Текст книги "Последний рейс «Фултона»"

Ограбление

В этот день в Заволжских мастерских должны были выдавать зарплату. Однако кассир Кусков задержался в банке, рабочие, ворча и переругиваясь, начали расходиться.

Тихон возвращался домой вместе с Иваном Резовым. В воротах столкнулись с Михаилом Алумовым.

– Наше вам, пролетарское, – приподняв картуз, ехидно поприветствовал он старого токаря и прошел мимо, к конторе.

– Не к добру весел меньшевик, – заметил Иван Алексеевич. – Сияет, как самовар перед праздником.

Только отошли от мастерских – навстречу трое в наглухо застегнутых пальто. Руки в карманах, касторовые кепки надвинуты на глаза, сапоги в грязи.

– Не знаешь, кто такие? – оглянувшись, спросил Розов.

– Впервые вижу, – беззаботно ответил Тихон. – Мало ли людей шлендает.

– Чего бы им шлендать по лужам? – бубнил свое Иван Алексеевич. – По набережной куда сподручней…

Прошли квартал, другой, завернули за угол. И тут услышали выстрелы.

– Где это? – остановился Резов.

– Вроде бы у мастерских…

Старый рабочий, расплескивая лужи, побежал назад, за ним – Тихон.

У ворот их встретил механик Степан Коркин.

– Беда, Иван, кассу ограбили.

– Как ограбили? Кассир же не вернулся.

– Только что подъехал. Внесли деньги в кассу – и сразу трое с наганами ворвались. Охранника наповал, в кассира промазали. Мешок с деньгами прихватили – и через забор в Росовский лес. Кускова водой отпаивает, от страха не очухается.

– А Мишка Алумов?!

– Что Алумов? – не понял Коркин.

– Где он?

– В конторе сидит. Тут стрельба, а он даже не вышел, стервец, лишь в окошечко посмотрел.

– Ладно. Собирай, Степан, красногвардейцев, надо догнать бандюг. Сердце чуяло – не случайно эта троица забрела сюда…

До Росовского леса дошли по следу сапог, хорошо заметному на вспаханном поле. Но в лесу, где уже вылезла молодая трава, следы пропали. Прочесали его вдоль и поперек – налетчики как сквозь землю провалились.

– Не могли они далеко уйти, искать надо, – упрямо говорил Коркин.

– Может, на дорогу выбрались? – предположил Тихон. – В деревню подались?

– Я бы на их месте не от Волги, а к Волге бежал, – рассудил Резов. – Ночью на другую сторону на лодке махнул – и ищи ветра.

– Между Росовским лесом и Сосновым бором перелесок есть, – вспомнил кузнец Федор Смолин. – А Сосновый бор в самый раз к Волге выходит. Почти на берегу – заколоченная дача Укропова. Не там ли они схоронились? Удобное местечко…

– Веди, Федор, к перелеску, – решил Иван Алексеевич. – Может, следы найдем…

И точно – в одном месте березовый перелесок наискосок прорезал узкий ручей, в грязи возле него ясно были видны следы сапог.

Напились из бочажка – и дальше.

Уже смеркалось, когда подошли к поляне, на которой стояла дача Укропова – несколько деревянных строений, покосившаяся беседка. К Волге, где на светлом песке чернели вытащенные на берег лодки, спускалась по глинистому косогору развалившаяся лестница с перилами.

Иван Резов остановил отряд. Вслушались в тишину. Упал с дерева сухой сучок, плеснулась рыба в воде. И снова тишина – натянутая, настороженная.

– Я возьму двоих и разведаю, – сказал Коркин.

Иван Алексеевич согласился:

– Правильно, незачем всех сразу под огонь. – И добавил: – Если они тут…

Механик назвал Тихона и Смолина. Осторожно подошли к ближнему дачному домику. Он был пуст, стекла выбиты, дверь сорвана. Нудно поскрипывало растворенное окно.

Крадучись, направились к двухэтажному дому с мезонином. Коркин осторожно подергал дверь – не поддалась. Показалось, что заколочена.

– A-а, черт! – ругнулся механик и саданул плечом. Дверь с треском распахнулась.

– Гришка! Пулемет! Окружили!.. – закричал кто-то на втором этаже.

Коркин вскинул наган и бросился по лестнице. Хлопнул выстрел. Механик споткнулся на ступеньке, скатился вниз, к ногам Тихона, вскочившего в дом следом за ним.

Тихон поднял голову и отпрянул в испуге – на лестничной площадке, широко расставив ноги, с револьвером в руке стоял коренастый мужик в галифе и белой рубахе. Надо стрелять, а Тихона как оторопь взяла, не может поднять винтовку.

Из-за спины выстрелил Федор Смолин. Человек в галифе покачнулся, выронил револьвер и завалился набок.

Тихон пришел в себя, подхватили Коркина на руки, перенесли его за беседку. А сверху, из мезонина, уже строчил пулемет.

Подбежал Иван Алексеевич. Фуражка козырьком назад, в руке наган. Присел рядом с Коркиным.

– Живой?

– Ногу задело, – сказал Смолин. – Надо сапог снять…

Коркин скрипнул зубами.

– С ногой потом, не помру. Не дайте убежать гадам, деньги не упустите…

– Потерпи, Степан, мы скоро, – и Резов, пригибаясь, побежал туда, где залег отряд. За ним – Смолин и Тихон.

Пулеметчик заметил их, прижал к земле. Переползли за домик с выбитыми стеклами, отдышались. Тихон осторожно высунул голову – дуло пулемета с дергающимся язычком пламени торчало из узкого окошка почти под самой крышей. Теперь он полосовал очередями по кустам, где залегли остальные красногвардейцы.

– Эх, пулеметчика бы снять, – протянул Тихон.

– Иван, у тебя граната есть, – напомнил Смолин Резову.

– Что толку – отсюда не достать.

– Попробую из винтовки царапнуть пулеметчика… И сразу вперед…

– Дело, – согласился Иван Алексеевич, отстегнул гранату от пояса.

Федор Смолин долго целился в окно, выискивал точку, в которой пулеметчик не защищен прочным щитком. Наконец выстрелил – и пулемет смолк. На какие-то секунды замолкли и винтовки, словно удивившись неожиданной тишине.

Иван Резов вскочил на ноги и с гранатой в руке побежал к даче. Бандиты опомнились, опять захлопали винтовочные и револьверные выстрелы.

Но поднятые Резовым красногвардейцы были уже у самой дачи. Взрывом гранаты вырвало раму окошка, из которого торчал ствол пулемета. Тихон, перегнав Резова, второй раз ввалился в дом, в нос ударило пороховой гарью…

Через четверть часа все было кончено.

С поднятыми руками, перемазанные копотью и кровью, на поляну перед дачей вышли пятеро бандитов.

– Где деньги? – подошел к ним Резов.

– В доме их нет, не ищите, – ответил один. – У Толканова они, у командира. Как бой начался, он выпрыгнул в окно – и к Волге. Там у него лодка припасена… Теперь не догоните, – злорадно добавил бандит…

Старый рабочий со злости чертыхнулся, вместе с Тихоном пошел к беседке, где оставили механика. Его уже перевязали, двое красногвардейцев делали из березовых слег носилки. Степан морщился, поглаживая ногу, с сожалением глядел на разрезанный яловый сапог.

Иван Алексеевич присел на пенек, рассказал о деньгах.

– Выходит, зря гнались за бандюгами? – приподнялся Коркин.

– Нет, не зря, Степан. На фронте такой ненависти не встречал… А с деньгами что-нибудь придумаем. В Губком партии обратимся, помогут…

Менкер

На следующий день Тихон дежурил в штабе на Стрелецкой и узнал от Лобова, что ночью красногвардейский патруль хотел проверить документы у позднего прохожего, тащившегося с мешком. Мужчина кинулся бежать, отстреливался. Нашли его в доме владельца магазина «Ваза» на Власьевской, в нескольких шагах от чека. И ночного гостя, и хозяина арестовали. При обыске в доме обнаружили три разобранных новеньких пулемета, парусиновый мешок с деньгами и вместительную шкатулку, в ней золотые десятирублевики с профилем самодержца всея Руси.

– Пытался я этого гостя допросить – молчит, только зубы скалит, – устало сказал Лобов. – Давай-ка я его еще раз вызову. Жаль, что ты Толканова в лицо не видел…

И тут неожиданно помог Сидорин: когда задержанного проводили по коридору, опознал в нем главаря банды, которая зимой захватила Продуправу.

Больше Толканов не запирался. Понял: что не расскажет он – сообщат арестованные на даче.

– К какой партии принадлежите? – спросил его Лобов.

– Я убежденный монархист, – сознался Толканов. – Но в город приехал по заданию правых эсеров.

– Интересная перелицовка. Ну, и зачем пожаловали сюда? Грабить?

– Нет, экспроприировать, – поправил Толканов.

– Для пополнения партийной кассы?

– Не только. Главное – чтобы вызвать недовольство рабочих.

– Почему выбрали Заволжские мастерские? Можно было найти кассу и побогаче.

– Нам было указано на нее.

– Кем?

– Когда в мастерских получка, мне передал хозяин магазина «Ваза». Больше ничего не знаю, мое дело маленькое. – Кривя губастый рот, Толканов добавил: – И вообще, комиссар, сматывал бы ты удочки. По моим наблюдениям, скоро запахнет палеными большевиками. Потому так откровенно и говорю, что ваше дело – швах…

Толканова увели.

– Нагло держится. За свою шкуру не дрожит, будто она у него застрахована. Пугает или что-то знает? – рассуждал Лобов.

Вызвал на допрос владельца магазина «Ваза». Маленький, юркий, с блестящей, словно лакированной, лысиной, этот, не в пример Толканову, юлил, изворачивался, пускал слезу.

Лобов не выдержал, грохнул по столу кулаком:

– Хватит нас за нос водить! Толканов все выложил.

Торговец съежился, растерянно промямлил:

– Ну если господин офицер признался, то мне сам бог велел…

От волнения заикаясь и часто сглатывая слюну, рассказал, что хранил деньги какой-то организации, что втравил его в это дело эсер Лаптев.

– Я отказывался, но он припугнул меня. Твое дело, говорит, телячье, а что чека под боком – еще лучше, безопасней.

– Кто вам сообщил, что должна быть ограблена касса Заволжских мастерских? – пытался выяснить Лобов.

– Чернявый, горбоносый… Глаза пронзительные, так и сверлят.

– Местный или приезжий?

– Разумеется, местный. Мне даже показалось – он работает там, в Заволжских мастерских.

– Почему так решили?

– Он обещал каким-то образом задержать кассира, чтобы рабочие уже разошлись. И еще… Был обговорен условный знак: если деньги в кассе, занавеска в среднем окне конторы будет сдвинута на середину… Я все рассказал, клянусь вам…

Когда владельца магазина вывели из кабинета, Тихон сразу подступил к Лобову:

– Ясно, кто этот чернявый, – Алумов, его портрет. Он и в конторе был. Все сходится. Надо брать, пока не удрал.

– Не так-то все просто, Вагин, – нахмурился Лобов. – Мы у Продуправы арестовали Лаптева, а позавчера его освободили.

– Это же контра явная! – опешил Тихон.

– И генерала Маслова выпустили, которого ты в Коровники провожал.

– Кто же так распорядился?

– Соломин из Горисполкома. Видимо, не хочет с эсерами и меньшевиками ссориться, они забастовкой пригрозили. Может, ему и видней, мы не все знаем. Короче, пусть этим чекисты занимаются.

Арестованных передали в чека, оттуда их направили в Коровники. А через неделю Толканов и хозяин магазина «Ваза» бежали из-под конвоя, когда их вели на пристань разгружать дрова. А еще дней через пять на Стрелке прибило к берегу утопленника. В нем опознали торговца, убитого в затылок.

Тихон был уверен – это Алумов навел банду на кассу Заволжских мастерских. Уговорил Лобова сходить в чека, поговорить насчет ограбления.

Их принял секретарь чека – серьезный молодой человек в черной хромовой куртке. Тонкое, интеллигентное лицо тщательно выбрито, в лацкане – красный матерчатый бант. На столе – местная газета «Коммунист», на ней красный, остро отточенный карандаш.

Лобов рассказал, как перед ограблением кассы Тихон встретился в воротах мастерских с Алумовым, о занавеске в окне конторы, о приметах, которые назвал хозяин «Вазы».

Менкер внимательно выслушал его, что-то записал в тетрадку. Потом задумчиво протянул, поглаживая маленький подбородок с ямочкой:

– Странно, странно. У нас на допросе он ничего подобного не говорил.

– Ты что же – не веришь нам? – рассердился Лобов.

– Ну что ты, что ты, товарищ Лобов. Какое может быть недоверие, ведь одно дело делаем. Вероятно, торговец решил себе цену набить, а у нас спохватился, побоялся.

– Тут действует целая организация!

– А где доказательства, дорогой товарищ?

– Надо арестовать Лаптева и Алумова – будут и доказательства. Подпольная касса в магазине – их рук дело.

– Торговец называл Лаптева – какие еще доказательства нужны? – добавил Тихон.

– Эх, товарищи дорогие! – проникновенно сказал Менкер. – Вы что думаете – мы всё можем? Дел – горы кавказские, а сотрудников – раз-два и обчелся. В губернии банды, вчера в Крестах нашего работника подстрелили. Будет жить или нет – неизвестно. А меньшевики и эсеры только того и ждут, чтобы нас перед народом очернить. Арестуем Лаптева – а он не виновен. Как тогда?

– Товарищ Менкер, тут не просто бандиты, тут заговор настоящий, – упрямо возражал Лобов. – Нельзя Лаптева и Алумова на свободе оставлять.

Секретарь чека начал сердиться, нервно завертел карандаш в руке.

– Слушай, Лобов! Нам лучше знать, заговор это или нет! Не можем мы по вашим приметам – чернявый, горбоносый – человека арестовывать. Это же будет явным нарушением революционного закона, а мы призваны его соблюдать!..

Так Лобов ничего и не доказал Менкеру.

– Втравил ты меня, Вагин, в историю, – ругался он, когда вышли на улицу. – И правда – чего с пустыми руками приперлись? Толканов бежал, торговец убит, Алумов, как говорится, не пойман – не вор. Нужны веские доказательства, что есть заговор. Иначе никто не поверит.

Спустя месяц нашлись и доказательства…

«Актеры»

В штаб на Стрелецкой прибежала девчонка-горничная из гостиницы «Царьград», едва отдышалась.

– Миленькие!.. Меня хозяин послал, у нас пьяные актеры разгулялись.

– В милицию ступай, – сказали ей.

– Родненькие! Они наганами грозят.

– Интересно, откуда у актеров наганы? – удивился Лобов.

Когда отряд подошел к гостинице, хозяин, горничные, сторож толпились у входных дверей. Испуганно поеживаясь, прислушивались к тому, что делалось на втором этаже. Оттуда доносились крики, ругань, кто-то плясал, кто-то пытался петь:

 
…Ночь тиха, пустыня внемлет Бо-о-гу…
И звезда с звяздою га-ва-рит…
 

К красногвардейцам подскочил хозяин гостиницы с округлившимися от страха глазами, похожими на оловянные пуговицы, встрепанным чубчиком на голове.

– Слышите?.. Сейчас палить начнут. Помогите ради Христа от этих постояльцев избавиться, житья от них нет. Целую неделю пьют, шумят, а сегодня и вовсе как с цепи сорвались. Не актеры это, а бандиты какие-то…

– Почему раньше не сообщили? – прервал его Лобов.

– Судите меня – боялся, – приложил руку к груди хозяин. – Ведь они все, как один, с револьверами. Бабахнут – и вспоминайте дети, как папу звали. А у меня две девочки и третье дите ожидается…

– Пятеро остаются здесь, – скомандовал Лобов. – Смотрите, как бы из окон не стали сигать. Остальные – за мной…

Хозяин гостиницы вжал голову в плечи, спрятался за спины красногвардейцев. По крутой лестнице поднялись на второй этаж. Длинным коридором, похожим на пенал, прошли к номеру, где бушевали гуляки. Встали по сторонам высокой двери, за которой сбивались пьяные, злые голоса:

– В гроб Советы! В гроб рачьих и собачьих депутатов!..

– Разгоним их к чертовой матери!.. И клинками! Клинками!..

– Господа! Господа! У меня в Калужской губернии имение… Пришли – и всё до ниточки… Даже железо с крыши сняли…

 
…Ночь тиха, пустыня внемлет Бо-о-гу…
 

– К дьяволу вашего Бога, поручик. Диктатора мне дайте, диктатора!.. Чтобы большевики кровью захлебнулись!..

Лобов расстегнул кобуру маузера:

– Кажется, по адресу пришли, – и кулаком постучал в дверь. Шум не утих, тогда он постучал тяжелой рукоятью пистолета.

– Какая сволочь веселье ломает? – заорали в номере, грянул выстрел. Пуля пробила филенку, впилась в стену коридора.

Лобов выпалил из маузера. В комнате вскрикнули, зазвенело разбитое стекло. Красногвардейцы прикладами винтовок ударили в дверь. Створки распахнулись, упал вырванный крючок.

Из-за стола, заставленного бутылками, тарелками с объедками, поднялись трое. На полу корчился раненный в плечо. Рядом, в луже вина, валялся револьвер.

Командир отпихнул его ногой в угол, приказал:

– Поднимай руки! Поворачивайся к стенке! И не шевелиться…

Раненого перевязали, увели вместе с другими задержанными. Оставшиеся красногвардейцы начали обыск. Под кроватями нашли «цинк» с патронами, карабин, пять бутылочных гранат. Под матрасами – три браунинга.

– Счастье наше, что перепились, – говорил Лобов, составляя опись обнаруженного. – Иначе бы они тут такую стрельбу устроили – до утра бы не выкурили…

Чтобы добраться до подоконника, на котором валялись какие-то мятые коробки, Тихон переставил стул. Взялся за другой – этот показался тяжелее первого.

Перевернул его и увидел под сиденьем толстую кожаную сумку. Отвязал ее, вытряхнул на стол стопку отпечатанных на пишущей машинке бумаг. Вместе с командиром склонился над ними.

– «Присяга, приносимая при вступлении в члены организации», – вслух прочитал заголовок Лобов. Несколько строк пробежал молча, потом опять вслух:

«…Клянусь и обещаю, не щадя ни сил своих, ни жизни своей, везде и всюду распространять идею „Союза“: воодушевлять недовольных и непокорных советской власти, объединять их в общества, разрушать советское управление и уничтожать опоры власти коммунистов, действуя где можно – открыто с оружием в руках, где нельзя – тайно, хитростью и лукавством…»

В узком потайном кармашке нашли странные картонные треугольники с двумя буквами на них – О и К. Лобов покрутил их в руке. Так и не поняв, что это такое, отложил в сторону. Опять уткнулся в бумаги.

Здесь же лежала «Памятка во исполнение общей цели», отпечатанная в нескольких экземплярах. В ней руководителям «Союза» вменялось в обязанность ознакомить рядовых членов организации с его программой, чтобы те, «кто чувствует себя слабым духом и неспособным выдержать тех испытаний, которые неизбежны в решительной активной борьбе, могли своевременно, до поступления документов в Центральный штаб, отказаться от участия в деле, иначе всякие уклонения от обязанностей и отказы будут считаться сознательной изменой, как и разглашение тайн организации, и караться до лишения жизней включительно».

– Сурово, – заметил Лобов. – Как что – так и душа вон, чтобы другим неповадно было. Не по этому ли уставу хозяина «Вазы» хлопнули?..

Тихон расправил сложенный вчетверо плотный листок бумаги.

– План какого-то города, – догадался он. – Вот река, еще. А это, видать, железная дорога, мост…

Лобов взял карту в руки. Внимательно рассмотрев ее, сказал жестким, словно пересохшим, голосом:

– Наш это город, Тихон. Со знанием дела планчик сделан, все советские учреждения отмечены. И штаб на Стрелецкой, – показал он черный крест на карте.

– Зачем им это? – растерянно уставился Тихон на командира.

– Зачем?.. Тут дело серьезное. Не иначе – мятеж готовится. Теперь и доказательства есть. Надо срочно сообщить в чека…

Не подозревал командир красногвардейского отряда, что обнаруженные в гостинице «Царьград» документы «Союза защиты родины и свободы» попадут в руки активного члена этой самой организации.

Через несколько дней Лобов спросил Менкера, что арестованные показали на допросе.

– Не актеры это оказались, а контрики явные, офицеры, – оживленно сказал Менкер. – Спасибо тебе, товарищ Лобов, проявил настоящую революционную бдительность.

– Я не за спасибо работаю. Как следствие идет?

– Полным ходом, товарищ Лобов! – заверил его Менкер. – Так что не волнуйся…

Но полным ходом шло не следствие, а подготовка к мятежу.

Театр

Вечером четвертого июля по Борисоглебской улице с саквояжем в руке шел поджарый мужчина в добротном английском костюме, клетчатой кепке. Квадратный подбородок тщательно выбрит, усы короткие, жесткие. Под широким лбом пристальные, сосредоточенные глаза.

Выглядел мужчина элегантно, чем-то неуловимым был похож на преуспевающего актера. Да и завернул он во двор Интимного театра, недавно появившегося в городе.

С черного входа поднялся на второй этаж, постучал в салон водевильной актрисы Барановской, назначенной директором этого небольшого театра.

Хозяйка, одетая в темное вечернее платье, с меховым боа на плечах, уже ждала гостя, сразу же проводила в комнату, в которой сидело несколько мужчин.

При его появлении все встали. Один из них – в заношенном офицерском френче, густые черные волосы мысом спускаются на низкий упрямый лоб, бородка и усы на манер скинутого самодержца – четким военным шагом подошел к гостю, энергично пожал руку:

– С благополучным прибытием, Борис Викторович!..

Гость уселся за стол посреди комнаты, в ногах поставил саквояж. Оглядев присутствующих, коротко произнес:

– Начнем, господа. Времени у меня в обрез…

Здесь, в салоне Барановской, произошло последнее перед мятежом заседание штаба заговорщиков. Гость с саквояжем был Савинков – руководитель «Союза защиты родины и свободы», документы которого нашел Тихон в гостинице «Царьград».

Первым взял слово мужчина во френче – полковник Перхуров, назначенный Савинковым «главноначальствующим» губернии:

– Господа! Мною составлено обращение к населению, которое будет обнародовано сразу же, как только мы возьмем власть. Чтобы после не возникло недоуменных вопросов, ознакомлю с ним сейчас…

Полковник, как бык, покосился на красный бант в лацкане хромовой кожанки Менкера. Зачитав парадное начало, перешел к сути:

– «…В целях воссоздания в губернии законного порядка и общественного спокойствия повсеместно восстанавливаются органы власти и должностные лица, существовавшие до октябрьского переворота…»

Полковник снова недовольно покосился на красный бант. Менкер завозился, прикрыл его рукой.

– «…Судебная власть восстанавливается в составе окружного суда и мировых судей, – повысил голос Перхуров. – Восстанавливаются земское и городское самоуправления. В волостях действуют старшины и секретарь…»

– Какие будут вопросы, господа? – пытливо всматриваясь в лица присутствующих, спросил «главноначальствующий», дочитав обращение.

– Круто! Весьма, весьма… – неопределенно сказал Лаптев.

– Это же монархическая платформа! – растерянно воскликнул Савинов.

Лидер городских кадетов промолчал, видимо, целиком согласный с текстом обращения.

– А что, собственно, вы хотели услышать? – нервно одернул френч полковник. – О равенстве и братстве с мужичьем?!

– Нам, социал-демократам, трудно будет объяснить такой поворот рядовым членам партии, – неподдельно разволновался меньшевик. – Столько лет боролись с самодержавием – и опять мировой судья…

– Ишь ты – они боролись с самодержавием! – ехидно протянул Лаптев. – Комариными укусами вы занимались, а не борьбой. Если бы ваша партия была единственным противником самодержавия, Романовы процарствовали бы еще триста лет.

– Господа, сейчас не время для межпартийных споров, – зябко повела плечами Барановская.

– Мы оттолкнем от себя массы! Монархия не пользуется сейчас спросом! – пытался убедить полковника Савинов.

– Если монархом будет Петр Первый – я за монархию! – раздраженно произнес Перхуров.

– Ну хоть бы пару фраз об Учредительном собрании… О Советах без большевиков. Иначе нельзя… – пыхтел Савинов.

Перхуров прервал его, отчеканил:

– Это ваше дело! Можете обещать членам вашей партии хоть Александра Македонского, хоть боярскую думу. Вопрос об устройстве русского государства будет решаться позднее. Сейчас главное другое – поддержат члены вашей партии восстание или нет?

– Мы всей душой, конечно, – мелко затряс головой Савинов. – Только нам нужна более гибкая форма участия в этом деле.

– Что вы имеете в виду? – в упор посмотрел на него полковник.

– Ну хотя бы нейтралитет… На первое время…

– А я хотел назначить вас своим помощником по гражданской части…

– Я согласен! – воскликнул Савинов и покраснел от удовольствия.

– А ломался, как пряник, – чуть слышно буркнул Лаптев и обратился к загадочно молчавшему Савинкову: – Согласован ли текст обращения с вами, Борис Викторович? Вы принимали участие в покушениях на министра внутренних дел Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Романова. Какова ваша позиция теперь?

Прежде чем ответить, Савинков многозначительно помолчал.

– Я ознакомился с обращением. В общем и целом его одобряю. Уверен, господа, мы договоримся. Революция завела Россию в тупик, называемый большевизмом. Чтобы вырваться из него, надо сплотить все антибольшевистские силы. Это в настоящее время наша самая главная задача, самая надежная платформа!..

Выступлением Савинкова остались довольны все. Решив таким образом щекотливый вопрос о власти, перешли к насущным задачам.

Поднялся Ланцов – при Керенском начальник военного гарнизона города, теперь – заместитель начальника артиллерийского склада. Одновременно заместитель «главноначальствующего».

– В ночь выступления караул в артскладе будет свой, надежный, – без особого энтузиазма сказал Ланцов. – Если, конечно, не произойдет что-нибудь из ряда вон выходящее…

– Типун вам на язык! – резко осадил его Перхуров, дал слово Валиеву – командиру Первого стрелкового полка, расквартированного в бывшем Кадетском корпусе.

Валиев пригладил ладонью белесые волосы, сквозь которые просвечивала плешь, доложил:

– Завтра отдам приказ сдать винтовки на склад, якобы для технического осмотра. С безоружной солдатней легче будет договориться. Думаю, полк поддержит восстание. В крайнем случае – нейтралитет…

Следующим отчитывался Лаптев:

– Мы установили связь с руководителями левоэсеровской дружины на ткацкой фабрике. Твердо обещано – дружина выступит как один! Ткачи поддержат восстание. Голод – наш первый союзник…

О положении в Заволжье сообщил Михаил Алумов:

– Будем смотреть правде в глаза: большевики пользуются среди рабочих авторитетом. Настоятельно прошу послать в Заволжье еще один отряд офицеров-боевиков. Только тогда можно гарантировать успех восстания.

– Заволжье – ответственный участок. Распорядитесь, господин Перхуров. Какие воинские части находятся в центре города? Как настроены, какова численность? – спросил Савинков полковника Сурепова, назначенного начальником контрразведки.

– В связи с тяжелой для большевиков обстановкой на фронтах красноармейцев здесь осталось немного. На Стрелецкой улице – штаб Красной гвардии. Кто такие красногвардейцы, думаю, объяснять не надо. Их преданность большевикам известна. Вероятно, поэтому госпоже Барановской так и не удалось найти там подходящего человека. Хотя кое-какие шаги в этом направлении сделаны. – Сурепов выразительно посмотрел на хозяйку, как бы приглашая дополнить его сообщение. Но та промолчала. Видимо, особо похвастать было нечем.

– Сколько людей в отряде? – насупился Савинков.

– Около сотни. Было больше, несколько маршевых подразделений отправлено на Восточный и Северный фронт.

– Эти двести штыков могут сорвать весь план восстания! – заходил Савинков по комнате, увешанной старыми театральными афишами.

«Это тебе не динамит под городовых подкладывать», – ехидно подумал Перхуров. Ярый монархист, в душе он презирал бывшего «социалиста-бомбиста». Считал его выскочкой из тех, которые своими дурацкими покушениями на великих князей, губернаторов и полицмейстеров подготовили революцию и помешали ему, тверскому дворянину, стать генералом.

Презирал, но до поры до времени терпел, понимая, что без таких, как Савинков, опять посадить на престол царя будет трудновато.

– Без драки не обойтись! – твердо заявил Перхуров. – На нашей стороне внезапность, так что успех я гарантирую.

– А кто гарантирует, что мы не положим под окнами этого штаба лучших бойцов, прежде чем ворвемся в него? – Савинков опять уселся за стол.

– Можно обойтись и без драки, – неожиданно вмешался в разговор Менкер.

«Главноначальствующий» хотел осадить его – знай, мол, сверчок, свой шесток. Но не успел – тот в нескольких словах изложил свое предложение, и Савинков одобрил его, пообещал:

– Свободная родина не забудет вас, вы будете отмечены!..

– Рад стараться! – громко щелкнул каблуками бывший лицеист.

– Заготовлены ли списки партийного и советского актива? – посмотрел Савинков на Барановскую.

Актриса достала их из-за афиши на стене, сжато, по-военному четко доложила:

– Фамилия, должность, партийность, адрес. Итого около двухсот человек.

Просмотрев списки, опытный конспиратор и заговорщик по достоинству оценил вклад актрисы в подготовку мятежа: работа была проделана огромная. Довольно потер руки.

– Где разместить арестованных? Как такую ораву прокормить? – В будущей городской управе Барановской определили должность управляющего продовольственными делами. – По нашим сведениям, хлеба в городе осталось на два-три дня.

– Мы не благотворительная организация, чтобы содержать врагов, – обрезал Савинков. – Будем кормить только тех, кто с оружием в руках встанет в наши ряды! А насчет арестованных у меня есть соображения…

И он коротко изложил их.

– Браво, Борис Викторович. Просто и надежно. Нам без вас ни за что бы не додуматься, – восхитилась актриса.

– Но вяжется ли это, господа, с христианской моралью? – слабо запротестовал Савинов.

– Морали нет, есть только красота! – изрек Савинков свою любимую фразу.

– Что же вы нам прикажете – оставить большевиков на воле? – стукнул Перхуров ладонью по столу.

– Боже сохрани! Боже сохрани! – испугался Савинов. – Я о том – не лучше ли их… сразу?

– Они могут пригодиться на будущее, – туманно ответил ему Савинков. – Как будете брать город, полковник? С чего начнете?

Перхуров разостлал на столе карту, ткнул в нее тупым пальцем и объявил:

– Сбор ударных групп в два часа ночи на Леонтьевском кладбище. Остальные примкнут после того, как мы будем обеспечены оружием…

Обговорив детали восстания, Савинков подхватил тяжелый саквояж и ушел.

Только Перхуров знал – руководитель «Союза» спешил в соседний уездный город. Месяц назад губернский военный комиссар докладывал в Москву, что снарядами и оружием размещенных там военных складов можно обеспечить белую гвардию половины России…

Барановская пыталась оставить Перхурова на ужин.

– Какой к черту ужин! – рявкнул он…

В этот же вечер Менкер позвонил в штаб на Стрелецкой и сообщил, что в одном из дальних уездов губернии кулацкое восстание.

– Своими силами нам такое крупное выступление не подавить. Просим направить туда весь отряд. Положение в уезде серьезное, – взволнованно сказал Менкер.

И отряд под командой Лобова покинул город. В центре практически не осталось вооруженной силы, которая могла бы помешать мятежникам…