Текст книги "Александровский cад"

Глава 4

Павел Петрович Шумаков был из тех людей, которых не сразу и разглядишь. А разглядев – тут же забудешь. В свои 55 лет он имел лакированную залысину на голове, которую старательно зачесывал остатками волос с затылка, упитанное брюшко и легкую отдышку. По кремлевским коридорам он обычно передвигался стремительной суетливой походкой. А как не бегать и не суетиться? Ведь в обороне Царицына Павел Петрович участия не принимал. Да и стаж в РКП(б) оставлял желать лучшего – всего-то с 1921 года. Тем не менее карьеру Шумаков сделал нешуточную, отмахав путь от рядового деревенского милиционера до помощника коменданта по хозяйственной деятельности. А все потому, что с детства усвоил Павел Петрович одну простую истину: что поручено – делай старательно, а себя не выпячивай. Кого не видно и не слышно – тому и не завидуют. Повидал он на своем веку, как летели головы тех, кто на эту самую голову старался быть выше. А начальству ближе те, кто услужлив да все больше помалкивает. Так и вышло: время и лихие годы расчистили Шумакову дорогу от комиссаров-горлопанов. Она-то и привела его прямиком в Кремль…

Ключ в замке провернулся несколько раз, и Шумаков, стараясь не шуметь, переступил порог дома. В квартире было тихо и темно. Лишь в гостиной горел свет. Павел Петрович снял в прихожей пальто, повесил его на вешалку и осторожно на цыпочках проскользнул в кабинет. Подойдя к письменному столу, Шумаков выдвинул ящик и вынул из него перочинный нож. Аккуратно поддев лезвием две паркетные плитки, он извлек из тайника плоский кофр с крохотным замочком. Затем расстегнул верхнюю пуговицу френча и снял с шеи шнурок, на котором висел небольшой ключ. Шумаков раскрыл кофр и слегка наклонил его. На ладонь высыпалось несколько бриллиантов. В это момент в кабинете вспыхнул свет.

– А я и не слышала, как ты вошел, – раздался за его спиной женский голос.

Шумаков вздрогнул, попытался дрожащей рукой высыпать обратно в кофр камни и быстро обернулся. Несколько камней с легким стуком упали на пол.

– Лидочка? – На его потном лице возникли одновременно испуг и удивление. – А я думал, ты спишь.

Красивая женщина лет тридцати в длинном бархатном халате подошла к окну, за которым виднелись красные зубцы кремлевской стены, и задернула штору.

– Что это, Павел Петрович, ты среди ночи по полу ползаешь? – не глядя на мужа, проговорила Лидия Васильевна.

– Да это я… Понимаешь… того… Запонка куда-то закатилась… Вот я и…

– Запонка? – насмешливо переспросила Лидия Васильевна и села на диван. – Как интересно. А я что-то не припомню у тебя бриллиантовых запонок.

Павел Петрович густо покраснел.

– Что ты городишь? Какие бриллианты? – От волнения он забыл, что все еще стоит на коленях.

– Те самые, что ты хранишь под полом. Хорошо, что я первая про это узнала, а не домработница… Ты бы хоть встал, а то тошно на тебя смотреть.

Павел Петрович опомнился и поднялся с пола. Выглядел он действительно смешно, если не сказать – отвратительно. Надо заметить, что с супругой они внешне мало подходили друг к другу.

Посматривая на жену, Шумаков забегал по кабинету из угла в угол, не зная, с чего начать. В этот момент он напоминал школьника, пойманного на постыдной шалости. Лидия Васильевна явно не желала помочь мужу, дожидаясь от него самого каких-нибудь объяснений. Она молча открыла коробочку папирос «Метро» с изображением станции «Охотный ряд», изящно закурила и выпустила дымок.

– Представляю, как от твоей беготни у Кагановичей в спальне сотрясается люстра. Умора.

Шумаков остановился и заговорил быстро и сбивчиво:

– Хорошо, хорошо, хорошо… Это совсем не то, что ты думаешь. Совсем не то! – Он подскочил к жене, плюхнулся на диван рядом и попытался схватить ее за руки. – Эти камни мне достались случайно, понимаешь? Я их не хотел брать. Так получилось…

Лидия Васильевна с брезгливостью выдернула свои руки из потных ладоней мужа.

– Павел, не пори чушь! Я за десять лет брака сыта ею по горло. Меня совершенно не волнует, откуда эти камни… О них кто-нибудь еще знает?

Шумаков в ужасе замахал руками:

– Что ты! Что ты!

– Вот и славно. – Лидия Васильевна затушила папиросу и встала. – Значит, наконец-то заживем как люди.

Шумаков с опаской смотрел на жену:

– Нет-нет. И не думай.

– Что «не думай»? Что?! – Лидия Васильевна сладко потянулась. – Я знаю человека, который поможет нам все это реализовать.

Шумаков вскочил и зашипел на жену:

– Даже не пытайся. Если об этом кто-то узнает – меня размажут как клопа.

Но Лидия Васильевна продолжала холодно смотреть на мужа.

– Поздно, Паша. Поздно.

– Что значит «поздно»?

Внезапная мысль пронзила Павла Петровича. Он подскочил к столу, дрожащими руками высыпал бриллианты на стол и начал их пересчитывать.

– Где?!! Где два камня?

Лидия Васильевна поправила прическу и тихо проговорила:

– Там, где им уже давно положено быть.

Подскочив, Шумаков схватил жену за плечи и швырнул ее на диван.

– Сволочь, стерва! Где два камня?

Шумакова молчала.

– Продала? Говори!.. – Он замахнулся на жену, но ударить так и не смог. – Что тебе не хватало? Я же тебя из дерьма вытащил. Или ты все забыла?! Кто ты была? Кто?! Шлюха нэпмановская. А теперь? Жена ответственного работника. Живешь как королева – в Кремле. Хочешь – то, хочешь – это. Приемы, пайки, дача, автомобиль с шофером. Ты что, не понимаешь, что ты наделала?

Лидия Васильевна не спасовала. Она поправила халат, расправила сбившиеся волосы и в тон мужу заговорила:

– Кремль, говоришь? Пайки? Приемы?… Да я сыта по горло всем этим. Это разве жизнь? Мне тошно жить на эти подачки, которые не сегодня завтра у нас отнимут… «Живешь в Кремле»! Да мы уже давно живем в тюрьме. Ты что, Паша, не видишь, что происходит вокруг? Где все твои друзья-приятели? Скажи мне, где?! И тебя эта участь не минует. А я?! Что мне тогда делать? Мне – жене врага народа?

Шумаков опять схватил жену за руку.

– Ты дура! Ду-ра набитая! – Вдруг он выпрямился, задумчиво посмотрел за окно и медленно произнес: – Я все это и без тебя знаю. А еще я знаю – что нам все равно из этого дерьма не вырваться. Но если меня сцапают с камнями, то жизнь наша будет еще короче, а смерть – вернее…

– Да что ты все заладил: «сцапают-сцапают». Прямо как баба. Я сама все сделаю.

– Ты?!

– Я! – Лидия Васильевна оттолкнула мужа. – Есть у меня человек… Я через него уже два камня продала.

Шумаков исподлобья взглянул на жену:

– Человек? Кто?

– Какая тебе разница? Или ты ревнуешь?!

Шумаков некоторое время хмуро смотрел на жену, но в конце концов не выдержал и отвел глаза.

Ухмыльнувшись, Лидия Васильевна ушла в соседнюю комнату и через минуту вернулась с несколькими пачками денег. Она швырнула их на стол перед мужем. Шумаков тупо уставился на деньги. Затем взял одну пачку, повертел в руках и устало бросил ее на стол.

– Мусор все это, – пробормотал он.

– Это как посмотреть, Пашенька!

– Как ни смотри – все едино. Вляпаемся – и конец. Мы ж мотыльки в его лапе. – Шумаков кивнул на портрет Сталина.

– Мотыльки, Паша, мотыльки. Но и они, маленькие, иногда просачиваются сквозь пальцы…

Павел Петрович облизал губы, что-то осмысливая.

– Ты это что, про Федьку Раскольникова, что ли? Так он же по идейным… соображениям.

– Ну и что? Ведь сбежал же и живет теперь в Париже. А чем мы хуже?

Шумаков мешком осел на стул.

– Что ты предлагаешь?

– Да ничего особенного… Паша, ты бывал в Париже?

Шумаков тупо смотрел на жену.

– Где уж тебе. Ты дальше Сочи никогда не забирался. А теперь представь себе – Лазурный Берег, официанты с золотыми пуговицами несут шампанское, устрицы, шелковое белье, и главное – свобода, Пашенька, сво-бо-да.

Шумаков хмыкнул:

– Да ты ж меня в Париже прямо на вокзале и бросишь…

– Как знать, Павлик, как знать?

– Шлюха вы, Лидия Васильевна. Как были шлюхой нэпмановской – так ею и остались…

При этих словах Шумакова поморщилась, в ее глазах появился недобрый огонек.

– … Ладно, твоя взяла! Но имей в виду, попадешься – откажусь!

Лидия Васильевна горько улыбнулась:

– А я и не сомневаюсь. Не беспокойся, Пашенька, не попадусь!

Шумакова опять сладко потянулась и вышла из кабинета.

Глава 5

Луч фонарика прорезал темноту. Танька и Лешка пробирались по тесному тоннелю.

– Я чувствую, что она где-то здесь, – шепнул Лешка. – Варфоломеев говорил, что ход шел от Арсенальной до Тайницкой…

– Лешка, мне страшно, – захныкала Танька. – Мне кажется, что мы уже отсюда никогда не выберемся.

Лешка остановился и осветил перепачканное пылью Танькино лицо.

– Монаха испугалась. Ты это брось. Я тебя предупреждал: не ходи. Сама увязалась. Так что теперь не хнычь.

Танька обиженно шмыгнула носом.

Они прошли еще немного и оказались в тупиковой штольне со сводчатым потолком. Дальнейший путь был наглухо заложен кирпичом. Лешка боднул плечом кладку, перегораживавшую проход, но это ни к чему не привело.

– Все, пошли обратно. – Таня потянула Лешу за рукав. – Мне холодно.

В глазах Лешки появилась неподдельная тревога.

– Еще не хватало, чтобы ты заболела. – Он снял пиджак и накинул его на Танькины плечи. – Ладно, пошли.

Но спокойно в обратном направлении ребята продвинулись лишь несколько метров. Неожиданно над их головами что-то загремело, и замогильный голос произнес:

– Придется их уничтожить!

Гулкие стены подхватили слова, размножив их многократным эхом. Ледяной ужас сковал Таньку и Лешку. Фонарик выпал из рук и погас. А из-под сводов подземелья продолжали доноситься непонятные звуки. Создавалось впечатление, что где-то там, наверху, страшное чудовище готовилось к прыжку. Танька вцепилась в Лешкино плечо и тихо прошептала:

– Это… это монах…

Лешке тоже стало не по себе. Он всматривался в темноту, прикрывая собой подругу.

– Лешечка, я тебя любила, – неожиданно произнесла Танька и медленно сползла по стене. Она смотрела на Лешку снизу вверх обезумевшими глазами и уже была готова потерять сознание.

Казарин хотел что-то ответить, но в темноте опять загремел таинственный голос:

– Жалко их, конечно, но делать нечего…

– Товарищ Максимов, может, оставим? Ведь копии-то замечательные, – ответил другой голос.

– Чижов, делайте что приказано, – строго приказал первый голос.

– Хорошо, Максим Максимыч.

Лешка выдохнул с облегчением. Теперь все было ясно. Во-первых, никто не хотел убивать двух заплутавших в подземелье подростков. А во-вторых (и это немного разочаровало Казарина), загадочный монах оказался каким-то «Максим Максимычем».

– Тань, Таня, – Лешка вначале тронул, а затем затряс Таню за плечо, – да очнись ты! Это сверху откуда-то голоса доносятся. Они не нас, они копии картин уничтожать собираются. – Он зажег фонарь.

В глазах Тани появились вначале осмысленность, а потом веселые искорки. Еще через мгновение она зажала рот рукой и прыснула со смеху. За ней засмеялся Лешка.

Он помог ей встать.

– Слушай, Тань, а что ты сказала в момент трогательного со мной прощания? – спросил как бы между прочим Лешка.

– Что сказала, то сказала, – буркнула Шапилина. – А ты мог бы и сам уже давно догадаться… танкист! – Таня деловито отряхнула грязь с платья и решительно сменила тему: – Так откуда все-таки голоса идут?

Лешка поднял фонарик над головой, и ребятам все стало ясно. Обвалившаяся часть стены открывала проход в старую, всеми забытую кочегарку, посередине которой стояла печь, а куда-то вверх в район Потешного дворца или Оружейной палаты уходил массивный кирпичный дымоход.

– Ну да, Варфоломеев же рассказывал, помнишь? – что именно так Кремль раньше и отапливался. Он еще заслонки в палатах Теремного дворца нам показывал. Слушай, а кто такой Максимов?

– Не знаю. – Таня пожала плечами. – Да и какая разница?…

Все это ей уже было неинтересно.

– Ладно, на сегодня впечатлений хватит, пошли обратно.

На поверхность они выбрались в районе Водовзводной башни. Оба были грязные, но очень довольные своей вылазкой. Попробовав отряхнуть пыль, отчистить грязь и копоть, ребята направились домой по улице Коммунистической – главной и единственной улице Кремля. По дороге Танька вдруг вздохнула:

– Эх, я бы еще полазила.

Лешка даже остановился:

– Так ты же только что хныкала: «Пошли домой! Мне холодно», – передразнил он подругу.

– Ничего я не хныкала. Я бы еще походила! – возмутилась Танька и тут же пошла в наступление: – Это ты скис: «Пошли обратно, пошли обратно».

Лешка в отчаянии махнул рукой:

– Ладно, идем.

Но Танька стояла как вкопанная.

– Нет, ты скажи, что ты берешь свои слова обратно! – топнула она ногой.

– Хорошо.

– Правда? – недоверчиво спросила Танька.

– Угу.

– Что «угу»? Скажи: «Милая Танечка, я беру свои слова обратно».

– Беру, беру, – отмахнулся Казарин и как бы между прочим добавил: – Сейчас бы перекусить чего-нибудь…

– О, грандиозная мысль! – обрадовалась Татьяна. – Идем к нам. У нас потрясающий борщ и макароны по-флотски.

Лешка сделал вид, что ему неудобно.

– Ой, вот только этого не надо! – Танька сразу раскусила Лешкин маневр. – Кстати, папа сейчас должен быть дома, обещал на обед заскочить. Наконец-то вы познакомитесь.

Информация об отце отбила у Лешки всякий аппетит:

– Слушай, я же совсем забыл. Мне надо срочно сделать уроки и бежать к Варфоломееву…

– Ну, уж нет! Сегодня тебе увильнуть не удастся! Тем более и папа давно хотел с тобой познакомиться.

Лешка замотал головой:

– Да боюсь я его…

– Лешка! – Танька положила ладонь на его плечо. – Ты через пять минут поймешь, какой он у меня хороший.

Ребята вошли в подъезд, не заметив, что с другой стороны улицы за ними наблюдала пара ревнивых глаз…

Глава 6

Дверь им открыла горничная Шапилиных тетя Клава.

– Обувь снять и марш на кухню! – скомандовала грозная дама и прошествовала в гостиную. Таня показала ее спине язык и, проигнорировав указание, убежала в сторону отцовского кабинета. Лешка снял свои парусиновые туфли и скромно топтался в прихожей. Репродуктор в квартире транслировал военный марш, за окном ярко светило солнце, но в коридоре было тускло. Около кухни блеснули и исчезли два желтых кошачьих глаза. Лешка двинулся в гостиную.

Квартира Шапилиных поражала размерами и обстановкой. Она совсем не походила на ту келью в Чугунном коридоре Большого Кремлевского дворца, в которой вырос сам Казарин. Он даже не представлял, что бывают такие квартиры с высокими потолками, украшенными лепниной, с красивой резной мебелью и глубокими креслами под белыми чехлами. Раньше Лешка думал, что такая обстановка бывает только в клубах или музеях. Он бы еще, наверное, долго стоял так, разинув рот, но послышались шаги и в гостиную вошли Таня с отцом.

Казарин пожал протянутую руку.

– Здравствуйте, Петр Саввич.

– Здорово, здорово. – Шапилин оценивающе оглядел Лешку и хлопнул его обеими руками по плечам. – Наслышан, да и отца твоего хорошо знаю – стоящий мужик! А ты – стоящий мужик?

Лешка гордо поднял голову:

– А вы у Тани спросите.

Шапилин прищурил глаз и посмотрел на дочь.

Танька засмеялась:

– Стоящий, стоящий!

– Ну, тогда я спокоен. Идите обедайте, а я разберу пару шахматных этюдов.

Шапилин двинулся в кабинет. В этот момент в прихожей затренькал входной звонок.

– Татьяна, тебя, – раздался суровый голос горничной.

– Кто там? – Таня выбежала в прихожую и с удивлением увидела Веру Чугунову. – Привет, ты чего?

Вера была как-то необычно взволнована, но Таня этого не заметила.

– Слушай, Тань, пойдем в кино.

– Ой, да ты что! – Таня оглянулась в глубь квартиры и зашептала: – У меня там Лешка Казарин. Такой смешной – боялся с отцом знакомиться…

При этих словах в Вериных глазах вспыхнул огонек, но Таня ничего не заметила.

– А в кино… В кино завтра пойдем. Все вместе. Лады?

Она еще что-то хотела добавить, но Вера вдруг открыла входную дверь, повернулась к Тане и натянуто улыбнулась:

– Ну что ж, наше дело – предложить, ваше дело – отказаться.

Когда за Верой захлопнулась дверь, Таня еще немного постояла, обдумывая странный визит подруги. Но так ничего и не сообразив, она улыбнулась своему отражению в зеркале и отправилась в столовую.

Только при виде накрытого стола ребята поняли, как проголодались. Через несколько минут они уже перешли к третьему блюду – ароматному, пахнущему ягодами киселю.

– Вкусно?

– Ничего…

Танька хмыкнула.

– Я обязательно тете Клаве так и передам.

– Какой тете Клаве? – не понял Лешка.

– Горничной нашей, кому еще?

– А-а-а! Я думал, это ты готовишь…

Танька была явно уязвлена.

– Еще чего… А это что-нибудь меняет?

– Да, в общем, ничего. Просто мы с отцом сами готовим.

Танька вздохнула:

– Вы молодцы. А мы с папкой все не можем научиться. Знаешь, мамы давно нет, а мы никак не привыкнем…

Лешка поставил стакан на стол и внимательно посмотрел на Таньку. Ему как никому другому было хорошо известно, что такое расти без матери. Своей мамы Лешка никогда не видел. О ней он знал лишь то, что она умерла в момент его рождения. Так по крайней мере рассказывал отец. И больше от него Лешка не мог добиться ничего. Если разговор заходил о маме, глаза отца становились грустными и он умолкал. Видно было, как тяжело ему говорить на эту тему, поэтому с годами Лешка все реже и реже спрашивал его о матери.

Таня тоже почти не помнила свою маму, та умерла, когда дочке исполнилось всего семь лет. В конце двадцатых она вдруг тяжело заболела и сгорела буквально за несколько месяцев. Судя по старым фотографиям, Татьяна была точной копией матери.

После обеда Таня потащила Лешку в отцовский кабинет.

– Пап, можно? – спросила Танька, заглядывая в приоткрытую дверь.

За шахматной доской, нацепив очки на кончик носа, сидел Шапилин. В руке он держал журнал с шахматным этюдом и, бормоча себе что-то под нос, двигал фигуры по доске.

Шапилин поднял голову и посмотрел поверх очков на стоящих на пороге ребят.

– Слушай, Казарин-младший, а ты в шахматы играешь? – спросил он Лешку.

– Не-а, – Лешка замотал головой, – я футбол люблю…

– А-а-а… – разочарованно вздохнул Шапилин. – Было у отца два сына: один – умный, другой – футболист…

– Папа! – Таню явно задел насмешливый тон отца. – Зато Лешка здорово считает!

– Я тоже неплохо считаю.

– Да, но он умеет трехзначные цифры в уме умножать. А еще и делить, и проценты вычислять.

Шапилин недоверчиво прищурился.

– А ну… Триста семьдесят два на пятьсот шестьдесят три?

– Разделить? – спросил Лешка.

Шапилин хлопнул себя по коленке и рассмеялся:

– Умножить!

Лешка поднял глаза к потолку, пошевелил губами и произнес:

– Двести девять тысяч четыреста тридцать шесть.

Шапилин недоверчиво посмотрел на мальчика.

– Ну, а если разделить?

Лешка опять устремил взгляд в район люстры.

– Ноль целых шесть тысяч шестьсот семь десятитысячных и еще что-то там в остатке.

Шапилин взял блокнот и повторил расчеты на бумаге. Он поднял глаза на Лешку и удивленно спросил:

– Как ты это делаешь?

Лешка пожал плечами:

– Очень просто. Надо только представить в голове всю комбинацию. А результат сам появляется.

Шапилин почесал затылок и придвинул к Лешке шахматную доску:

– Говоришь, что не умеешь?

– Не пробовал.

– А ну, сядь…

Петр Саввич расставил шахматные фигуры на доске.

– Значит, так… Запоминай… Пешка ходит так…

Ладья – по прямой… Конь – буквой «Г»… Слон – по диагонали… Ферзь – как хочешь… А король – вот так. Понял?

– Чего тут не понять? – Лешка подмигнул Таньке. – А в чем суть-то?

– Суть проста – добраться до короля и объявить ему мат.

В коридоре раздался телефонный звонок. Танька выбежала и тут же вернулась обратно:

– Пап, это тебя!

Шапилин вышел в коридор. Минуту он говорил с кем-то по телефону, затем вернулся и накинул френч.

– Извини, старик, не получится. Мне срочно надо отлучиться… А знаешь что? – Он на секунду задумался и достал с полки книжку. – «Шахматная школа». Почитай на досуге. А потом закрепим материал…

Глава 7

На улице стояла невыносимая жара. Дворник поливал мостовую из длинного резинового шланга, поругивая мальчишек, гоняющих перед собой железный обруч крючком из толстой проволоки. Из-за угла дома появилась Лидия Васильевна Шумакова. Она вошла в аптеку и направилась к крайнему окошечку.

– Здравствуй, Ксюша, – тихо поздоровалась она с провизоршей и огляделась по сторонам.

Ксения, пухленькая блондинка лет сорока, подняла голову и улыбнулась:

– Привет.

Шумакова зачем-то смахнула невидимую пыль с прилавка и спросила:

– Ну как, готово?

– Конечно! – спохватилась провизорша, бросила по сторонам осторожный взгляд и открыла ящик стола. Вынув из него маленький флакончик, она быстро передала его Шумаковой.

– Спасибо, подруга… – Лидия Васильевна быстро убрала флакон в сумочку. – Я тебе что-нибудь должна?

– А, пустяки… – отмахнулась Ксюша.

– Тогда я побежала.

Лидия Васильевна направилась к выходу.

– Лида, обожди… – Ксюша догнала подружку на ступеньках аптеки. Было видно, что она очень волнуется. – Ты, знаешь, будь аккуратна с… этим. Не забывай – это все-таки яд. Достаточно одной капли – и уже не откачают.

Шумакова спокойно посмотрела на Ксюшу:

– Я понимаю.

Повисла неловкая пауза.

– Ну, пока? – спросила Шумакова.

Не дождавшись ответа, Лидия Васильевна повернулась и зашагала прочь. Ксюша опять окликнула подругу:

– Лида…

Лидия Васильевна остановилась:

– Что еще?

Ксюша замялась:

– Да… Ничего… Слушай, а у тебя с Пашей все в порядке?

Шумакова насторожилась:

– Ты это к чему?

Ксюша многозначительно посмотрела на сумочку Шумаковой, в которой лежал яд.

Лидия Васильевна поняла, что имела в виду Ксюша.

– А-а-а, ты про это? В порядке! – усмехнулась она. – В порядке, как никогда!

И она, стуча каблучками, зашагала по Никольской в сторону Кремля.