Текст книги "Тайфун приходит с востока"

В кармане Мажора запиликал мобильник. Бормоча ругательства, Мажор вытащил аппарат.

– Слушай, Мажор, – прозвучал голос Гуся. – Сколько сейчас с тобой людей?

– Трое.

– Что «Бушлат» делает?

– Звонил по междугороднему с телеграфа. Вот… только что вышел… идет к остановке, видно, собирается ехать в городок.

– Пусть его пацаны сами до места доведут, а ты быстро давай сюда.

– Гусь, тут одна проблема возникла! Я вчерашнего гада наколол, который у меня ствол вытащил.

– Наколол – молодец. Потом с ним разберемся, давай сюда, как можно быстрей. Сейчас у нас другие проблемы.

– Но я…

– Ты что, не понял? – В голосе Гуся проступили нетерпеливые нотки. Ссориться с ближайшим помощником Бычка Мажор вовсе не собирался, поэтому поспешно подтвердил:

– Понял, понял, сейчас буду!

«Хонда» с Игнатьевым тем временем выехала со стоянки и свернула в переулок. Мажор проводил ее сверкающим ненавистью взглядом.

– Дальше пасите «Бушлата» сами, – сказал он. – Меня Гусь срочно вызывает.

Он вылез из машины и свистнул проезжавшему мимо частнику. Возбуждение и ярость не покидали его. Мажор выругался в голос.

– Ты чего? – спросил водитель.

– Ничего, – злобно ответил Мажор. – Рули давай!

Продолжать расспросы водитель не рискнул. Опасливо поглядывая на пассажира, сосредоточился на управлении, а когда доехали до места и Мажор выбрался, чересчур сильно хлопнув дверцей, поторопился тут же отчалить от тротуара. Лишь через несколько минут он сообразил, что пассажир с ним так и не расплатился.

В кабинете Гусятникова уже переминались Кузьма и еще двое парней из его бригады.

– А, вот и Мажор наконец появился, – насмешливо встретил его Гусь. – Ничего по дороге не потерял? Никто тебя, сироту, больше не обидел?

Мажор не ответил. Только стиснул зубы и опустил глаза, поклявшись в душе, что ограбивший его залетный амбал сполна ответит и за это унижение.

– Не переживай, Мажор, отыщем мы этого фраера, – успокаивающе сказал Гусь. – Обиды забывать нельзя. Но сейчас у нас есть вопрос посерьезнее. Бабу Малецкого нужно найти очень быстро.

Он подозвал всех к разложенной на столе карте.

– Она могла податься только в эту сторону, – постучал по бумаге твердым ногтем. – Дорога здесь одна, населенных пунктов немного. Далеко уехать не могла – куда ей с ребенком! Значит, легла где-то на дно. Может, у знакомых, может, у дальних родственников. Колеса у нее приметные, кто-то обязательно должен заметить. Помощью ментов не пренебрегайте, участковые много о чем могут рассказать. Если нужно будет проплатить – бабки не жалейте. Но и разбрасываться особо тоже не стоит. Наколете что-то – немедленно сообщайте. Все, вперед! Жду результатов в ближайшие сутки-двое…

– Хорошо ему указания давать, – проговорил, спускаясь по ступеням, один из «торпед» – невероятно тощий и длиннорукий, получивший за свою стать и особую вихлястую походку кличку Шарнир. – «Колеса приметные»! Таких тачек сейчас сотни кругом шныряет.

– Не бубни, Шарнир, – одернул его Кузьма. – Лучше думай, как быстрее дело сделать.

– А чего думать-то? – огрызнулся тот. – Ехать надо и шерстить все, что движется.

– Вот и поехали…

* * *

– Ну как? – встретил Кравченко Игнатьева на пороге квартиры.

– Все удачно. Ты оказался прав, за твоим морячком «хвост» как привязанный таскается. Но «хвост» очень глупый, обстановку вокруг совершенно не сечет, так что никаких проблем не возникло. Можешь звонить.

– У меня тоже для тебя есть новости, – сказал Кравченко. – Уж не знаю: хорошие или не очень. В стационаре анинской горбольницы есть пациент по фамилии Бухман. Женщина. Доставлена с сильным отравлением в тот самый день, когда пропала Жанна. Но никакого ребенка с ней не было.

– Откуда доставлена? Кем?

– Подробности по телефону мне сообщать не стали. Придется тебе туда скатать. Это не очень далеко.

– Да я помню, – отмахнулся Игнатьев.

– Извини, я с тобой поехать не могу, у меня тут густая каша заваривается.

– Этого и не нужно. Меньше людей – меньше шума.

– Но если что – звони, подскажу, к кому обратиться на месте.

– Сначала нужно их найти, – вздохнул Игнатьев. – Тогда я прямо сейчас и поеду.

Кравченко вышел в прихожую и тут же вернулся.

– Возьми запасной ключ на всякий случай. Меня дома может не оказаться…

Бензина в баке «хонды» осталось совсем немного. На автозаправке недалеко от дома Кравченко очередь оказалась неожиданно длинной. Игнатьев уже собрался развернуться и отправиться на другую, но в этот момент сзади подъехал обширный «джип», загородив путь. Пришлось терпеливо ждать около получаса.

Ветер понемногу усиливался, его порывы все отчетливей били в борт машины, передаваясь на руль. Тучи сгущались и прижимались плотнее к земле, словно готовясь по общему сигналу выплеснуть накопленную влагу, но пока еще дождя не пролилось ни капли. Игнатьев, как и большинство населения Морского и окрестностей, еще не знал, что сформировавшийся в Тихом океане и набравший гигантскую мощь циклон внезапно резко изменил направление движения и сейчас с огромной скоростью приближался к материку. Ураган уже был занесен в реестры метеорологических служб мира под именем Клара, радиостанции побережья поспешно передавали находящимся в море судам штормовые предупреждения, радио и телевидение Морского последние полчаса каждые десять минут взволнованно сообщали жителям о приближении бури. Предупреждений Игнатьев не слышал потому, что не любил посторонних звуков во время езды и не включал приемник. Да если бы и услышал, эта самая Клара его планы изменить не могла.

Машин на дороге было немного. Игнатьев шел со скоростью сто десять километров в час, сдерживая себя, чтобы не разогнаться быстрее: общения с гаишниками следовало избегать. Пригород скоро остался позади, шоссе углубилось в покрытые темно-зеленой хвоей сопки, подъем сменялся спуском, а спуск очередным подъемом, повороты сделались круче, и Игнатьеву пришлось сбросить скорость. Спустя час с вершины одной из асфальтовых горок он увидел городок. Это было не Анино, а всего лишь середина маршрута, намеченная Игнатьевым для короткой остановки.

Он свернул с магистрали и скоро въехал на центральную и единственную площадь, остановившись у небольшой дорожной забегаловки, в которой всегда отдыхали здешние водители. Игнатьев загнал «хонду» между двумя огромными лесовозами. Начинался дождь. Пока еще в виде мелкой водяной пыли он всего лишь глянцевал металлические поверхности машин, не успевая намочить асфальт. Отворачиваясь от порывов отсыревшего ветра, Игнатьев миновал открытое пространство и вошел в кафе. Здесь оказалось немноголюдно и довольно чисто, на стойке бара сверкал никелем кофейный аппарат. Барменша – невзрачная женщина средних лет в белой наколке – коротко глянула на посетителя.

– Чашку кофе, пожалуйста, – попросил Игнатьев.

– Пятьдесят, – отозвалась барменша.

– Ого! – удивился Игнатьев. – Цены, смотрю, у вас тут столичные.

– Какие есть, – равнодушно ответила она и отвернулась. Случайный посетитель ее не интересовал.

Игнатьев сел за столик у окна и отхлебнул из чашки. Кофе, против его ожиданий, оказался неплохим. Сквозь запыленное, не отмытое пока дождем стекло он смотрел на неспешную жизнь городка, которую по внешнему виду почти не затронули пятнадцать лет перемен, за исключением разве что цены чашечки кофе. Разумеется, это было не так, в чем Игнатьев немедленно убедился. Из узенького проулка, сверкая хромированным бампером, на площадь вкатил огромный внедорожник – обязательный атрибут обладателя нынешней власти, к какой бы ее ветви – официальной или криминальной – его владелец ни принадлежал. Игнатьев наблюдал, как машина приближается к стоянке возле кафе, лениво гадая: бандит ли ее хозяин или просто чиновный вор.

Внедорожник остановился. Дверцы открылись, выпуская троих парней, внешний вид которых безошибочно сообщал, что это скорее бандиты, чем чиновники. Игнатьев вгляделся внимательней. Одного из них он уже видел, и не далее, как вчера. Тот самый мокрогубый, которого Игнатьев разоружил во время стычки в кафе. Компания явно направлялась сюда, и Игнатьев обеспокоился. Устраивать потасовку ему совсем не хотелось, тем более что с учетом сильнейшей обиды на него мокрогубого потасовка теперь уже вполне могла получиться со стрельбой. Он осмотрелся и быстро направился к двери в служебное помещение.

– Вы куда? Туда нельзя! – строго крикнула барменша, но осеклась, лишь взглянув на жесткое лицо клиента.

– Я на минутку, – не терпящим возражения тоном сказал он. – Там выход на улицу есть? А то стрельбы здесь устраивать не хочется. Вам нужна здесь стрельба?

Лицо барменши мгновенно побелело. Она собиралась что-то сказать, но сумела лишь энергично помотать головой. Игнатьев покинул зал в тот самый момент, когда туда входил Мажор с товарищами. Миновав короткий коридор, Игнатьев отыскал дверь запасного выхода и очутился на улице. Его спрятавшуюся между лесовозами «хонду» из окон кафе разглядеть было нельзя, поэтому Игнатьев уже не торопился. Однако выезд в сторону шоссе, напротив, был как на ладони. К тому же Игнатьев не знал, что смертельно обиженный на него Мажор уже видел и накрепко запомнил машину обидчика. Как назло, пока Шарнир и Кузьма базарили с барменшей, заказывая себе жратву, Мажор торчал у окна, бездумно таращась на площадку и, конечно же, увидел и узнал выезжавшую «хонду».

– А! – заорал он, напугав и без того насмерть перепуганную барменшу. – Вот он, сука! Братва, давай за ним быстро! Замочить гада!..

Они выскочили из кафе и бросились к своей машине. Поглядывавший в зеркальце заднего вида Игнатьев увидел эту суету и немедленно прибавил ходу. Впрочем, не изучив еще до конца скоростных качеств «хонды», он не собирался играть с врагами в догонялки и решил просто спрятаться. Не доезжая до развилки нескольких десятков метров, Игнатьев свернул на грунтовку, а потом, почти сразу, заехал в густой кустарник, надеясь, что кусты и все более усиливающийся дождь укроют его от преследователей. Но к неприятностям на всякий случай приготовился. Выхватил оба трофейных пистолета, выскочил из машины и занял позицию метрах в десяти, укрывшись в кустарнике. Если дело дойдет до серьезного, Игнатьев решил с преследователями не церемониться. Вряд ли они успели и сочли нужным сообщить кому-то об их случайной встрече. Игнатьев твердо решил их всех валить.

Преследователи действительно замешкались. В горячке Шарнир даванул на газ, забыв снять машину с ручника. Мощный движок все же сдернул внедорожник с места, но едва Шарнир ослабил давление ноги на педаль газа, тут же заглох. Несколько десятков драгоценных секунд было потеряно, и «хонда» успела скрыться из зоны прямой видимости. Бандиты были уверены, что обидчик Мажора помчался по трассе, поэтому проскочили съезд на грунтовку, не обратив на него никакого внимания. Игнатьеву благоприятствовало и то обстоятельство, что в обе стороны трасса довольно скоро делала поворот, – если бы «хонда» действительно помчалась по ней, то вновь успела бы убраться за пределы обзора, и выбирать направление погони приходилось наобум. Вначале бандиты рванули в направлении от Морского, что Игнатьева вполне устроило. Он просто стал ждать. Промчавшись несколько километров и убедившись на первом же относительно прямом отрезке пути, что «хонды» впереди нет, они обязательно повернут обратно и с той же скоростью понесутся в сторону Морского. Еще больше его бы устроило, если бы водитель внедорожника, увлекшись скоростной погоней, завалился вместе с пассажирами в кювет, однако Игнатьев понимал, что слишком многого от фортуны требовать нельзя.

Но в главном фортуна не подвела. Минут через десять он услышал рев стремительно возвращающейся машины, проскочившей мимо него подобно снаряду, выпущенному из орудия главного калибра. Теперь можно было без помех отправляться туда, куда Игнатьева и собирался. Он вывел машину на дорогу и до отказа утопил в пол педаль акселератора.

* * *

Этот рейс не понравился Петрухину с самого начала, когда оказалось, что вместо положенных пятнадцати человек экипажа в море отправляются всего одиннадцать. На малом рыболовном траулере-морозильщике «Соболь» Петрухин ходил третий год. До сей поры работа его вполне устраивала. За сезон траулер успевал четыре-пять раз, а то и больше наполнить рыбой трюмы и разгрузиться в ближайшем японском или южнокорейском порту. Иногда рыба даже замерзнуть не успевала, разгружали в два счета рыбонасосом, заправлялись топливом и вновь уходили ловить. При зарплате восемьсот долларов в месяц плюс надбавка за совмещение профессий да премиальные за успешный лов к окончанию путины у Петрухина выходило тысяч пять-шесть чистыми. Этого было достаточно, чтобы кормить семью зимой, когда его официальная зарплата снижалась всего до двухсот.

На некоторых других судах можно было заработать и побольше, охотясь за запрещенным к вылову без специального разрешения гребешком или крабом, однако, соответственно, вырастал и риск остаться вовсе ни с чем. Капитан «Соболя» Арнаутов приключений на свою голову не искал, тралил, что положено, в отведенных для этого водах, и если химичил немного с уловом сверх квоты, то лишь тогда, когда был стопроцентно уверен, что никто его на этом не поймает.

Вкалывать за свои деньги Петрухину приходилось изо всех сил. Как, впрочем, и всем остальным членам небольшой команды. Отсутствие четверых членов экипажа означало, что работать на траловых вахтах каждому из оставшихся придется вполовину больше. Осознав это, Петрухин подкатил с вопросом к боцману: мол, как насчет материальной компенсации?

– Не боись, – хмуро буркнул боцман, – будет тебе компенсация. Скоро капитан все расскажет.

Из порта вышли в восемь вечера. На воде темнеет быстро, едва зашло солнце, корабль объяла чернильная темнота. Через пару часов, когда огни причалов Морского исчезли за линией горизонта, Арнаутов и в самом деле собрал в кают-компании команду для краткого объявления. Он объявил, что тралить в этом рейсе «Соболь» не будет. Судно зафрахтовано корейской компанией для доставки груза консервированных морепродуктов из Дасана. Рейс ответственный, но и плата будет соответствующей. На время рейса оклад каждого удваивается, к тому же будут начислены премиальные. Команда негромко сказала «ура», и Петрухин на какое-то время успокоился.

И на следующее утро этот рейс был больше похож на морскую прогулку. «Соболь» бодро рассекал спокойное море на крейсерской скорости восемь узлов. Петрухин отстоял вахту, сыграл несколько партий в домино в кают-компании, а потом пошел в каюту и завалился на койку с детективом, который всякий раз брал с собой, но так и не одолел даже наполовину – не до того было. Да и сейчас, наверное, по привычке, уже на второй странице строчки поплыли перед глазами; задремывая, Петрухин уронил книжку на грудь.

Он услышал, как отворилась дверь, и вынырнул из полузабытья. Пришел сосед по каюте моторист Шонин. Петрухин взглянул на часы, удивившись, что незаметно продремал почти два часа.

– Прогноз дают хреновый, – сообщил Шонин. – Циклон идет с северо-востока. Если не успеем уйти подальше, может накрыть.

Петрухин ощутил, что переборки дрожат заметно сильнее обычного, передавая напряжение набравшей максимальные обороты судовой машины.

– Из-за этого и жмем на полной? – спросил он.

– Ну! – собираясь заступить на вахту, Шонин доставал из своего шкафчика комбинезон.

«Палубная команда – на бак!» – прозвучал из репродуктора голос капитана.

Петрухин легко взбежал вверх по трапу, едва не столкнувшись с боцманом. Все свободные от вахты моряки собрались здесь. Ветер заметно усилился, и хотя волнение пока не превышало двух баллов, на гребнях волн уже белели пенные барашки.

– Возможно, нас немного покачает, – сказал боцман. – Всем крепить оборудование, проверить люки!

Работы было немного, она свелась лишь к проверке замков и креплений – капитан Арнаутов держал судно в образцовом порядке – но когда она подошла к концу, качка стала заметней. Небо затянула однородная серая мгла, сузив окружающее пространство. Первая крепкая волна ударила в левую скулу траулера и рассыпалась брызгами, вымочив штормовку Петрухина.

– Всем вниз! – крикнул боцман. – Помощнику моториста – в машинное!

Помощником моториста как раз был Петрухин, неплохо разбиравшийся во всяческом железе. Он прошел в жаркое машинное отделение и скинул штормовку, пристроив ее сушиться у теплого бока дизеля. Шонин сидел на привинченной к полу железной табуретке, приглядывая за показаниями приборов. Комбинезон его, отстиранный после последнего рейса, был пока что совершенно чист.

– Ну как там? – крикнул он, перекрывая шум двигателя.

– Пока нормально, – махнул рукой Петрухин. – Три-четыре балла, не больше.

– Может, успеем, – высказал надежду Шонин. – Нам миль двадцать осталось.

Они ощутили, как судно слегка завалилось набок и выпрямилось. Качка с килевой сменилась на бортовую. По-видимому, «Соболь» сменил курс. Желудок Петрухина отзывался на толчки короткими спазмами. Всякий раз, когда судно попадало в шторм, Петрухин испытывал приступы морской болезни. Он так и не сумел к ней привыкнуть, научившись лишь переносить, и всегда завидовал Шонину, не обращавшему на качку ни малейшего внимания.

Шонин заметил, как побледнел Петрухин, и оскалился.

– Травить здесь не будешь?

– Не дождешься, – буркнул Петрухин в ответ.

Раскачивало между тем все сильнее. Траулер то валился с боку на бок, то резко прыгал вперед, соскальзывая с волны. По полу с противным скрежетом елозил кем-то брошенный гаечный ключ. Петрухин поймал его и сунул в инструментальный ящик, испытав в этот момент краткое ощущение свободного падения и последовавший за тем сильный толчок, заставивший его крепко вцепиться в ограждающий машину поручень.

– Ого! – с тревогой сказал Шонин. – Это уже к шести баллам подбирается!

– Бывало и круче, – отозвался Петрухин, чтобы успокоить скорее не Шонина, а себя.

Он знал, что «Соболь» – крепкое, устойчивое судно, хорошо державшее волну. Если машина работает надежно, шестибалльный шторм ему не страшен. Помотает, потреплет, конечно, тем все и закончится. Если не подведет машина. Если… Это были не очень хорошие мысли. Петрухин гнал их прочь, но тут же ловил себя на том, что особенно внимательно прислушивается к звуку двигателя и следит за подрагивающими стрелками приборов. Впрочем, Шонин сейчас испытывал примерно те же ощущения. К смертельной опасности, которую всякий раз несла стихия, привыкнуть было нельзя. Но пока что им действительно везло. Накатывающийся на материк ураган задел их лишь самым краем. Прошел час или два, и наконец они почувствовали, как слабеет качка. Гул дизеля сделался тише. Войдя в защищенную мощными волноломами акваторию порта, «Соболь» сбавлял ход…

* * *

Когда Кравченко вновь появился на работе, то узнал, что его уже дважды спрашивал Лопахин. Полковник Лопахин занимал пост начальника Управления последние шесть лет, успешно пересидев по длительности срока службы на высоком посту сразу несколько своих предшественников. Это уже могло стать немалым поводом для гордости. Лопахин был бы еще больше доволен собой, если бы получил наконец генеральские погоны, однако с этим чего-то никак не выходило. Беда в том, что покровитель Лопахина из МВД, обеспечивший ему в свое время кресло главы Управления, был внезапно и необъяснимо отправлен на пенсию. Без громкого скандала, но и без возможности влиять на события в отринувшем его ведомстве.

Лопахин догадывался почему. Ничто не вечно, в том числе и самые сокровенные тайны. За свою нынешнюю должность шесть лет назад Лопахин передал восемьдесят тысяч «зелененьких» – восемь тоненьких пачек в вакуумной банковской упаковке. Он лично отвозил их в Москву своему покровителю. Лопахин не сомневался, что он не единственный протеже своего шефа. Наверняка доходам шефа завидовали и в конце концов нашелся тот человек, который сумел занять это хлебное место. Побеждает более приспособленный. Законы природы имеют силу везде, включая коридоры власти. А нового своего куратора Лопахин пока не знал и не имел повода с ним познакомиться.

О деньгах Лопахин не жалел: сейчас его кресло стоило намного больше, тот, кто когда-нибудь вознамерится занять его место, должен начинать копить необходимые средства уже сейчас.

Должность Лопахина вполне позволяла получить звание генерал-майора, да и свой срок в полковниках он давно уже переходил, но управление кадров министерства отчего-то не торопилось. Одно время обиженный Лопахин даже думал, не съездить ли в столицу с подарками, дабы ускорить решение вопроса. Останавливала осторожность. Прямых выходов на лиц, принимающих решения, у него теперь не было, а рисковать он не любил.

В отличие от многих прочих, полковник Лопахин воспринял превращение Гены Бычка из бандитов в мэры абсолютно спокойно. Он прожил долгую жизнь и многое повидал, в том числе и подонков-руководителей самого разного ранга с безупречной бумажной биографией, место которым при нормальном положении вещей в тюрьме было бы уготовано на долгие годы. Бочкарев стал начальником, потому что так выпала его карта жизни, и удивляться, а тем более возмущаться, тут нечему, считал Лопахин. Тем более, Гена Бычок несомненно обладал руководящими способностями, он умел добиться своего, исполнял обещания, а самое главное – правильно понимал жизнь. После каждого разговора с Бочкаревым Лопахину становилось как-то спокойней. Он все чаще думал о том, что новый мэр не оставит его без помощи в трудной ситуации. Конечно же, если Лопахин докажет, что достоин такой помощи.

Через два-три года полковнику Лопахину, если он все же не превратится в генерал-майора, выходил срок службы. Впереди маячила долгая скучная пенсия, но Лопахина такая перспектива отнюдь не привлекала. Ковыряться до кончины на садовом участке, подобно прочим пенсионерам, он не собирался и в своей будущей жизни тоже очень рассчитывал на Бочкарева. И эту будущую жизнь он тоже должен был заслужить.

– Кравченко! Почему тебя никогда не бывает на месте? – морщась, словно от зубной боли, спросил Лопахин, когда Кравченко вошел в его кабинет.

– Работаю, – выпучивая от усердия глаза, отрапортовал Кравченко. – В городе был.

– Ты кто, в конце концов? Начальник или простой опер? – допытывался Лопахин. – Твое место, дорогой мой, за столом, а не на улице.

– Понимаю, – с готовностью сказал Кравченко, и Лопахин внимательно на него посмотрел. Нет, ничего такого он не увидел. Обычная морда величиной в два кирпича, того же цвета, маленькие тупые глазки. Недалекий мент-волчара. Не в свои дела не лезет, в ненужной активности не замечен. За что и был назначен год назад на должность начальника отдела. И все же что-то в Кравченко Лопахину казалось подозрительным – он никак не мог понять, что именно. Может, все дело в его роже?

– На Сухонинском шоссе обнаружена машина с двумя трупами, – сказал Лопахин. – Ты об этом знаешь?

– Так точно, – подтвердил Кравченко. – Там не только трупы. Третий – водитель – вполне живой.

Лопахин был слегка удивлен. Сообщение о происшествии поступило на пульт дежурной части Управления в тот самый момент, когда Лопахин по заведенному распорядку лично находился там, знакомясь со сводкой происшествий. Насчет водителя в краткой информации ничего сказано не было, даже если бы Кравченко успел прочитать сводку, его осведомленность от того бы не возросла. Лопахин был убежден, что детали происшествия узнал первым от начальника отделения, на территории которого и нашли машину с убитыми.

– Откуда ты знаешь?

– Я же не только начальник, – скромно опустил глаза Кравченко. – Я же все еще немножко опер.

Нет, этот Кравченко вовсе не так прост, каким хочет казаться, снова подумал Лопахин. Может, это к лучшему? Раскрывать дела кому-то все равно нужно. Хоть изредка.

– Ну и что еще тебе известно?

– Пока это все, – пожал плечами Кравченко.

– Тогда бери свою команду и поезжай во второе отделение. Водитель машины там. Дело на контроле в мэрии, так что постарайся не волокитить.

– Почему? – спросил Кравченко.

– Что «почему»? – не понял Лопахин.

– Почему оно на контроле? Что в нем необычного? Просто очередная бандитская разборка.

– Слишком быстро мы ко всему привыкли, – жестко произнес Лопахин. – Трупы по обочинам валяются, а вам не кажется это необычным! Руководство города крайне озабочено ростом тяжких преступлений. А самое главное – слабой работой подразделений, на которые возложена обязанность их раскрытия. Это вам понятно?

Когда Лопахин произносил фразы, которые любил включать в итоговые доклады, то переходил в общении с подчиненными на «вы». Делал он это отчасти неосознанно, но также ради повышения уровня значимости сказанного.

– Так точно, – сказал Кравченко. – Разрешите идти?

– Идите. Надеюсь, что результаты у тебя скоро будут…

С утра ветер усилился, да и дождь набирал силу вопреки щадящему утреннему прогнозу. Возле отделения милиции дорога тоже оказалась разрытой коммунальщиками, машину пришлось оставить довольно далеко, и пока Кравченко добирался до дежурки, успел достаточно промокнуть. Вольный таксист Шмаров мало походил на потерпевшего. Глазки у него бегали, руки суетливо шевелились, как у взятого с поличным наперсточника. Кравченко аккуратно повесил на плечики промокшую под дождем куртку, сел напротив и уставился на Шмарова немигающим взглядом, словно удав на кролика.

– Ну, рассказывай! – приказал он.

– Что рассказывать, я все рассказал, – зачастил Шмаров. – Взялся подвести мужика в… Котино. Он сел сзади, потом вдруг приставил нож к шее, приказал тормозить. Я остановился, он меня вытащил – и в багажник. Что потом было – этого я уже не видел.

– А что слышал?

– Да и не слышал ничего. Из багажника не очень послушаешь. Был вроде какой-то базар, но я и слова не смог разобрать.

– Кого-нибудь из покойников знаешь?

– Да откуда же, боже мой! – воскликнул Шмаров.

– Никогда не встречал? – Кравченко положил перед ним оба паспорта убиенных бандитов. – Ваганников Георгий Валентинович… Дронов Юрий Игоревич. Между прочим, Ваганников с тобой в одном доме живет.

– Да-да, – с готовностью подтвердил Шмаров. – Этого я видел. Во дворе Гариком звали. Но я с ним не знаком. Так – привет-привет. И все.

– А второго знаешь?

– Не, – сказал Шмаров. – Ну, может, видел пару раз. Но я не уверен.

– Ладно, – Кравченко закрыл паспорта. – Теперь давай про твоего клиента. Где подобрал, как он выглядел, какие вещи были с собой и все прочее.

– Подобрал в центре, – тут же заговорил Шмаров, словно ожидал этого вопроса. – Из вещей у него только сумочка… ну, барсетка. Обычная такая, черная. А выглядел… я, правда, точно не помню… Здоровый такой. Загорелый. Волосы черные.

– Кавказец?

– Точно, кавказец, – обрадовался Шмаров. – И говорил с акцентом. Только я не разбираюсь в их языках.

– Понятно, – Кравченко встал. – Нужно будет фоторобот составить, наши сотрудники тебе помогут. Будем искать. Кстати, у тебя никакие личные вещи не пропали? Бумажник, кольцо?

– Нет, – мотнул головой Шмаров.

– Так зачем тогда он тебя на гоп-стоп поставил? – удивился Кравченко. – Машину не взял, бабки тоже.

– Да не знаю я! – истомленно воскликнул Шмаров. – Тут кругом всегда какие-то разборки, а простой народ всегда крайний.

– Ладно-ладно, извини дружище, – сказал Кравченко, изо всех сил вкладывая в голос интонацию сочувствия. – Я тебя понимаю. Хорошо, что ты сам легко отделался. В следующий раз осторожней клиентов подбирай. А этого бандюгу мы поймаем, не сомневайся.

Он раскрыл дверь и крикнул в коридор:

– Громов! Возьмите потерпевшего на составление фоторобота! Мы с ним закончили.

По фотороботу, который сейчас изобразит водила, Игнатьева не найдет даже ФБР вместе с ЦРУ и Моссадом, подумал Кравченко. Интересно, какая образина в результате получится. Шмаров не идиот, он прекрасно понимает, что как только поймают его недавнего пассажира, из потерпевшего он мгновенно превращается в соучастника ограбления. А убийца немедленно становится потерпевшим, осуществившим свое законное право на самооборону. Так что Шмаров будет молчать в тряпочку, даже если ему вдруг предъявят Игнатьева с ладонями, не отмытыми от крови его дружков и подельников, Шмаров изо всех сил станет утверждать, что данное лицо созерцает впервые и ничего общего с безжалостным убийцей у Игнатьева нет.

Эта мысль Кравченко очень понравилась, и, ухмыляясь от удовольствия, он пошел прочь, наказав Громову поскорее заканчивать и возвращаться в Управление. Шмаров его больше не интересовал. Кравченко не собирался трансформировать висяк в виде двух дохлых бандитов в законченное производством уголовное дело и был абсолютно уверен, что сделать такое не удастся никому. Вздрючку от Лопатина он как-нибудь переживет. Не первая и не последняя.

* * *

Гусь имел на этот счет другое мнение. Безвременно усопшие Дронов и Ваганников – Дрон и Гарик – не были родственниками ни ему самому, ни Бочкареву. Но они являлись одним из элементов их общего бизнеса. Грабеж сотни-другой из нескольких тысяч приезжих в Морской покупателей автомашин местных жителей совершенно не трогал – они об этом просто не знали. Эти преступления практически не влияли и на криминальную статистику. Мало кто из ограбленных шел жаловаться в милицию, а если и совершал подобную глупость, то ее последствия быстро разъясняли опера, которым тоже не нужны были лишние хлопоты: грабителей если и поймают, то не скоро, для их опознания понадобится приехать в город еще раз; потом еще несколько раз на допросы и очные ставки, а потом на суд, который еще неизвестно чем закончится, поскольку у грабителей наверняка объявятся хорошие адвокаты. Деньги на дорогу и прожитье свидетелям по закону, конечно, положены, да кто же нынче живет по закону? К тому же лишних денег ни у органов внутренних дел, ни у судов сроду не было. Заплатить-то в конце концов заплатят – только когда? Так что восстановление справедливости потребует от потерпевшего немалых расходов, вполне сравнимых с уже понесенными потерями.

Опера вовсе не преувеличивали открывающуюся перед жертвой ограбления перспективу, поэтому ни Гусь, ни кто другой из бригадиров специально денег им за это не приплачивал. Именно такие испытания предстояло испытать потерпевшему согласно действующему законодательству, если он исполнялся решимости содействовать наказанию обидчика. Поэтому, оценив ситуацию здраво, ограбленные плевали на пол, забирали назад заявления и отправлялись восвояси, а опера, не слишком обижаясь, растирали плевки ботинками и садились ждать следующих заявителей.

Бизнес этот приносил ежегодно немалые деньги, половина из которых перетекала в карман Бочкарева и Гусятникова, и бизнес нужно было периодически защищать. Происшедшее очень походило на попытку передела сфер влияния: приезжий терминатор ликвидировал двух бойцов, причем сделал это легко и просто, будто готовился заранее. Водилу он не тронул, зато пытался допросить о структуре организации. Приезжий не знал, что водила просто пешка, он не в курсе, но это неважно.