Текст книги "Сказки для всех"

Капитан и шхуна

Хозяин кабинета в годы своей молодости учился морскому делу и потом плавал по морям и океанам на больших и малых кораблях. Поэтому его уже взрослые дети привозили ему из своих туристских вояжей разные сувениры, связанные с морем. Так на его письменном столе появились продутый всеми ветрами чернобородый капитан и изящная трехмачтовая шхуна с косыми парусами.

Капитан смотрел на шхуну придирчивым взглядом бывалого моряка. Ему многое не нравилось: и натяжка парусов, и опасный крен на правый борт, и некоторый непорядок на палубе. И капитан молчаливо осуждал эти недостатки. А шхуна неслась на всех парусах, не трогаясь с места. Никто не стоял на капитанском мостике и не руководил движением быстроходного парусного судна. Однажды капитана осенило: его место на мостике этой трехмачтовой шхуны.

И хоть капитан был отлит из фарфора и по размерам никак не подходил к миниатюрной модели парусника, мысль о предстоящем плавании не давала ему покоя. Может быть, если бы капитан был живым человеком и у него были бы, всякие-разные дела, эти дела отвлекли бы его, и все фантазии бы мало-помалу исчезли. Но капитан, как ты уже поняла, был всего лишь фарфоровой статуэткой, поэтому никаких отвлекающих дел и мыслей у него не было. Только одна всепоглощающая мысль наполняла всю его фарфоровую натуру и рвалась наружу, страстно желая воплощения.

Капитан однажды даже стронулся с места. Но, увы, это не было шагом к заветной цели. Просто жена хозяина кабинета уронила капитана, протирая пыль. Капитан упал на пол, но не раскололся на куски, только крошечный кусочек откололся от черной бороды, и крохотный фарфоровый сколок навсегда остался в ней, как ранняя седина, напоминающая о досадной травме.

Рядом с капитаном извивалась в нескончаемой неге пластмассовая русалка.

– Капитан, – игриво заметила она, – у вас в бороде появилась седина. Означает ли это, что в вашем ребре завелся бес? – И она кокетливо увела в сторону свои пластмассовые глаза.

– Да нет, – серьезно отвечал капитан, я и не думаю обо всяких пустяках, потому что мне некогда

– Некогда? – удивилась русалка. – Чем же вы заняты?

– Я готовлюсь к рейсу. Скоро ухожу в дальнее плавание.

– Скоро – это когда? – спросила русалка.

– Скоро – это скоро, – уточнил капитан.

– Очень остроумно! – саркастически заметила русалка и повела роскошным пластмассовым плечиком.

Но капитан уже забыл про нее. Он неотрывно смотрел в раскрытое окно, где в двух шагах от дома плескалось море, плескалось бескрайнее Средиземное Море. Если допустить, что фарфоровые сувениры вообще могут чувствовать, то можно смело утверждать, что капитан чувствовал в этот момент приближение рокового невероятного момента. И этот роковой невероятный момент наступил! Волна метнулась в окно, и соленая морская вода заполнила пространство вокруг шхуны. Нежным, но решительным усилием она сняла шхуну с крохотного стапеля, и судно закачалась в дрейфе. Капитан услышал грохот якорь-цепи, выползающей из цепного ящика. Шхуна бросила якорь, чтобы зацепиться за грунт и не умчаться стремглав в неведомые дали, оставив капитана в одиночестве на письменном столе с фарфоровой проседью в бороде. Нет! Шхуна стояла при натянутой якорь-цепи, зато капитан плыл, плыл на портовом лоцманском катере, расставив ноги и держась за поручни.

Катер пришвартовался к бортовому трапу, и капитан сразу поднялся на капитанский мостик и осмотрелся. Рядом стоял боцман, ожидая команды. Ветер стих, паруса обвисли.

– Поднять якорь! – скомандовал капитан.

После этого он подал команду, которая так и просилась на язык с того самого момента, как его отлили на фарфоровом заводе. Но долгие годы стояния на письменном столе не предоставили ему возможности произнести магические капитанские слова. Теперь эта возможность не только представилась, но превратилась в необходимость. И капитан со смаком произнес:

– Свистать всех наверх!

Боцман засвистел с переливами в свою оловянную дудку-нержавейку, залился соловьем. Это был настоящий свирепый боцман парусного флота.

Матросы повыскакивали из кубриков и кинулись к парусам.

– На шкотах! – скомандовал капитан. – Набить паруса! К повороту! Поворот через фордевинд!

Шхуна накренилась, набирая ветер, и покинула место многолетней музейной стоянки. Мелькнуло разочарованное лицо пластмассовой русалки. Ей тоже хотелось в настоящую водную стихию! Но волна обошла ее стороной, даже не замочив прекрасного тела. Ведь, чудеса происходят не со всеми, а только с иступленными мечтателями…

Шхуна набрала уже хороший ход, когда марсовый матрос, наблюдавший за морем с вершины грот-мачты, закричал:

– Справа по борту неизвестный корабль! Идет на нас!

Капитан схватил висевший на груди бинокль и стал рассматривать неизвестное судно.

Тридцатикратное увеличение бинокля позволило ему рассмотреть флаг на мачте корабля. Что же он увидел на полотнище флага? Это не были цвета Англии, Голландии, Германии или России. Не было на полотнище также звезд и полос Соединенных Штатов Америки. Флаг был черный, на нем белело изображение черепа и двух перекрещенных костей.

– Пираты! – понял капитан.

С пиратского корабля прозвучал предупредительный выстрел, требующий остановиться.

Но не затем капитан мечтал долгими днями и ночами о выходе в море, чтобы сразу потерять корабль и ценный груз и попасть в позорный плен. У капитана имелся богатый запас грубых слов, и он все их выпустил в сторону пиратов, и ветер понес их по назначению. После этого ветер резко изменил направление и прибавил силы. Все-таки, это был не простой капитан, а сказочный, и ветер не мог бросить его на произвол судьбы.

– Эге! – весело сказал капитан, уловив новое направление ветра, – Москва – Воронеж, не догонишь! Откуда в фарфоровой голове капитана взялась эта глупая поговорка? Может быть, от мастеров Ярославского фарфорового завода? Впрочем, могут быть и другие варианты. Ведь, нам известна только реальная история происхождения фарфорового сувенира. А сказочная биография сказочного капитана нам неведома. Так или иначе, под его умелым управлением шхуна увалилась под ветер и набрала скорость, редкую для парусного судна.

– Боцман, – сказал капитан, покрутите им с кормы пеньковым канатом, пусть покусают локти!

Этот капитан был азартен не по годам! Настоящая штучка!

Голландский пограничный катер остановил шхуну в территориальных водах Нидерландов.

– Вы нарушили границу территориальных вод Голландии, – заявил капитану суровый пограничный майор, сверля его пронзительным взглядом бдительного стража границ.

– Нарушил, – согласился капитан, – но у меня имеется две причины, и обе уважительные. Во-первых, меня преследовал пиратский корабль, во-вторых, как же я могу не войти в голландские воды, если я иду в Голландию в порт Роттердам, с грузом какао-бобов. Из этих какао-бобов в Голландии сделают много шоколада: конфет, плиток и праздничных тортов. Вот мои документы на груз.

Майор приложил руку к козырьку своей майорской фуражки и пожелал капитану счастливого пути и семь футов чистой воды пол килем.

Ты можешь спросить, откуда капитан знал про груз и про место назначения рейса.

Я отвечу так: он все знал, потому что он был капитаном. И добавлю: сказочным капитаном.

Надо сказать, что хозяин кабинета удивился, обнаружив исчезновение с письменного стола некоторых сувениров. Он бросил взгляд в окно, где в вечерних сумерках темнело неутомимое море, и вдруг ему показалось, что в свете поднимающейся луны блеснул силуэт шхуны, похожей на ту, что исчезла с письменного стола.

И он задумался.

Я забыл тебе сказать, что хозяин кабинета, покончив с морскими скитаниями, стал писателем.

И вот этот писатель задумался, глядя в ночное море. А когда писатель сильно задумывается, то в голове его рождается какое-нибудь сочинение, иногда даже сказка.

Теперь догадайся сама, откуда взялась история про сказочного капитана?

Когда игрушки были большими

Бабушка сказала:

– Не может быть, чтобы у нас водились мыши. Кот бы этого не потерпел.

Кот Буля выгнул рыжую мохнатую спину и подтвердил:

– Мур-р-р-рых!

Бабушка сказала:

– Вот видишь!

Девочка пожала плечами:

– А кто же тогда шушукается по ночам и даже попискивает?

– Может быть, это игрушки разговаривают? Когда я была такая маленькая, как ты, мне моя бабушка рассказывала, что игрушки по ночам иногда ведут свои игрушечные разговоры.

– Как интересно! – обрадовалась девочка. – Я хочу послушать, о чем это они говорят.

– Послушать? – бабушка задумалась. – Это дело непростое. Если ты не будешь спать, игрушки не станут разговаривать. Если ребенок не спит, они молчат, и все. А если ты будешь спать, ты просто-напросто ничего не услышишь.

– Тогда я притворюсь, что сплю – догадалась девочка, – и, может быть, что-нибудь услышу, и потом тебе по секрету расскажу.

– Конечно, – обрадовалась хитренькая бабушка. А про себя подумала: малышка попритворяется-попритворяется, да и уснет по-настоящему!

Ведь, каждая бабушка всегда мечтает уложить и усыпить ребенка. На то она и бабушка!

Но не каждая бабушка хорошо знает свою внучку. Например, она может не знать, насколько ее внучка упряма в достижении цели.

Цель у нашей девочки была. Упрямство – тоже.

Девочка крепко зажмурила глаза и стала следить за собой, чтобы не уснуть. Когда замечала, что мысли начинают путаться, принималась покусывать язык и щеки изнутри, чтобы боль прогоняла сон. Так и получалось. Первым заговорил китайский болванчик. Это был такой смешной болванчик, который, как бы его ни клали на спину или на живот, всегда возвращался в вертикальное положение, потому что в нижней части его яйцеобразного тела был спрятан грузик, говоря точнее – кусочек свинца. Иногда такую игрушку еще называют неваляшкой, потому что ее никак не свалить.

Китайский болванчик сказал:

– Господин полицейский начальник, скажите настенным часам, чтобы они перестали тикать, а то я не могу уснуть.

– Вы не можете уснуть, – вмешался мотоциклист, который восседал на своем эффектном игрушечном мотоцикле, – потому что вы неспособны, как все нормальные существа, прилечь и поспать. А стоя спать, умеет только слон, да и то порой не прочь поваляться. Я-то знаю! А настенные часы нашего шерифа все равно не послушаются. Они абсолютно независимы. Если от кого и зависят, то только от электрической розетки.

– Что правда, то правда, – заметил толстенький шериф в широкополой шляпе. – Вот когда я был большим и был настоящим полицейским начальником, меня слушались не только часы, но даже комары и мухи – вот каким я был грозным!

– Хорошо ли это – быть таким грозным? – усомнился мотоциклист.

– Хорошо ли, плохо ли, а что было, то было! – изрек шериф, и девочке послышалось, будто он надвинул на глаза свою шляпу. Хотя как кукла сама может надвинуть шляпу? Никак. Наверное, девочка ошиблась.

Тут раздался голос самой красивой куклы по имени Барби.

– Молодой человек, вы не знаете, кто это догадался живших когда-то людей переделать в игрушки?

– Откуда мне знать, – ответил мотоциклист, – я всего лишь мотоциклист, а не профессор какой-нибудь!

– Причем тут это: профессор-не профессор! – возмутился китайский болванчик. Ну, я – профессор, ну и что!

– Профессор кислых щей – уточнил мотоциклист.

– Не нужно церемоний – сказал китайский болванчик, – называйте меня запросто – пан профессор. – Да, когда я был большим, я был известен в научном мире, как профессор кислых щей. В мое время это была всеми признанная наука! У меня была стопроцентная посещаемость. Без зачета по кислым щам ни один выпускник не получал диплома!

– Вот вы и пользовались этим, когда были большим! – воскликнул мотоциклист, – и некоторым сломали судьбу!

– А не надо демонстративно читать на лекциях по кислым щам сказки Андерсена! – ворчливо отозвался китайский болванчик.

– Щи, как кислые, так и свежие варили и варят и без вашей идиотской науки! – совсем расскандалился мотоциклист. – А сказки Андерсена – кладезь мудрости и благородства.

– А свежие щи – это вообще оппортунизм! – победоносно ввернул китайский болванчик

– Вас отчислили? Для вас это был большой удар? – спросила очаровательная кукла Барби.

– Еще бы! – сказал мотоциклист, – Я просто не знал, куда себя девать. Ведь во мне, когда я был большим, была уйма энергии. Она так и клокотала и искала выхода. Когда меня выгнали из университета, я… купил мотоцикл и стал настоящим пляжным хулиганом-байкером. В клубах пляжного песка мой конь поднимался на дыбы, то есть, на заднее колесо и гарцевал под удивленными, восхищенными и негодующими взглядами отдыхающих на пляже людей. Была у меня шальная мысль прогарцевать на заднем колесе возле профессора кислых щей, посмотреть, как он перепугается на глазах у знакомых мужчин и флиртующих дам. Но профессор оказался не лыком шит.

– Да – вставил китайский болванчик, – я был шит не лыком!

Мотоциклист продолжал:

– Он понял ситуацию и написал заявление… Тут уж на меня началась настоящая охота!

Шериф сказал:

– Я лично преследовал хулигана, и я бы взял его, если бы не фонарный столб, в который он врезался!

Кукла Барби вскинула свои длиннющие ресницы и воскликнула:

– Так вот как вы попали в аварию, молодой человек!

И продолжила уже для всех, кокетливо играя своим певучим голосом:

– Его привезли к нам в больницу, всего переломанного. Мы собирали его по частям. И собрали!

Мотоциклист воскликнул:

– Послушайте, я узнал ваш голос! Он такой же чистый и очаровательный, каким был тогда, когда мы были большими! Боже, как я влюбился в вас! Я ничего не видел, кроме вас, ни о чем не думал, кроме вас, каждый укол, который вы мне делали, был для меня, как праздник! Единственное желание было у меня – окончательно выздороветь и хоть разок прокатить вас на мотоцикле. Я бы вез вас плавно и безопасно, я бы не причинил вам никакого неудобства, потому что вы были моим ангелом! Я и сейчас живу надеждой, что девочка случайно поставит меня рядом с вами.

– Поздно, – сказала погрустневшая Барби. – Нужно было говорить такие речи, когда мы были большими. Вы мне тоже очень-очень нравились. Куда же вы делись?

– Вы были так надменны…. – начал мотоциклист.

– Это просто манера поведения, объяснила Барби.

Мотоциклист продолжал.

– Я был в отчаянии. Недоучка, несчастный влюбленный, я пошел на войну, там меня убили.

Стало грустно, наступила тишина, и девочка уснула.

Утром, разбирая игрушки, девочка взяла Барби и посадила ее на заднее седло игрушечного мотоцикла. Она прикрепил ее к мотоциклисту резинкой от волос. Чтобы не упала. Сказала мотоциклисту:

– Езжай. Только осторожно.

Днем они с бабушкой были на пляже. Вдруг они увидели мотоциклиста, который мчался прямо по песку. Поравнявшись с ними, он дернул руль, и мотоцикл поднялся, оставшись на заднем колесе, и так ехал некоторое время.

– Хулиган, – сказала бабушка. А девочка помахала рукой нарушителю порядка.

Вернувшись домой, девочка обнаружила, что мотоцикл и Барби исчезли.

– Не может быть! – задумчиво сказала она. Потом глаза ее блеснули, и она сказала сама себе:

– А все может быть!

Лисенок

Вот что я тебе скажу: это будет не сказка, а просто удивительная история про лисенка. Но сначала я расскажу про старого мудрого лиса. Лис сидел за кустом и, сдерживая волнение, наблюдал за ленивыми жирными птицами, которые неторопливо прогуливались по извилистой проселочной дороге, – курами, петушками, индюками и павлинами. Им не было никакого дела до опасностей окружающего мира, например, до людей, которые проходили мимо, почти задевая их ногами. А, ведь, люди употребляют птиц в пищу. Лису было невдомек, что в этом кибуце люди питаются в другом месте, а этих птиц разводят специально для украшения прогулочных троп.

Смеркалось. Вечер набирал силу. Пора было выбирать жертву – жирную, но не слишком тяжелую, потому что лису предстояло бежать с добычей в зубах целую ночь. Дело в том, что далеко от кибуца, на расстоянии в целую ночь, его ждал лисенок, которого надо было кормить.

Лисенок жил в маленьком перелеске, сохранившемся на краю обширной строительной площадки. Он сидел в норе и тихонько скулил от голода. Мамы у лисенка не было. Однажды она ушла на охоту за пределы строительной площадки и не вернулась обратно. Она была убита страшным и непонятным зверем, который наводил страх громким рычанием и огромными светящимися глазами. С тех пор только от старого лиса зависело, молчит лисенок или скулит. Не нужно думать, что лис понимал, какая на нем лежит ответственность. Ведь, это был не человек, а только зверь. Но он чувствовал и принимал существующий миропорядок, и ему становилось не по себе, когда этот миропорядок нарушался. Поэтому, когда лисенок скулил от голода, лис просто не находил себе места, и в его лисьей голове вспыхивал план охоты.

Ты скажешь, что это просто инстинкт, который часто заменяет зверям разум. Не буду спорить, наверное, так оно и есть. Если так, то это был очень сильный инстинкт. Он гнал лиса по огромной петляющей дороге, которая вела из кибуца в город. Дышать было трудно: ведь, лис бежал с добычей в зубах, и у него не было запасной пасти для дыхания. Он бежал всю ночь и достиг города перед рассветом. Предстояло самое трудное: прорваться сквозь непрерывную вереницу несущихся стремглав зверей и достичь строительной площадки. Лис летел по пустым тротуарам, бросая быстрые взгляды на опасную проезжую часть дороги. Он уже почти достиг цели, когда из-за поворота выскочил огромный рыжий зверь с неведомым сооружением на спине. Глаза его не только сверкали, как тысячи лун, но и угрожающе мигали красным кровавым светом. Лис понял, что здесь без схватки не обойтись. Он отбросил в сторону куриную тушу и стал воинственно царапать лапой асфальт. Зверь принял вызов и, рыча, двинулся прямо на него. Лис кинулся на противника, но был сбит мощным лобовым ударом. И в то же мгновение лишился жизни.

Как, все-таки, зверям иногда не хватает разума!

На лисенка в это время навалилась страшная тоска. Ты, наверное, думаешь, что это от голода. Верно, но только наполовину. Тоска навалилась на него и от голода, и от одиночества. Дело в том, что лис не только кормил лисенка, но и играл с ним: тыкал в него острой седой мордой, покусывал за ухо, гонял по перелеску, приучая к бегу. Теперь не было у лисенка ни еды, ни развлечений. Он вылез из норы и погнался за полевой мышью. Но мышка оказалась проворной и юркнула в узкую, еле заметную щель. И лисенок остался один в перелеске, безо всякого занятия. Оставалось только прислушиваться к сосущей голодной боли в желудке. Но согласись, что если это и занятие, то мало приятное и мало интересное. На земле кроме низкорослой травы и пожухлых листьев ничего не было. Лисенок поднял голову и посмотрел на небо. Сиреневое небо в рваных перистых облаках уже подсвечивалось с востока слабым предутренним светом, а большая круглая луна и не думала покидать насиженного места, и облака, гонимые слабым ветерком, обтекали ее, не загораживая от земных взоров. Она смотрела на лисенка безо всякого выражения, как равнодушный, немигающий глаз, этот холодный взгляд не веселил и не согревал, От него почему-то хотелось спать. Лисенок зевнул, раздирая пасть, из горла его исторгся жалобный звук. Ему показалось, что луна качнулась, одобряя его, он повторил этот звук, потом еще раз и еще, пока у него не получился настоящий скулеж, а потом – и настоящий вой. Голодный лисенок сидел на траве и выл на луну. Нельзя сказать, что ему от этого делалось как-то приятней или меньше хотелось есть, но не выть на луну он уже не мог.

Такова тайная сила природы, порой бессмысленная. Лисенок некоторое время выл, потом замолкал и прислушивался. Строящееся здание, поднявшееся уже до третьего этажа, отражало заунывный звук, и он возвращался к лисенку, заполняя часть паузы. Лисенок не был уже абсолютно одиноким: эхо составляло ему невеселую компанию.

Вдруг ему послышался еще один звук, который присоединялся к его вою. Слабенький интерес к жизни проклюнулся в лисенке. Он сделал паузу подлиннее и прислушался. Даже не нужно было обладать особо острым слухом, чтобы понять: кто-то воет самостоятельно, подражая ему, лисенку. Это было уже не эхо. Вой исходил от живого существа. Лисенок внимательно огляделся по сторонам. Недалеко от перелеска, ближе к вагончику сторожа, сидела собака и, подняв к луне рыжую морду, ждала сигнала, чтобы присоединиться к вою. Лисенок тоже поднял острую треугольную мордочку, и они завыли уже маленьким хором. Не скажу, что это так уж сильно позабавило лисенка, но все же немного разнообразило его жизнь.

Между тем утро вступало в свои права, и луна стала бледнеть, бледнеть – и погасла. Животные опустили свои мордочки и посмотрели друг на друга. Песик тявкнул, приглашая лисенка к разговору. Лисенок тоже тявкнул, но тявкнул угрожающе – ведь, он был хищным зверем, к тому же – голодным. Песик же был домашним, привыкшим к добрым человеческим рукам, и изначальная враждебность была ему неведома. Он осторожно потрусил к лисенку, приоткрыв пасть, причем у него получался не подобающий случаю оскал – у него получалось что-то вроде человеческой улыбки. Лисенок не знал, как себя вести, если собака приблизиться вплотную: то ли наброситься на нее, как на вожделенную пищу, то ли позволить тыкать в себя носом и покусывать за ухо, как это делал старый лис. Поэтому лисенок просто-напросто повернулся к песику хвостом и побежал к своей норе. Песик побежал следом. Но…не хватало еще подпустить незнакомца к своему жилищу! Лисенок не помнил, чтобы кто-нибудь когда-нибудь топтался возле лисьей норы. Он развернулся и кинулся на песика, а песик побежал небыстро к вагончику сторожа. Опасный запах человеческого обиталища коснулся лисьего носа. Лисенок развернулся и побежал к перелеску. Песик последовал за ним. Так они и бегали друг за другом – не слишком быстро, не пытаясь ни догнать, ни убежать. Это была игра. Не такая увлекательная, как бывало со старым лисом, но, все-таки, – игра. Все-таки, – не одиночество.

Вдруг за воротами стройки раздался автомобильный гудок. Песик громко залаял, на его лай вышел сторож и подошел к воротам. После недолгого разговора с водителем сторож открыл ворота, и грузовая машина с белым строительным кирпичом въехала на территорию стройки.

Лисенок понял, что игра окончена. Но уползать в нору не хотелось, и лисенок остался стоять, выделяясь на фоне темных деревьев светлым силуэтом. Светлым силуэтом с пушистым лисьим хвостом.

Песик между тем получил за усердие премию – продолговатую булку со спрятанной внутри колбасой. Песик был не голоден, и сандвич этот воспринял скорее, как игрушку, чем, как пищу. Заметив неподвижно стоящего лисенка, песик потрусил к нему, приветливо помахивая хвостом.

Запах пищи привел лисенка в сильное волнение. Звериный инстинкт учил его, что за пищу нужно бороться. Лисенок ощерился, показав острые боковые зубы, и угрожающе зарычал. Песик же был не голоден, а потому незлобив и не жаден. Он был согласен поиграть с лисенком премиальной игрушкой. В несколько прыжков он очутился рядом с лисенком и разжал челюсти. Лисенок метнулся к булке со скоростью ракеты. Его пушистый хвост напоминал след ракетного выхлопа.

Конечно, булка не лучшая еда для лисы, но запах колбасы обещал неописуемые наслаждения. В лучшие времена лисенок бы отделил колбасу от булки. Но сейчас были не лучшие минуты его жизни, и он слопал все без остатка.

С тех пор они стали общаться. Песик подходил к лисьей норе часа в три ночи. Часто он приносил своему новому товарищу гостинец: кусок бутерброда или необглоданную косточку. Лисенок съедал угощение или закапывал его возле норы. Потом они бегали друг за другом – играли. А потом наступало утро. К воротам стройплощадки подъезжала машина, песик принимался оглушительно лаять, и сторож выходил из своего вагончика и направлялся к воротам, говоря собаке что-то одобрительное.

Так наступил новый, пусть полуголодный, но – миропорядок. И лисенок стал к нему понемножку привыкать. Но, ведь, ты знаешь, как бывает в жизни: только приноровишься к новым условиям, а они – раз! – и изменятся.

Однажды песик не явился со сторожем на работу. Казалось бы, что тут такого особенного? Это существо было не из одной с лисенком норы, не из одного рода-племени. Но что-то изменилось в настроение лисенка. Ночью он повыл немного на луну, но одному, без товарища, выть было муторно, и он вскоре бросил это дело. А потом наступило утро, к воротам подъехала машина. Дала сигнал, но никто не залаял, и сторож не вышел из своего вагончика. Миропорядок покосился и готов был рухнуть, и от этого тоскливо сжималось лисье сердце. Тогда лисенок взял и залаял сам! Он стоял на почтительном, все-таки, расстоянии от ворот и лаял, как настоящая собака. Тут появился сторож и весело сказал:

– Молодец! Заслужил премию. – И добавил серьезно, – Завтра принесу.

И должен тебе сказать, что хоть лисенок и не понимал человеческого языка, сторож сдержал обещание и назавтра принес ему настоящую звериную премию, а именно – курицу. Для лисенка это было чудом. Тем более что сторож добыл эту курицу абсолютно не рискуя жизнью: пошел и купил, вот и все! Он положил курицу между лисьей норой и воротами, сел у ворот на табуретку и принялся ждать.

Дело в том, что сторожу пришлось подарить своего песика внукам, которые жили в кибуце. Они очень его просили, и сторож уступил. Он был для своих внуков добрым дедушкой! Оставшись без собаки, сторож принял дерзкое решение приручить лисенка. Ты спрашиваешь, удалось ли ему это? Я отвечу: да, удалось. Но тут произошла не просто удивительная история, а самая настоящая сказка, и я расскажу тебе ее в другой раз.