Текст книги "Александровский cад"

Пиманов Алексей Викторович, Яновский Борис Георгиевич
Александровский сад

Авторы собираются проследить судьбу своего главного героя, его жены, детей и внуков вплоть до начала ХХI века.

Авторы восхищены им, так как это настоящий, честный и умный «служака» в хорошем смысле этого слова, считающий, что своему государству надо Служить. Так воспитал его отец…

Правда, государство в лице сильных мира сего далеко не всегда говорит таким людям спасибо, а часто и вовсе забывает просто поблагодарить…

Часть первая

Глава 1

Май 1938 года

Ночная улица была пуста и безлюдна. Москва погрузилась в сон, и ей не было ровным счетом никакого дела до нескольких мужчин, появившихся из переулка в районе Ивановского монастыря. Двое из них несли лестницу. Третий следовал чуть позади, осматриваясь вокруг. В руках он держал какую-то палку. Вся процессия остановилась возле стены, на которой висел огромный портрет Сталина. Налетающие порывы ветра зловеще изгибали лицо вождя всех времен и народов. Тот, что шел позади, быстро оглядел соседний переулок и вернулся назад.

– Ну, чего там, Аким? – хрипло спросил один из мужчин.

– Чисто, – буркнул Аким и негромко свистнул в темноту. Из-за мужских спин появилось маленькое существо. Безразмерный пиджак и надвинутая на самые глаза кепка не давали возможности разглядеть, мальчик это или девочка.

– Залезай!

Аким протянул существу в пиджаке руку и помог взобраться на лестницу.

– Факел не урони, – буркнул он. В лунном свете зловеще сверкнул наган. – Зажжешь по команде. Ясно?

Человечек на лестнице перехватил факел, но ответить не успел. Из-за угла послышался тройной свист. Аким махнул шляпой и приглушенно крикнул:

– Все по местам!..

Мужчины бросились врассыпную, рассредоточиваясь в подворотнях и переулках. Наступила тишина, которую нарушил звук приближающегося автомобиля. «Существо» на лестнице выхватило из кармана коробок и, ломая спички, стало пытаться поджечь факел, нервно оглядываясь на тяжелый фургон, выкатившийся из переулка. Наконец одна из спичек зажглась, и факел запылал. Но когда до грузовика осталось не более двух десятков метров, человечек на лестнице вдруг сделал несколько демонстративных взмахов факелом, явно привлекая к себе внимание. Послышался скрип тормозов, и машина замедлила ход. А когда она поравнялась с домом, факел коснулся портрета Сталина, и яркие языки огня побежали по полотнищу вверх. Машина притормозила на перекрестке, и из нее высунулась голова:

– Что же ты, гад, делаешь?! А ну, гаси свою хреновину и быстро сюда!

В это время чья-то тень отделилась от грязного подъезда и вскочила на подножку грузовика. Послышались выстрелы, и машина, резко вильнув, врезалась в стену дома. С другой стороны улицы к ней бросились еще несколько человек. Когда они уже были совсем близко, задняя дверца фургона распахнулась, и оттуда стали выскакивать люди в военной форме. Кто-то пытался отстреливаться, кто-то метнулся под грузовик, но в тесном переулке охранники были как на ладони. Через несколько минут все было кончено.

Оттолкнув труп военного, Аким вскочил в фургон, в котором один на другом стояло четыре дощатых ящика. Ударом топора он сбил крышку верхнего.

– Фонарь!

Косой луч фонаря осветил содержимое.

– Вот они… – чуть слышно прошептал Аким и облизнул пересохшие губы.

Внутри ящика лежали коробки с бриллиантами.

Первый солнечный луч коснулся колокольни Ивана Великого, разбудил ворон, дремавших на смотровой площадке, осторожно добрался до купола Большого Кремлевского дворца. Как будто дожидаясь этого, минутная стрелка кремлевских часов сделала еще один шаг, и куранты на Спасской башне величественно отбили шесть ударов.

Из подъезда третьего жилого корпуса Кремля, торопливо натягивая на ходу шинель, появился человек лет пятидесяти. Вахтенные на постах отдавали ему честь и пропускали без вопросов. Выправка и стремительная походка выдавали в нем бывшего военного. За ним еле поспевал человек с ромбами майора в петлицах.

– Как это произошло?

– Подробностей пока нет, товарищ Шапилин, но наши люди уже выехали на место.

Шапилин глянул на часы и, не замедляя шага, спросил:

– Что из алмазной коллекции уцелело?

– Точно сказать трудно…

Заведующий особым сектором ЦК Петр Шапилин буквально ворвался в Первый правительственный корпус. Услышав последние слова, он остановился на лестнице и грозно крикнул своему спутнику:

– Что значит – трудно? Вы кто – сотрудник особого сектора или гадалка с Тишинского рынка?

Майор вытянулся в струнку:

– Никак нет, не гадалка!

Через минуту разъяренный Шапилин влетел в свой кабинет, в котором, несмотря на ранний час, уже сидели несколько сотрудников особого сектора. При появлении начальника все встали. Майор продолжал доклад на бегу:

– Надо сверить по описи…

Шапилин махнул рукой, тем самым как бы приказывая всем сесть.

– … Но из МУРа доложили, что бόльшая часть ящиков взломана.

При этих словах бледное лицо Шапилина побагровело:

– Из МУРа?!

Майор судорожно выдохнул:

– Так точно!

Шапилин обвел подчиненных тяжелым взглядом и закричал так, что звякнули стаканы на столе:

– Срочно, вы слышите – срочно блокировать сыскарей! Иначе к утру вся Москва будет гудеть о пропавшей коллекции алмазов из Кремля!

Один из присутствующих сотрудников поднялся с места и, сжимая в руках фуражку, виновато сообщил:

– Петр Саввич, руководство МУРа уже в курсе.

Шапилин расстегнул ворот френча и обреченно сел за стол. Сотрудники отдела застыли в ожидании приказа. Обдумав ситуацию, Шапилин устало спросил:

– Живые есть?

– Живых нет… Но пропал водитель.

– Фамилия водителя, – машинально проговорил Шапилин.

В комнате воцарилась тишина. На лице Петра Саввича отразилась растерянность.

– То есть как водитель?! Казарин?!

– Так точно, начальник колонны гаража особого назначения – Казарин Владимир Константинович! – отрапортовал майор.

Шапилин стиснул зубы и с досады ударил кулаком по столу.

Глава 2

Апрель 1938 года. За месяц до этих событий

 
У тро красит ярким цветом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская страна… —
 

доносилась из репродуктора известная песня. Лешка Казарин дожевал на ходу бутерброд, растер щеткой зубной порошок по своим парусиновым туфлям и, схватив портфель, хлопнул входной дверью. Миновав Чугунный коридор и один пролет лестницы Боярского подъезда Большого Кремлевского дворца, он чуть не снес уборщицу тетю Глашу, склонившуюся с тряпкой над старинными резными перилами:

– Мое почтение, мадам!

– Привет-привет, красавчик.

Лешка не был красавцем в обычном понимании этого слова: долговязая фигура, косматая шевелюра, размашистая походка. Однако все девчонки в классе тайно были влюблены именно в него. Не одно девичье сердце покорили его умные голубые глаза и обаятельная улыбка, которая редко сходила с Лешкиного лица. Только вздыхали и мучились девчонки напрасно, потому что его, собственное, сердце навек и бесповоротно было отдано другой. Той, что в эту самую минуту поджидала Казарина возле Троицких ворот.

Первая красавица 10 «А» Танька Шапилина, дочь грозного и всесильного начальника особого сектора ЦК, нетерпеливо прохаживалась вдоль Арсенала. Завидев Лешку, Танька сняла с груди новенький фотоаппарат «ФЭД»:

– Стой, ни с места…

Казарин на секунду замер, восхищенно уставившись на фотоаппарат:

– Откуда?

Танька щелкнула затвором:

– Отец подарил. За контрольную по математике.

– А-а-а, – хмыкнул Лешка, – ту, что ты у меня списала?

– А какое это имеет значение? Кстати, я жду тебя последний раз. Ты меня компрометируешь!

Лешка подхватил Танькин портфель и, взяв ее за руку, потащил к кремлевской проходной:

– Ты сама себя компрометируешь своими знаниями.

Лешка хотел сказать еще что-то назидательное, но в этот момент раздался звук клаксона. Танька и Лешка обернулись и увидели притормаживающий черный лакированный лимузин.

– О, отец… – растерялся Лешка. – Давно не виделись!

За рулем лимузина сидел отец Лешки Казарина – Владимир Константинович.

– Ты кое-что забыл. – Отец протянул сыну сверток.

Лешка, догадавшись о его содержимом, быстро спрятал пакет в портфель.

– Нечего на голодном пайке весь день сидеть, – усмехнулся отец.

Танька, наблюдавшая за Казариными, выждала момент и втиснулась в разговор:

– Здрасте, дядь Володь. А вы на службу или как?

– А что, барышня, вас подвезти?

Танька поправила бант на косе и хитро улыбнулась:

– Не-ет, меня не надо! А вот Лешечку, – она кивнула в сторону Казарина, – просто необходимо: его от голода ветром может сдуть по дороге.

Лешка покраснел:

– Пап, ты ее не слушай. Она же… – Лешка шутя толкнул Таньку в бок, – будущая журналистка! Языкто без костей…

Казарин-старший усмехнулся:

– Ладно, хоть это и не положено – садитесь. Вы же не проболтаетесь?

– Могила!

Шапилина первая нырнула в автомобиль. Она устроилась на заднем сиденье и втащила за собой упирающегося Лешку.

Машина тронулась, миновала Кутафью башню, выкатилась на Воздвиженку, и, набирая скорость, зашуршала колесами по свежевымытой мостовой. За стеклом замелькали дома, люди, магазины, киоски. На углу Бульварного кольца перед светофором возле автобусной остановки лимузин на несколько секунд замер. Люди стояли поперек тротуара, несмотря на надпись на асфальте: «Ожидая автобуса, стойте вдоль тротуара». Меланхоличный, невысокий постовой безуспешно пытался навести порядок. Очередь ненадолго выстраивалась в прямую линию, а затем снова возвращалась в прежнее состояние.

Люди на остановке с любопытством и опаской смотрели на кремлевский лимузин, урчащий у светофора. Лешка перехватил несколько завистливых взглядов, и ему стало очень неудобно. Он даже отвернулся, сделав вид, что изучает афишу кинотеатра «Художественный». Наконец машина тронулась и понеслась дальше по Москве. Свежий ветерок, пробивающийся сквозь ветровик, вновь затрепал Танькину челку. Она тоже заметила взгляды людей на остановке и по-своему расценила их.

– Эх, дядь Володь, я тоже хочу водителем стать, – вдруг заявила она.

– Хочешь – станешь, – серьезно ответил Владимир Константинович.

Лешка засмеялся:

– И будешь своего папу возить с заседания на заседание.

Шапилина пропустила мимо ушей Лешкину подначку.

– А тяжело на водителя выучиться? – не унималась она.

– Ой, тяжело! – отшутился Владимир Константинович. – Сначала надо выучиться на извозчика, потом – на вагоновожатого и только потом – на шофера.

Танька притворно вздохнула и бросила взгляд на Казарина.

– Ага, тут выучишься! Контрольная за контрольной… А весной – выпускные экзамены.

Лешка тронул отца за плечо:

– Пап, притормози тут. А то стыда не оберешься.

Проехав еще несколько десятков метров, лимузин остановился на углу Скатертного переулка, за квартал до школы, в которой учились Танька и Лешка. Ребята вышли из машины, и Шапилина помахала рукой Владимиру Константиновичу:

– Пока, дядь Володь.

Лешка был крайне недоволен. Когда они отошли в сторону, он высказал подруге все, что накопилось у него за дорогу:

– Не хватало, чтобы ребята в школе увидели, что меня папа провожает. Да еще и на казенной машине… Ну, чего ты копаешься?

Не особо слушая причитания приятеля, Таня остановилась, чтобы поправить юбку, и Лешке пришлось деликатно отвернуться. Шапилину подобные мелочи нисколько не волновали.

– Да ладно. – Татьяна взяла Лешку под ручку. – Вот скажи мне: у многих из наших одноклассников родители ходят пешком? А? Заруби себе на носу – у нас в стране равноправие!

Лешка усмехнулся:

– Насчет равноправия – это ты хорошо сострила… – Он поставил портфели на землю и сделал из пальцев рамку. – Представляю групповой портрет нашего класса: Степка Микоян, Тимка Фрунзе, Васька Сталин. А снизу… Нет, сверху надпись: «Простые парни с улицы Коммунистической»…

В это момент из-за угла появилась Вера Чугунова. То ли она еще спала, то ли о чем-то задумалась, но в Лешкино плечо она воткнулась со всего маху.

– Вот, еще один простой человек с нашей кремлевской улицы!

Вера заморгала своими огромными ресницами, не понимая, о чем речь.

– С добрым утром, Вера. – Казарин поводил ладонью перед лицом одноклассницы. – Ты что, не проснулась еще? Фамилия моя Казарин, это город Москва, страна – Советский Союз.

Вера наконец поняла, в чем дело. Она вздернула свой очаровательный носик и фыркнула:

– Ой, какие мы остроумные! – Затем Вера подошла к Тане и взяла ее под руку. – И как ты его выдерживаешь в таких количествах?

Вера Чугунова тоже была красавицей: высокая, кареглазая, с длинными и черными как смоль косами. Таньке она уступала лишь в темпераменте. Некоторая медлительность, над которой посмеивался Казарин, объяснялась романтичностью ее натуры, которую Вера тщательно скрывала. Ведь истинная комсомолка должна была быть прямой, принципиальной и лишенной какой бы то ни было сентиментальности. Но это давалось Чугуновой с огромным трудом, особенно в те минуты, когда на ее горизонте появлялся Казарин. При виде Лешки сердце ее замирало, пульс пропадал, и с Чугуновой происходило то же самое, что происходит обычно с кроликом, который вынужден смотреть на удава…

В классе было шумно – все что-то бурно обсуждали. Танька и Лешка не успели спрятать в парту портфели, как к ним подскочил Васька Сталин и заявил:

– Слыхали? В кинотеатре «Москва» стереокино теперь будет показываться.

– Да ну?! – вытаращив глаза, воскликнула Танька. И, усмехнувшись, спокойно попросила: – А теперь расскажи, что это такое и с чем его едят?

– Ну, деревня! – засмеялся Сталин. – Она не знает, что такое стереокино!

В ту же секунду Вася получил учебником по голове.

Казарин как ни в чем не бывало смахнул пыль с обложки:

– Вот ты и объясни.

Васька потер затылок, но не обиделся:

– А чего объяснять? Айда после уроков на «Землю молодости», все и увидите.

– Айда!!! – заорали все.

В этот момент в класс вошел Аркадий Семенович – учитель математики, и весь класс, хлопая досками парт, встал и замер в приветствии.

– Садитесь, садитесь, дорогие мои, – махнул рукой педагог. – К контрольной готовы?

– Угу! – Обреченный ответ был похож на пароходный гудок.

Аркадий Семенович оглядел всех из-под очков, которые сползли на самый кончик носа, вытер вспотевший от быстрой ходьбы лоб клетчатым платком и, остановив свой взор на Лешке, небрежно изрек:

– Ну, тогда наш уникальный и неповторимый Казарин меняется местами со Сталиным. Василий, сядьте за первую парту с Шапилиной.

Рыжий Васька обернулся к классу, ища поддержки:

– Аркадий Семенович, ну за что?! – Его возмущению не было границ.

Аркадий Cеменович сделал в воздухе жест, снимающий все возражения:

– За то самое. Мне нужно, чтобы Шапилина получила свою четверку – законную…

Танька с Лешкой понимающе переглянулись: похоже, суровые санкции математика их не особо пугали.

Тем временем учитель подошел к окну и, не глядя на класс, добавил:

– … Вас, Сталин, это тоже касается.

Василий взял учебники, чернильницу и нехотя поднялся, бубня при этом себе под нос, но так, чтобы все слышали:

– А что Сталин? Как что, так Сталин…

– Василий, не дерзите. Казарин, мне сто пятьдесят раз вам повторять?

Лешка незаметно сделал рукой знак друзьям и, с трудом разминувшись со Сталиным в узком проходе, пересел за его парту. Аркадий Семенович краем глаза следил за Лешкиными маневрами. Как бы между прочим он спросил:

– Кстати, Казарин, вопрос на засыпку: если мои сто пятьдесят предупреждений помножить на триста сорок пререканий Василия, сколько получится?

– Пятьдесят одна тысяча, – не моргнув глазом, ответил Лешка.

Учитель повторил расчеты на листке бумаги и усмехнулся:

– Однако, черт возьми!.. Никак не могу привыкнуть…

Класс погрузился в работу. Учитель сначала внимательно следил за Казариным, но потихоньку начал клевать носом и терять бдительность. Через двадцать минут Казарин положил ручку с пером в специальное углубление на парте, захлопнул тетрадь и поднялся с места. Тут же вслед за Лешкой встала и Танька. К учительскому столу они подошли почти одновременно. Возле стола Казарин неловким движением задел подругу, и та выронила свой листочек с контрольной.

– Прости, пожалуйста, – извинился Лешка, наклонился и поднял листочек с пола.

Аркадий Семенович проснулся.

– Минуточку! Дайте-ка сюда.

Казарин протянул математику две работы. Аркадий Семенович тщательно изучил контрольные, а затем, вздохнув, положил их на стол:

– Я не знаю, как это у вас получается, но имейте в виду, Казарин, вы оказываете Шапилиной медвежью услугу.

Танька попыталась встрять в разговор:

– Аркадий Семенович…

Учитель устало махнул рукой:

– Идите, Шапилина, идите. Кстати, Казарин, во вторник городская олимпиада. Не забудьте подготовиться…

В классе послышался смешок. Учитель строго постучал указкой по столу и безошибочно установил весельчака:

– А вы, Сталин, пишите, пишите…

Когда дверь класса захлопнулась за ребятами, Танька радостно захлопала в ладоши:

– Ты – гений! Я скоро сама не смогу разобрать, где мой почерк, а где ты за меня химичишь!

Лешка только хмыкнул в ответ:

– Комсомолка Шапилина, я не гений! Я преступник. Помогаю внедрить врага в нашу советскую журналистику.

Танька закатила глаза и, прикинувшись овечкой, затараторила:

– Каюсь, каюсь, каюсь! Но у меня есть оправдание: математика меня не интересует.

Казарин тем временем скатился вниз по перилам.

– Тебя ничего не интересует, кроме Орловой и Крючкова, – вздохнул Лешка, соскочил на пол и протянул руку, чтобы взять Танькин портфель. Шапилина насупилась и спрятала портфель за спину.

– А история? – возмутилась она.

Лешка только махнул рукой:

– Ну, разве что история…

Танька, довольная маленькой победой в споре, протянула свой портфель Казарину, и они выбежали на улицу.

Летняя Москва приняла их в свои объятия. Завернув за угол школы, Лешка на секунду задержался возле газетного стенда.

– Ну, чего ты там увидел? – недовольно дернула его за рукав Танька.

Лешка пробежал глазами «Вечернюю Москву»:

– Представляешь, в Измайловских прудах собираются разводить осетров и севрюг… А возле памятника героям Плевны будут пальмы сажать…

Шапилина глянула через Лешкино плечо на газетный лист:

– О… «В новом доме на улице Горького открывается коктейль-холл». А что такое коктейль?

Лешка пожал плечами:

– Черт его знает. Может, там морских коков будут готовить… Ладно, пошли.

Танька еще с минуту обдумывала сказанное про коктейли и коков, но затем бросила это занятие и побежала за Лешкой.

Глава 3

Танька и Лешка сидели в каморке самого дорогого для них после родителей и, конечно, Сталина человека – Германа Степановича Варфоломеева. Ребятам он казался стариком, хотя, по правде сказать, Варфоломеев приходился ровесником и Танькиному, и Лешкиному отцу. Скорее всего, Германа Степановича дополнительно старила его работа и абсолютное равнодушие ко всему, что творилось за порогом его каморки. Варфоломеев состоял на должности оценщика культурных ценностей Кремля с начала двадцатых. Работа, которая была для него смыслом жизни, занимала все его время без остатка. Поэтому Герман Степанович плохо ориентировался в современных реалиях. Вопросы о том, кто такая Роза Люксембург или как расшифровывается ГТО, ставили Варфоломеева в тупик. Зато о любой серебряной табакерке ХVI века, попавшей ему в руки, Герман Степанович мог рассказывать часами. Короче говоря, человеком он был интересным и, можно сказать, необычным. А Таньку и Лешку Варфоломеев любил как своих собственных детей, которых у него никогда не было. Ребята к нему могли прибегать в любое время дня и ночи. Его рассказы всегда слушали открыв рот, а знал Варфоломеев о Кремле, его истории, обитателях и закоулках буквально все.

В этот день ребята слушали легенду о библиотеке Ивана Грозного.

– … Зачем монах попытался выкрасть один из старинных манускриптов, теперь уже никто не узнает. – Голос Варфоломеева, как всегда, был мягким и завораживающим. – Только поймали его, и приказал Малюта Скуратов монаха замуровать, причем рядом со спрятанными сундуками с книгами. Вначале плач, а потом и стоны доносились из-за стены еще много дней. А через год спустившийся в подземелье Грозный вдруг вскрикнул, указав сопровождавшим его опричникам на ту самую стену, за которой исчез навсегда монах. По старой кирпичной кладке двигалась тень в капюшоне. Говорят, экзальтированный царь потерял тогда сознание. А когда очнулся, приказал вскрыть могилу. За стеной никого не оказалось. А вскоре монаха увидели еще раз, потом еще. Говорят, последний раз он появлялся в подвалах Кремля перед самой революцией. Напугал до смерти очередных охотников за пропавшей библиотекой царя Ивана.

Старик закончил рассказ и улыбнулся. Хитро посмотрел на ребят.

– Что-то вы, Танка, – он всегда называл Таньку вот так, без мягкого знака, – побледнели. Неужто бросите своего Алешеньку и больше в подвалы за ним не полезете?

Белые щеки Тани заалели.

– Во-первых, он не мой, – язвительно произнесла она. – Он у нас, как известно, гений, а гений принадлежит всему человечеству…

– Танька, прекрати. – Лешка улыбнулся. – Я конечно же гений, это даже не обсуждается…

Он покосился на Шапилину, которая о чем-то в этот момент усиленно думала.

– … Но это ничего не меняет, – продолжил Казарин. – Библиотеку я все равно найду, и никакие монахи меня не остановят. Ну а если появится, то я его вежливо так попрошу проводить меня на место. Он-то точно дорогу знает.

Варфоломеев, продолжая протирать старинный позолоченный кубок, усмехнулся и хотел что-то сказать в ответ. Но в это время Танька вскочила с места.

– Герман Степанович, – затараторила она, – вы Верку Чугунову знаете? Да знаете вы ее. Она с нами несколько раз приходила. Такая… Ну, в общем, никакая… Ну, это не важно. Так вот, ее мать рассказывала, что ей рассказывала одна тетенька, которая работает в столовой, что однажды ночью видела, как монах вдоль стены крался. И еще домработница Молотовых его тоже два раза видела. Представляете?

Лешка закатил глаза к потолку и притворно-вежливо спросил:

– И чего?

– Да ничего. Просто если постараться, то можно этого монаха выследить.

– Комсомолка Шапилина, бросьте эти вредные истории распространять. Никаких монахов нет – их всех революция упразднила. Ты что, не знаешь об этом?

– Дурак! – обиделась Танька. – Герман Степанович, ну скажите ему, что монах есть.

Варфоломеев поглядел из-под очков на ребят.

– Насчет монаха – не знаю. А вот библиотека точно есть.

– Ну, это понятно, только вот где она? – Лешка тяжело вздохнул. – Сколько уже времени ее ищут – и ничего. Герман Степанович, а Стеллецкий будет еще в Кремле раскопки вести?

Варфоломеев нахмурился и стал пуще прежнего натирать позолоченный кубок.

– Чего не знаю, того не знаю, – неохотно ответил он. – Думаю, что нет. Как ты мог заметить – посторонних в Кремле все меньше и меньше. Другие времена настали, мил человек.

Это старорежимное «мил человек» всегда очень забавляло Лешку. Постоянно применяли это выражение лишь два человека: Варфоломеев и Лешкин отец. Впрочем, ничего странного здесь не было – дружили они давно. Вернее, не дружили – приятельствовали.

– Ну ладно, вы аккуратно протрите шкатулку, а я пойду кубок на место поставлю.

Варфоломеев тяжело поднялся и своей обычной шаркающей походкой направился к выходу. Когда он скрылся за дверью, Лешка резко обернулся к Таньке:

– Монах не монах, а от колодца в Арсенальной надо пробираться не внутрь территории, а вдоль стены, к Потешному! Это я теперь точно знаю. После школы завтра встречаемся…

Таня остановила Лешкин порыв одним движением руки, проведя своей ладошкой по его лицу сверху вниз.

– Лешечка, нельзя так обращаться с женщинами. Причем с красивыми и привлекательными. – Танька подошла к маленькому зеркальцу на стене и с видимым удовольствием стала рассматривать свое отражение. – После истории с монахом, – кокетливо сказала она, – я должна прийти в себя…

Лешка нахмурился.

– Ладно, один пойду, – буркнул он.

Шапилина ничего не успела ответить, потому что в комнату вернулся Варфоломеев.

– Ну-ка, идите сюда.

Варфоломеев держал в руках небольшую книжицу в сафьяновом переплете.

– Глядите…

Это была книга с сильно пожелтевшими страницами, каждая из которых была заполнена текстами на кириллице. На форзаце книги значилось: «Писано октября 12-го, года 1501 от Р. Х. монахом Ларионом Кущиным».

– Что это за книга? – удивился Казарин.

Варфоломеев выдержал театральную паузу и негромко произнес:

– Молитвенник царя Ивана.

Лешка присвистнул.

– А знаешь, где я ее нашел? – не давая опомниться, спросил его Герман Степанович.

Лешка только пожал плечами.

– В одном из подземных ходов под Тайницкой башней. А теперь скажи мне: что делать такой книжке в подземном ходе?

Чем больше Лешка смотрел на эту книгу, тем правдивее казался ему рассказ старика. Он глядел в прошлое, а прошлое глядело на него своими пожелтевшими страницами. Казарин тогда еще не знал, что поиск библиотеки царя Ивана Грозного станет не только делом его жизни, но и прологом загадочных и невероятных событий, участником которых доведется ему стать.