в нём, как в аду, как на небе светло.
 

52. Посвящение

 
Как девушка на розовом мосту,
Как розовая Ева на посту.
 
 
Мы с жадностью живём и умираем;
Мы курим трубки и в трубу дудим.
Невесть какую ересь повторяем,
Я так живу. Смотри, я невредим!
 
 
Я цел с отрубленною головою,
И ампутированная тяжела рука.
Перстом железным, вилкою кривою
Мотаю макароны облака.
 
 
Стеклянными глазами, как у мавра,
Смотрю, не щурясь, солнца на кружок.
И в кипяток любви – гляди дружок!
Автоматическую ногу ставлю храбро.
 
 
Так процветает механический народ,
Так улетает к небесам урод.
 
 
Как розовая Ева на посту,
Как девушка на розовом мосту.
 

июнь 1925

^париж

53. Жюлю Лафоргу

 
С моноклем, с бахромою на штанах,
С пороком сердца и с порочным сердцем,
Иду, ехидно радуясь: луна
Оставлена Лафоргом мне в наследство.
 
 
Послушай, нотра дама де ла луна!
Любительница кошек и поэтов,
Послушай, толстая и белая фортуна,
Что сыплет серебро фальшивое без счета.
 
 
Вниманье! тыквенная голова,
Ко мне! ко мне! пузатая невеста.
Бегут, как кошки по трубе, слова;
Они, как кошки, не находят места.
 
 
И я ползу по жёлобу, мяуча.
Спят крыши, как чешуйчатые карпы,
И важно ходит, завернувшись в тучу,
Хвостатый чёрт, как циркуль вдоль по карте.
 
 
Лунатики уверенно гуляют.
Сидят степенны домовые в баках.
Крылатые собаки тихо лают.
Мы мягко улетаем на собаках.
 
 
Блестит внизу молочная земля,
И ясно виден искромётный поезд.
Разводом рек украшены поля,
А вот и море, в нём воды по пояс.
 
 
Но вот собаки забирают высоту,
Хвост задирая, как аэропланы.
И мы летим на спутницу, на ту,
Что нашей жизни размывает планы.
 
 
Белеет снежный неподвижный нос,
И глазы под зубчатыми тенями.
Нас радость потрясает, как понос:
Снижаемся с потухшими огнями.
 
 
На ярком солнце ко чему огни.
И ан летят и ан ползут и шепчут
Стрекозы-люди, бабочки они,
Легки, как слёзы, и цветка не крепче.
 
 
И шасть жужжать и шасть хрустеть, пищать,
Целуются, кусаются; ну ад!
И с ними вместе, не давая тени,
Зубастые к нам тянутся растенья.
 
 
Как жабы, скачут толстые грибы.
Трясясь, встают моркови на дыбы.
Свистит трава, как розовые змеи,
А кошки: описать их не сумею.
 
 
Мы пойманы, мы плачем, мы молчим.
Но вдруг с ужасной скоростью темнеет.
Вот дождь и хлад, а вот и снега дым.
А вот и воздух уж летать не смеет.
 
 
Пропала надоедливая рать
А мы, мы вытянулись умирать.
 
 
Привстали души, синий морг под нами.
Стоят собаки в ряд со стременами.
 
 
И вот летим мы сонные домой.
К тебе, читатель непонятный мой.
И слышим, как на утренней земле
Мильон будильников трещат во мгле.
 

«Жюлю Лафоргу». Вёрстка с правкой Н.Д. Татищева

54.

 
Как плавает в реке прозрачный дом
Но мы не беспокоимся об том
 
 
И белый белый не бросаем круг
Хоть он кричит как недовольный друг
 
 
Как негер на летательной машине
Как пушка на блистательной вершине
 
 
Доволен я и несомненно волен
Любить и жить и даже умирать
Не так [как] человек который болен
Иль тот кто со другими вместе рать
 
 
Преважно молчалив самоубивец
Напыщен синий будто бюрократ
Сидит в крови как во пруду ленивец
В воде ныряет дольше нас в сто крат
 
 
Преважно выезжает под веночком
В прохладном морге возлежит подлец
Не отвечая сыновьям и дочкам
Форсит как сиг на праздничном столе
 
 
Мол вы подшейте к делу ливольверт
И белый недорезанный конверт
 
 
А я не беспокоюсь я об том
Я плаваю в реке прозрачный дом
 
 
Я негер я лечу на ероплане
Со мною пушка говорит в тумане
 
 
Как лучший друг слегка ворчливый вдруг
Как белый белый симпатичный круг.
 

55.

Борисовой

 
Как розовеет мостовой гранит
От тихого и мокрого дождя
Мне явствует пылание ланит
При объясненье или обождя
 
 
Ползёт неотвратимая щекотка
От переносицы до глаза далеко ль
Слеза клокочет и кудахчет в глотке
И прочь течёт как синий алкоголь
 
 
Так мы бушуем в дорогом стакане
Так тонем мы и так идём на дно
Потом вы достаёте нас руками
Кладёте на ладонь нам всё равно
 
 
Вы дуете огромными устами
А вот вам надоело вы устали
 
 
Мы падаем на каменный паркет
Метла играет с нами во крокет
 
 
Как объяснение несёт несёт несёт
Как огорчение трясёт трясёт трясёт
 
 
Мы вылетаем в мусорную кучу
Но мы не умираем мы живучи
 
 
Вновь поутру я сору сор реку
Вот солнышко любви кукареку
 
 
Птенец захлопаем куриными крылами
Которыми мы сродны со орлами
 
 
Как мостовой пылающий гранит
С зелёным яблоком твоих ланит.
 

56.

 
Роальд Амундсен улетает на полюс
Вот скользит в облаках металлический крест
а кузнечики ходят по снежному полю
металлический звон расточая окрест
С ним собачки летят на бензиновых крыльях
Санки крепкие, как и советы друзей
 

1925

57.

 
По железному носу очков
Ударяет кулак беспокойства
Я быть может проспал этот час
Этот час неизвестно какой
 

58.

 
Прекратите лекцию о лектор
Пусть остынут от науки лбы
Брат петух бишь петел иль олектор
Возгласи возврат любви судьбы
 
 
Я сидел со смертию на кресле
Было тесно и стеснялись мы
Чёрные и розовые чресла
Совмещались под покровом тьмы
 
 
Иль в автомобиле у штурвала
Где твой глаз как компас помогал
Улица катилась вал за валом
Лёгкий ветер фыркал и лягал
 
 
Пели пароходы у заставы
Дружным хором потрясая порт
Но шофёр не прыгните с поста Вы
Автомобилист духовный горд и твёрд
 
 
Заведёт прекрасную сирену
Заушит русалку на воде
И как бык на жёлтую арену
Вылетит наперекор судьбе
 

59.

 
Будь всему топорная опора
И живи с весёлостью тапёра
В зубы бей рояль так его так
Пребывай в спокойствии своём
Пребывай в страдании чужом
Пребывай в величии всеобщем
Будь ужом баржой моржом ужо.
 

60.

 
Дымилось небо как лесной пожар.
Откуда тучи брались, неизвестно.
И день блестел на лезвии ножа
Беспечно, безвозвратно и прелестно.
 
 
Я [звал тебя, весна] слегка мычала,
Быть может, ночь[27]27
  «Ночь» вставлено вместо зачёркн. «день», рядом вписаны варианты: час, день.


[Закрыть] или уже года.
Но ты мечтала, пела, отвечала
И отбояривалась, как всегда.
 
 
Летали дни, менялись и свистели,
Как бритва на промасленном ремне.
И[28]28
  Вариант: Вот.


[Закрыть] дождики, как лёгкие метели,
Кружились надо мною и во мне.
 
 
Пропала ты! ты растворилась, Белла,
В воздушной кутерьме святых ночей.
Мечта: Почто под[29]29
  Вариант: пр[е]д.


[Закрыть] жизнею робела?
Ужасной лампой в тысячу свечей.
 
 
Раздваивается на углу прохожий,
Растраивается на другом углу.
В ушко мне входит ветер, как в иглу.
Он воздухом сшивает наши кожи…
 
 
Я с улицы приоткрываю дверь
И снова вижу улицу за дверью.
Была ли жизнь? была; их было две:
Два друга, два мошенника, две пери.
 
 
Так клоун клоуна пустою палкой бьёт,
Довольные своим ангажементом,
И гоночный автомобиль прядёт
От сладкой боли под рукой спортсменки.
 
 
Но клоуны дерутся, не сердясь,
И в гонщиц влюблены автомобили.
А мы в своё отчаянье рядясь,
Не франтами ль всегда пред вами были,
Раздваивались и в глазах рябили,
Как ларвы в неврастении плодясь.
 

1926 [1925]