Текст книги "Наши северные собаки. Введение в лайковедение"

3.2. Советские довоенные лайки

Я самый счастливый из манси,

Ни у кого нет такой лайки, как у меня!

Там, где пробежит, – обнюхает она все кустики,

Осмотрит она все веточки!

Ах, какая прекрасная лайка!

Из песни старого охотника-манси, записанной кинологом М. Г. Волковым в 1937 году.

В царской России и в советское время где-то до 30-х годов этого счастливого обладателя мансийской лайки называли вогулом. Соответственно и лайка была вогульской. Поэтому в довоенных публикациях встречаем старые и новые названия аборигенных народов и собак. И не только в довоенных. Дело в том, что первые послевоенные издания основаны на информации, полученной авторами перед этим катаклизмом. Например, книга известных кинологов И. И. Вахрушева и М. Г. Волкова «Охотничьи лайки» (1945). Материал большей частью довоенный, подготовлена к печати в 1944 году. Как-то даже странно, что в такое страшное время люди писали о собаках.

Впрочем, держава тогда, видимо, рассчитывала не только на охотничьи качества лаек (добытчиц «мягкого золота» – на войне нужны деньги), но и на их ратные возможности. На фронт ушли не только люди, но и десятки тысяч лаек (подробнее – когда будем говорить о способностях наших северных собак). Не потому ли в 1942 году правительство возложило на организации Заготживсырьё и Центросоюз задачу создания всесоюзной сети племенных питомников охотничье-промысловых собак. И в течение военного 1943 года было организовано около 70 государственных питомников рассчитанных более чем на 1800 племенных собак. Предпочтение отдавалось лайкам. В 25-ти питомниках они составляли значительную часть и ещё 25 – занимались только лайками (Вахрушев, Волков, 1945).

Здесь мы рассмотрим породы наших северных собак, услугами которых пользовались старожилы-аборигены, новые покорители Севера и, всё чаще, «трудящееся промысловое население» Советской страны в довоенное и военное время. А исследовали их первые советские кинологи. Известных всем нынешних заводских лаек тогда ещё не было – даже московские лаечники имели дело только с аборигенными породами.

В 1925 году князь Ширинский-Шихматов, избежавший репрессий благодаря тому, что случайно встретился с собаководом, имевшим очень большую власть, опубликовал свой отчёт судьи по отделу лаек I Всероссийской выставки собак Всекохотсоюза (1925). В отчёте кинолог указал на прискорбную, но ещё обнадёживающую ситуацию с лайками.

«На необозримых пространствах нашего Севера, к несчастью, и поныне северные собаки ведутся и размножаются без всякого участия собаковода. Пока Север находился в изолированном положении – чистота типов сохранялась стойко, т. к. в глухие места нашего Севера посторонняя кровь, если и проникала – то лишь как случайное явление, быстро погашавшееся могучим притоком чистой крови…

С натиском же культуры и все большей и большей эксплуатации богатств Севера (увы, во многих местах ныне лишь бывших), – благодаря переселению малоземельных в Сибирь и отчасти междоусобной войне, – в местности, прежде забаррикадированные от посторонних нашествий, стала проникать все чаще, дальше и глубже посторонняя кровь всякого собачьего сброда, в результате чего чистая кровь стала засоряться и гаснуть, а на выставках – появляются все исключительно одни помеси и ублюдки. Несомненно, и сейчас еще можно выбрать на местах чистые породистые экземпляры, но дело в том, что вывозят собак из защитных, благодаря своей отдаленности и плохим путям сообщения, глухих местностей, люди, в подавляющем большинстве случаев в деле собаководства неграмотные и не знакомые с породами собак».

В этом интересном и познавательном для нас отчёте лайковед говорит и о том как «спасти северную собаку». Свои рекомендации он предварил словами актуальными и сегодня.

«Быстро вымирает инородец Сибири – за ним уходит и его верная, не взыскательная, часто голодавшая со своим хозяином, собака, не раз согревавшая в студеные зимы своим телом детей инородца. Пора, наконец, не только писать, не только вздыхать, а, читая написанное, действовать – дабы спасти как гибнущего инородца, так и его спутника – необходимую ему северную собаку».

Под конец того же 1925 года на I Кинологическом съезде Союзохотцентра были выработаны и утверждены первые стандарты зырянской, карельской, вогульской, остяцкой, вотской (вотяцкой) лаек (Стандарты…, 1932). Можно сказать, что именно это событие стало началом советского лайководства. Как видим, за дело взялись кинологи-охотники. Об этом свидетельствует и выбор собак. Все пять первично признанных пород – таёжные лайки, от которых владельцы ожидают, прежде всего, помощи в охотничьем промысле.

Обложка: Стандарты…, 1932

Таким собакам посвящена, наверное, первая советская лайковедческая монография (скромно названа автором брошюрой) Юрия Ливеровского «Лайки и охота с ними» (1927). Это и подобное название книжек в последующие годы и до сих пор неоднократно повторялось разными авторами. И основной их объём отдавался собственно охоте с нашими собаками, их содержанию… Породы же освещались на удивление кратко. А у Ливеровского – полезное нам исключение.

Юрий Алексеевич – географ, геолог, почвовед, Заслуженный деятель науки РСФСР. Нам же он интересен как охотник и кинолог. Охотник он из тех образованных творческих любителей природы, которые и к собаке относились не иначе как к другу.

До чего же верно, можно сказать – буквально, автор передаёт в стихах, посвящённых лайке, и наше к ней отношение! Не говоря уже о том, что старшему автору нашего рассказа приходилось в молодые годы сплавляться на плоту по реке Ток, которую как раз «сбрасывает Становой хребет», упомянутый поэтом лаечником.

 
Кружит резкий ветер
Желтых листьев стайку,
На озерных плесах
Шорохи дождей.
Молодость с тобою
Проходила, лайка,
Навсегда осталась
Радость этих дней.
Мы прошли по тундрам
С аргишем оленей,
Сполохи над нами
Разливали свет,
Вьючными тропами
По тайге, где в пене
Сбрасывает реки
Становой хребет.
Высились над нами
В узких падях скалы,
Инеем светилась бурая трава.
И будили лая звонкие кристаллы
Тихие лесные острова.
Первые снежинки холодны и сухи,
Принесет их ночью ветер штормовой.
Ночью мне приснится
Друг мой остроухий —
Молодость и счастье
Жизни кочевой!
 

Эти стихи опубликованы в поэтическом сборнике Юрия Алексеевича «Предзимки» (Ливеровский, 1984). Также и в книге его брата Алексея «Охотничье братство» (Ливеровский, 2003). «Молодое пристрастие к лайкам Юрий сохранил до конца своих дней», – говорит здесь о брате Алексей Алексеевич, профессор, писатель и тоже охотник с лайками.

Братья Ливеровские в Лебяжьем у дома отца перед выходом на Лубановское озеро. 1926 г. Из: Ливеровский А., 1991

Так вот, стандарты лаек, принятые в 1925 году почему-то не были опубликованы, и в кинологической книжке своей молодости Юрий Ливеровский ещё не решается дать лайкам статусы отдельных пород. И это – после его же веского резона: «Если существование многочисленных пород легавых имеет свои основания, тем больше оснований для существования хотя бы основных разновидностей лаек и для ведения этой породы по разновидностям».

По поводу перспектив лайководства Юрий Ливеровский оптимистичен: «В настоящее время положение меняется к лучшему. В связи с изменившимся подходом к охотничьему хозяйству – признанием государственного значения охотничьего промысла, – меняется и отношение к лайке государственных и общественных организаций. При этих организациях уже существуют питомники лаек. Лайка, более ценная для тысяч северных промышленников, чем корова и лошадь, вероятно, скоро будет охвачена плановой работой научно-зоотехнических организаций наравне с другими домашними животными. Наряду с этим в охотничьих организациях тоже намечаются благоприятные симптомы. IV Съезд уполномоченных Всекохотсоюза постановляет перенести в собаководстве центр тяжести работы Всекохотсоюза на лайку. Наконец, такая мощная организация, как Уралохотсоюз, уделяет лайке преимущественное внимание. Кое-где, даже в чисто-любительских районах, объединяются спортсмены любители лайки».

А как же! Обнищавшая вследствие братоубийственной бойни страна видит, что лайки – это «мягкое золото», что «лайка обслуживает обитателей севера как ездовое животное» (техники на огромных бездорожных пространствах не было), что «оленеводство без оленьей лайки невозможно». И даже работу немецких овчарок Юрий Ливеровский предлагает лайкам: «То что лайка до сих пор не использована у нас в качестве материала для создания нашей „служебно-розыскной собаки“ объясняется косностью и нелепой предубежденностью против лайки, еще не изжитой нами».

У Ливеровского детально описаны «североевропейские собаки»: зырянская, финно-карельская, карельская, лопарская, самоедская лайки. И географически близкая к ним уже «сибирская собака» – вогульская лайка. Остяцкая и собаки более отдалённые от Европейского Севера СССР – только упоминаются.

Через 4 года о североевропейских лайках (самоедской, зырянской, карельской и помесях) отнюдь немногословно рассказали А. Эмке и М. Пальгунов (1931).

Лайкам обитателей тайги отдано предпочтение в книге кинолога П. Ф. Пупышева «Северные промысловые собаки» (1936). Как и Юрия Ливеровского это издание – большая редкость и достали нам их полные копии Алёна и Миша – нестандартные и очень обязательные дети нашего друга, известного колымского геолога и тоже лаечника Адолия Ливача. Наряду с любопытными сведениями о довоенном лайководстве в книге приведены «описания наиболее интересных разновидностей лаек, большинство которых используется для охотничьих целей»: вогульской, карельской, зырянской, остяцкой, ненецкой, лапландской и уральской.

Что же касается кинологической работы с лайками, то П. Ф. Пупышев сообщает следующее: «Работа по вопросам, связанным с изучением и культивированием северной собаки, довольно регулярно началась вестись, примерно, с 1925—1926 гг. в специально организованных подсекциях лаек при секциях кровного собаководства промыслово-кооперативных товариществ охотников. Наиболее сильными из таких объединений оказались СКС: Свердловская, Ленинградская и Московская. В них вырабатывались правила полевых проб лаек, схемы обмеров и индивидуальные карточки для обследования собак на местах». В конце 1928 года «была организована при Всекохотсоюзе Центральная секция промысловой северной собаки, привлекшая представителей целого ряда наркоматов, заинтересованных в данной породе, а также отдельных научных работников по зоотехнике и ветеринарии. Внимание к лайке стало заметно повышаться…».

Довоенным экспертам-лаечникам (тогда они назывались судьями) не позавидуешь. В основные центры племенной работы с лайками – Москва, Ленинград, Свердловск – попадали собаки с огромных пространств Союза. Естественно, без родословных документов, без обозначения породности. Просто лайки… Должных однозначных стандартов пород не было. Да и обнародованы они только в 1932 году. Судьи на выставках понимали лаек очень по-разному. От представления, что всё их многообразие – разновидности одной породы, до чёткого видения немалого числа отдельных аборигенных пород лаек, несущих имя своего владельца – конкретного северного народа. Последнее понимание наших северных собак требовало немалых знаний, опыта и соответствующих умственных усилий на выставках. Таким был один из авторитетнейших знатоков лаек, уже советский кинолог, князь А. А. Ширинский-Шихматов, судья на первых довоенных выставках охотничьих собак. Свидетельством этому – его отчёт о лайках (их было 12) І Всероссийской выставки собак Всекохотсоюза, который мы цитировали в начале главы. А вот П. Ф. Пупышев (1936), ассистент князя на выставках, был благодарен ему за «ценные указания» и тоже опубликовал фрагменты упомянутого отчёта, всё же в дальнейшем судил лаек как одну породу. При этом в 1928 году предложил делать на выставках «разбивку всех подлежащих экспертизе собак на две группы: 1-я – охотничьих (зверовых и промысловых) и 2-я – неохотничьих (ездовых и оленегонных)». Этот почин стал применяться на большинстве выставок. Что немало способствовало постепенному забытью наработок лайковедов по аборигенным породам лаек.

Как периодически у нас бывает, время было непростое. Вскоре после гражданской войны советская власть вплотную занялась заброшенным и разрушенным хозяйством страны. Его восстановление требовало тотальной мобилизации трудовых ресурсов. Всё реже стало звучать слово «граждане» – его незаметно подменяют такие новообразования как «трудящиеся», «советские трудящиеся», «строители светлого будущего»… На фоне добровольного и принудительного труда на государство меняется отношение и к лайкам – наиболее производительным из собак. Это уже не напарники, исконные товарищи по непростой жизни людей Севера, а орудие, способное повысить производительность труда полярника, оленевода, охотника– промысловика. «Лайка – неотъемлемая часть инвентаря таёжного охотника» – так назван один из разделов книги В. В. Рябова (1939). Вот как! Часть инвентаря. В числе капканов, ружей, лыж, сапог… Всё-таки хорошо, что собаки не увлекаются чтением…

Может быть, тогда так писать было нужно (как поэтам, ставить обязательный «паровоз» перед искренними стихами). Мы же благодарны этому знающему и опытному кинологу за его дела – в своих работах он полагал необходимым сохранить аборигенных лаек. Что же до уважения достоинства собаки, так и трудящихся подобным не жаловали.

Власти требовали труда, производительности. Лайки стали нужны для освоения обширных территорий (где в то время не поедешь и не повезёшь, кроме как на собаках), для добычи «мягкого золота», для увеличения стад домашних оленей и, даже, для грядущих воен.…

Вот как обеспокоен в 1927 году о военной собаке В. Языков, автор пособия для красноармейцев.

Обложка: Языков, 1927

«Поэтому пришлось подумать о собственной русской породе, стойкой и вполне приспособленной для работы в наших условиях. Из русских пород, оказалось, можно остановиться на кавказских овчарках и на северных лайках. На далеких окраинах севера наши лайки, выносливые и подвижные собаки, несут успешно и издавна целый ряд работ: они и сторожа, и охотники, и прекрасно ходят в упряжке» (Языков, 1927).

Сибирские лайки в запряжке. Из: Языков, 1927

Всплеск государственного внимания к северным собакам дал результаты, которые мы оцениваем сейчас неоднозначно.

Поскольку лайки были изучены совсем недостаточно, финансировались работы направленные на их обследование. Прежде всего, с точки зрения значимости северных собак в хозяйстве страны. Особенно интересна государству была пушнина – заграница платила золотой валютой. Поэтому подавляющее количество кинологических экспедиций пришлось на таёжные районы. С 1929-го и до конца 30-х годов проведён целый ряд экспедиций Уралохотсоюза, ОСОВИАХИМА, Всесоюзного института животноводства, Арктического института, НИИ полярного земледелия, животноводства и промыслового хозяйства и других организаций. К сожалению, при обследовании лаек в таких экспедициях, включающих и местные выводки, собак оценивали на соответствие общим признакам лайки. Были, конечно, хорошие исключения.

Несмотря на государственное финансирование таких работ, выполнение их в то время требовало настоящего подвижничества. Взять хотя бы экспедицию кинолога и охотоведа М. Г. Волкова в 1937—1939 годах, предложенную Наркомземом РСФСР (c 1927 года этот комиссариат занимался охотничьими собаками).

Старший автор этих строк знает о ней почти из первых уст. В начале 90-х ему посчастливилось чаевать в небольшом особнячке подмосковного посёлка Ильинское с вдовой Михаила Георгиевича. Будучи его соратницей в «лаечьих» делах, Вера Васильевна сохранила интереснейшее для нас, лаечников наследие мужа: дневники, фотографии, публикации.… Вместе с воспоминаниями Веры Васильевны эти документы обрисовали всю сложность экспедиции (на нынешний взгляд, не имевшей шансов на успех).

Питомник ненецких лаек переезжает на новое место. Камчатка, 1938 год. Фото из архива авторов – подарено В. В. Волковой

М. Г. Волков изучал ненецких лаек полуострова Ямал и острова Белый, отобрал там 23 племенные собаки, перевёз их по рекам, суше и морю за 13000 км на Камчатку, организовал там и на Чукотке питомники этой породы. Интересно, что в пути с весны 1938-го до Нового 1939 года поголовье этого передвижного питомника удвоилось.

Вере Васильевне с трудом удалось рассказать об этой «одиссее» мужа в альманахе «Охотничьи просторы», озаглавив повествование знаковым названием «Забытая экспедиция» (Волкова, 1997).

Получая подобным образом информацию о надёжных помощниках тружеников нашего Севера, советская власть находила целесообразным иметь для собак некое подобие классификатора людских профессий. «Преступно в пролетарском государстве кормить для забавы тысячи собак!» – был лозунг для собаководов того времени (Конькова, 2006). В развитие всеобщего призыва – «Кто не работает, тот не ест!»

И наших северных собак делили по производственному принципу, отбросив естественные классификации как «ненаучные». А «научную» разработали в Ленинграде, в Арктическом институте (Стандарты лаек СССР, 1936) – появились четыре производственные группы лаек: ездовые, зверовые, промысловые и оленные.

Как будто, очень логично. Особенно для специализированных культурных пород. Но в последующем эта классификация критиковалась кинологами как искусственная, условная (Шерешевский, 1965; Войлочников, Войлочникова, 1982, 1992 и др.). И это понятно. Неясно только, почему до сих пор практически во всей литературе о лайках повторяется примерно одно и то же: «Все многочисленные породы и разновидности лаек делятся по своему хозяйственному использованию на три основные производственные группы: ездовые (транспортные), оленегонные (пастушьи) и охотничьи (промысловые) лайки» (Вахрушев, Волков, 1945). Принципиального отличия от предыдущей классификации здесь нет. Но не было и нет критики. В то же время читаем тут же: «В некоторых районах Севера лайки охотничьей группы используются как ездовые собаки, так же, как оленегонные и ездовые лайки используются как охотничьи собаки. Вообще охотничий инстинкт и у оленегонных, и особенно у ездовых лаек развит в высокой степени». О том же – в дневниках соавтора цитируемой книги, непосредственно изучавшего популяцию ненецких лаек полуострова Ямал в 30-х годах. М. Г. Волков писал, что ненцы считают лучшими, «первыми» собак-«промышленников». Это «очень быстрые собаки, весьма нестомчивые, способные поймать за день трёх песцов, хорошо ловят водоплавающую птицу и вместе с этим отлично работают по оленям, не грызут телят». А та собака, что «оленей гонит очень хорошо», но посредственна в качестве охотника, у ненцев-оленеводов числится лишь на втором месте (Волкова, 1997).

Во всём этом видны странные противоречия. Знакомясь с предвоенными работами о лайках, приходишь к выводу, что тон в их изучении задавали не столько кинологи, сколько зоотехники. Например, «крупнейший зоотехник северных районов» С. В. Керцелли (1926, 1931).

Так почему же, классифицируя аборигенных лаек, т. е. собак ПРИМИТИВНЫХ пород, учёные зоотехники подразделяли их по производственному признаку, по «специальностям»? И профессор Н. А. Смирнов (1936), и Я. К. Верещагин (1936), и И. И. Соколов (1933, 1939), и другие их коллеги (следом и кинологи). Ведь кому-кому, а зоотехникам лучше всех известно, что примитивные породы домашних животных как раз тем и отличаются от культурных, что не имеют специализации по продуктивности.

В первой главе мы обещали поговорить шире о примитивных породах вообще. Об их преимуществах, которые мы забываем, всё реже востребуем.

Например, лошади. Культурные породы: чистокровная верховая – она для скачек, орловский рысак – рысак и есть, владимирский тяжеловоз – возить тяжести, будённовская – похоже, что для войны.… И названия пород соответствующие, обозначающие специализацию. Так же, как оправданы названия специализированных культурных пород собак: русская псовая борзая, англорусская гончая, ягдтерьер, подголянская овчарка и т. д.). А вот примитивные породы лошадей: монгольская, якутская, ламутская, гуцульская, алтайская.… В названиях пород нет и намёка на специализацию. Эти лошади в меру хороши и под седло, и под вьюки, и в телегу (сани), и в соху, и для кумыса, и для мяса.… Ещё они лучшие для охотника с лайкой, особенно ламутская лошадь камчатских эвенов.

Камчатская лошадь зимой. Камчатка. 1924. Новая шведская Камчатская экспедиция (1924—1927). Фотоколлекция 0946 Карла Sjöblom.

Нам хорошо знакомы эти «ламутки» – кони непризнанной породы. Очень примитивные: небольшие, преимущественно «диких» мастей (обычно с тёмным ремнём вдоль хребта, нередка «крылатость» на лопатках и предплечьях), зимой лохматые как медведи, живут в лесу отдельными табунками, в снегах копытят на хвощах. Несмотря на вольный образ жизни, они легко объезжаются, очень послушны, сообразительны. Эти лошади хорошо запоминают дорогу – с охоты можно возвращаться затемно, доверившись такому спутнику. Обойдёт топкое место, с вьюками не пойдёт напролом между близко стоящими стволами деревьев (будто бы чувствует свои габариты вместе с поклажей). Приходилось охотиться по чёрной тропе на уже побелевших зайцев верхом на ламутском жеребчике, не спешиваясь; перевозить добытого медведя (не шарахается от запаха «чёрного зверя»). Разве можно забывать таких лошадей?

Подобное – и с коровами. Чем примитивнее они, чем ближе к турам – своим предкам, тем более разносторонни в использовании. Серая украинская порода, напоминающая тура размерами и мастью – сохранилась ли она. Одновременно было: молоко, говядина и волы, на которых пахали землю, а чумаки путешествовали в Крым за солью. Так что негоже зоотехникам обзывать примитивные породы малопродуктивными. Ясно, что культурные породы крупного рогатого скота молочной или мясной специализации дадут больше соответствующих продуктов (при сложном и дорогом уходе). Но общая продуктивность примитивных пород, плюс неприхотливость, стойкость к заболеваниям и пр., может быть далеко не малой.

Это характерно для всех домашних животных. Возможны многие примеры, хоть куры, голуби и даже слоны.

Но вернёмся к нашим лайкам. Напомним, что профессор Н. А. Смирнов в «естественном определении понятия „лайка“, установленном в согласии с требованиями зоотехнии», заявлял, что под этим именем «подразумеваем примитивных (в большинстве случаев совершенно) пород собак…» (см. первую главу).

Так что, если наши северные собаки такие примитивные, то важно классифицировать их соответственно. И правильно называть. Наверное, по этническому или, хотя бы, по географическому признаку. Как это делали первые лайковеды.

Хорошо ли название для камчатской лайки, которое она получила от племенной комиссии Российской федерации служебного собаководства в 1992 году? Предложенный нами стандарт породы комиссия оставила без изменений, а вот название.… На лайку – примитивную местную породу был распространён тот же принцип классификации и именования собак, что и для культурных специализированных пород. И лайка жителей Камчатки была названа камчатской ездовой (по аналогии с «московской сторожевой», « русской гончей»…). Здесь слово «ездовая» указывает на специализацию, которой нет и не может быть у примитивной породы. Мало того, оно ограничивает её использование, следовательно, само выживание. Породы домашних животных существуют, пока нужны людям. А процветают, когда востребованы людьми разных занятий в разных местах мира. Для этого «породу собак надо уметь выигрышно представить». Это слова кандидата биологических наук, эксперта Всероссийской категории Алексея Николаевича Кузяева (Конькова, 2006) и, можно сказать, наши. Далеко не каждый возьмёт собаку для охоты, или как спасателя, как спутника в прогулках на природе, или просто как товарища, породная принадлежность которой обозначена словом «ездовая». А ведь камчатская лайка способна на всё перечисленное и более. Как и ненецкая лайка (которую называют оленегонной собакой, тоже принося этим вред породе). Как и все наши северные собаки.

Лайки отличаются от пород, значительно изменённых селекционером в сторону специализации, именно её отсутствием, универсальной продуктивностью. Она то и способствует использованию породы (часто и конкретной собаки) очень разносторонне. Обследуя собачьи упряжки на Камчатке, мы наблюдали примеры подобного.

Нередко в упряжках две-три собаки используются как охотничьи. Причём, они не представляют какую-то иную породу, по всем статям – те же камчатские лайки. Мало того, обычно это родственники других собак упряжки. Один эвен из пос. Эссо такого охотника при езде не впрягает – тот бегает вблизи упряжки, в которой работает его брат-однопомётник. А весёлый охотник Пётр Бурдаков из Манил вообще участвовал в гонках «Берингия-92» на собках, большая часть которых применялась на промысле, и работа в упряжке была для них делом новым. Эта упряжка (из 10-ти заявленных собак – семь камчатских лаек, одна западносибирская лайка и две – просто собаки) прошла бы нормально все 2044 км трассы гонок, если бы не их каюр, которого мы называли «Главным охотником Берингии». Беззаботный Пётр хитрил, по пути, в редких сёлах подменял отдельных своих собак чужими. Думал, что мы – судьи гонок – этого не заметим. Пришлось снять с гонок Петра и его упряжку уже на 427-м километре трассы. Зато он подарил всем нам и себе занятное приключение.

Вначале каюру Бурдакову не хотелось покидать компанию, и он шёл вместе со всеми вне зачёта. Но на общем отдыхе в посёлке Палана – столице Корякии (641 км) жизнерадостному Пете пришло в голову тайно уйти далеко вперёд по трассе гонок. В этом свободном беге он покорил ещё без малого1000 км, «сшибая» в попутных сёлах почести «лидеру» гонок, в т. ч. благосклонность девушек. Затем, под давлением начальства гонок свернул домой в родные Манилы. Общий километраж весёлого спортивного вояжа этой упряжки то ли охотничьих, то ли ездовых камчатских лаек охотника-каюра Петра Бурдакова несколько превысил протяжённость самых престижных гонок «Айдитарод». Правда, дорога Петра и его собак не была так хорошо подготовлена к езде, как на Аляске.

Всё это мы пишем для того, чтобы убедить читателя в неправомерности «советского» видения пород лаек как рабочих животных предназначенной продуктивности. Причём, официально оформленных производственной классификацией и названиями по специальности. Мол, «нехорошо, когда торты печёт сапожник, а сапоги начнёт тачать пирожник». Примерно так. Лайкам же ближе: «Талантливый – талантливый во всём». Но продолжение этой темы пока отложим и вернёмся к довоенным лайкам.

Недочёты первых «Стандартов промыслово-охотничьих собак» (1925), а также неприятие кинологами породной классификации лаек Н. А. Смирнова (1936) стимулировали необходимость усовершенствования стандартов – основных инструментов племенной работы.

В 1939 году Всесоюзное кинологическое совещание приняло пять временных стандартов лаек: финно-карельской, карельской, коми (зырянской), хантейской (остяцкой) и мансийской (вогульской). Здесь вновь появилась досоветская финно-карельская лайка, но куда-то подевалась вотская (вотяцкая). А зырян, остяков и вогулов уже называли коми, ханты и манси – соответственно переименовали их собак.

Всего пять пород…? Но в это же время опубликована «Эвенкийская лайка и охота с ней» (1939) одного из ведущих кинологов В. В. Рябова (выше мы его уже цитировали). Выделяя эвенкийскую лайку, автор утверждает: «Бесспорно наличие в пределах Советского Союза целого ряда разновидностей лайки, которые, несмотря на непосредственное соседство друг с другом, до последнего времени сохранили свои характерные этнографические черты – коми-лайка и манси (вогульская), карельская и лопарская и т. д.». Упоминает В. В. Рябов и ненецкую лайку, изображает её на рисунке. Так что были и другие «неофициальные» аборигенные породы.

Основываясь на сведениях, полученных до войны, и большом кинологическом «периферийном» (что особенно важно) опыте, И. И. Вахрушев и М. Г. Волков (1945) информировали любителей лаек о том, что «основными и более изученными породами лаек в Советском Союзе считаются: лайки охотничьей группы – карельские, коми, маньсийские, хантейские; оленегонные лайки – ненецкие; ездовые лайки – Камчатки, Колымы и Приамурья (читай – камчатские, колымские и амурские лайки – Б. и О. Ш.). Кроме того, встречаются разновидности лаек ещё мало известные, мало изученные, как-то: монгольская промысловая собака, енисейская ездовая, эвенкийская промысловая и др.».

Несмотря на то, что в довоенные годы были кинологически обследованы многие районы нашего Севера, не все из досоветских лаек попали в сферу изучения. Наверное, этому помешала война. Таким образом, мы не сможем рассмотреть в данной главе несколько аборигенных пород, с которыми снова встретимся в послевоенной литературе. Тем не менее, приведём по результатам предыдущей главы следующий список ожидаемых советских лаек для их обсуждения и сравнения с «дореволюционными» предками.

Добавим сюда по Вахрушеву, Волкову (1945) и Волкову (1974) названия лаек, которые не упоминались (?) «до революции»: амурская, монгольская, енисейская, удэгейская. Да ещё уральская лайка (Пупышев, 1936).

В скобках – обновлённые названия пород.

ТУНДРОВЫЕ ЛАЙКИ

лапландская (лопарская)

самоедская (ненецкая)

ТАЁЖНЫЕ ЛАЙКИ

финно-корельская (финно-карельская)

корельская (карельская)

зырянская (коми-лайка)

черемисская (марийская)

вотяцкая (вотская)

вогульская (мансийская, маньсийская)

остяцкая (хантейская)

сойотская (тувинская)

монгольская

тунгусская (эвенкийская)

якутская

ламутская (эвенская)

лайка гольдов (нанайская)

удэгейская

уральская

амурская

БЕРЕГОВЫЕ ЛАЙКИ

юкагирская

гиляцкая (лайка нивхов)

коряцкая

камчадальская (камчатская)

чукотская

эскимосская

енисейская

колымская

полярная

Прежде, чем приступим к описаниям довоенных лаек, постараемся ответить на вопрос внимательного читателя, наверное, давно созревший. Какая, мол, разница в названиях групп лаек: оленегонные или тундровые, охотничьи или таёжные, ездовые или береговые? Первые и привычнее и понятнее.

Так то оно так, но повторяем: называть породы лаек и их группы по преимущественному, наиболее бросающемуся в глаза применению неверно принципиально и вредно для них.

Ну не виновата ненецкая лайка кочевника тундры в том, что кинолог из Москвы, посетивший стойбище оленеводов, видит только её работу с оленьим стадом. А что, безоленный житель тундры (есть и такие) обходится без собаки? Или приобретает непонятно где собаку иной породы?