Текст книги "Александровский cад"

Глава 16

На следующий день Лешка оказался в магазине Когана с очередным поручением от Варфоломеева. Идти к ювелиру он не хотел. Казарину было стыдно за свои подозрения: Барон оказался вовсе не Бароном, а обычным жуликом. Но хотя справедливость и была восстановлена, Лешку не покидало какое-то неприятное чувство. Что-то подобное, наверное, испытал Колумб, плывший в Индию, а открывший в результате Америку. Лешка еще не знал, что рано расстраиваться: встреча с настоящим Бароном ждала его, можно сказать, за углом.

Был вечерний час, и поэтому посетителей в ювелирном магазине почти не наблюдалось. Коган вел оживленную беседу с пожилым гражданином в роговых очках. Когда за Казариным звякнул колокольчик, ювелир поднял голову. Увидев Алексея, Зиновий Ефимович небрежно махнул рукой, давая тем самым понять, чтобы тот обождал, пока он освободится. Лешка, как обычно, встал в сторонке и от нечего делать начал добавлять крохотные гирьки к гирькам на ювелирных весах, стоявших на прилавке.

Ювелир не первый раз рассказывал очередному посетителю «героическую» историю, как он, Коган, помог обезвредить опасную банду расхитителей государственной собственности:

– Вы даже представить себе не можете, что это были за камни. Закачаешься! Вот такие… – Коган показал величину камня. – Что твой грецкий орех! Но я сразу понял: это, понимаете ли вы меня, те еще камушки. Я ведь тут стою без малого двадцать лет и кое-что в этом понимаю…

В это время Лешка случайно уронил одну гирьку, и та, упав, громко звякнула о стеклянную поверхность прилавка. Ювелир недовольно покосился в сторону Казарина.

– Да-с, дорогой товарищ, двадцать лет. Но такого мои глаза еще не видели… – Зиновий Ефимович расправил галстук на груди и выждал театральную паузу. – Я сразу все понял: дело нечисто. Сразу!

– Что вы говорите! – восхищенно откликнулся собеседник.

– Но не это главное, – продолжал Коган. – Главное, что я его раскусил.

– Кого?

– Да его же – врага! Это, понимаете ли вы меня, не каждый на моем месте смог бы. А я смог! Вот представьте: он входит, этот самый враг, и идет прямо сюда – где вы сейчас стоите. Кремовое пальто, шляпа – в общем, что ваш король. Посмотришь – солидный клиент. Но Когана не проведешь!

Лешка с усмешкой слушал похвальбу ювелира и терпеливо ждал своей очереди.

– Ну, а дальше? – нетерпеливо поторопил его посетитель в роговых очках.

– «Дальше!» – передразнил Коган. – Дальше я для вида торгуюсь – заманиваю, значит. Говорю, мол, таких денег сейчас не имею, приходите завтра, а сам пулей бросаюсь к телефону и набираю… Сами знаете куда…

– И что, не побоялись?

– Ни ка-пель-ки! Тут же прямо сразу и набрал номер, понимаете ли вы меня, и доложил!

При этих словах Лешка перестал улыбаться. Ладони его разжались сами собой, и гирьки со звоном посыпались на весы. Коган хотел было продолжить рассказ, но грохот и звон отвлекли его. Весы валялись на полу, а Лешка ползал под прилавком, собирая гирьки с мраморного пола.

– Такие вот дела! – Ювелир развел руками, тем самым выражая досаду, что не может продолжить рассказ, и нехотя направился к Лешке. – Молодой человек, вы же бегемот, понимаете ли вы меня. Вы же… Вы же… слон в антикварной лавке. Не понимаю, как это Герман доверяет вам такие ценности?

Лешка поднялся, положил собранные гирьки на прилавок и передал Когану сверток, который принес с собой.

Тот быстро развернул бумагу, в которую была завернута старинная гравюра.

Пока ювелир через лупу рассматривал принесенную вещь, в голове Казарина эхом отдавались слова Когана: «Прямо сразу и набрал номер… прямо сразу… прямо сразу…» И чем больше глядел Лешка на посылку, тем отчетливее вспоминал тот момент, когда увидел Барона-Ищенко у Когана первый раз. Перед его глазами всплыл бархатный мешочек с бриллиантами, и он вспомнил разговор Зиновия Ефимовича с кем-то по телефону. Особенно Лешке почему-то запомнились последние слова ювелира: «… Говорю же, я собственными глазами их видел… Мое дело предупредить».

Что-то было не так в этих словах. А вот – что? Лешка никак не мог сообразить.

Его размышления прервал Коган. Он протянул Лешке гравюру и, как обычно, без всяких эмоций произнес:

– Передай Герману Степановичу, что это семнадцатый век, Франция. Возможно – Людовик Тринадцатый… Эй, молодой человек!

Лешка очнулся:

– Да-да… Франция…

Он схватил гравюру и торопливо пошел к выходу…

Глава 17

Вечером того же дня Лешка, Танька, Вера, Вася Сталин и еще трое ребят сидели в зале «Ударника» и в ожидании сеанса ели мороженное.

– Говорят, что Орлова ушла от Александрова к Пырьеву. Я лично в это не верю. А ты? – Танька дернула Лешку за рукав.

Лешка был погружен в свои мысли. Новости светской хроники его не интересовали. Но Таньке нужен был собеседник, и она обернулась к сидевшей в следующем ряду Вере Чугуновой.

– Вер, ну скажи ему, что тебе об этом сказала материна портниха. Хотя, по-моему, это чушь собачья.

Вера подняла грустные глаза на Лешку, но тут же их опустила и покраснела.

Ее выручил погасший в зале свет. В темноте послышался волнующий треск кинопленки, и на экране замелькали кадры киножурнала.

– Не звонил он в тот день, – ни с того ни с сего пробормотал Лешка.

– Кто – Александров? – не поняла Танька.

Лешка недоуменно уставился на подругу.

– Какой Александров?

С задних рядов послышались недовольные возгласы зрителей:

– Тише!

– Не мешайте смотреть…

Танька нагнулась к самому Лешкиному уху и зашептала:

– «Какой-какой», режиссер – муж Орловой. А ты про кого говоришь?

– Про Когана – ювелира.

– А он тут при чем?

Васька Сталин пихнул Казарина в бок:

– Да угомонитесь же вы. Про отца ведь говорят…

Действительно, на экране шел сюжет о приеме в Кремле английской коммунистической делегации. Но Лешку это нисколько не интересовало.

– Понимаешь, – Казарин опять наклонился к Танькиному уху, – Коган всем плетет о том, что сразу позвонил в милицию, как только Барон ушел.

– Ну и что?

– А то! Врет он. В тот день Коган звонил не в милицию, а кому-то другому.

– Кому ж он звонил? – Таня начала раздражаться.

– Не знаю. Но только не в милицию.

С заднего ряда зашикали еще сильнее, потому что заиграла музыка и на экране появился титр: «Светлый путь».

– Да ну тебя, – зашипела Танька. – Давай кино смотреть… Вер, гляди, какое платье у Орловой!

Верке было совершенно наплевать на Орлову, тем более на ее платье. В темноте она не сводила глаз с профиля Казарина и только тяжело вздыхала, когда он наклонялся к Танькиному уху…

Правда, Лешка ничего этого не замечал. Он думал о Когане и его откровенном вранье. Подозревать старика у Лешки не было достаточных оснований. Но все в этой истории как-то не складывалось, не состыковывалось.

Он точно помнил, что Ищенко приносил камни за неделю до своего ареста. А Коган утверждал, что тут же позвонил в милицию. Да и Шапилин говорил, что Ищенко брали в тот же день – по наводке ювелира. Получалось, что старик молчал целую неделю. Но зачем?

На экране героиня Орловой уезжала в небеса на новенькой машине. Танька, как и весь кинозал «Ударника», неотрывно следила за судьбой любимой героини.

– Тань, а Тань? – зашептал Лешка.

– Что? – не отрываясь от экрана, ответила Танька.

– А вдруг Коган знает, где Барон?

– Да отстань ты. Дай кино досмотреть…

Какое-то время Лешка еще пытался сидеть спокойно, но это у него не получалось. Наконец Казарин не выдержал и, сделав успокаивающий знак Тане, мол, я сейчас, вышел из зала.

Оказавшись в фойе кинотеатра, он выпил в буфете стакан ситро и хотел было вернуться в зал, но мысли о Когане вновь одолели его. Поколебавшись, идти ли досматривать кино или не идти, он выбрал второе и уверенно зашагал к выходу.

– Когда следующий сеанс?

– В двадцать ноль-ноль, – ответила пожилая билетерша.

– Значит, успею, – сам себе сказал Лешка и толкнул дверь кинотеатра.

– Билет сохранил? А то обратно не пущу, – буркнула ему вслед билетерша.

– Я его нечаянно съел, – рассмеялся Лешка и зашагал в сторону Кремля.

Через пятнадцать минут он уже спускался в каморку хранителя. Но она оказалась на замке. Лешка подергал дверь и даже на всякий случай ударил по ней ногой.

– Чего шумишь?

Лешка обернулся и увидел уборщицу, протирающую полы.

– Забрали Германа Степановича.

Лешка так и обмер.

– За что? Когда?

– Утром, – сполоснув тряпку, ответила уборщица. – Приступ у него был сильный. Вот и забрали. Он, конечно, не хотел, да врач настоял…

Лешка облегченно вздохнул и побрел к выходу.

– Ты ведь Казарин? Так? – неожиданно окликнула его уборщица.

– Да…

Женщина вытерла руки о халат и достала из кармана ключ.

– Он тебе ключ просил передать…

Глава 18

В хранилище Алмазного фонда шла работа. Камни и украшения обертывали ватой, складывали в коробки, потом в деревянные ящики со стружкой и относили в фургон, стоявший во дворе. За рулем сидел Казарин-старший и молча наблюдал за происходящим. Рядом с машиной появился дежурный по гаражу Крюков.

Казарин открыл окошко:

– Крюков, ну скоро?

– С полчасика еще. Вишь какое дело.

– Вижу. Мне бы сыну позвонить, что задерживаюсь.

– Ну так и сделай! Я подменю пока.

Казарин выпрыгнул из кабины и побежал в дежурку. Отсутствовал он минут десять, а когда вернулся, погрузку уже почти закончили. Возле кабины стоял молодой красноармеец.

– Лебедев, Петр! Приказано вас сопровождать, – представился парень и протянул руку. Казарин пожал ее, они сели в кабину, заурчал мотор, и машина через Спасские ворота выехала с территории Кремля.

– Владимир Константинович, вы, наверное, по этому маршруту с закрытыми глазами проехать можете?

Молоденький красноармеец болтал без умолку.

Казарин сдержанно кивнул в ответ.

– А я вот до сих пор в Москве с трудом дорогу нахожу, – не унимался паренек. – Боюсь я ее, теряюсь. Даже в увольнительную все время по одной схеме отбываю: Кремль – Парк культуры или кинотеатр «Колизей».

– Ничего, тебе еще, Петр, жить да жить. И с Москвой еще успеешь подружиться. Ее бояться не надо, ее завоевывать надо. Она слабых не любит.

Казарин резко повернул руль влево, машина въехала в старый переулок и, нарушая патриархальную тишину, двинулась вдоль трамвайных путей.

– Владимир Константинович, а вы давно в Москве? – Петр, видимо, совсем не умел молчать.

– С революции…

– И сразу в Кремль попали? – Восхищению Петра не было предела.

– Угу… – Но закончить мысль Казарину не удалось. Он вдруг подался вперед и пробормотал: – Ну и дела! Глянь, вот паршивец!

– Кто, Владимир Константинович?

– Вот сукин сын!

Лебедев взглянул в ту сторону, куда смотрел Казарин, и схватился за пистолет. Ему было от чего прийти в изумление. Прямо по курсу к висевшему на стене огромному портрету Сталина по приставной лестнице карабкался какой-то мальчишка с горящим факелом в руке. Достигнув последней ступеньки, он обернулся на звук приближающейся машины, но прыгать вниз не стал, явно не собираясь отказываться от своего плана. А через несколько секунд он уже тыкал горящим факелом в портрет вождя.

– Товарищ Казарин, остановите машину! Я этому гаденышу сейчас такой фитиль кое-куды вставлю! – заорал Петр. – Да остановитесь же вы!

– Сиди, Лебедев. Машину покидать ты не имеешь права по инструкции, а я останавливаться… Черт! Но не проезжать же мимо!

Казарин резко сбросил газ, но совсем останавливать машину не стал. Затем левой рукой в бешенстве крутанул ручку стеклоподъемника и закричал:

– Что же ты, гад, делаешь?! А ну гаси свою хреновину и быстро сюда!

Мальчишка отбросил факел, крутанул в воздухе сальто назад и, несмотря на приличную высоту лестницы, успешно приземлился на мостовую. В ту же секунду какая-то тень отделилась от грязного подъезда и вскочила на подножку спецавтомобиля. Половины открытого окна нападавшему хватило, чтобы ударить Казарина рукояткой пистолета в висок и тут же выстрелить Петру в голову. Кровь брызнула на стекло, и потерявший управление грузовик врезался в стену дома. С другой стороны улицы к машине кинулись еще несколько человек. Они явно действовали по хорошо продуманному плану. Трое взяли под прицел заднюю дверь автомобиля, а один резко открыл дверцу кабины со стороны убитого Лебедева.

– А-а-а, дьявол! – выругался он, когда на него из кабины навалился окровавленный Лебедев.

Выхватив из руки трупа связку ключей, бандит метнулся к задней двери, вставил ключ, повернул его два раза, потянул на себя створку и резко отпрыгнул в сторону. Раздался выстрел, и грабитель, схватившись за бок, рухнул на асфальт. У находившихся внутри машины двух охранников шансов на спасение не было. Зажатые в узком кузове, они не только не имели возможности двигаться, но и не видели передвижения нападавших. Решив, что ждать не имеет никакого смысла, охранники одновременно спрыгнули на землю и попали под перекрестный огонь. Стрельба по ним началась с трех сторон. Но к удивлению бандитов, один из охранников, юркнув под машину, выскочил из-под правого борта и кинулся в соседний подъезд.

Красноармеец поднимался все выше и выше по лестнице, на ходу тыча пальцем в звонки квартир. Но ни одна дверь не открылась. Добежав до последнего этажа, он спрятался в нише стены, сжимая в руке пистолет. В подъезде было темно и тихо. Доносились лишь завывания ветра на крыше и стук капель воды в водостоке. Охранник выждал минуту и осторожно выглянул из-за угла. Никого не было. Неожиданно заработал и медленно пополз вверх лифт. Красноармеец занял позицию поудобней, приготовившись стрелять. И когда лифт замер прямо напротив, он, ни минуты не мешкая, разрядил всю обойму. Пули разбили стекла и разнесли в щепки верхнюю часть внутренних деревянных дверей. Наступила мертвая тишина, лишь где-то продолжала капать вода. Из лифта не доносилось никаких признаков жизни. Охранник медленно подошел к кабине и осторожно распахнул тяжелую чугунную дверь. Когда она полностью открылась, раздался выстрел, отбросивший его к стене. В углу кабины, на полу, широко расставив ноги, полулежал человек, держащий в руках дымящийся наган…

Глава 19

Над Москвой светало. В переулке, где несколько часов назад произошло ограбление, шла оживленная работа. Милиция перегородила все въезды и выезды, а у каждого подъезда стояли постовые, не позволявшие выходить на улицу жильцам. Кто-то пытался прорваться, но то тут, то там слышались грозные окрики:

– Назад! Куда прешь? Назад!

Трупы водителя Лебедева и одного из охранников были сфотографированы и погружены на носилки. По переулку метались люди в штатском, мешая работать сотрудникам МУРа. Один из них тряс капитана милиции, схватив того двумя руками за грудки:

– Родной, я тебя прошу… как брата прошу! Умоляю! Делай же что-нибудь!

Капитан тяжело вздохнул и поправил съехавшую набекрень фуражку.

– Погодите, вот соберем все улики, опросим жильцов. Вот тогда…

– Да ты что, бл…? Да ты знаешь, что в этой фуре было?

– Догадываюсь, – пробурчал себе под нос капитан. – Не волнуйтесь, товарищ Васильков, отыщем. – Затем капитан хитро улыбнулся и добавил: – Ценности – они как дерьмо – рано или поздно всплывают. Это уж вы мне поверьте!

Васильков махнул в отчаянии рукой и отошел в сторону.

Лешка Казарин еще спал, когда чья-то рука тряхнула его за плечо.

– Вставай, – раздался грубый голос над самым ухом.

Лешка нехотя открыл глаза.

– Вставай!

Только теперь он увидел, что в комнате находятся чужие люди в синей форме.

– Что случилось? – недоуменно спросил Лешка.

Человек, который его разбудил, бросил Казарину брюки и тихо приказал:

– Одевайся!

Незнакомец по-хозяйски уселся на стул и, дождавшись, когда Алексей оденется, указал на табурет:

– Садись!

Продолжая застегивать пуговицы, Лешка сел туда, куда велели.

– Где отец? – спросил человек.

Лешка растерянно огляделся по сторонам.

– Не знаю.

– А когда ты его последний раз видел? – Человек поближе придвинул свой стул и впился взглядом в Лешкино лицо.

– Вчера… – Казарин никак не мог взять в толк, что от него хотят все эти люди. – А что случилось?

Майор Васильков, а это был он, несколько секунд изучал Лешкины глаза, пытаясь для себя понять: врет Казарин или нет. Сообразив, что парень ничего не скрывает, майор достал папиросы и закурил.

– Вот и я бы хотел знать, что случилось!

Глава 20

Владимир Казарин лежал на земле. Где-то негромко играла музыка. Он открыл глаза и тут же зажмурился от яркого дневного света, потом попытался поднять голову, но жуткая боль пронзила затылок. Запекшаяся кровь на лице стягивала кожу…

– Дяденька, ты что, с крыши упал? – раздался над ним детский голос.

Рядом с Казариным стояли два мальчика лет десяти и с любопытством смотрели на него сверху вниз.

Владимир Константинович с трудом поднялся. В углу двора за веревками с бельем он увидел бочку, наполненную до краев дождевой водой. Шатаясь, Казарин подошел к ней и опустил голову в воду. Смыв кровь с лица, он попытался вспомнить все, что произошло с ним накануне. Как короткие вспышки сознания перед Владимиром Казариным пролетели портрет Сталина… стрельба… и мальчишка, крутящий сальто на ночной улице.

Глава 21

Наступил вечер. Лешка сидел в опустевшей комнате. Со стены на него смотрела фотография отца. Первый раз в жизни Казарин ощутил, что такое одиночество. Оно выползало из всех щелей комнаты, заползало внутрь и кололо в сердце тупой иглой. А когда стало совсем невмоготу, в дверь постучали. Лешка опрометью бросился открывать. На пороге стояла запыхавшаяся Таня.

– А, это ты… – разочарованно сказал Алексей и хотел было вернуться в комнату, но Танька не дала ему это сделать. Она схватила Казарина за руку и зашептала:

– Он нашелся!

– Где?! – Лешка затряс Таньку за плечи: – Где он?!

Танька не знала, как сказать правду.

– В больнице.

Лешка замер.

– Не волнуйся – он жив.

– Откуда ты все это знаешь?

Танька прислушалась к тишине за дверью:

– Отцу позвонили с работы…

Лешка заметался по комнате, схватил со стула пиджак.

– А где? В какой больнице?

Танька пожала плечами и тихо ответила:

– Не знаю. Скорее всего – в нашей, в Центральной…

В больничной палате кроме Владимира Казарина находились майор Васильков и еще два человека в форме НКВД. Они вели допрос, и состояние больного их нисколько не волновало.

– Значит, вы утверждаете, что нападавших не видели? – задал очередной вопрос Васильков.

– Утверждаю, – запекшими губами произнес Казарин.

– И в вас они не стреляли? – не унимался майор.

– Как видите.

– Но почему? Зачем им оставлять свидетеля?

Казарин попытался приподняться на локтях.

– Да они не хотели оставлять. Так, видимо, получилось.

Один из следователей ехидно заметил:

– Непонятно.

Казарин зло посмотрел в его сторону.

– Что вам непонятно?

– Все непонятно, – вмешался Васильков. – Вы говорите, что ничего не помните, а сами ушли с места происшествия.

– Я не уходил.

– А как объяснить тот факт, что вы оказались за несколько километров от места, где произошло ограбление?

Казарин обессилено упал на подушку и отвернулся к стене. Ему было ясно, что следователи не верят ни единому его слову.

– Не знаю. Для меня это тоже загадка.

Один из следователей перелистал свой блокнотик.

– Вы утверждаете, что кому-то был известен ваш маршрут.

– Конечно. А то как бы они узнали, что мы поедем именно по этой улице?

У Владимира Константиновича появилась надежда. Но следователь клонил в другую сторону:

– Согласен. Кстати, а вы когда узнали о маршруте поездки?

Казарин задумался.

– Накануне. Вечером. Как только меня вызвали в гараж.

– И никуда с тех пор не отлучались?

– Нет.

– Все время находились у машины?

– Да.

Следователь потер нос:

– А у нас другие сведения на этот счет.

Казарин удивленно вскинул брови:

– Что вы имеете в виду?

Следователь зашуршал в папке и извлек исписанный лист.

– Вот… Дежурный по гаражу Крюков утверждает, что вы ходили куда-то звонить.

– Разве? – Казарин задумался. – Ну да, звонил. Я сыну звонил домой, сказать, что буду поздно.

– Дозвонились?

– Нет. Его не было дома.

– А кто-нибудь вас в этот момент видел?

– Не знаю…

Васильков придвинул табуретку к кровати больного.

– То есть, иными словами, некому подтвердить, что вы звонили сыну?

Владимир Константинович устало пожал плечами.

– Плохо, Казарин, очень плохо.

Следователи, очень довольные собой, переглянулись: они получили то, что хотели.

Глава 22

Соскочив на ходу с трамвая, Лешка и Танька пересекли улицу, миновали ворота, двор с неработающим фонтаном, вбежали в главный корпус больницы и бросились к регистратуре. Лешка почти целиком засунул голову в справочное окошко.

– Скажите, где лежит Владимир Казарин?

Женщина за окошком насторожилась.

– Я сын его, – уточнил Алексей.

Медсестра огляделась и тихо сказала:

– К нам такой больной не поступал.

– Как не поступал?! – начал было Казарин, но окошко захлопнулось перед самым его носом.

Танька потянула Лешку за рукав в сторону и зашептала:

– Он точно здесь. Видишь, она даже не проверила по журналу.

Казарин сжал зубы:

– Ну, сейчас она у меня…

Он вновь двинулся к окошку, но его остановил окрик вахтера, стоявшего у лестницы:

– Эй, парень, приемные часы закончились.

По виду охранника было понятно, что он получил четкие инструкции, и дальнейший разговор не имел никакого смысла. Постояв еще немного у закрытого окошка, ребята двинулись к выходу. Оказавшись на улице, Лешка так шарахнул дверью, что молоденькая медсестра, чуть не лишившаяся руки, покрутила пальцем у виска:

– Психбольница за углом!

Но Лешка ее не слушал, он пожирал глазами окна, пытаясь понять, за каким из них находится отец. Его отчаянию не было предела. Словно понимая, о чем думает Алексей, Таня тяжело вздохнула:

– Нам туда не попасть. Вот если бы мы с тобой были врачами…

Казарина эти слова заинтересовали. И в этот же момент его взгляд остановился на санитарке, которая пыталась затолкать тележку с бельем на больничную лестницу. Лешка и Танька переглянулись. Одна и та же идея осенила обоих. Они бросились к санитарке и, перебивая друг друга, заорали:

– Тетенька! Тетенька, давайте мы поможем!

Не успела санитарка охнуть, как Лешка подхватил тележку и одним махом вкатил ее на лестницу. А Таньке хватило мгновения, чтобы ловким движением выудить из стопки белья халат и запихнуть его под пальто…

Выждав, когда сменится вахтер, Шапилина в белом халате вновь вошла в приемный покой. С каменным лицом она продефилировала мимо регистратуры и поднялась на второй этаж. Узнать, где лежит Казарин-старший, труда не составило: только у одной из палат стоял стульчик, на котором восседал человек внушительных габаритов. Оперативник читал газету, изредка оглядывая коридор.

Танька, кокетливо улыбаясь, прошла мимо и бросила короткий взгляд в приоткрытую дверь палаты, из-за которой доносились голоса. Польщенный вниманием симпатичной медсестры, оперативник ничего не заметил. Лишь поцокал языком вслед удаляющейся точеной фигурке. И тут раздался чей-то оклик:

– Эй, подруга!

Татьяна замерла и медленно обернулась. В конце коридора стояла старшая медсестра – дородная дама лет тридцати.

– Ты кто такая?

Повисла пауза. Оперативник отложил газету и тоже уставился колючим взглядом на Шапилину.

– Новенькая я, из неврологии… – пробормотала Танька.

– Так вот ты какая, вертихвостка. – Медсестра оценивающе оглядела Шапилину с ног до головы и насмешливо добавила: – Про тебя тут уже легенды слагают. Только мне казалось, ты постарше должна быть. И чего в тебе мужики только находят?

Последние слова задели Танькино самолюбие. Она уже хотела ответить, но краем глаза заметила, как внимательно, с пошловатой улыбкой смотрит на нее оперативник.

Поправив воротничок халата, она подмигнула молодому человеку и сказала:

– Как подумаю, сколько людей мне завидуют, еще больше жить хочется, причем не одной. – Таня томно повела плечами и немного развязной походкой направилась к выходу из отделения.

«Видел бы меня сейчас Лешка», – с ужасом подумала она.

– Глаза опусти, бесстыжий. – Старшая медсестра переключилась на оперативника: – Тебя зачем здесь посадили?

– Ну-ну, полегче. – Мужчина улыбнулся и вновь погрузился в чтение.

На улице было уже совсем темно. Лешка ждал Таню на аллее.

– Узнала? – Казарин сгорал от нетерпения.

– Ага. Второй этаж, двадцать третья палата.

– Давай халат.

Танька не спеша села на скамейку.

– Он тебе не поможет. Там охрана в коридоре.

Лешка помрачнел.

– Охрана?

– Угу. Вот та-кой бугай сидит. – Танька надула щеки и для красочности изобразила руками размеры физиономии охранника. – Прямо напротив, а рядом на цепи – зверская медсестра.

Лешка в ярости ударил кулаком по лавке.

– Ладно. Пойдем другим путем…

Береза была толстой и прочной. Лешка долез до середины дерева, протянул руку и ухватился за крепление водосточной трубы. Подтянувшись, перемахнул на маленький балкончик, на который выходили все три окна двадцать третьей палаты. Но как только Лешка поравнялся с первым окном – тут же отпрянул назад.

– Прекратите врать, Казарин! – За окном разговаривали на повышенных тонах. – То, что вы нам рассказываете, – чушь собачья!

Послышался тихий и до боли родной голос отца:

– Я не знаю, что вы хотите услышать.

– Правду!

– А я что говорю?

Наступила пауза. Вжавшись в стену, Лешка боялся пошевелиться. К тому же один из следователей подошел к окну и облокотился на подоконник. Его голос теперь доносился особенно отчетливо.

– Послушайте, Казарин. Вы утверждаете, что нарушили инструкцию и остановили машину, потому что увидели, как кто-то поджигает портрет товарища Сталина. Так?

– Так. Вы бы тоже на моем месте остановились. Или нет?

Лешка понял, что отец перешел в наступление.

– Допустим. – Голос дознавателя стал спокойнее. – Тогда ответьте, почему вы повторно нарушили инструкцию и открыли окно.

– Виноват, конечно, ну а вы бы на моем месте проехали мимо?

– Вопросы здесь задаю я. – Следователь понял, что проигрывает допрос, и поэтому начал волноваться. – И вы не заметили террориста, появившегося у машины?

– Так ведь никого не было. Он словно из-под земли вырос.

– Чушь, Казарин. Чушь говорите!

Вновь наступила пауза, и Лешка сделал осторожный шаг поближе к окну. Теперь он видел краешек палаты. Отец с забинтованной головой лежал совсем близко. Если бы не трое следователей, бесцеремонно расхаживающих по палате, Лешка мог дотронуться до него рукой.

– Ладно, допустим, что вы не заметили убийцы, – совсем рядом зазвучал голос прикуривающего сигарету следователя. – Но почему же он в вас не выстрелил? Простите, но вы были первый на его пути. А он, вместо того чтобы стрелять, почему-то бьет вас в лицо рукояткой пистолета.

– Слишком близкое расстояние, неизвестно, куда бы полетели мои мозги.

Дознаватель хмыкнул, выбросил спичку к Лешкиным ногам и вновь повернулся к подследственному:

– Что-то уж все очень сложно.

– Ну, хорошо. Скажите, Казарин, что-нибудь вам запомнилось в нападавших? Что-нибудь особенное.

Отец задумался.

– Да нет. Все так быстро получилось.

– Приметы какие-нибудь. Шрам на лице, усы, нос с горбинкой, – не унимался следователь. – Ведь тот, кто ударил вас в лицо, находился прямо перед вами?

Владимир Константинович отрицательно качнул головой. Следователь с грохотом подвинул табуретку к изголовью кровати.

– Так у нас ничего не получится. Вам обязательно надо вспомнить что-нибудь такое. Давайте с самого начала… – Он сел и что-то начал рисовать на бумаге. – Вот – остановились. Мальчишка, как вы уверяете, поджигает портрет. Вы его успели рассмотреть?

– Ну, в общих чертах… Мальчишка крутился с факелом…

– А дальше?

– Дальше он, как обезьяна, соскочил вниз, и все началось.

– Что значит «как обезьяна»?

– А так. Как в цирке или зоопарке: одним прыжком он до подворотни добрался.

Следователь вздохнул:

– Цирка нам еще и не хватало. Казарин, вы хоть понимаете, ЧТО по вашей милости украли у государства?

В Лешкином сердце клокотали злость и обида. Он уже понял, что следователей интересовали только те факты, которые укладывались в их схему, и никакие другие. Для них Владимир Константинович был преступник, который не хотел в этом сознаваться.

– Плохи наши с вами дела, Казарин, очень плохи…

Больше Лешка ничего не услышал. Кто-то подошел к окну и со стуком закрыл раму. Лешке ничего не оставалось, как спрыгнуть на землю и побрести по больничной аллее к выходу.

Танька ждала его на скамейке.

– Ну как? – Теперь была ее очередь сгорать от любопытства. – Что-нибудь узнал?

Казарин только махнул рукой:

– Все, как назло, против нас.

Татьяна встала, взяла его под руку и попыталась утешить как могла:

– Леша, я уверена – все будет хорошо.

Минут пять ребята молча шли по темным московским улицам. Каждый думал о чем-то своем. Наконец они остановились у тумбы с афишей, чтобы перевести дух. На ней была изображена реклама нового сезона цирка на Цветном бульваре.

– У меня мало времени, – задумчиво произнес Лешка.

– Ты о чем? – Татьяна ничего не поняла.

– Пока отца спасает ранение, которое он получил при ограблении. Но через день-другой его состояние улучшится и отца увезут.

– Куда?

– Куда-куда… Туда, откуда редко возвращаются.

На афише цирка группа дрессировщиков, акробатов и гимнастов образовывала пирамиду, на верхушке которой улыбающаяся маленькая девочка делала стойку на руках. Внизу была надпись: «Цыганская труппа под управлением Романа Романова. Сегодня и ежедневно».

До Таньки наконец дошел смысл Лешкиных слов.

– Ты это брось. Не раскисай.

Лешка глотал слезы и беспомощно сжимал кулаки.

– Если бы ты слышала, как они на него кричали. Как на мальчишку… Гады.

Танька подошла к нему вплотную и крепко стиснула руку.

– Послушай, а может, дядя Володя чего-то недоговаривает?

Казарин остолбенел.

– Да ты… Ты что такое говоришь? Мой отец – настоящий коммунист. Он… он…

– Ты не понял, – Татьяна пыталась найти нужные слова. – Я имела в виду другое: может, он чего-нибудь забыл? Знаешь, как бывает?

– Не знаю! И знать не хочу! – почти закричал Лешка.

– Вот и хорошо, – успокоилась Таня. – Это дело курирует мой отец. Я уверена, что он все сделает, чтобы спасти Владимира Константиновича.

– Он уже сделал, – едко заметил Казарин.

– Ты это о чем? – напряглась Таня.

Лешка махнул рукой.

– Да ладно, проехали.

– Нет, ты скажи!

Казарин окинул непривычным холодным взглядом Таню с ног до головы.

– Что говорить? Ты думаешь, что твой папа не знает, что там творится? – Он ткнул пальцем в сторону больницы. – Или эти гады давят на отца просто так?

Назревала ссора, и она грянула.

– Не смей о моем отце говорить в таком тоне! – сквозь зубы проговорила Шапилина.

– Ага. О моем можно, а о твоем нельзя?!

Таня не находила слов:

– Знаешь, что я тебе скажу?

– Что? – вызывающе переспросил Лешка, как будто ответ ему уже был ясен.

– Твой отец сам во всем виноват! – выпалила Танька. – А ты сам – тряпка. Нюни распустил…

Такого перехода на личности Казарин стерпеть не мог.