Текст книги "Последние дни. Павшие кони"

Только когда он оказался у дверей своего дома, едва держась на ногах, то вспомнил, что у него нет ключа. Нажал на звонок квартиры домовладельца, потом уселся на ступеньки и стал ждать. Когда ответа не последовало, позвонил опять и держал кнопку, пока дверь не зажужжала и он не смог наконец ее толкнуть внутрь.

Домовладелец ждал сразу у второй двери, руки в боки, со встопорщенными усами, осоловелыми глазками, поджатыми губами. Когда он увидел Кляйна, его гнев как испарился, сменившись каким-то беспокойством, неуверенностью в себе.

– Это вы, – сказал он. – Вы вернулись.

– У меня нет ключа, – сказал Кляйн. Он так вымотался, что стоял с трудом.

– Что случилось? – спросил домовладелец.

– Меня похитили два человека, – сказал Кляйн. – Потом начались странности. Я и сам хотел вернуться пораньше. Вы переживаете насчет квартплаты?

Но домовладелец уже поднял перед собой руки, словно защищаясь от ударов.

– Нет, я о руке.

– А, – ответил Кляйн. – Я ее потерял.

Домовладелец открыл рот и опять закрыл. Вернулся в квартиру и вышел с универсальным ключом, потом помог Кляйну подняться по лестнице и, доведя до двери, открыл ее перед ним. Потом сказал:

– Я закажу для вас новый ключ, завтра или послезавтра. А пока придется входить через меня.

Кляйн кивнул и ввалился внутрь. Он отрешенно заметил, что все покрыто тонким слоем пыли. А потом рухнул на кровать и, несмотря на внезапную боль в плече, в глазу, практически сразу уснул.

III

Когда он проснулся, в комнате было темно. Сбитый с толку, Кляйн сперва поискал глазами больничную ширму, а потом гротескные картины, но ничего не нашел. Только голая белая стена, с тенью человека. Тень сдвинулась, Кляйн повернул голову и увидел перед собой Фрэнка с двумя полицейскими в форме за спиной.

– Что-то я только и делаю, что жду, пока ты проспишься, – сказал Фрэнк.

Кляйн просто моргнул.

– Если бы у меня была сигарета, я бы сейчас закурил и подождал, пока ты что-нибудь скажешь, – заметил Фрэнк. – Вот только я не курю.

– Нет? – спросил Кляйн.

– Нет. А кроме того, в этот раз я хочу закончить побыстрее.

– Тогда чего не разбудил?

– А мы пытались, – сказал Фрэнк. – Я тебя и тряс, и кричал, и хлестал, но ничего не помогло. Уговаривал этих ребят в синем проверить, не сработают ли на нашей спящей красавице их поцелуи. Но, хоть мы и торопились, пришлось сидеть и ждать.

– Как ты меня нашел?

– Если бы ты сам подумал хоть секунду, не пришлось бы спрашивать, – ответил Фрэнк. – Одно слово. Домовладелец.

Кляйн кивнул.

– Ну всё, посмеялись, и хватит, – сказал Фрэнк, и Кляйн увидел, как его выражение слегка меняется: лицо ожесточается, зрачки превращаются в точки, взгляд твердеет. – Давай послушаем.

– Что послушаем?

Его глаза стали еще суровее. Он достал незаточенный карандаш из кармана и рассеянно покрутил в пальцах. Встал, наклонился над кроватью, положив тяжелую руку на плечо Кляйна. Второй поднес карандаш к глазу Кляйна, потом передвинул к виску. Потом опустил и прижал кончик к повязке на пулевом ранении.

Сперва ощущение было легкое – странное и нервное напоминание о своем существовании, – но потом Фрэнк надавил сильнее, и зрение Кляйна сложилось само в себя и пропало. Он почувствовал, как в глаз снова воткнулся нож, до самого основания глазницы, начала расти боль. Он опустил веки и начал ждать, когда же потеряет сознание.

Так же внезапно, как началось, давление исчезло. Когда он снова открыл глаза, Фрэнк уже вернулся на стул, вертел карандаш в пальцах, наблюдая за ним.

– Давай послушаем, – сказал Фрэнк.

– Что послушаем? – спросил Кляйн.

Фрэнк снова встал, прижав Кляйна за плечо к кровати. Карандаш он зажал в зубах, а в руку взял перочинный ножик и начал разрезать бинты на плече Кляйна. Когда закончил, аккуратно сложил ножик и убрал в карман, потом взял карандаш и надавил кончиком на культю.

Сперва у Кляйна заболел глаз, а потом и плечо, и к тому же горло, так, что захотелось прокашляться. Затем Фрэнк налег очень сильно, и плечо обожгло болью, и кинжал господень пронзил весь череп и вышел из затылка, и Кляйн перестал думать и отрубился.

Когда он открыл глаза, Фрэнк сидел на стуле, безмятежный, крутил карандаш в пальцах. Позади с обеспокоенным видом переминались два копа. Конец карандаша уже был скользким от крови. Плечо дергало.

– Давай послушаем, – сказал Фрэнк.

– Мы так можем весь день, – сказал Кляйн.

– Необязательно. Все зависит от тебя.

Они уставились друг на друга.

– Ну ладно, – наконец сказал Кляйн. – Что ты хочешь знать?

Они начали с Дэвиса и его убийства: Кляйн рассказал правду, а Фрэнк потыкал в разные раны, пока не убедился, что это действительно правда и больше рассказывать нечего. Сперва Кляйн думал, что сможет соврать, если захочет, но, когда с карандаша начала капать кровь, решил, что вряд ли – наверно, не сможет, не сейчас и неубедительно.

– Мне больнее, чем тебе, – сказал Фрэнк и улыбнулся. Кляйн смотрел, как два полицейских за ним переглянулись. – Я миролюбивый человек. Я пытался по-хорошему, но ты сам не захотел.

– Уже хочу, – сказал Кляйн, не сводя глаз с карандаша.

– Это было тогда. Проехали. Знаешь, что изменилось? Например, умер Дэвис. Он был не ахти какой коп, но точно не заслужил смерти.

– Это не я его убил.

– Не ты, – согласился Фрэнк. – В этом мы по большей части разобрались. Технически его убил не ты. Но вот что я хочу знать: почему человек, у которого нет руки и сил пошевелиться, а тем более ходить, все еще жив, тогда как полицейский офицер с полным комплектом конечностей – мертв?

– Не знаю.

– Не знаешь, – протянул Фрэнк и подался вперед.

– Нет, – быстро сказал Кляйн. – Знаю. Он заснул.

– Он заснул?

– А я не спал.

– И тебе это кажется правильным, мистер Кляйн?

– Я уже даже не знаю, что такое «правильно», – сказал Кляйн. – Почему мы беседуем не в участке?

– Мне же надо поддерживать репутацию, – ответил Фрэнк. Один из офицеров позади начал заметно нервничать. – Не хочу, чтобы люди чего подумали.

Он прижал кончик карандаша к культе и слегка повернул. Кляйн поморщился.

– Чего тебе теперь нужно? – спросил он.

Фрэнк поднял взгляд и улыбнулся.

– А кто сказал, что мне что-то нужно? – и надавил сильнее.

И как раз когда нож снова вонзился в глаз, мир взорвался. Дверь распахнулась – и в проеме стоял человек с оружием вместо руки, и раздалась очередь, и голова одного полицейского быстро раскрылась, показывая, что внутри. Второй полицейский почти достал оружие и уже был в полуприседе, и тогда опять раздалась очередь – его дернуло, бок разорвало, он дважды выстрелил в пол, развернулся и упал.

Фрэнк нырнул сквозь закрытое окно и теперь барахтался на пожарной лестнице, порезав стеклом руки и лицо, высвобождал пистолет из кобуры. Калека сделал пару шагов к нему и снова поднял огнестрельный протез, и по лицу Фрэнка пробежало изумление. Он бросился в сторону, пули застучали по оконной раме, высекли искры из перил лестницы. Кляйн услышал, как Фрэнк то ли упал, то ли скатился по лестнице вниз, прочь.

Охранник посмотрел на Кляйна, который так и не двинулся, и улыбнулся.

– Мы нашли вас, мистер Кляйн. – Он направил огнестрельный протез на Кляйна и показал в сторону двери. – Вставайте. Нам пора.

Кляйн встал, поднял руку. Охранник держался на расстоянии, не сводя с него оружия, следовал позади и слегка сбоку, держась всегда на краю зрения Кляйна.

– Откройте дверь и сделайте два шага в коридор, – сказал сектант. – Медленно.

Кляйн подчинился, пока охранник держался позади. В коридоре было пусто, не считая людей, стоявших у своих дверей и смотревших на его квартиру.

– Что видите? – спросил охранник, подойдя ближе.

– Что происходит? – спросил мужчина из квартиры в трех дверях дальше по коридору.

– Там мои соседи, – ответил Кляйн.

– Полиции нет? – спросил охранник.

– Нет.

– Велите им вернуться к себе.

– Вернитесь к себе, – сказал Кляйн.

– Что происходит? – повторил сосед.

– Ничего не происходит, – ответил Кляйн.

– Кажется, я слышал выстрелы.

Охранник толкнул Кляйна вперед, отчего тот едва не упал. «Вернитесь к себе», – услышал он слова охранника и полуобернулся, чтобы увидеть, как тот навел руку-оружие на соседа. «Вот он, момент, – мелькнуло в голове у Кляйна. – Если бы мы были в фильме, я бы задрал руку охранника к потолку и переборол его». Но Кляйн стоял не тем боком; оружие оказалось со стороны отсутствующей руки.

Он услышал, как закрылась дверь, увидел, как пропал сосед.

– Ладно, – сказал охранник. – Вниз по лестнице.

Он двинулся к черному ходу, но сектант показал в противоположную сторону:

– Сюда, мистер Кляйн. Нам нечего стыдиться. Мы выйдем через парадную дверь.

Кляйн шел медленно, с каждым шагом ожидая, когда же настанет новый шанс. Слышал шаги охранника позади, аккуратные и размеренные, ни капли сомнения.

В спину уперся ствол.

– Поживее, – сказал охранник. – Давайте быстро.

Кляйн чуть ускорился, снова запнулся, восстановил равновесие, потом продолжил спуск по лестнице. В вестибюле находился еще один калека – человек без ушей, нескольких пальцев и большей части ладони. Он нервно мерил помещение шагами. При нем было оружие, но держал он его неловко – словно никогда раньше не видел и тем более им не пользовался.

– Поторопитесь! – крикнул он. – Поторопитесь!

– Где коп, Джон? – спросил охранник, выглядывая через стеклянную дверь на улицу.

– Какой коп? – спросил Джон, нервно озираясь.

– Не важно, – ответил охранник. – Выходим, Джон. После вас, мистер Кляйн.

Кляйн толкнул дверь, потом поднял руку над головой и вышел. Свет снаружи оказался ярче, чем он ожидал. Это на миг застало его врасплох.

– Прямо, – прошипел охранник. – Черная машина. Задняя дверь. Бегом.

Он увидел черную машину, припаркованную во втором ряду через улицу, и направился к ней, пока рядом ныл от страха Джон. Кляйн добрался до машины, раскрыл дверь и заскочил внутрь, Джон прыгнул сразу за ним, едва не повалившись на него, третьим последовал охранник. «Ходу, ходу!» – кричал водителю Джон, но тот не шевелился, и, когда охранник толкнул его, голова водителя запрокинулась, обнажив красный разрез на горле. Джон пронзительно закричал, а потом окно рядом с Кляйном треснуло и стало непрозрачным, и Джон умер, оставшись без лица. Охранник пытался вывернуть оружейный протез, но задел сиденье перед собой, а потом треснуло и стало непрозрачным заднее стекло, и его голова зрелищно лопнула, запятнав подголовник перед ним. Протез застрекотал, пули прошили потолок, а потом все прекратилось.

Дверь открылась, за ней стоял Фрэнк, все еще с суровым взглядом, прожигавшим Кляйна, – расцарапанный, окровавленный, с одышкой.

– Убить бы тебя на месте, – сказал он. – Избавил бы нас всех от проблем.

– Мне бы этого не хотелось, – сказал Кляйн.

– Давай, – устало ответил Фрэнк. – Вылезай.

Кляйн медленно перебрался через мертвого охранника, пытаясь к нему не прикасаться. Он еще не закончил, когда раздался выстрел и Фрэнк негромко вскрикнул. Кляйн проскользнул дальше и присел, укрывшись за дверцей машины. Фрэнк тоже был там, на одном колене, с безвольно повисшей рукой, словно она умерла. Вторая пыталась прицелиться, но не могла. Он попытался встать, но ему будто не хватало сил.

Прозвучал еще один выстрел, и Фрэнк упал. Кляйн остался на карачках, не зная, то ли бежать, то ли заползти обратно в машину. Где-то далеко слабо слышались сирены. Он подобрался и уже готов был сорваться, но так и остался на месте, ждал. «Что со мной не так?» – спросил он себя. Фрэнк лежал на тротуаре, кашлял кровью, еще живой.

Он сейчас перебежит улицу, говорил себе Кляйн, укроется в здании. Или, скорее, начнет бежать, а потом получит пулю, поправил он себя.

Кляйн уже приготовился, напрягся, но не смог заставить себя сдвинуться с места. Так что просто медленно встал и вышел из-за двери. Задержался, чтобы слегка повернуть голову Фрэнка и тот не захлебнулся собственной кровью, потом выпрямился, ожидая, когда они его убьют.

Но его не убили. Просто вышли из-за машины. Их было двое, и оба улыбались, хотя один и целился в него из пистолета. Кляйн узнал обоих: Гус и Рамси.

– Вот круг и замкнулся, мистер Кляйн, – сказал Рамси, направляясь к нему.

– Красиво закольцевалось, да? – воскликнул Гус.

– Мы знали это место, – объяснил Рамси, – ведь мы забирали вас отсюда в первый раз. Очевидно, почему выбрали именно нас.

– И вот мы снова на коне, – сказал Гус.

Они подошли, и Рамси потыкал ботинком Фрэнка.

– Бедный засранец, – протянул Гус.

– Он это заслужил, – ответил Рамси.

– Он просто делал свою работу, – возразил Гус. – Он совершил лишь одну ошибку: не подумал, что есть вторая машина. Всегда есть вторая машина. Если только ее нет. – Он показал пистолетом на Кляйна. – Хотя, по справедливости, на его месте должен быть наш друг Кляйн.

Рамси пожал плечами:

– Это же Кляйн. Мы его знаем и любим. Он для нас личность.

– Более-менее, – сказал Гус.

– Да. Более-менее. – Рамси снова пнул Фрэнка. – Что скажешь, Гус? Стоит его убить?

– Незачем перегибать палку, – ответил Гус.

– Нет, – сказал Рамси. – И впрямь незачем. А кроме того, нам уже пора.

– И в самом деле пора, – сказал Гус. Сирены, вдруг понял Кляйн, выли где-то совсем близко. – В машину, мистер Кляйн, – добавил Гус, махнув пистолетом. – Нам пора.

Он сел на переднее сиденье. Рамси вел, сунув руку в держатель на руле, пока Гус на заднем сиденье держал под прицелом то затылок, то спину Кляйна, чередуя.

Они проехали мимо полицейской машины с завывающей сиреной, направлявшейся в противоположную сторону. Рамси даже не удостоил ее взглядом, совсем не нервничал.

– Обратно в поселение? – спросил Кляйн.

– Обратно в поселение. – Рамси улыбнулся.

Они ехали через пригород, природа живая постепенно уступала место засохшим чахлым деревцам.

– Они планируют меня убить? – спросил Кляйн.

– Да, – ответил Рамси. – Мы.

– Что? – спросил Кляйн.

– Мы планируем вас убить, – сказал Рамси. – Медленно и мучительно. Мы же одни из них.

– Это семантика, – сказал Гус. – Нет смысла его поправлять.

– Мы же его знаем, Гус. – Рамси взглянул на друга в зеркало заднего вида. – Он хитер. Пытается отделить нас от остальных.

– Ну и что? – спросил Гус.

– Ну и надо быть повнимательнее. Надо быть настороже.

– Ничего такого особенного. Нас на этом не подловишь.

Они продолжали спорить, а потом Рамси прикрикнул, и тогда они, разозлившись, вовсе перестали друг с другом разговаривать. Солнце соскользнуло с неба и исчезло, машину и окружающий пейзаж словно окунули в оранжевое, все вокруг напоминало недопроявленную фотографию. Когда свет совсем угас, Рамси попросил Кляйна включить фары у руля. Тот мимолетно подумал рвануть руль и разбить машину, но не успел сдвинуться с места, как почувствовал у затылка дуло пистолета.

– Аккуратнее, – предупредил Гус.

Он медленно протянул руку и нажал кнопку, отодвинулся назад. Пистолет миг колебался у его уха, потом отодвинулся.

Они ехали дальше.

– Прости, – Гус обратился к Рамси. – Я не хотел ничем тебя задеть.

– Это ты меня прости, – ответил Рамси. – Нам незачем ссориться.

Кляйн закатил глаза. Они ехали дальше. По идее, он должен был узнать дорогу, но в темноте не получалось.

– Зачем нас просят его вернуть? – спросил Гус. – Его же просто убьют. Может, мы сами его убьем?

– Его не просто убьют, – возразил Рамси. – Его планируют распять. – Он склонился к Кляйну: – Простите, но вы все равно об этом узнаете.

– Ничего, – ответил Кляйн.

– Будь выбор за нами, – сказал Гус, – все могло бы быть иначе.

– Но выбор не за нами, – сказал Рамси.

– Я понимаю, – сказал Кляйн.

– Очень любезно с вашей стороны, – заметил Гус. – Вы всегда были предупредительны.

– Не перестарайся, Гус, – сказал Рамси.

– Простите, – сказал Гус.

– Ничего, главное – внимание, – успокоил Кляйн.

– Надеюсь, – сказал Рамси, – потому что, кроме внимания, рассчитывать вам не на что.

– Нет? – спросил Кляйн.

– Нет, – ответил Рамси.

– Ну что ж, – вздохнул Кляйн. – Я долго продержался.

Но думал он не об этом. Думал он вот о чем: «Когда разбить машину?»

Город окончательно поблек позади, их уже разделяло много миль. Дорога была темная и пустынная. «Когда? – думал Кляйн. – Когда?» Но каждый раз, когда уже был готов, он чувствовал присутствие пистолета за ухом.

– Вы кто? – спросил через пару десятков миль Рамси. – Все еще четверка?

Кляйн подумал:

– Да.

– Но ведь целая рука, – сказал Рамси. – Разве это не должно считаться за большее? Понимаете меня? Разве рука – это не больше, чем просто ладонь?

– Не знаю, – сказал Кляйн.

– Да, конечно. И уж точно ладонь – это больше, чем несколько каких-то пальцев?

– Рамси, – сказал Гус. – Ты же знаешь, как мы считаем.

– Я не ставлю доктрину под сомнение. Я все еще предан ей. Просто спрашиваю.

Какое-то время они ехали молча. Вскоре, даже не заметив, Кляйн задремал и рывком проснулся, когда они свернули на проселок.

– Почти на месте, – сказал Рамси, когда заметил, что Кляйн очнулся.

Они ехали по грунтовке, машина пересчитывала каждый ухаб и рытвину.

– Ничего личного, – сказал Рамси. – Нам с Гусом вы нравитесь.

– Да, – подтвердил Гус. – Нам нравитесь.

– Но приказ есть приказ, – объяснил Рамси.

Гус промолчал.

– Я бы предпочел не умирать, – сказал Кляйн.

– Да уж, – сказал Рамси отвлеченно. – Но все мы рано или поздно умираем.

Гус по-прежнему сидел сзади, по-прежнему начеку. «Время на исходе», – думал Кляйн. Придется рвануться, несмотря на пистолет, и резко крутануть руль, заодно попытаться надавить ногой на газ. Сколько еще у него времени?

– Почти на месте, – сказал Рамси. – Мистер Кляйн, меня переполняет сожаление.

– Тогда отпустите меня, – сказал Кляйн.

– Ах, если бы мы только могли. Но, увы, мы не можем.

– Говори за себя, Рамси, – сказал Гус.

– Прошу прощения? – переспросил Рамси. Его глаза метнулись к зеркалу заднего вида, он спал с лица. – Ты не посмеешь.

Кляйн полуобернулся и обнаружил, что теперь оружие нацелено не на него, а на Рамси.

– Мне бы не хотелось, – сказал Гус. – Тормози.

Рамси на миг снял ногу с педали, но тут же вернул ее обратно:

– Что все это значит, Гус?

Тот резко стукнул его по плечу рукояткой:

– Тормози, Рамси.

В этот раз Рамси подчинился, позволил машине замедлиться до остановки, а потом по приказу Гуса передал ему ключи.

– Не могу сказать, что меня не ранит твой поступок, Гус, – сказал Рамси. – После всего, что мы пережили вместе.

– Меня это ранит еще больше, Рамси. Теперь, полагаю, мы все можем выйти. Я первый, потом мистер Кляйн, потом наконец ты, дорогой Рамси.

Машина слегка покачнулась, когда Гус выбрался наружу, оставив дверь открытой.

– Теперь вы, Кляйн, – сказал он, и Кляйн открыл свою дверь и последовал за ним. – Встаньте перед машиной. На свету. Положите руку на капот и ждите.

Кляйн кивнул и сделал, как приказано, поглядывая на Рамси, который сидел молча, побледнев и поджав губы. Капот под ладонью оказался теплым.

– Теперь ты, Рамси, – сказал Гус. – Прямо рядом с другом Кляйном.

– Ты планируешь меня убить?

– Зачем мне тебя убивать? У меня нет ни малейшего желания тебя убивать. Но да, если ты сейчас же не выйдешь, я буду вынужден тебя убить.

– Ты меня все равно убьешь, – сказал Рамси.

Гус вздохнул:

– Рамси, неужели ты меня не знаешь?

– Оказывается, я совсем тебя не знаю.

Гус нетерпеливо мотнул пистолетом:

– Рамси. Прошу.

Тот вздохнул и выбрался наружу.

– Отвернись и подними руки, – сказал Гус и, когда Рамси подчинился, быстро шагнул вперед и ударил его рукояткой пистолета.

Рамси тут же свалился на землю. Гус ткнул его ногой, потом вернулся к машине:

– Вести придется вам. Залезайте.

Кляйн залез, и Гус устроился рядом, вдруг стало понятно, насколько он устал и изможден.

– Справитесь? – спросил он.

– Справлюсь, – ответил Кляйн. Повернул ключ, потом неуклюже сдвинул рычаг, медленно покатил вперед.

– Постарайтесь не задеть Рамси, – сказал Гус.

– Ладно, – сказал Кляйн и повернул руль сильнее.

Гус показал направление, и Кляйн неловко развернул машину, чуть не въехав в кювет. Выправил ее, позволил себе набрать скорость.

Около часа они ехали молча – Кляйн время от времени бросал взгляд на Гуса, который едва двигался.

– Что все это значит, Гус? – наконец спросил Кляйн.

– Прошу, – сказал Гус. – Зовите меня Павел.

IV

«Насколько еще более странной, – думал Кляйн, – может стать моя жизнь?» А потом задавил мысль в зачатке и постарался не обращать на нее внимания, боясь ответа.

Они остановились для заправки, и Кляйн даже подумывал сбежать, но Гус все время оставался рядом, пряча пистолет в кармане куртки, пока Кляйн заливал бензобак, а потом расплачивался внутри деньгами Гуса. Он все еще был в халате, но теперь грязном и окровавленном. Продавец, приняв оплату, с опаской на них поглядывал. Не успели они выйти за дверь, как он не смог удержаться и потянулся к телефону.

– Твою ж мать, – сказал Гус, закатив глаза, и, обернувшись на ходу, застрелил человека за прилавком.

– Мог хотя бы сделать это незаметно, – бормотал Гус по пути обратно. – Мог хотя бы подождать, пока мы сядем в машину.

– Ты его убил? – спросил Кляйн.

– Наверное.

– А если он всего лишь хотел позвонить девушке? – спросил Кляйн, когда они сели и стронулись с места.

Гус взглянул на него с отвращением:

– Вот зачем вы говорите мне об этом? Хотите, чтобы мне стало совестно?

– Прости, – ответил Кляйн с удивлением.

– Что сделано, то сделано.

– И что конкретно сделано, Гус? – спросил Кляйн.

– Павел, – ответил тот рассеянно. – Зовите меня Павел.

* * *

Какое-то время они ехали молча.

– Как ты связался с Павлами? – спросил наконец Кляйн.

– Как обычно связываются.

Кляйн промолчал.

– Я был однушкой, – сказал Гус. – Я отрезал правильную руку, вступил в братство. Потом со мной установили контакт. То, что говорил Павел, показалось мне правильным. Задело что-то в душе.

– Но ты же больше не однушка, – заметил Кляйн.

– Нет. Им был нужен кто-то внутри. Через какое-то время стало очевидно, что мне придется пойти на дополнительные ампутации, иначе я попаду под подозрение. – Он повернулся к Кляйну. – Я все еще Павел. Даже еще больше.

Гус велел съехать с шоссе в маленький городишко, подсказывая, где поворачивать.

– Конечно, я оказал им немало бесценных услуг, – сказал Гус.

– Вот как?

Гус ничего не сказал, они продолжали ехать. Через какое-то время округа показалась Кляйну смутно знакомой. Вскоре Гус попросил остановиться под фонарем, и они вышли, прошли полквартала до вестибюля убежища Павла. Швейцар поднял в приветствии изувеченную руку.

– Рад встрече, Павел, – сказал Гус.

– Рад встрече, Павел, – ответил Павел. – Здравствуй, друг Кляйн.

– Привет, – сказал Кляйн.

– Приехал для отчета, – сказал Гус.

– Конечно, – ответил Павел. Извинился, зашел за стойку, поднял телефонную трубку, что-то сказал. Спустя миг уже вернулся, отпер тяжелую дверь в конце вестибюля.

– Павел вас ожидает, – сказал он, распахивая дверь. – Заходите.

Главного Павла они встретили в комнате, очень похожей на ту, где выздоравливал Кляйн, только койку заменяла какая-то викторианская тахта, а по углам стояли дополнительные кресла с подголовниками – типичная комната, куда удалились бы после ужина джентльмены девятнадцатого века, чтобы выкурить по сигаре. Когда они вошли, Павел сидел за пианино, играл стилизованную версию песни, которую Кляйн узнал, но не вспомнил названия. Павел следил за ним, продолжая играть. Кляйн сел в одно из мягких кресел и прислушался. И вдруг понял, что это «Эй, красотка» Хэнка Уильямса, переработанная в духе немецкого кабаре.

Когда Павел закончил, Гус похлопал ладонью по бедру, аплодируя. «Как звучит хлопок одной ладонью?» – не мог не подумать Кляйн. Павел встал и чуть поклонился, потом подошел и довольно жеманно растянулся на тахте.

– Ах, – сказал он с улыбкой. – И снова мы здесь. Что за радость.

Гус кивнул и улыбнулся. Кляйн не пошевелился.

– Вы, друг Кляйн, надо сказать, ни много ни мало зачарованный, – продолжил Павел. – Похоже, вас нельзя убить. Хотя, к сожалению, того же нельзя сказать почти обо всех, кто с вами связывается.

– Похоже на то, – сказал Кляйн.

– Вижу, – сказал он, кивая на Гуса, – что, так сказать, блудный Павел вернулся домой. И все же подозреваю, мистер Кляйн, что, даже не приди он вам на помощь, вы бы сумели выпутаться сами.

Павел поднялся и подошел к Гусу, встал у него за креслом. Положил руку и культю ему на голову и закрыл глаза. Кляйн видел, что Гус тоже закрыл глаза.

– Отче наш, сущий во всем, – начал Павел звучно, и Кляйн с удивлением понял, что это что-то вроде благословения. – Мы молим тебя, благодарные и смиренные, снизойти к рабу твоему Павлу и устроить деревья и цветы, камни и поля, дома и тела, являющие выражение твое на земле нашей, чтобы укрыть его и холить его, и уберечь от всякого зла. – Глаза Павла сощурились, лоб наморщился. – Во имя твое он вступил в пасть невзгод; он отдал тебе не одну руку, но и добрую долю иной – более, чем ты требуешь от нас. Теперь прими его, о Господи, и сохрани его. Аминь.

Он поднял руку и культю и открыл глаза. Гус тоже открыл глаза и огляделся, словно слегка сбитый с толку, потом улыбнулся. Павел вернулся к тахте, встал перед Кляйном:

– А теперь, ваш черед, друг Кляйн.

– Ни за что, – ответил тот.

– Почему же нет, друг Кляйн? Чего вам бояться? Что вы в самом деле почувствуете присутствие Святого Духа?

– Все это не имеет ко мне никакого отношения, – сказал Кляйн.

– Но, может, все-таки имеет, друг Кляйн. – Павел пристально смотрел на него. – А если и нет, то что вы теряете? Вам всего лишь положат руки на голову, больше ничего не случится. Но что, если это все-таки имеет к вам отношение? Не хотелось бы узнать, что вы упускаете?

Кляйн блуждал взглядом по комнате, пытаясь смотреть куда угодно, лишь бы не на Павла. Он покачал головой.

– Как хотите, друг Кляйн. Никого нельзя принуждать к вере. – Павел сел на тахту. – Мы спасли вашу жизнь, друг Кляйн. По меньшей мере вы должны нас выслушать.

– Как и Павел, – сказал Павел, кивая на Гуса, – начинал я в братстве. Я был одним из основателей, одним из первой группы, включавшей среди прочих Борхерта и Элайна, – полагаю, с обоими вы имели честь встретиться. Начиналось все с праздных фантазий, интереса к некоторым раннехристианским группам гностиков, затем последовало увлечение определенными отрывками Писания, затем – мысль, что наша рука действительно соблазняет нас и должна быть отброшена. Но переход от этого вывода к физическому избавлению от руки, пожалуй, объяснить несколько труднее. То были бурные времена, друг Кляйн, и, окажись среди нас хоть на одного желающего меньше или даже изменись немного атмосфера, – все могло бы повернуться иначе.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – спросил Кляйн.

– Имейте терпение, друг Кляйн. Но все случилось так, как должно было случиться, и потребовалось только лишь отъятие первой руки – к своему вечному стыду, признаюсь, не моей, – чтобы осознать: мы обнаружили нечто божественное, вдохновенное и глубокое. – Павел встал и прошел по комнате, наконец замерев перед портретом мужчины без лица. – Не успели мы прийти в себя, как вокруг начали собираться другие – общество людей, готовых пойти до конца, чтобы продемонстрировать веру. Вы удивитесь, мистер Кляйн, но было их немало. На мгновение мы были счастливы – все равны, создаем новое евангелие, чтобы приблизиться к Господу через самопожертвование.

– Прямо рай, – сказал Кляйн. Гус бросил на него резкий взгляд.

Павел только отвернулся от картины, улыбнулся:

– Но любому раю приходит конец. Даже однорукому.

– И чем кончился ваш?

– Наш? А как обычно, – он махнул культей.

– Они зашли слишком далеко, – сказал Гус.

– Да, – сказал Павел. – Как и говорит Павел, они зашли слишком далеко. Если потеря одного члена приближает к Богу, рассуждали они, то новые потери приближают еще больше.

– Меньше значит больше, – сказал Гус.

– Меньше значит больше, – подтвердил Павел. Снова сел. – И всё из этого вытекающее.

– Рамси был с этим согласен, – сказал Гус.

– Иерархия, осуждение людей с малым количеством ампутаций, кабала, фарисейство. Они стали черствыми, жадными. Как жаль.

– Но ты не смирился, – сказал Кляйн.

– О, я смирялся, – ответил Павел. – Сперва. Несмотря на сомнения, я отсек свою ступню.

– Правда? – сказал Гус с удивлением.

– Как видишь, друг Кляйн, это малоизвестно. – Он обернулся к Гусу. – Равно как ты, Павел. Я сделал то, что должен был сделать. – Он вернулся к Кляйну. – Или вы, друг Кляйн. Я хранил ампутацию в тайне, в ботинке, как вы свои пальцы. Я этим не горжусь, мистер Кляйн.

– А потом? – спросил Кляйн.

– А потом остальные начали распускаться всё больше и больше. Я оставался двойкой, а их ампутации росли в числе, и они отмежевались от меня. Наконец я собрал тех, кого смог, и ушел.

– Удивлен, что они позволили вам уйти.

– «Позволили» – пожалуй, не то слово, – ответил Павел. Он достал рубашку из-за пояса, потом потянулся, чтобы ее задрать. На левом боку Кляйн увидел четыре круглых рубца – пулевые ранения. – Как и вас, друг Кляйн, меня не желали отпускать. Не обрати я уже на свою сторону других, издох бы в канаве. Но мои товарищи приняли меня и исцелили, и теперь мы здесь.

– И теперь мы здесь, – повторил Кляйн.

– Но вы, мистер Кляйн, выбрались в одиночку и оставили им память о себе.

– Пожар, – сказал Гус.

– Огнь небесный, – добавил Павел. – Хотя они, конечно, вряд ли рассматривали его в таких категориях.

– Нет, не рассматривали, – сказал Гус.

– Но мы знаем, кто вы, – сказал Павел.

– Не оливковую ветвь вы принесли, но меч, – произнес Гус.

– Вас нельзя убить, – продолжил Павел. – Вы вернувшийся Сын Господень.

– Да вы шутите, – ответил Кляйн.

– Вовсе нет, друг Кляйн, – ответил Павел. – Мы знаем, что вы есмь Он.

– А я почему не знаю? – спросил Кляйн.

– В глубине души вы знаете, – сказал Павел. – Просто не позволяете чешуе спасть от глаз.

– Вы здесь с миссией, – сказал Гус.

– Да, – подтвердил Павел.

– И что же, – спросил Кляйн с опаской, – это за миссия?

– Разрушение, – сказал Павел, повышая голос. – Гнев Господень. Низриньте лжепророков. Бог желает, чтобы вы их изничтожили. Убейте их всех.

Гус и Павел никак не отставали, увещевали, умоляли выслушать. Кляйн не сбавлял шаг, бежал, как только мог. Открывались двери, высовывались головы Павлов, смотрели ему вслед.

Он дошел до развилки, свернул налево, добрался до второй развилки, свернул направо, сбежал по винтовой лестнице, скользя ладонью по лакированным перилам.

Тут и была дверь наружу, а перед ней стоял Павел, которого он ранее оглушил.

– Я бы хотел уйти, – сказал Кляйн, задыхаясь.

– Уйти? – спросил швейцар Павел. – Но зачем же, друг Кляйн, вы этого хотите?

– Откройте дверь немедленно.

– Разве мы не были радушны? – спросил Павел. – Быть может, это потому, что вы не Павел? Мне жаль это слышать. – Подняв руку, он повернулся к двери, помедлил, обернулся назад.