Текст книги "Некроскоп"

Боровиц закрыл глаза. Даже он, такой стойкий и выносливый, не мог больше смотреть. Он все это уже видел раньше и слишком хорошо помнил.

Минуты шли. Михаил дрожа стоял в углу, Андрей – в другом конце комнаты спиной к экрану, а их шеф с плотно закрытыми глазами сгорбился в кресле. Затем...

Крик, раздавшийся из динамика, способен был подействовать даже на самые крепкие нервы, он поистине мог поднять даже мертвого. Он был полон ужаса, какого-то чудовищного знания, полон... жестокой ярости? Да, ярости – это был крик раненого хищника, мстительного зверя. И тут возник хаос!

Едва затих крик, Боровиц резко открыл глаза, брови его при этом сошлись домиком. Какое-то мгновение он сидел, смотря перед собой, словно филин, его всего трясло от возбуждения, а пальцами он крепко вцепился в подлокотники кресла. Затем, издав хриплый крик, он откинулся всем своим массивным телом назад, подняв руку к лицу. В тот момент, когда экран разлетелся вдребезги и в комнату дождем полетели осколки стекла и мелкие блестящие кусочки свинца, кресло под ним сломалось, тем самым защитив его и позволив упасть невредимым. Из образовавшейся в экране огромной дыры торчали ножки металлического стула. Затем стул исчез и снова ударил по экрану, разбивая то, что от него осталось, – осколки стекла разлетались повсюду.

– Свинья! – крик Драгошани одновременно донесся из динамика и из-за разбитого экрана. – Ну ты и свинья, Григорий Боровиц! Ты отравил его ядом, разрушающим мозг, а теперь, слышишь ты, чудовище, теперь я выпил тот же яд!

Вслед за полным ярости и ненависти голосом показался сам Драгошани. Он на минуту застыл в обрамлении торчавших, словно зубы, острых осколков стекла по краям экрана, а затем бросился вперед, мимо столика и опрокинутых кресел, к тому месту, где лежал распластавшись на полу Боровиц. В его руке на фоне серого тела что-то блеснуло серебром.

Нет! – каким-то лягушачьим голосом прокричал Боровиц, его полный ужаса вопль показался особенно громким в небольшом, ограниченном пространстве комнаты. – Нет, Борис, ты ошибаешься. Ты вовсе не отравлен!

– Лжец! Я прочитал это в его мозгу. Я чувствовал боль, которую он испытывал, когда умирал. А теперь эта отрава внутри меня!

Драгошани рванулся к Боровицу, безуспешно пытавшемуся встать на ноги, повалил его и высоко над головой поднял руку с зажатым в ней серповидным предметом.

Тот, кого звали Михаилом, до этого момента стоял в глубине комнаты, словно растерзанное ветром огородное пугало, но теперь он выступил вперед, и рука его потянулась под пальто. Он настиг руку Драгошани, как раз когда она рванулась вниз. Прекрасно владея дубинкой, он сильно ударил ею точно в нужное место. Блестящая сталь выпала из безжизненных пальцев Драгошани, и, оглушенный, он упал вниз лицом на Боровица, успевшего несколько откатиться в сторону. Михаил помог старшему подняться на ноги. Боровиц в неистовстве выкрикивал проклятия и пару раз лягнул ногой обнаженного человека, стонавшего на полу. Встав на ноги, Боровиц оттолкнул подчиненного и принялся стряхивать с себя пыль. Но тут он увидел в руках у Михаила дубинку и понял, что произошло. Глаза его широко распахнулись, выражая беспокойство и потрясение.

– Что такое? – Его рот широко раскрылся. – Ты ударил его? Ты использовал против него дубинку? Идиот!

– Но товарищ Боровиц, генерал, он... Боровиц оборвал его рычанием и обеими руками толкнул в грудь так, что тот пошатнулся.

– Болван! Идиот! Моли Бога, чтобы он остался невредимым. Если ты веришь хоть в какого-нибудь бога, молись, чтобы ты не причинил серьезного вреда этому человеку. Я же говорил тебе, что он уникален.

Он опустился на колени и, ворча что-то себе под нос, перевернул на спину оглушенного человека. Лицо Драгошани постепенно приобретало нормальный человеческий цвет, но на затылке у него вырастала огромная опухоль. Веки его задрожали. Боровиц продолжал с беспокойством вглядываться в его лицо.

– Свет, – резко бросил генерал, – включите все лампы! Андрей, что ты стоишь там, как...

В это время Михаил включил свет, и генерал замолчал, оглядывая комнату. Дверь в комнату была нараспашку, Андрея нигде не было.

– Трусливый пес! – прорычал генерал.

– Может быть, он пошел за помощью, – выдавил из себя Михаил. – Товарищ генерал, если бы я не ударил Драгошани, он мог бы...

– Знаю, знаю, – нетерпеливо рявкнул Боровиц. – Не об этом сейчас речь. Помоги мне посадить его в кресло.

Как только они подняли Драгошани и усадили в кресло, он тряхнул головой, громко застонал и открыл глаза, которые при виде Боровица сузились, и в них ясно читалось обвинение.

– Ты!.. – прошептал он, безуспешно стараясь выпрямиться.

– Выброси это из головы, – сказал Боровиц. – Не будь дураком. Ты не отравлен. Неужели ты думаешь, что я так легко расстанусь со своим самым ценным кадром?

– Но он-то был отравлен! – резко бросил Драгошани. – Всего лишь четыре дня назад. Яд сжег его мозг, и он умер в страшных мучениях, ощущая, как мозг его плавится. А теперь тот же яд во мне! Мне срочно необходимо очистить желудок! Мне нужно, чтобы меня вырвало.

Он прилагал неимоверные усилия, пытаясь подняться на ноги.

Боровиц кивнул и тяжелой рукой прижал его к креслу. На лице его появилась волчья ухмылка. Он откинул назад центральную прядь черных волос и произнес:

– Да, он и в самом деле умер именно так, но к тебе это не относится, Борис, тебя это не касается. Это был особый яд, болгарский препарат. Он действует быстро и так же быстро исчезает из организма. Он нейтрализуется через несколько часов, не оставляя следов, его невозможно обнаружить. Он как град – ударит и тут же тает.

Михаил изумленно смотрел, отказываясь верить тому, что слышит.

– О чем он говорит? – спросил он. – Откуда ему может быть известно, что мы отравили второго человека в руководстве...

– успокойся, – снова оборвал его Боровиц. – Твой длинный язык когда-нибудь сыграет с тобой плохую шутку, Михаил Герхов!

– Но...

– Ты что, слепой? Ты ничего не понял? Михаил пожал плечами и замолчал. Это было выше его понимания. С тех пор как три года назад его перевели в этот отдел, он успел увидеть множество непонятных вещей – видел и слышал много такого, во что ни в жизнь не поверил бы, возможность существования чего никогда не допустил бы. Но это настолько отличалось от всего остального, виденного им раньше, что не поддавалось никакому разумному объяснению.

Боровиц снова повернулся к Драгошани и схватил его за плечо у самой шеи. Обнаженный человек теперь был просто бледным – не свинцово-серым и не розовато-телесным, а именно бледным. Он вздрогнул, когда Боровиц обратился к нему:

– Борис, ты узнал его имя? Соберись с мыслями, это очень важно.

– Его имя? – Борис поднял глаза, и было видно, что ему очень плохо.

– Ты сказал, что человек, который вместе с этим выпотрошенным, псом собирался уничтожить меня, находится очень близко. Кто он, Борис, кто?

Драгошани кивнул, прикрыл глаза и подтвердил:

– Да, очень близко, да. Его фамилия... Устинов!

– Что?! – Боровиц выпрямился – до него наконец дошло.

– Устинов? – сдавленно прошептал Герхов. – Андрей Устинов? Разве это возможно?

– Очень даже возможно, – произнес знакомый голос от двери. С искаженным лицом, сжимая в руках автомат, в комнату вошел Устинов. Направив дуло автомата вперед, он держал под прицелом всех троих. – Вполне возможно.

– Но почему? – спросил Боровиц.

– А что, разве не ясно, “товарищ генерал”? Да разве любой, кто проработал рядом с вами столько, сколько я, не мечтал бы увидеть вас мертвым? Слишком долго, Григорий, я терпел ваши вспышки раздражения и бешенства, ваши мелкие интриги и идиотское запугивание. Да, до сих пор я верно служил вам. Но вы никогда не любили меня и ни к чему не допускали. Кем я был? Даже сейчас я всего лишь ничего не значащий довесок при вас, нуль. Вам, вероятно, все же приятно будет узнать, что я в конце концов оказался очень способным учеником. Но вашим помощником? Нет, я им никогда не был. И что, по-вашему, я должен был уступить этому? – он с усмешкой кивнул в сторону Герхова.

На лице Боровица ясно читалось разочарование.

– Надо же, именно на тебе я должен был остановить свой выбор! – негодующе фыркнул он. – Да... Седина в бороду – бес в ребро...

Драгошани застонал и поднес руку к голове. Он попытался встать и рухнул на колени рядом с креслом, уткнувшись лицом в усеянный осколками стекла пол. Боровиц опустился на колени рядом с ним.

– Не двигаться! – рявкнул Устинов. – Теперь вы ему ничем не поможете. Он покойник. Вы все покойники.

– Ты никогда не сделаешь этого, – сказал Боровиц, но при этом кровь отлила от его лица, а голос напоминал, скорее, шорох сухих листьев.

– Конечно, сделаю, – усмехнулся Устинов. – Среди всего этого бардака и сумасшествия? О, будьте уверены, я сочиню прекрасную сказочку – и о том, что вы сошли с ума и бредили, как душевнобольной, и о том, что вы нанимали на работу, мягко говоря, ненормальных людей. И кто сможет опровергнуть мои слова?

Он шагнул вперед, и страшное оружие в его руках резко лязгнуло.

Борис Драгошани, лежавший у его ног, вовсе не был без сознания. Его обморок был лишь трюком – ему необходимо было оказаться вне досягаемости огня автомата. Его пальцы сомкнулись вокруг костяной рукоятки серповидного хирургического ножа, лежавшего на полу, там, куда он упал. Устинов, ухмыляясь, подошел ближе и неожиданно, развернув автомат, ударил Боровица прикладом в лицо. Руководитель отдела экстрасенсорики откинулся назад, из его разбитого рта потекла кровь. И в этот момент Устинов нажал на спуск.

Первая очередь ударила в правое плечо Боровица, закрутила его волчком и швырнула вниз. Она также сбила с ног Герхова и отбросила его в другой конец комнаты, распластав о стену. На какую-то секунду он застыл там, как распятый, затем сделал шаг вперед, выплюнул целый водопад крови и упал лицом вниз. В том месте, где он прижимался спиной, на стене осталось алое пятно.

Боровиц пополз назад, волоча за собой по полу правую руку, пока не уперся плечом в стену. Дальше ползти было некуда. Он подтянулся, сел и в таком положении застыл в ожидании того, что неизбежно должно было сейчас произойти. Устинов оскалился и стал похож на акулу, в тот момент когда она готова напасть. Положив палец на спуск, он целился Боровицу в живот. В этот момент Драгошани рванулся вверх и едва не перерезал ножом подколенное сухожилие на левой ноге Устинова. Устинов закричал. Заорал и Боровиц, когда пули прошили стену над самой его головой.

Уцепившись за пальто Устинова, Драгошани встал на колени и вслепую еще раз полоснул серповидным ножом, разрезавшим пальто, пиджак и рубашку и вонзившимся в плоть. Он рассек до кости правое предплечье Устинова, и автомат выпал из безжизненных пальцев. В ответ тот инстинктивно ударил Драгошани коленом в лицо.

Вопя от боли и ужаса, сознавая, что ранен очень серьезно, предатель Устинов рванулся за дверь и с грохотом захлопнул ее за собой. В следующее мгновение он пролетел через крошечную прихожую и выскочил в коридор. Уже более спокойно он плотно закрыл звуконепроницаемую дверь и перешагнул через безжизненное тело кегебешника с проломленным черепом и вывалившимся языком. Его убийство, к сожалению, было печальной необходимостью.

Проклиная все на свете и задыхаясь от боли, Устинов, спотыкаясь, ковылял по коридору, оставляя за собой кровавый след. Он был уже почти у выхода во двор, когда звук за спиной заставил его остановиться. Он повернулся, вынул из внутреннего кармана небольшую осколочную гранату и вытащил кольцо. В этот момент Драгошани вышел в коридор и, споткнувшись о распростертое тело, упал на колени. Глаза их встретились, и Устинов бросил гранату вдоль пола, после чего ему ничего не оставалось делать, кроме как быстро выскочить за дверь. Под резко звучавший звон катившейся и подпрыгивающей по полу гранаты он шагнул во двор и плотно прикрыл за собой дверь, успев услышать, как Драгошани с шумом, напоминавшим шипение, втянул в себя воздух и задержал дыхание.

Отсчитывая про себя секунды, Устинов бежал прихрамывая в темноте к двоим в белых халатах, сидевшим в машине “скорой помощи”.

– Помогите! – прохрипел он. – Я ранен... тяжело! Это Драгошани, один из наших специальных агентов. Он сошел с ума, убил Боровица, Герхова и служащего КГБ.

Как бы в подтверждение его слов позади раздался страшный взрыв. Металлическая дверь загремела, как будто по ней ударили кувалдой, затем выгнулась наружу, слетев с петель, после чего ее будто кто-то втянул обратно внутрь, и она распахнулась, ударившись о стену коридора. Дым, жар и язык красного пламени вырвались наружу, повсюду распространился запах взрывчатки.

– Быстро! – заорал Устинов, стараясь перекричать персонал “скорой помощи”, в испуге задававший бессвязные вопросы, и вопли охранников, с топотом бежавших по булыжнику. – Ты, водила, давай вывози нас отсюда скорее, пока все вокруг не взлетело на воздух!

Во всем этом был определенный риск, но нужно было что-то делать. В любом случае на какое-то время Устинов обеспечивал себе безопасность. Главная трудность состояла в том, что он не был уверен, что все оставшиеся там были мертвы. Если это так, то у него будет масса времени, для того чтобы придумать правдоподобную версию случившегося. Если нет – то ему конец. Время покажет.

Он вскочил в “скорую помощь” как раз в тот момент, когда завелся мотор, и санитары сразу же принялись снимать с него одежду. Хлопая дверями, машина рванулась через двор, проскочила под каменной аркой и оказалась на дороге, ведущей к внешней стене.

– Поехали! – заорал Устинов. – Быстро увози нас отсюда!

Водитель прижался грудью к рулю и надавил на газ. Во дворе охранники и пилот вертолета беспорядочно носились по булыжникам, кашляя от густого едкого дыма, вырывавшегося из дверей. Огонь, которого и так было немного, совершенно исчез, поглощенный дымом. И тут из-за стены густого вонючего дыма показалась неясная жуткая фигура: Драгошани, все еще обнаженный, с покрытым черными полосами и кровавыми пятнами серым телом, тащил, перебросив через плечи, ревущего от ярости Боровица.

– Что здесь происходит? – кашляя и брызгая слюной заорал генерал. – Что? Где эта вероломная собака Устинов? Вы что, дали ему уйти? Где “скорая помощь" – ? Чем вы здесь занимаетесь, дураки чертовы?

Пока охранники снимали Боровица со спины Драгошани, один из них, задыхаясь, проговорил:

– Товарищ Устинов ранен. Его увезла “скорая помощь”.

– Товарищ? Товарищ?!!! – прорычал Боровиц. – Никакой он не товарищ. Ты сказал “ранен”? Ранен, ты, задница?! Я хочу, чтобы он сдох!

С искаженным от злости лицом он обернулся к башне:

– Эй, вы, там, вы видите “скорую помощь”?

– Да, товарищ генерал, она приближается к наружной стене.

– Остановите ее! – генерал вскрикнул, схватившись за раненое плечо.

– Но...

– Взорвите ее к чертовой матери! – в ярости заорал генерал.

Снайпер на башне укрепил прибор ночного видения на стволе “Калашникова”, вставил на место магазин с трассирующими и разрывными пулями. Встав на колено, он поймал в прицеле прибора ночного видения “скорую помощь”, целясь в кабину и капот. Машина замедлила ход, приближаясь к одной из арок в наружной стене, но человек знал, что ей не суждено до нее добраться. Зажав оружие между плечом и парапетом, он нажал на спуск и долго не отпускал. Огненная стрела вырвалась из башни, ударила сначала в нескольких метрах от “скорой помощи”, затем подпрыгнула и достигла цели.

Передняя часть “скорой помощи” взорвалась белым огнем, горячий бензин полетел во все стороны. Слетев с дороги и перевернувшись на бок, машина пропахала в земле глубокую борозду и остановилась. Кто-то в белом отползал на четвереньках от горящей машины, другой в расстегнутой рубашке с развевающимися полами, прикрывшись от огня темным пальто, прихрамывая бежал по направлению к выезду с территории.

Не имея возможности видеть, что происходит за пределами внутреннего двора, поддерживаемый охранниками Боровиц нетерпеливо прокричал, обращаясь к людям на башне:

– Вы остановили ее?

– Да. Но по крайней мере двое живы. Один из персонала “скорой помощи”, а другой, мне кажется...

– Я знаю, кто другой, – крикнул Боровиц. – Это предатель. Он предал меня, отдел, Россию! Пристрелите его!

Снайпер громко сглотнул, прицелился и открыл огонь. Пули взрыли землю у ног Устинова, а затем настигли его и буквально разорвали на части.

Человек на башне впервые в своей жизни совершил убийство. Опустив оружие, он дрожа перегнулся через перила и крикнул слабым голосом:

– Все в порядке!

– Очень хорошо, – ответил Боровиц. – А теперь стой там и внимательно наблюдай.

Он снова застонал и схватился за плечо, а том месте, где сквозь ткань пальто выступила кровь.

– Вы ранены, товарищ генерал, – произнес один из охранников.

– Конечно, я ранен, идиот! Но это подождет. Сейчас я хочу, чтобы все собрались. Мне нужно кое-что им сказать. Информация о том, что случилось, не должна выйти за пределы этих стен. Сколько здесь у нас этих чертовых сотрудников КГБ?

– Двое, – ответил охранник. – Один там, внутри...

– Он мертв, – равнодушно сказал Боровиц.

– Тогда только один. Снаружи, в лесу. Все остальные – служащие отдела.

– Хорошо... А у этого, там, в лесу, рация есть?

– Нет, товарищ генерал.

– Еще лучше. Хорошо, приведите его и пока закройте где-нибудь. Ответственность я беру на себя.

– Есть, товарищ генерал.

– И пусть никто ни о чем не беспокоится, – продолжал Боровиц. – Все это ляжет на мои плечи, а они, как вы знаете, у меня очень широкие. Я ничего не собираюсь скрывать, но расскажу об этом, когда придет время. Возможно, случившееся позволит нам раз и навсегда избавиться от опеки КГБ. Так, давайте действовать. Ты, – он повернулся к пилоту вертолета, – поднимайся в воздух. Мне нужен врач, врач из нашего отдела. Быстро привези его сюда.

– Есть, товарищ генерал. Будет исполнено! Пилот бросился к вертолету, охранники – к машине, стоявшей за пределами двора. Убедившись, что они ушли, Боровиц, опершись на руку Драгошани, обратился к нему:

– Борис, ты еще на что-то годишься?

– Я пока цел, если вы это имеете в виду, – ответил тот. – Прежде чем разорвалась граната, я успел спрятаться в прихожей.

Боровиц по-волчьи ухмыльнулся, несмотря на ужасное жжение в плече.

– Хорошо, – сказал он. – Тогда пойди туда и постарайся найти огнетушитель. Если где-то еще горит, погаси пламя. После этого можешь присоединиться ко мне в лекционном зале.

Он отпустил руку обнаженного человека, на какой-то момент покачнулся, затем встал прямо и твердо.

– Ну, чего ты ждешь?

Драгошани, ковыляя, вернулся в коридор, где уже почти не было дыма.

– Да, и надень что-нибудь, на худой конец найди одеяло. На сегодня твоя работа окончена. Не дело, чтобы Борис Драгошани, возможно, будущий некромант Кремля, разгуливал в чем мать родила, – крикнул ему вслед Боровиц.

* * *

Неделю спустя на закрытом заседании суда Григорий Боровиц давал показания по поводу событий, произошедших той ночью в специально оборудованной резиденции в Бронницах. Слушания имели двойную цель. Во-первых, установить, следует ли привлекать к ответственности Боровица за “серьезные нарушения в работе” возглавляемого им “экспериментального отдела”. И во-вторых, выслушать его аргументы в пользу полной независимости работы отдела от других секретных служб СССР, в особенности от КГБ. Короче говоря, генерал собирался использовать эти слушания в качестве отправной точки в своем стремлении к полной самостоятельности.

Пятерка строгих судей, точнее сказать, ведущих допрос следователей, состояла из Георгия Крисича, члена Центрального комитета партии, Оливера Беллекхойзы и Карла Дианова из Совета министров, Юрия Андропова, руководителя Комитета государственной безопасности, и еще одного человека, который на самом деле был не просто “независимым наблюдателем”, но фактически личным представителем Леонида Брежнева. Поскольку за Генеральным секретарем КПСС в любом случае оставалось последнее, решающее, слово, именно на этого “безымянного”, но фактически самого главного члена суда Боровиц должен был произвести наибольшее впечатление. К тому же именно благодаря своей “анонимности” говорил этот человек меньше всех.

Слушания проходили в большом зале на втором этаже здания на Кутузовском проспекте, что позволило людям Андропова и Брежнева легко попасть туда, поскольку здесь же, в этом здании, находились их кабинеты. Никто особенно не придирался. В любом деле, особенно экспериментальном, присутствует элемент допустимого риска, хотя, как спокойно заметил Андропов, если риск и “допустим”, его следует по возможности “исключать”. В ответ на это Боровиц улыбнулся и почтительно наклонил голову, говоря в то же время себе, что в один прекрасный день этот ублюдок сполна заплатит за свое холодное и насмешливое обвинение в некомпетентности, не говоря уже о самодовольстве, коварстве и ничем не оправданном выражении превосходства.

В ходе слушаний выяснилось (именно так об этом рассказал Боровиц), что один из младших оперативников, Андрей Устинов, не выдержал напряжения и тяжелой нагрузки на работе, сломался и сошел с ума. Он убил сотрудника КГБ Ходжу Гаржезкова, пытался разрушить резиденцию, устроив там взрыв, и успел даже ранить самого Боровица, прежде чем его удалось остановить. К сожалению, в процессе его “нейтрализации” погибли еще двое и один был ранен, правда легко. Никто из них не представлял особого интереса. Государство позаботится об их семьях.

После происшедшего “срыва в работе” до выяснения всех обстоятельств дела пришлось, к сожалению, арестовать второго сотрудника КГБ, находившегося в резиденции. Это было неизбежной необходимостью – за исключением пилота вертолета, полетевшего за помощью, Боровиц никому не позволил покидать резиденцию до окончания расследования. Если бы не срочная нужда в медицинской помощи, пилот тоже остался бы на месте. Что касается заключения оперативника КГБ в камеру, то это было сделано в целях обеспечения его безопасности. До тех пор пока он не был уверен в том, что действия Устинова не направлены именно против КГБ, Боровиц счел своим долгом обеспечить безопасность сотрудника комитета. Фактически же выяснилось, что никакой определенной цели у Устинова не было, – человек просто сошел с ума и устроил всю эту кутерьму. Смерть одного сотрудника КГБ уже и так была слишком большой потерей; Андропов был вынужден подтвердить эту точку зрения.

Короче говоря, слушания фактически были сведены к рассмотрению доклада и представленных объяснений самого Боровица. Об эксгумации, вскрытии и последующем некромантическом исследовании тела некоего высшего чина МВД не было сказано ни слова. Узнай об этом Андропов, могли возникнуть серьезные проблемы, но, к счастью, ему ничего не было известно. Не помогло бы и то, что всего восемь дней тому назад Боровиц самолично возложил венок на свежую могилу несчастного, как и то, что ныне тело покоилось в другой, безымянной, могиле где-то на территории резиденции в Бронницах...

А в остальном... министр Дианов задал несколько неуместных вопросов относительно характера работы и предназначения отдела, возглавляемого Боровицем; Боровиц был настолько удивлен, что пришел просто в ярость. Представитель Брежнева кашлянул и вмешался, снимая эти вопросы. В конце концов, если секретный отдел будет вынужден раскрывать свои тайны, какая в нем польза. Леонид Брежнев давно уже запретил кому бы то ни было проявлять любопытство относительно отдела экстрасенсорики и его деятельности. Боровиц всю жизнь был членом партии, сильным, ярким, опытным работником, не говоря уже о том, что являлся преданным, стойким и могущественным приверженцем лидера партии.

Было очевидно, что Андропов недоволен и раздражен. Он предпочел бы предъявить целый ряд обвинений или в крайнем случае потребовать тщательного расследования со стороны КГБ, но ему запретили это делать, точнее, его “убедили” в том, что этим путем идти не следует. Однако, когда по окончании слушаний все покинули зал, шеф КГБ попросил Боровица задержаться для разговора.

– Григорий, – обратился он к Боровицу, когда они остались одни, – ты прекрасно знаешь, что ничто действительно важное, повторяю – ничто, от меня не скроется. “Неизвестно” или “еще не раскрыто” – отнюдь не означает того, что это так и останется для меня тайной. Рано или поздно я все узнаю. Ты понял меня?

– О, ты всеведущ! – на лице Боровица вновь появилась волчья усмешка. – Для любого другого человека это было бы слишком тяжелым бременем, дружище. Я к тебе действительно отношусь с большой симпатией.

Юрий Андропов слабо улыбнулся, но глаза его за линзами очков были при этом пусты и ничего не выражали. Обращаясь к Боровицу, он даже не пытался скрыть угрозу в своем голосе:

– Григорий, все мы должны думать о своем будущем. Тебе более, чем кому-либо другому, следует помнить об этом. Ты уже не мальчик. Если твой отдел развалится, что тебя ждет? Готов ли ты к столь раннему отстранению от дел и потере своих привилегий?

– Как это ни странно, – ответил Боровиц, – именно характер моей работы дает мне гарантию на будущее, во всяком случае на обозримое будущее. Между прочим, это касается и твоего будущего тоже.

Брови Андропова взлетели вверх.

– Да? – он снова слабо улыбнулся. – Что же твои астрологи вычитали в расположении моих звезд, Григорий?

– По крайней мере это ему известно! – подумал Боровиц. В этом не было ничего удивительного. Любой шеф тайной полиции, который не зря ест свой хлеб, способен получить такого уровня информацию. Отрицать не было никакого смысла.

– Вхождение в Политбюро через два года, – произнес он не меняя выражения лица. – И, вероятно, через восемь-девять лет – пост Генерального секретаря КПСС.

– Вот как? – улыбка Андропова была полунасмешливой, полусардонической.

– Вот так, – выражение липа Боровица по-прежнему не изменилось. – И я говорю это тебе, не опасаясь, что ты доложишь Леониду.

– Ты и в самом деле в этом уверен? – произнес самый опасный в стране человек. – А что, у меня имеются весомые причины, чтобы не заложить тебя?

– О, да. Это можно назвать поступком Ирода. Конечно, как настоящие члены, партии мы не читаем так называемое Священное писание, но, поскольку я знаю, что ты человек образованный, интеллигентный, я уверен, что ты понимаешь, о чем я говорю. Ирод, как ты знаешь, боясь, что у него отнимут трон, уничтожил множество людей, в том числе и невинных младенцев. Ты, Юрий, безусловно, не невинный младенец. А Леонид, конечно, далеко не Ирод. И все же я не верю, что ты передашь ему мое предсказание относительно тебя...

На минуту задумавшись, Андропов пожал плечами:

– Возможно, я этого не сделаю, – произнес он уже без улыбки.

– С другой стороны, – сказал Боровиц через плечо, уже повернувшись, чтобы уйти, – возможно я сам рассказал бы ему об этом, если бы не одно обстоятельство.

– Обстоятельство.? Какое же?

– Ну, конечно, то, что все мы должны думать о своем будущем! А еще потому, что я считаю себя намного умнее тех троих идиотов-“ мудрецов”...

Пока Боровиц шел по коридору к лестнице, на лице его вновь появилась жестокая волчья ухмылка: он вспомнил, что его пророки предсказали еще одно обстоятельство, связанное с Юрием Андроповым: вскоре после прихода к власти он заболеет и умрет. Да, не более чем через два-три года. Боровицу оставалось только надеяться, что так и будет... но, возможно, ему не стоит полагаться на надежду, а лучше помочь ей осуществиться.

Наверное, ему уже сейчас следует принять меры. Возможно, имеет смысл поговорить со знакомым химиком в Болгарии. Медленно действующий яд... неопределяемый... безболезненный... но при этом быстро разрушающий жизненно важные органы...

Об этом, безусловно, следовало подумать.

* * *

Вечером в следующую среду Борис Драгошани ехал на своем газике в Жуковку, за тридцать с лишним километров от Москвы, где находилась просторная, построенная в деревенском стиле дача Григория Боровица. Расположенная в прекрасном месте – на заросшем соснами холме, с видом на спокойно протекающую внизу Москву-реку, – дача была недосягаема для нескромных глаз и ушей, особенно электронных. Там не было ничего, сделанного из металла, за исключением металлоискателя. Боровиц якобы использовал его для поиска старинных монет вдоль берега Москвы-реки, особенно в местах древних переправ, но в действительности прибор был предназначен для обеспечения безопасности и спокойствия. Он знал каждый гвоздь на своей даче, поэтому единственным местом, где могли быть установлены “жучки”, была земля возле поместья, в разросшемся вокруг саду.

Именно поэтому старый генерал предложил Драгошани прогуляться, предпочитая поговорить на воздухе, а не в четырех стенах, все же представляющих опасность, несмотря на все принятые меры предосторожности. Даже, здесь, в Жуковке, ощущалось присутствие могущественного КГБ. Многие высшие члены КГБ – среди них несколько генералов – имели здесь дачи, не говоря уже о многих заслуженных и награжденных правительственными наградами бывших агентах. Ни с кем из них Боровиц не дружил, и они, конечно, не упустили бы случая настучать на него Юрию Андропову.

– Но, по крайней мере, отдел наконец избавился от них, – уверенно произнес Боровиц, идя по тропинке вдоль берега. Он привел Драгошани в то место, где они могли спокойно посидеть на огромных плоских валунах, наблюдая, как заходит солнце и в свете наступающего вечера река превращается в огромное зеленое зеркало.

Они составляли странную пару: коренастый старый солдат с кожей цвета слоновой кости, отмеченной следами времени, с грубой внешностью, типично русский человек, и симпатичный юноша, можно сказать, изнеженный в, сравнении с первым, с тонкими чертами лица (если не считать тех моментов, когда он работал), с длинными, тонкими, как у пианиста, пальцами, стройный, но, несомненно, сильный, с широкими плечами и тонкой улыбкой. Не считая взаимного расположения и симпатии, между ними было очень мало общего.

Боровиц уважал и ценил Драгошани за его талант, ибо не сомневался, что именно этот человек поможет России снова достичь могущества. Россия должна стать не просто “суперсильной” державой, но неуязвимой для любого возможного вторжения, недосягаемой для каких бы то ни было новейших систем вооружений, должна стать непреодолимым препятствием для постепенно охватывающего весь мир скрытого экспансионизма. Что касается последнего, что в действительности это уже было так, но Драгошани мог значительно ускорить процесс. Если только надежды Боровица в отношении работы отдела оправдаются. Да, это тоже шпионаж, но совершенно иного рода в сравнении с секретной службой Андропова – как бы другая сторона медали, точнее даже ее ребро. Шпионаж совершенно особого качества. Вот почему Боровиц “любил” Драгошани, хотя “любить” этого человека едва ли было возможно. Он никогда не будет хорошо смотреться в темно-синем пальто и мягкой шляпе, но в то же время ни один агент КГБ не сможет проникнуть в те тайные глубины, которые доступны Драгошани. Именно Боровиц нашел этого некроманта и привлек его к работе. Он был самым ценным открытием Боровица, что явилось еще одной причиной его “любви” к Борису.