Текст книги "Мозг армии. Том 1"

Мы не будем сейчас останавливаться на характеристике самого начальника штаба Мольтке (младшего), ибо сделаем это ниже. Однако, позволим себе отвлечь еще внимание читателя и познакомить его кратко с тем интимным кругом, который был около Мольтке.

Давать полные характеристики всех персонажей этого круга, по понятным причинам, мы здесь также не можем, да они и без нас довольно полно набросаны в литературе и, наверное, известны всем. Одним из таких ближайших сотрудников Мольтке был Людендорф – фигура, настолько знакомая всем, что подробно представлять ее, конечно, не требуется.

Общей чертой, свойственной всем сотрудникам Мольтке, было однобокое их: политическое развитие, которое не имело под собой какой-либо подготовительной работы в этой области, а вырабатывалось вращением их в определенном классовом кругу германского юнкерства.

В своем труде «Ведение войны и политики» Людендорф указывает, что, готовясь к борьбе на военном поле, армия и флот, в частности их командный состав, оказались на высоте положения, и ни в косм случае нельзя признать их воспитание ложным, в чем он убеждался во время своей службы. Бросаются порицания, что в остальных областях, а именно – в политике, в прессе и в экономике офицеры оказывались безграмотными. Однако, по мнению Людендорфа, политика и пресса есть дело гражданских чиновников, а не офицеров, и если получился провал в политике, то это вина первых, а отнюдь не доказательство ложного пути воспитания офицеров. Правда, в прежние времена командный состав более оказывался в курсе политической жизни страны, но это нужно объяснить общим подъемом общественной жизни. В экономических же вопросах командный состав разбирался хорошо.

Мы выше приводили слова того же Людендорфа, что он никакими партиями не интересовался, а затем, когда почувствовал влечение к этому, то оказался почему-то в правых кругах. Той же дорогой шли и остальные помощники Мольтке – Штейн, Вальдерзее, Николаи и т.д. Одним словом, «полубоги» племянника, выпущенные на политическую арену, с неменьшим рвением, чем таковые же у дяди (Мольтке-старшего), пустились в политическую борьбу, оказавшись под черным стягом. По злой иронии они имели еще меньший успех, чем их предки. Если последние доходили до канцлерских мест, то герои нашего времени оказались сметенными революцией, фактически распростившись не только с канцлерством, но и с военной своей карьерой. Правда, в таких натурах, как Люденфорф, еще не угасли лучи надежды вернуться на канцлерское место, но едва ли жизнь даст дорогу этому зубру мрачной реакции.

Что касается военных качеств как Людендорфа, так и Штейна, бывшего с началом войны генерал-квартирмейстером ставки, а затем в средине воины военным министром, то таковых за ними отрицать нельзя. Это не были гении, но образованные, с сильным характером, штабные работники, умевшие твердой рукой вести подготовку к войне, а затем и самую войну.

Как ни заманчива фигура Людендорфа, чтобы на ней остановиться подробнее, мы сделать этого не можем, и вынуждены проститься с ним, как с помощником Мольтке, чтобы встретиться снова с его суждениями, кат; самостоятельного работника в германском генеральном штабе.

С уходом из последнего до мировой войны Штейна и Людендорфа, они были заменены Вальдерзее н Таппеном. С этими лицами нам еще не раз придется встречаться на протяжении нашего труда, а потому мы немного остановимся на их облике.

Известный Гофман, бывший начальник штаба Восточного фронта, характеризует нам Вальдерзее, как высокообразованного, отличного офицера генерального штаба, но не обладавшего сильным характером и к тому же больного. Получив, с началом мировой войны, назначение начальником штаба 8 армии в восточной Пруссии, Вальдерзее быстро закончил свою карьеру, будучи сменен Людендорфом на этом посту после Гумбиненского боя.

Начальник оперативного отделения Таппен, пробывший в этой должности до осени 1916 года и только с приходом Людендорфа замещенный на ней Ветцелем, является личностью, хорошо освещенной современной германской литературой. Его ближайший сотрудник Бауэр в своем труде «Мировая война в поле и на родине» даст ему в общем довольно верную характеристику, подтверждающуюся и остальными современниками.

Бауэр представляет нам Таппена, как человека с необыкновенной силой воли, хорошими нервами и способностью на быстрые решения. Чрезвычайно прилежный, строгий к себе, Таппен мог бы быть отличным начальником, если бы только его знания, умственные способности и душевные качества были на должной высоте. Большей частью дружески относящийся к своим подчиненным, Таппен, однако, был невозможен с теми, кто ему чем-либо не угодил. Все новое, выходящее 314 круг усвоенной им службы генерального штаба – его святыни, он не признавал.

В военной технике он видел лишь вспомогательное средство и довольно второстепенное, каковой взгляд, правда, соответствовал понятиям большинства офицеров германского генерального штаба. Злобность Таппена вызывала нежелательную и порой несправедливую с его стороны критику. Он всюду вносил с собой холодность и действовал как тормоз.

Другие современники подтверждают суждения Бауэра я все в один голос заявляют, что Таппен не мог быть правой рукой такого начальника штаба, как Мольтке. Действительно, при мягком характере последнего Таппен был безусловно отрицательной величиной, не говоря уже о том, что идейного помощника в нем Мольтке найти но мог. Но другие качества, свойственные Таппену, а именно – сила его воли, хорошие нервы и необычайное прилежание, невидимому, заставили Фалькенгайна удержать Таппена на посту начальника оперативного отделения до своего же ухода осенью 1916 года. Фалькенгайн не нуждался ни в правых, ни в левых руках, но не отрицал и значение работы стоящих близ него сотрудников. В своем труде «Верховное командование» он говорит: «Ответственность за действия верховного командования падала исключительно на начальника генерального штаба. Он мог нести это исключительное бремя, конечно, лишь потому, что его в качестве сотрудников окружала группа выдающихся людей, которых надо считать тоже принадлежащими к верховному командованию». Как видно, этот начальник германского генерального штаба имел свои собственные суждения по каждому вопросу, возникавшем при управлении, и поэтому Таппен мог быть полезен и ему. Что же касается «поверенных» в своих замыслах операций, то таковыми Фалькенгайн избрал Фрейтаг фон Лорингофена – генерал – квартирмейстера, и военного министра г. Вильда фон Гогенборн.

Но при Мольтке Таппен, затем пресловутый Хенч, личность которого также известна и без нас, а также начальник общего отделения, ведавший назначениями по генеральному штабу, составляли «интимный» круг начальник» штаба. Говоря о наличии такового, Бауэр очень резко относится к начальнику общего отделения, который ранее был адъютантом и порученцем при Мольтке и, пользуясь его неограниченным доверием, был далеко нелицеприятен во всех назначениях, отличаясь в то же время довольно ничтожным знанием людей.

С горечью вспоминает Бауэр о существовании этого негласного, но всесильного военного совета при начальнике германского генерального штаба.

Мы не будем останавливаться на детальной характеристике германского генерального штаба, как она ни интересна сама по себе, а лишь отметим присущую всем генеральным штабам до мировой войны общность – это величие и замкнутость оперативного отделения. Если Шлиффен требовал от своих подчиненных «более быть, чем казаться», то оперативное отделение его наследника, а также, снова повторяем, и других штабов (австрийского, русского, французского), усвоило этот принцип с другого конца: «более казаться, чем быть». Оперативное отделение это было «святая святых» штаба, и его сотрудники являлись жрецами высшего ранга, недоступными для простых смертных. Замкнутые в себе, делающие вид людей, погруженных в особой важности работу, стремящиеся как можно меньше иметь общения с окружающими в штабе, не говоря уже о строе, сотрудники оперативного отделения обыкновенно даже обедали за отдельным столом и поближе к высоким персонам. Правда, такая напускная важность вызывала к себе критическое отношение от сотоварищей даже по штабу и, по личному воспоминанию автора сего труда, в штабе русского главнокомандующего северо-западным фронтом операторам была присвоена довольно нелестная кличка «сенаторов».

Чтобы покончить с германским генеральным штабом, мы должны снова вернуться к старому нашему знакомцу Людендорфу и выслушать его суждения о своих сотрудниках по штабу.

«При моей чудовищной перегруженности работой и моей тяжелой ответственности, – говорит бывший „сенатор“ времен Мольтке (младшего), – я мог терпеть вокруг себя только самостоятельных, прямых людей, от которых я требовал, чтобы они откровенно высказывали мне свои мнения, что они, иногда очень основательно, и делали. С глубокой верой в собственные силы, стойко и прочно стояли около меня мои сотрудники. Они были самоотверженными и в то же время самостоятельными помощниками, проникнутые высочайшим сознанием долга. Право решений, разумеется, принадлежало мне, тик как ответственность, которую я нес, не допускала колебаний. Война требовала быстрых действий. Но в моих решениях не было своеволия, и когда я уклонялся от предложений моих сотрудников, я никогда их не оскорблял. В этих случаях, а также, когда происходил обмен мнений, я старался, не впадая в неясность, признавать воззрения, не совпадавшие с моими. Я рад славе и хорошей репутации моих сотрудников. Всегда я придерживался взгляда и придерживаюсь его до сих пор, что война так грандиозна и дает такой широкий простор блестящему творчеству, что один человек не может выполнить всех предъявляемых ею требований. Первым моим сотрудником на Востоке был тогдашний подполковник, теперь генерал-майор Гофман, умный офицер, полный лучших стремлений».

Характеризуя в дальнейшем свой штаб по отдельным персонажам, Людендорф говорит: «В главной квартире я взял к себе подполковника Ветцеля для разработки операций… Это была прекрасная солдатская натура, с верным и сильным характером. Предприимчивый и бодрый, точный в работе, он был мне превосходным и милым помощником».

Давая в дальнейшем характеристики отдельным личностям, Людендорф отмечает у них, как положительные качества, огромную работоспособность, железное прилежание, дальновидность, талантливость, спокойную и ясную мысль, организаторские способности и т. д.

С приходом Людендорфа в германской ставке завелись и другие обычаи: «Особенно дружно протекало наше совместное столование в большом кругу, где генерал-фельдмаршал любил веселую и оживленную беседу. Я охотно принимал в ней участие, но говорили иногда и о служебных делах. Мы, разумеется, строго следили за тем, чтобы за общим столом не обсуждались оперативные мероприятия (очень хороший и полезный обычай; Б.Ш.). Прибывшие в штаб посетители часто приглашались вместо с нами к столу или только в рабочий кабинет».

«От приезжающих офицеров всех родов оружия и из всех дивизии фронта мы узнавали о том, что делается в армии, иногда лучше, чем через большие официальные сообщения».

«Я придавал величайшее значение тесной связи с фронтом и получал много сообщений, которые всегда умел использовать, почему эти военные посещения были мне особенно желательны и ценны».

Таким образом, как будто все обстояло благополучно в германской ставке, но мы должны доставить некоторое разочарование «фиктивному» начальнику генерального штаба. «Первый его сотрудник на Востоке» Гофман свидетельствует нам, что, помимо непосредственных своих помощников, даже в оперативных вопросах, Людендорф любил выслушивать мнения и неофициальных советчиков из оперативного отделения, с которыми его связывала прежняя дружба. Бывший же кронпринц в своих воспоминаниях пишет: «На мой взгляд Людендорф не всегда умел выбирать своих ближайших сотрудников и не уделял также должного внимании указаниям на их ошибки и недостатки. Слишком часто также он игнорировал сообщения, несогласные или опровергавшие их доклады. Виной тому было опять-таки его благородное понимание долга верности по отношению к своим помощникам, которые, по мере своих сил, но всегда, однако, стоявших на высоте положения, несомненно наилучшим образом стремились исполнять свои задания. Этим и объясняется, что он терпел на неотвечающих их способностям постам многих лиц дольше, чем это было бы желательно в интересах дела».

На этом мы опускаем занавес над германским генеральным штабом, бегло просмотрев его от Мольтке (старшего) до Людендорфа. Останавливались на нем все же подробно потому, что этот штаб давал тон остальным штабам европейских армий и служил для них образцом.

Казалось бы, можно было этим ограничиться и снова вернуться к старым нашим знакомым с берегов Дуная, но мы позволим себе еще заглянуть в один из штабов противной стороны. Мы уже во введении отказались от исследования русского генерального штаба, а поэтому и здесь, не поднимая занавес над его жизнью, обратимся к французскому генеральному штабу.

Французский генеральный штаб, повергнув в прах и небытие своею противника – германский генеральный штаб, ныне идет по его стопам, являясь законодателем мод для армий своих вассалов.

Выше было отмечено, что революция отмахнулась от генерального штаба, как касты, и лишь с реакцией, с восстановлением Бурбонов, в 1818 году маршал Наполеона Гувион Сен-Сир выдвигает снова идею – иметь в армии хорошо подготовленных специально штабных работников. Исключив при отборе последних протекционизм, Сен-Сир положил фундамент корпуса генерального штаба, комплектовавшегося из прикладной школы генерального штаба. Вместо протекционизма житейского на сцену был выдвинут протекционизм науки, знаний. Оторванность от армии, цеховый характер созданного вновь учреждения, отсутствие хорошей подготовки и работы в самом генеральном штабе не создали ему авторитета ни в войсках, ни у старших начальников. Поражения 1870 года нанесли окончательный удар престижу этого учреждения.

Уничтожив замкнутый характер генерального штаба, правительство III Республики, по образцу своих победителей, создавало при военном министерстве нечто вроде Большого германского генерального штаба с начальником штаба во главе.

Неустойчивость последнего в должности, боязнь вернуться к кастовому учреждению, наполеоновские принципы авторитетности старших войсковых начальников – ввели такую же неустойчивость во французском генеральном штабе – вернее в «службе генерального штаба», так как генеральный штаб, как особый корпус, восстановлен не был. «Служба генерального штаба» заполнилась офицерами, получившими высшее военное образование – «бревете».

Мы лишены возможности подробно останавливаться на французском генеральном штабе, как будем его для ясности называть. Наше знакомство с ним начнется с начала XX века.

Поставленный в положение технических работников, подобно своим предкам в эпоху Наполеона, французский генеральный штаб деятельно погрузился в изучение техники штабной службы, обгоняя в этом своих врагов – немцев. Приниженный в идейной и распорядительной части, этот генеральный штаб накапливал силы, чтобы вступить в борьбу за расширение своих прав.

Прежде всего необходимо было свергнуть своих богов в среде генерального штаба и дать дорогу молодым силам и веянием. Как известно, после поражений 1870 года французская военная мысль воспитывалась на оборонительных тенденциях для будущей войны с соседом на Рейне. Видя в обороне возможность остановить натиск немцев, верхи армии и генерального штаба вели в этом направлении как разработку плана войны, так и подготовку армии.

Но уже в начале XX столетия во французской военной мысли появились признаки критики принятых взглядов на характер будущей войны на Рейне, и молодые силы генерального штаба выступили с проповедью наступления.

Начатая дискуссия в литературе вскоре была перенесена и в жизнь генерального штаба. Сотрудник генерального штаба известный Грандмезон о6ъявил войну вице-президенту Военного совета генералу Мишелю, обвинив его в пристрастии к «обороне». «Младотурецкое» движение генерального штаба в Париже закончилось отставкой Мишеля и выдвижением на должность начальника штаба Жоффра с его партией «полубогов» с «патентами» высшего военного образования.

«Младотурки» одержали победу, и отныне генеральный штаб начал углублять свои права не только в армии, но распространял их и на жизнь страны.

Мы остановились на этой краткой истории французского генерального штаба для того, чтобы сделать дальнейшее изложение более понятным.

В своем увлекательном труде «Главная квартира» Жан де Ньеррфе дает нам блестящую характеристику французского генерального штаба и сложившихся в нем отношений.

Указав на то, что «бревете» (в нашем понятии – офицер генерального штаба; Л. Ш.), т.е. лица, имеющие «патент» высшего военного образования, отличались своей яркой обособленностью среди прочего командного состава армии, Жан де Пьеррфе отмечает, что почти все они являлись реакционерами с инстинктивным стремлением держаться подальше от прогресса и глубоким недоверием к передовым мнениям.

«Бревете» сохранял строгую преданность к нравам, крайнюю честность, слабость к сбережениям, традицию, отсутствие любопытства ко всему, что выходит из рамок его карьеры, полное невежество в области посторонних идей и, главным образом, умственную узость.

Французский офицер генерального штаба презирал все то, что не входило в его среду, будь то общество или даже та армия, плоть от плоти которой он являлся.

Таков был общий тип «мозга армии» по ту сторону Рейна. Обрисовав его, мы спешим вернуться к интересующему нас вопросу.

Прежде всего мы должны немного поближе познакомиться с самим Жoффром. Пьеррфе рисует его, как человека своенравного и несговорчивого) деспотично оберегавшего свой авторитет. В своем штабе он был самовластным господином, и весьма редки были люди, которые не трусили его.

Пунктуальный в распределении дня, Жоффр не выносил опозданий со стороны своих подчиненных. Поддавшийся первым впечатлениям, он их уже затем не менял. Предпочитая видеть около себя людей скромных, но не робких и застенчивых, Жоффр не выносил сотрудников, много говоривших, особенно в повышенном тоне и со смелостью, а равно докладчиков, которые пытались в чем-либо его убедить. В последнем случае болезненный авторитет сразу обрывал докладчика.

«Младотурки», выставляя кандидатуру Жоффра в начальники генерального штаба, немного не рассчитали, думая видеть в нем послушный манекен на почетном месте. Однако, и при таком шефе для них открывалось все же широкое поле для выявления качеств, указанных выше.

Пьеррфе говорит, что несмотря на то, что офицеры генерального штаба вообще занимали привилегированное место в армии, но и среди них еще выделялись «особо привилегированные», составлявшие третье отделение штаба (оперативное).

Считалось особенным шиком служить в этом отделении, имевшем в течение первых трех лет войны все признаки замкнутого монашеского кружка. Самоуверенные и упивающиеся собственным достоинством, охваченные одним и тем же чувством неприязни к чужим лицам и мнениям, с одинаковым мышлением, жрецы этого отделения неумолимо охраняли свой авторитет и авторитет своего главнокомандующего, стараясь изолировать его от посторонних влияний.

Суровые и даже жестокие в суждении о действиях старшего командного состава армии, «бревете» оперативного отделения своими заключениями и личными осмотрами частей немало способствовали той частой смене старшего командного состава армии, которой отмечены первые периоды войны. Пьеррфе указывает, что, несмотря на те лучшие чувства, которые обуревали офицеров 3 отделения при о6ъезде ими частей, они все же приносили и немало вреда, так как: 1) были слепыми поклонниками официальной доктрины, 2) мало оказывались знакомыми с действительностью и 3) обыкновенно посещали только штабы, но не войска.

Тот же Пьеррфе дает нам яркий образен отношения сотруднике оперативного отделения не только к армии, но даже к правительству Франции. Говоря о том, что с победой на Марие Жоффр оказался почти властелином всей страны, автор обрисовывает первую поездку состоявшего при президенте республики полковника Пенедон в ставку Жоффра, с целью установить контакт и получать ориентировки о происходящих на фронте событиях. Прибыв в ставку, Пенелон обратился в оперативное отделение. где у него были личные связи, но был холодно принят. Когда же Пенелон посвятил операторов в цель своего приезда и начал доказывать необходимость ориентировки главы правительства, то подвергся жестокой атаке жрецов, отвергавших всякую власть во Франции, кроме власти Жоффра и… пожалуй, самого оперативного отделения.

«Но, однако же, что вы хотите сделать с правительством?» – с горечью спросил Пенелон.

«С правительством… пусть оно убирается в колонии!», – последовал довольно определенный и твердый ответ монахов ставки Жоффра. Так начинался «парламентский контроль» во Франции!

Пьеррфс нам представляет и начальника оперативного отделения полковника Гамслена, вступившего в эту должность уже после Марны, видное участие в плане которой приписывают ему, как состоявшему в распоряжении Жоффра. Ныне, как известно, Гамелен командует войсками в Сирии против друзов.

Отличаясь моложавой внешностью, хотя ему было уже за 45 лет, щеголеватостью в одежде, хорошим здоровьем, Гамелен был прост в обращении и никогда не злоупотреблял тем доверием, которым он пользовался у Жоффра. Молчаливый, с мягким голосом, искусно владеющий своим языком, Гамелен умел горячо отстаивать свои мнения и убеждать выслушивающего их.

Одним из первых кончивший высшую военную школу, Гамелен имел за собою репутацию хорошего стратега и, если к этому учесть его манеру докладов у Жоффра, соответствовавшую характеру последнего, вполне становится объяснимым то большое влияние, которым пользовался Гамелен у главнокомандующего, любившего своего начальника оперативного отделения.

Гамелен входил одним из членов в интимный кружок Жоффра, собиравшийся, обыкновенно, за обеденным столом у своего мандарина.

В более мрачных красках Пьеррфе набрасывает образ начальника первого отделения, ведавшего личным составом армии, подполковника Бем.

Маленький, черный, с жестким лицом, с холодным взглядом быстро моргающих глаз в пенсне, с походкой вкрадчивой и неровной, Бель сеял ужас при своем проходе по штабным коридорам, являя собой прокурора, возвращающегося с казни преступника. Бель обладал громадной памятью, зная почти весь состав французской армии. С напускной веселостью в короткие минуты отдыхает своей 12-часовой работы, Бель соединял. жестокость в обращении с представителями армии, o6paщaвшимся к нему по своим служебным делам. Он был повинен в отчислении от должности ста сорока семи генералов, которых не спасал и сам Жоффр, ибо Рель был неумолим в своих докладах и аттестациях. Ни начальники штаба, ни его помощники не смели возражать Белю.

Известный Жоффру до войны, Бель пользовался его неограниченным доверием, принадлежа к интимному кругу маршала Франции.

Если мы видели известное гостеприимство в ставке Гинденбурга, то у его противников строй в лице своих представителей встречал холодный прием. Никто, конечно, не думал не только расспрашивать их о положении на фронте, но даже пригласить в столовую, и приезжавшим старшим войсковым начальникам, чтобы не умереть с голоду, приходилось обращаться в обычные рестораны.

Как бы ни было интересно дальнейшее углубление в жизнь французского генерального штаба, но мы вынуждены отказаться от этого, прося извинения и за то, что позволили себе более или мене подробно остановится на «главной квартире» Жоффра. Побуждало нас к этому, с одной стороны, желание не ограничиваться толкованием вопроса в чисто немецких рамках, ибо германский и австрийский генеральные штабы все же были до некоторой степени родственны, а с другой, и стремление приподнять завесу над «блистательным» французским генеральным штабом, занявшим ныне на мировой арене первое место среди «мозгов армии» различных стран.

Обычно победители всегда служат образцом и к ним приглядываются, изучают их в лучшем случае, а зачастую слепо копируют. Кое-какие из армий в наши дни занимаются этим, взяв за образец французский генеральный штаб. Кроме того, последний, водворяя велением «свободной республики» военную гегемонию среди вассальных ей государств Европы и сам стремится перенести уклад жизни и работы генерального штаба с французской почвы на иную, не думая о том, насколько этот иной грунт окажется восприимчивым для успешного произрастания подобных учреждений.

В виду этого, полагаем, что нам не будет брошен упрек в уклонении от описания наших героев с берегов Дуная, тем более, что их фигуры будут более понятны после знакомства с таковыми же на берегах Шпрее и Сены.

Проведенная параллель личного состава трех современных штабов (австрийского, германского и французского), полагаем, освобождает нас от оценки помощников Конрада, ибо читающий эту главу сам вынесет определенное суждение о персонажах австро-венгерского генерального штаба.