Текст книги "Спаситель Кремниевой долины. Как я защищал стартапы от бюрократов"

6. Рассказывайте свою легенду, пока это не сделал кто-то другой

Находясь в гуще политической жизни, вы живете в некоем фантастическом мире, где, как вам кажется, именно вы раздаете команды и руководите общим распорядком. Но каждую минуту мир безжалостно напоминает, что контролируете вы гораздо меньше, чем думаете. Иногда это напоминание поступает в виде звонка от Фрэнка Бруни.

В то время Фрэнк занимался освещением происходящего в Белом доме для «Нью-Йорк таймс». Редакция поручила ему описать для воскресного приложения историю отношений Чака и Хиллари – не самая выигрышная для нас тема.

Взаимное презрение Чака и Хиллари было в Вашингтоне секретом Полишинеля. А между тем оставалось еще минимум десять лет до появления Твиттера и Инстаграма, то есть до той поры, когда каждый слух, мысль, встреча или недовольство становятся общим достоянием в режиме реального времени. Сенаторы из одной партии и одного штата редко ладили, так было всегда, и натянутые отношения обычно не заслуживали того, чтобы о них рассказывать.

Но в данном случае нас отделял всего месяц от самой страшной в истории США террористической атаки. Жители Нью-Йорка хотели, даже нуждались в том, чтобы знать: их лидеры в состоянии отставить в сторону личные и политические разногласия и работать сообща ради восстановления города. Чак понимал это. Хиллари понимала это. Их команды это понимали. Но Фрэнк был (и остается) великим журналистом. Не нужно долго докапываться до истины, чтобы нащупать противостояние, возникшее между Чаком и Хиллари после ее вступления в сенат. Мы не могли скрыть прошлое, и оба штаба пришли ко взвешенному решению: эффективно сотрудничая и продвигаясь вперед, мы сможем выступить единым фронтом и надеяться, что газетные полосы не заполнят истории о мелочной вражде двух самых амбициозных людей Вашингтона.

Нам нужна была подмена, нужны были некие злодеи, более значимые для «Таймс», чем мы. К счастью, такие нашлись в среде республиканцев. Когда Чак и Хиллари попросили у Буша госпомощь в 20 миллиардов на восстановление Нью-Йорка, он ответил немедленным согласием. (Разве он мог отказать, ведь он только что видел своими глазами кровавую трагедию «Граунд Зиро»?) Но Митч Дэниелс, занимавший в то время пост директора федеральной Службы бюджетного управления, не успел обсудить этот вопрос с Бушем предварительно, и потому не желал выделять двадцать миллиардов долларов группе либеральных демократов из Нью-Йорка.

У Дэниелса имелся союзник в лице Трента Лотта. Лотт, на тот момент лидер сенатского меньшинства, был старым добрым республиканцем из Миссисипи. Интуитивно он осознавал значение межкультурных войн. До тех пор пока его штаб видел, что сенаторы оберегают свои ценности от вторжений гомосексуалистов, других меньшинств и тех, кто выглядит, как «цветной», Лотт с коллегами мог придерживаться какой угодно экономической политики. Например, участвовать в торгах на Уолл-стрит и продолжать тратить деньги штаба. Все это не приносило пользы белым из рабочего класса, сформировавшим этот штаб. Но пока Лотт с союзниками ограждали себя от аутсайдеров, их переизбирали и переизбирали. У Лотта не было никакого интереса в том, чтобы выдавать Нью-Йорку двадцать миллиардов. Кроме того, что может быть приятнее, чем взирать свысока на ненавидимую республиканцами женщину-политика, которая к тому же у каждого среднестатистического жителя города ассоциируется теперь с героическим флибустьером? А поскольку сразу после одиннадцатого сентября никто не рискнул бы выглядеть непатриотично, Лотт выбрал иной путь: в качестве жеста патриотизма выразил поддержку военной операции против агрессора (что в итоге привело к Иракской войне). Лотт имел возможность и взять свое пирожное, и съесть его.

Для Нью-Йорка отказ в деньгах был равноценен катастрофе. Понятно, что 20 миллиардов не покрыли бы стоимости восстановления, но они стали бы хорошим началом и явно продемонстрировали бы, что вся нация стоит за своим крупнейшим, важнейшим и самым противоречивым городом. И еще это показало бы, что сенаторы Нью-Йорка способны добиться цели ради своих избирателей. Но ничто из всего перечисленного не имело для Лотта никакого значения.

И это обеспечило нам некую лазейку.

На том этапе команда Хиллари и я ежечасно сверяли усилия, чтобы согласовать ответ Фрэнку и отвлечь его внимание от актуальных взаимоотношений наших боссов. Хиллари была гораздо более опытна в таких делах, поэтому она поняла: сейчас ее чувства к Чаку совершенно не важны, главное – показать «Таймс», что они работают единым фронтом.

Чаку было сложнее. Когда «Таймс» проводила фотосессию для журнала, Хиллари приложила все усилия, чтобы помочь фотографу сделать свою работу. Чак же, никогда раньше не позировавший для постановочной съемки, разумеется, знал все лучше всех и постоянно указывал фотографу, что именно тот делает неверно. Коме того, он пытался отследить, что говорит о нем каждый репортер. Фрэнк как раз попросил меня ответить на некоторые негативные высказывания о Чаке. (В этом не было ничего нового для нас – вся критика в адрес Чака вращалась вокруг одной и той же планеты: его страсти к вниманию окружающих. Это была его единственная ахиллесова пята, все остальное – его рабочая этика и знания, его здравомыслие и самоотверженность – восхищало.)

Я должен был просто развенчать эту критику и успокоиться. Вместо этого я позволил Чаку по его просьбе ознакомиться с тем, что говорили люди в бесполезных попытках заставить его вести себя по-другому еще до выхода издания в свет. И все пошло наперекосяк. Чак немедля поднял трубку и позвонил Джо Лхоте, исполнительному директору у Джулиани. Джо как раз был одним из тех, кто осмелился критиковать Чака, и об этом Фрэнк написал в своей статье. Чак дозвонился и начал осыпать Лхоту горькими упреками. Это усугубило ситуацию.

Но теперь у нас были два варианта статьи. Первый – легкий для Фрэнка: о том, что Чак и Хиллари не в состоянии сотрудничать в основном потому, что Чак завидует той легкости, с какой Хиллари умеет привлекать к себе внимание. Второй – более сложный и важный: два сенатора от Нью-Йорка работают вместе после самой страшной атаки на США со времен Перл-Харбора. Оба варианта в той или иной степени правдивые. Первый – забавный слух, способный развлечь читателя; но в контексте момента он выглядел совсем ничтожно. Второй – рассказ о том, что ведущие политики способны преодолеть существенные разногласия, стоя на одном из сложнейших перекрестков истории страны.

Разумеется, мы с Фрэнком остановились на второй версии. Вариация на тему старого изречения: отвечай на тот вопрос, на какой хочешь ответить, а не на тот, который задан. Если бы поведение сенатского меньшинства во главе с Лоттом было другим, статья не вызвала бы такого резонанса (а, возможно, дала бы и обратный эффект). Но меньшинство вело себя так, как вело, а между тем Нью-Йорку сейчас нужен был никак не раскол, а единение. Оппозиция Лотта и Дэниелса вызвала отвращение почти у каждого жителя города – очень удачно, что Фрэнк предпочел написать вторую версию. (В статье он намекал на отдельные разногласия между Чаком и Хиллари, но в целом позитивно описал обоих сенаторов.) После огромного давления со стороны медиа, Тома Дэшла – лидера сенатского большинства – и Белого дома (не горящего желанием выдавать Нью-Йорку средства, но не имеющего другого выхода), Лотт сдался и оставил свои замашки.

Нью-Йорк получил деньги.

Статья вышла в середине декабря, и я расслабился. Оба сенатора выглядели привлекательно: полные заботы о Нью-Йорке, искренне преданные своим избирателям, готовые сделать все от них зависящее, чтобы помочь городу снова встать на ноги (всем аспектам был придан некий дополнительный эффект для того, чтобы выглядеть правдиво). Статья описывала их взаимоотношения гораздо более теплыми, чем на самом деле. Чак даже получился этаким оптимистом – старший сенатор, не обладающий славой и известностью своего младшего сенатора, но принимающий это спокойно и желающий вместе трудиться на благо своих избирателей.

Он должен был быть в восторге. Мы избежали катастрофы, нашли новый вариант статьи, в котором он выглядел не мелочным и узколобым, а действительно положительным героем именно в тот момент, когда это привлекало максимум внимания.

Но не его внимания. Оказывается, в день выхода статьи Хиллари провела в Буффало некое мероприятие, заставив Чака почувствовать, будто она забрала себе все его лавры.

– Ты знаешь, что она сделала? – заорал он.

Я понятия не имел.

– Это была наша тема! Моя идея! Она загребает жар чужими руками. Как ты позволил такому случиться?

Я был поражен – не тому, что Хиллари куда-то отправилась, показала себя в лучшем виде и сняла сливки (вероятно, она и правда так поступила, и мы, кстати, поступили бы точно так же), но тому, что после всех наших достижений и усилий он еще и начал меня корить.

– Вам, ребята, надо работать гораздо усерднее!

Это стало последней каплей. Все разочарования, все напряжение, весь стресс, испытываемый во время периода вокруг одиннадцатого сентября, – все это выплеснулось наружу. Я работал восемьдесят часов в неделю – и при этом остался незамеченным. То, что я потратил все эти часы, позволяло мне чувствовать себя нужным и причастным, но мое эго требовало как минимум скромного признания (более чем скромного, по правде говоря).

Я орал. Ругался. Проклинал все на свете. Я выбежал из офиса. Не отвечал на звонки Чака. Сообщил штабу, что ухожу на сутки, а то и навсегда. Это, естественно, Чака испугало, поскольку директор по связям с общественностью – все равно что наркодилер. У него/нее есть то, что Чаку особенно необходимо, и, если они вдруг решат закрутить гайки, Чак превратится в наркомана без дозы.

В конце концов, я взял трубку. Он извинился. Я принял извинения. Но усвоил урок. Теперь я знал, что привлекать к кому-то всеобщее внимание просто ради внимания – не то, что может сделать меня счастливым. Этого недостаточно. Даже при том, что покинуть офис Чака означало бы немедленно потерять в статусе и влиянии.

Такой выбор стоит перед каждым молодым политиком, но еще острее – перед теми, кто занят в сфере коммуникаций. Фактически основа успеха любого политика – «хорошая пресса», а значит, толковый пресс-секретарь может приобрести большое влияние и власть в весьма юном возрасте. Но в таком случае пиар станет вашим главным умением, и, если вы не успеете свернуть куда-то еще, то, скорее всего, уйдя с государственной службы, завершите карьеру в какой-нибудь PR-конторе, так и не достигнув высот, о которых мечтали в двадцать семь лет, помогая мэру, сенатору или губернатору. Я же считал важным посредством работы в коммуникациях накопить опыт и влияние в юные годы, а затем свернуть на другую дорогу – пока не поздно. И в итоге я нашел, куда.

Пока мы были заняты попытками скрыть истинные взаимоотношения Чака и Хиллари от Фрэнка, мэром избрали Майка Блумберга. Будучи представителем республиканцев, который к тому же отсутствовал в городе одиннадцатого сентября, Майк потерял около двадцати пяти процентов голосов. Но сочетание страха и шока, испытываемого всеми после катастрофы; жажда заполучить сильного, компетентного лидера; обожествление Джулиани, который так классно держал за все ответ и поддерживал кандидатуру Майка; грубое, приправленное расовым оттенком противостояние Марка Грина и Фернандо Феррера, снизившее явку на выборы сторонников демократов[10]10
  Команда Грина затемнила лицо Феррера в листовке, распространяемой на Стейтен-Айленде, что возмутило латиноамериканских избирателей. Многие из них попросту не пошли на выборы. Голоса латиноамериканцев Бронкса, которые пошли бы к кандидату от Демократической партии, достались Блумбергу.


[Закрыть]; 72 миллиона долларов, затраченных Майком на всю кампанию; и отлично проделанная работа его команды – всего этого хватило, чтобы он победил (с небольшим, правда, перевесом). Мэр Нью-Йорка был теперь CEO Нью-Йорка[11]11
  Один из лучших рекламных роликов Майка поднимал тему расового неравенства во время первого тура у демократов. В клипе мы увидели множество известных нью-йоркских демократов, которые говорили о том, что расовую принадлежность ни в коем случае нельзя использовать в предвыборных кампаниях как средство разобщения электората. Все они имели в виду другие ситуации, но их слова вполне применимы и к этой истории. Одним из известных демократов, показанных в клипе, был Чак. Терри Маколифф, тогдашний председатель Демократического Национального комитета, был взбешен из-за того, что членов его комитета использовали как орудие против кандидата-демократа. Он позвонил Чаку и потребовал, чтобы тот велел Блумбергу прекратить выпускать ролик в эфир. Но существовала одна проблемка: Чаку очень нравилась эта реклама. В клипе он выглядел прекрасно. И говорил замечательно. И все его комментарии были по делу. Блумберг потратил на рекламу как минимум миллион и потому получил тонну эфирного времени. Но трудно сказать «нет» главе родной партии. Поэтому на публику мы выпустили пресс-релиз, обвиняющий ролик в искажении фактов. Но прямо перед этим Чак сказал мне: «Позвони своему другу Скайлеру и скажи ему так: не важно, что он читает релиз, и не важно, что я говорю, но пусть они продолжают крутить свой ролик. На следующий день после выборов Чак позвонил Майку, чтобы поздравить с победой. Ответ Майка: «Спасибо. И, кстати, я только что снял ваш ролик с эфира».


[Закрыть].

А мне было куда свернуть. Эд Скайлер, мой очень близкий друг – мы познакомились в Департаменте парков, – был пресс-секретарем Майка во время избирательной кампании и только что стал пресс-секретарем мэрии (самым молодым, самым высоким и, на мой взгляд, самым умным в истории). В мэрии сейчас подбирали сотрудников на руководящие посты, и Эд хотел, чтобы я к ним присоединился. Я не возражал. Поскольку я обещал Чаку два года, я ходил у него на поводке еще восемь месяцев. Но как только наступил 2002 год, я начал считать дни до истечения своего срока, чтобы получить возможность вернуться домой и поработать над чем-то иным, нежели чей-то имидж. И, как я надеялся, потрудиться на благо по-настоящему редкой породы – политика, который действительно болеет за свое дело.

С моей точки зрения, работать на Майка означало служить одному из, вероятно, пяти процентов политиков – тех, кто бывает доволен, только выполнив поставленную задачу. Это действительно достойная группа – одна из пяти в сфере политики. Вот вам другие.

Середняки: все политики нуждаются в этой работе в основном для укрепления собственной уверенности. Они не против достижений и не увиливают от настоящей работы – но она второстепенна по отношению к их нужде во внимании.

Идеалисты: истинно верующие, вроде партии зеленых слева и чайной партии справа. Люди типа Берни Сэндерса и Рэнда Пола относятся к этой категории.

Те, кто «просто счастлив здесь находиться»: бывшие запасные, которые мало что делают, к своей должности относятся как к трофею, наслаждаются привилегиями и вниманием и по-настоящему не руководят страной.

Коррупционеры: люди, вовлеченные в политику «заплати-сыграй». Пожертвования они тратят на себя, а и иногда даже берут взятки.

Некоторые смежные категории пересекаются. Но я еще не встречал того, кого нельзя было бы идентифицировать – в процессе понимания или взаимодействия с ним – по как минимум одному из критериев. Знать, с каким политиком имеешь дело, и знать, как с ним иметь дело, – это здорово облегчает любую задачу.

Конечно, ничто не легко настолько, насколько кажется, но это ты понимаешь уже только на практике. Работать на политика, который однозначно относится к первой категории, было радостью и привилегией, но вместе с тем – особым набором сложностей.

7. Непрозрачность умерла задолго до появления Твиттера

Это сейчас Майк Блумберг считается самым успешным мэром Нью-Йорка. Но его первый год в этой должности был чрезвычайно сложен. К его предложению о запрете курения на рабочем месте, которое в конце концов было принято не только во всей стране, но и во всем мире, вначале отнеслись как к посягательству на свободу личности. Его решение повысить налоги на недвижимость, чтобы получить финансирование для восстановления после теракта, было, конечно, непопулярным, равно как и некоторые жесткие бюджетные решения, которые он впоследствии принял, – например, о закрытии частных пожарных частей (можете себе представить, как это было воспринято всего через месяц после атаки на Нью-Йорк).

Начав работать в мэрии, я примерно сразу понял, насколько высок профессионализм и самого Майка, и его команды; насколько они компетентны в своем деле. Но так же быстро мне стало ясно, что общественность пока с трудом воспринимает неполитика в кресле мэра[12]12
  Первая должность, которую я занимал в мэрии Майка, – исполнительный содиректор Ревизионной комиссии Нью-Йоркской хартии: это причудливое название символизировало нашу кампанию по реформированию городской хартии. Мы изменили схему преемственности, обеспечив проведение специальных выборов в случае, если мэру по какой-то причине придется уйти. Хартия раньше в такой ситуации отдавала оставшуюся часть срока публичному адвокату (а это все равно что сделать мэром какого-нибудь зятя-идиота). Избиратели одобрили наше решение подавляющим большинством голосов. Это не такое уж важное достижение, потому что ни один мэр не уходил со своего места раньше срока. Но победа дала мне внутреннюю уверенность для того, чтобы предложить следующую идею.


[Закрыть]. Они привыкли видеть персонажей агрессивных, шумных и ярких – таких как Коч или Джулиани. Майк – совсем другой. Попытаться переделать его, превратить в персонажа, привычного для народа (в середняка)? Тогда всем в глаза бросится явная фальшь, плюс он сам никогда бы не пошел на такое. Нам требовался мощный информационный повод, основанный на том, каков Майк есть на самом деле. Ожидать, что народ, или даже пресса, просто так примет его отличность от других, или же придумать для него новую легенду – все это было совершенно нереально. Нам нужно было продемонстрировать всем, какой он есть на самом деле – наглядно, ярко и громко. Так громко, чтобы новость не затерялась в общем гуле голосов СМИ.

Во время предвыборной кампании Майк позиционировал себя как кандидата независимого, аполитичного, обладающего уникальными умениями и кристально честного. В первый год работы в его мэрии мне стало ясно, что на следующих выборах на одном только обаянии он не выедет. Мы должны показать избирателям, что Майк радикально отличается от всех, кого они видели прежде, – от тех, к кому привыкли. И что заполучить его в качестве мэра – большое счастье.

Я начал рассматривать предвыборные обещания Майка и сравнивать их с тем, что он успел сделать уже будучи мэром. Он работал очень активно, но далеко не все планы и программы, заявленные во время кампании, выполнялись. Это неудивительно: бороться за кабинет и руководить кабинетом – совершенно разные вещи. Кандидаты дают обещания, это необходимо для того, чтобы победить. Большинство, заполучив желанную должность, продолжают делать все необходимое для того, чтобы переизбраться. Майк же в свой первый срок управлял мэрией так, будто этот срок – последний. И его самые сильные стороны – найм и менеджмент – проявились в том, что в каждый департамент он привлек талантливых, творческих, политически независимых людей со всей страны. Но их волновали собственные идеи и задачи – не те, что были заявлены во время избирательной кампании. То есть то, что говорилось перед выборами, отчасти кануло в Лету.

А если связать вместе обещания и реальность и показать всем, что Майк совершенно «прозрачен» и полностью подотчетен? Что именно в этом и заключается его уникальность? Я поискал примеры политиков, которые предавали публичности ход выполнения своих предвыборных обещаний. Таких персонажей попросту не было. И тогда я начал тщательно изучать предвыборные обещания Майка. Для того чтобы написать политическую программу, он нанял высокопрофессиональных экспертов – Митчелла Мосса из Нью-Йоркского университета и Эстер Фукс из Колумбийского; они предложили множество интересных идей, больших и малых – и в любом случае достойных воплощения в жизнь.

Я прочесал каждый пресс-релиз кампании, каждую газетную статью, расшифровку каждой речи и дебатов, отчет о каждой рекламной акции и все остальное, что мог найти, – и выяснил, что, оказывается, команда Майка сгенерировала более трехсот восьмидесяти разных политических идей. Я поместил их в электронную таблицу, пошел к Майку и его топ-менеджерам и предложил то, что, по моему мнению, они должны были бы сразу возненавидеть: стать первым публичным мэром в истории. То есть открыто сообщать о статусе каждого предвыборного обещания – независимо от того, выполнено оно или нет. Обещание выполнено – говорим об этом. В процессе выполнения – тоже сообщаем. Пока не справились – значит, будем стараться. А если бы Майк передумал относительно какого-то из обещаний, мы бы объяснили, почему.

На мой взгляд, не имело значения, сколько обещаний выполнено. Главное – что эта прозрачность и подотчетность, этот акт абсолютной открытости заставят людей думать о Майке, как о совершенно особенном человеке. Любой другой политик за такое предложение выкинул бы меня из кабинета. (К тому же любой другой политик имел бы кабинет – Майк сидел вместе со всеми в открытом рабочем пространстве, которое я называл «стойлом».)

Конечно, моя идея ему очень понравилась.

8. Недостаточно квалификации? Ну и что!

– Как насчет поработать заместителем губернатора Иллинойса?

– Что значит заместителем губернатора? И почему ты звонишь мне?

Моя реакция представляла собой смесь смятения, изумления и подозрения, что звонок предназначался кому-то другому. Но уроки работы с Ренделлом в мэрии, с Чаком, потребовавшим для Нью-Йорка 20 миллиардов чисто из храбрости, и с Майком, которого мне удалось убедить стать первым политиком, раскрывающим состояние каждого предвыборного обещания, подсказывали: если ничего не делать, ничего и не произойдет. Даже если логика говорит, что для этой конкретной работы у вас не хватает квалификации, это не значит, что вы должны отказаться от предложения.

А звонил мне Джон Вима. Мы вместе работали у Чака и остались друзьями. Прежде чем стать руководителем штаба Чака, Джон занимал ту же должность у рядового конгрессмена из Чикаго по имени Род Благоевич. В 2002 году Род баллотировался в губернаторы Иллинойса, и Джон активно участвовал в предвыборной кампании. Род не был лидером. Но его врожденный талант политика был настолько ярок, финансирование – настолько впечатляюще, а реклама – настолько эффективна, что все только диву давались. В итоге на предварительных выборах он обошел руководителя Управления школ Пола Колласа в первом круге, а на основных – генерального прокурора Джима Райана.

Род позиционировал себя как реформатора, поскольку его предшественник Джордж Райан замыкал длиннющий список губернаторов Иллинойса, так или иначе обвиненных в коррупции. Избирателям это надоело. Они ждали перемен. Они мечтали о реформах. И Род пообещал осуществить их мечту.

Довольно странное обещание, если учитывать всю предысторию. Карьера Рода Благоевича до этого момента представляла собой все, что угодно, но только не путь приверженца реформ. Его тесть, Дик Мелл, был чикагским олдерменом, большим боссом, и использовал свое влияние для того, чтобы Рода избрали в законодательный орган штата в Спрингфилде. Четыре года Род бил там баклуши, после чего на горизонте замаячил шанс. Дэн Ростенковски, конгрессмен со стажем с севера Чикаго, ушел в отставку со скандалом, потому что запустил руку в государственную казну. Были поспешно проведены внеплановые выборы, и вакантное место неожиданно занял республиканец – Майк Флэнэган. Но округ-то демократический, и на следующих выборах место Флэнэгана в любом случае гарантированно досталось бы демократу. А именно – Роду, который за четыре года в законодательном собрании в буквальном смысле ничего не добился. Зато у него было два крупных козыря: врожденный талант политика и тесть-покровитель.

Род – яркий пример того, в чем разница между теми способностями, которые необходимы для ведения избирательной кампании, и теми, которые нужны для работы в правительстве. Род был потрясающий оратор. Харизматичный. Обаятельный. Не боялся выставить себя шутом. Мог запросто зайти в церковь для чернокожих, распевать там госпелы – на полном серьезе – и тем самым навсегда покорить всех окружающих. Он знал, что именно вы хотите услышать, и говорил это, не моргнув глазом, даже если кривил душой. Он произносил блестящие речи в Законодательном собрании, на конгрессе профсоюзов, в телерекламе. Его талант продавать себя как политика превосходил способности всех, кого мне довелось видеть, – за исключением, может быть, Билла Клинтона. Этот талант плюс влиятельный тесть не оставляли его конкурентам-демократам, пусть и более квалифицированным, ни малейшего шанса на победу.

Публичные вылазки Рода всегда превращались во всеобщее развлечение, потому что он обожал толпу, а толпа обожала его. Особо не обращая внимания на подсказки пиарщиков, он фотографировался со всеми, кто его об этом просил. И пожимал руки всем подряд. И целовал всех попавшихся на пути малышей. Он пропустил мимо ушей даже действительно важную рекомендацию относительно гей-парада: «На параде, пожалуйста, не позируйте перед камерами с гигантским дилдо». Плевал он на разные там советы. И это мне в нем как раз нравилось[13]13
  У Рода имелось еще одно преимущество, «ген», притягивающий голоса избирателей. Это врожденное качество, оно есть или нет. И дело здесь не только в харизме или внешности, все сложнее. Этот «ген» есть у Билла Клинтона, а у Хиллари – нет. У Джорджа Буша-младшего он был, у его отца и брата – нет. У Рода он был безусловно. Размышляя о результатах тех или иных выборов, после анализа очевидных вещей задумайтесь: а есть ли у кандидата этот самый «ген» и соответствует ли этот человек духу времени? По моему опыту, ответы на эти два вопроса скажут больше, чем десятки опросов и исследований.


[Закрыть].

Хотя Род не отличался профессиональными навыками, трудовой этикой, дисциплиной, честностью или усердием, чтобы выполнять хоть какую-то настоящую работу в конгрессе, он попал туда очень легко[14]14
  На самом деле Род ни разу не проиграл за всю свою карьеру. Он дважды победил на выборах в Законодательное собрание штата, трижды в конгресс, потом стал губернатором и переизбрался на второй срок с удвоенным количеством голосов.


[Закрыть]. И следующие шесть лет провел в качестве рядового конгрессмена, лишь однажды внеся малозначительное предложение о новом названии почтового отделения.

Но он был амбициозен. Отчасти амбициозность коренилась все в той же неуверенности, которая свойственна большинству политиков, – отсюда желание постоянного внимания к своей особе, жажда одобрения и значимости. Отчасти причина была в том, что Род нес на себе ярлык американца в первом поколении. Он постоянно старался доказать, что уже давно «здешний» и те жертвы, на которые многие пошли ради того, чтобы он попал в эту страну и добился в ней успеха, были не напрасны. (Это я могу понять, поскольку и на меня в детстве возлагались большие надежды[15]15
  У нас с Родом было множество различий, но мы оба всегда ждали ударов и готовы были ударить, всегда наслаждались борьбой; мы оба знали: можно орать друг на друга, извергая жуткие проклятия, и через десять минут вернуться к нормальному общению. Это качество позволяло мне постоянно спорить с ним, объяснять, что он поступает по-идиотски, говорить ему «нет» и спокойно выдерживать следующий за этим поток брани. И по иронии судьбы, именно это качество в конечном итоге избавило меня от неприятностей.


[Закрыть].) В общем, не имея основательной идеологии, четких политических целей, особого интереса к работе губернатора и уж, конечно, никакой заинтересованности в реформах, в 2002 году Род начал борьбу за место губернатора Иллинойса.

По всем правилам он не должен был победить. Он не имел достаточной квалификации. Он не мог предъявить каких-то значительных (или вообще хоть каких-то) достижений. У него не было идеи, вокруг которой можно сплотить последователей. Но он был такой обаятельный! И так фантастически умел привлекать средства! К тому же он нанял талантливого парня по имени Билл Кнапп, чтобы тот снял серию телерекламы, в которой Род выступал бы воплощением американской мечты. (Многие запомнили вступительную строку этого сериала и повторяли ее спустя много лет: «У меня восточноевропейское имя, но американская история».) Как мы все знаем, Род победил. Почти как Роберт Редфорд в фильме «Кандидат», он посмотрел на свою команду и сказал: «Ну и что будем делать теперь?»

Сначала он назначил своим заместителем очень достойного и умного парня по имени Дуг Скофилд. Тот продержался всего несколько недель. Дуг был взрослый рассудительный человек, он надеялся, что эта должность даст ему возможность придать новый вектор развитию штата Иллинойс. Но выдержать работу с Родом не смог бы ни один взрослый рассудительный человек. И вот спустя месяц после инаугурации – я как раз сидел в мэрии Нью-Йорка и заканчивал отчет о том, как выполняются предвыборные обещания, – меня попросили прилететь в Чикаго для встречи с Родом.

Почему именно я? Этот вопрос я задавал себе часто на протяжении долгого времени. О том же спрашивали репортеры, законодатели, прокуроры, эксперты, бизнес-лидеры, священники – и о том же думали все остальные, слишком вежливые для того, чтобы задать этот вопрос прямо. Мне было двадцать девять. С Иллинойсом меня мало что связывало – разве что я посещал юридическую школу в Чикаго. Рода я почти не знал (несколько лет назад мы виделись в округе Колумбия на ужине с Джоном Вимой), я не участвовал в его избирательной кампании. С какой стати отдавать пятый по величине штат страны в руки никому не известного парня? Эта работа не то что в нью-йоркской мэрии, где к вашим услугам в любое время полдюжины заместителей мэра. А тут один-единственный зам губернатора, который отвечает за все: бюджет, политику, законодательство, текущие рабочие процессы, коммуникации – безусловно, это самая важная невыборная должность в штате. И когда распространилась новость о том, что на нее назначили меня, в политических кругах Иллинойса начали чесать затылки.

Насколько я могу судить, есть два объяснения тому, что я получил эту должность, – одно положительное, другое не очень. Положительное звучит примерно так: я был молод и пост заместителя губернатора для меня стал бы важной вехой в карьере. Я, в отличие от любого взрослого рассудительного человека, готов был терпеть массу глупостей, которые совершал Род. Я обладал кое-какими знаниями в области политики, поскольку некоторое время провел в мэрии, и в области коммуникаций, поскольку успел поработать в сенате, и в области менеджмента, поскольку работал в Департаменте парков. В моем резюме значились достойные имена – Блумберг, Шумер, Ренделл, Чикагский университет, Пенсильванский университет. Но это лишь часть истории.

Не слишком положительное объяснение стало мне понятным только спустя семь лет, когда я читал обвинительный акт Рода и тех, кого арестовали вместе с ним. Я все еще оставался наивным парнем и не знал тех, кто участвует в игре. Оглядываясь назад, я осознал, что в моем портфолио явно отсутствовали некоторые вещи: прием людей на работу, поиски грантов, составление и подписание контрактов. Все это казалось мне малоинтересной административной деятельностью, и я с удовольствием передавал такую работу кому-то другому. Но если вы собираетесь участвовать в масштабной игре, где крутятся большие деньги – в аукционах рабочих мест, тендерах, контрактах, грантах, которые выдают крупнейшие компании-спонсоры, – вы должны разбираться в этой «малоинтересной» сфере. Поскольку я раньше с этим не сталкивался, Род и его приспешники решили, что смогут делать все, что захотят, а я буду заниматься управлением штатом и попросту ничего не замечу. Так бы оно и было, если бы Род не сплоховал и не отправил меня вымогать деньги у Рама Эмануэля.

Я вылетел в Чикаго в выходные накануне Дня Президентов. Мы встретились в офисе Рода в Томпсоновском центре, главном офисном здании штата. Кроме Рода на встрече присутствовал Джон, Лон Монк – управляющий избирательной кампании Рода и шеф команды. И еще Крис Келли, главный финансист, близкий друг Рода и в конечном счете тот самый человек, чья жадность и нечистоплотность все разрушила[16]16
  Когда дела пошли совсем плохо, Род отправился в тюрьму, равно как и Лон, а Крис покончил с собой. Джон активно сотрудничал со следствием и избежал наказания – возможно, потому, что следствию были очень нужны записи телефонных разговоров Рода.


[Закрыть].

Заместитель губернатора – высокая должность, и потому я как следует подготовился к встрече. Отыскал в «ЛексисНексис» и скачал все по теме, внимательно прочитал и сделал заметки, чтобы лучше проникнуться проблемами штата Иллинойс. Я знал, что Род обязательно скажет: «Какие есть вопросы?» – и потому написал в столбик их около десятка.

Моя подготовленность произвела на него огромное впечатление, и теперь я понимаю, что такую реакцию следовало трактовать как сигнал тревоги. Конечно, я провел некоторую работу, но в этом не было ничего экстраординарного. Я просто находил базовую информацию и копировал ее. Но для Рода это выглядело так, будто я выучил наизусть всю Библию от корки до корки, а затем изложил ее содержание в форме хайку на двенадцати разных языках.

Как нарочно, в Чикаго начался сильный снегопад, и я застрял там еще на несколько дней. Это дало мне возможность произвести еще больше впечатления на Рода и его команду. В итоге домой я летел уже с официальным предложением работы. Но не был до конца уверен, стоит ли принимать его.

Мэрия Блумберга походила на гигантское стойло – все работали в одном большом зале с перегородками. Джон Кротти, который в городском совете занимался вопросами лоббирования, сидел рядом со мной, и мы подружились (и до сих пор мы друзья). Я завел его в зал «Стейтен-Айленд» (каждый зал в мэрии носил название района города) и задал вопрос.

– Ты что, идиот? – изумился он. – Конечно, ты должен согласиться.

– Слушай, мне всего двадцать девять. Я из Нью-Йорка. И никогда не работал в администрации штата. И ничего не знаю про Иллинойс.

– Знаешь, если тебе дают такую возможность, надо хвататься за нее. И точка. Эта должность обеспечит тебе статус и шикарные рабочие места на всю жизнь. Это как у тренеров в НФЛ. Если ты однажды был где-то главным тренером, ты гарантированно получишь еще где-то крутую должность. Даже если облажаешься.