Текст книги "Талисман мумии"

Глава 19
Великий эксперимент

Если требуется свидетельство о том, как каждый их нас и все вместе мы пришли к вере в духовное существование египетской царицы, его можно было бы обнаружить в тех изменениях, которые всего за несколько минут произошли в нас после ее добровольного отречения, сделанного, как все мы поверили, через Маргарет. Несмотря на приближение страшной пытки, о чем невозможно было забыть, мы выглядели и действовали так, будто на нас снизошла великая благодать. Ведь на самом деле мы жили в условиях настоящего террора в течение тех дней, когда мистер Трелони находился в трансе, и это ощущение тогда буквально въелось в наши души. Никто не в состоянии представить его, пока не испытает сам, что такое находиться в постоянном жутком ожидании какой-то неизвестной опасности, которая поджидает тебя в любой момент и в любой форме.

Изменение проявилось по-разному, в соответствии с каждой натурой. Маргарет была печальна. Доктор Винчестер – в приподнятом настроении и весьма наблюдателен; мистер Корбек находился скорее в задумчивом, чем анализирующем настроении. Сам я склонялся к веселью; освобождение от беспокойства в отношении Маргарет было достаточным для меня, по крайней мере, на некоторое время.

Что же касается мистера Трелони, он меньше всех поддавался переменам. Это было вполне естественно, ведь он в течение многих лет вынашивал намерение воплотить в жизнь то, что сегодня нам предстояло совершить; любое событие, связанное с этим, могло казаться ему лишь эпизодом, шагом к конечной цели. Его натура несла в себе огромный заряд лидерства, он ни разу не выражал сомнения по поводу задуманного дела. Мистер Трелони попросил мужчин пройти вместе с ним; из холла мы умудрились внести в пещеру дубовый стол, довольно длинный, но не слишком широкий, который стоял вдоль стены в холле. Мы поставили его в центре пещеры под группу ламп, ярко освещавших середину пещеры. Маргарет некоторое время наблюдала за нашими действиями, затем внезапно ее лицо побледнело, и возбужденным от волнения голосом она сказала:

– Что вы собираетесь делать, отец?

– Развернуть мумию кота! Царице Тере сегодня ночью не понадобится ее гадатель. Если она захочет иметь его при себе, это было бы опасным для нас, так что мы хотим обезвредить его. Ты не тревожишься, дорогая?

– О нет! – быстро ответила она. – Но я подумала о своем Сильвио, о том, что бы я почувствовала, если бы это он был мумией, которую сейчас начнут распеленывать!

Мистер Трелони приготовил ножи и ножницы и положил кота на стол. Это начало нашей работы носило мрачный характер; мое сердце опустилось, когда я подумал о том, что могло произойти в этом одиноком доме в середине ночи. Чувство одиночества и ощущение изоляции от всего мира усиливалось от завывания ветра и от биения волн о скалы внизу. Но перед нами стояла слишком мрачная задача, чтобы на нас могли воздействовать внешние угрожающие условия: началось распеленывание мумии.

Количество бандажей казалось бесчисленным, и звук рвущегося материала – слои были склеены чем-то вроде битума, смолы и другими пахучими веществами – и маленькое облачко ароматной красной пыли, подымавшейся над нами, воздействовали на чувства каждого из нас. Когда сняли последний бандаж, наконец мы увидели животное, сидящее перед нами. Оно было все изогнуто кверху, его шерсть, зубы и когти полностью сохранились. Глаза были закрыты, но веки не казались такими свирепыми, как это мне представлялось. Усы были прижаты вниз с помощью бандажей, но, когда бандажи сняли, они снова встопорщились, как, наверное было при его жизни. Он представлял собой великолепное создание – тигровый кот огромных размеров. Но в то время как мы разглядывали его, наше восхищение сменилось чем-то, похожим на страх, и по каждому из нас пробежала дрожь; здесь было подтверждение тех страхов, которые мы должны были пережить.

Его рот и когти были запачканы сухими красными пятнами недавно пролитой крови!

Первым пришел в себя доктор Винчестер: для него кровь сама по себе была достаточно привычным явлением. Он вынул увеличительное стекло и начал рассматривать пятна. Мистер Трелони громко дышал, словно освободившись от какого-то напряжения.

– Это то, чего я ожидал, – сказал он, – это обещает хорошие результаты последующих исследований.

Доктор Винчестер, рассматривая пятна на лапах кота, произнес:

– Как я и ожидал! У него тоже по семь когтей!

Открыв свою записную книжку, он вынул кусок промокательной бумаги с отпечатками когтей Сильвио, на которой также были зарисованы следы царапин с запястья мистера Трелони. Он подложил бумагу под лапу мумии. Отметки когтей прекрасно совпадали.

Когда мы тщательно осмотрели кота, не обнаружив в нем, однако, ничего особенного, кроме того, что мумия была превосходной сохранности, мистер Трелони поднял его со стола. Маргарет подскочила к нему, крикнув:

– Будь осторожен, отец! Будь осторожен! Он может поранить тебя!

– Не теперь, моя дорогая! – ответил он, двигаясь в направлении лестницы. Ее охватил страх.

– Куда ты идешь? – спросила она слабеющим голосом.

– На кухню, – ответил он. – Огонь уничтожит всю его опасность в будущем; даже астральное тело не может материализоваться из пепла!

Он подал нам знак следовать за ним. Маргарет отвернулась рыдая. Я подошел к ней, но она повернула меня спиной к себе и прошептала:

– Нет, нет! Иди с остальными. Ты можешь понадобиться отцу. Ох! Это так похоже на убийство! Бедный любимец царицы… – Слезы бежали из-под пальцев, которыми она прикрывала глаза.

В кухне уже все было готово: огонь, который спичкой поднес к печи мистер Трелони, в течение нескольких секунд разжег растопку, и всколыхнулось пламя. Когда огонь стал постоянным и пламя выровнялось, он бросил в него тело кота. В течение нескольких секунд оно лежало темной массой в языках огня, а комната заполнялась запахом жженой шерсти. Затем огонь захватил и сухое тело. Вещества, использованные при бальзамировании, обратились в дополнительное горючее, и пламя зарычало с новой силой. Еще несколько минут свирепого пламени, а затем все мы вздохнули спокойно. Гадателя царицы Теры более не существовало!

Когда мы вернулись в пещеру, Маргарет спала в темноте. Она выключила электрический свет, и только едва заметные вечерние лучи света проникали сквозь узкие щели в стенах. Отец быстро подошел к ней и обнял, словно защищая. Она опустила голову ему на плечо и казалась более спокойной. Затем подозвала меня:

– Малькольм, включи свет!

Я выполнил ее приказ и теперь мог видеть, что, хотя она и плакала, ее глаза были уже сухими. Отец тоже это заметил и обрадовался. Он сказал нам торжественным тоном:

– Теперь мы лучше подготовлены к нашей великой работе. Нельзя оставлять ничего важного до последней минуты!

Маргарет, должно быть, подозревала о том, что происходит, так как спросила слабеющим голосом:

– А что вы собираетесь теперь делать?

Мистер Трелони, видимо, понимая ее состояние, тихо ответил:

– Распеленать мумию царицы Теры!

Маргарет подошла к нему ближе и прошептала умоляющим тоном:

– Отец, ведь вы не собираетесь распеленывать ее! Ведь вы все мужчины!.. И все это на фоне сверкающего света!

– Но почему бы и нет, дорогая?

– Ты только подумай, отец, она ведь женщина! Совсем одна. В таком виде! В таком месте! Ох! Это жестоко, это так жестоко!

Она была совершенно измучена своими переживаниями. Ее щеки горели ярким румянцем, а глаза наполнились негодующими слезами. Отец увидел ее отчаяние и, сочувствуя, начал успокаивать. Я хотел отойти, но он знаком показал мне, чтобы я остался. Я понял этот жест, как мужское желание свалить на кого-то другого задачу успокоения женщины, находящейся в состоянии раздражающего отчаяния: обычно в таких ситуациях мужчина просит помощи у другого. Однако он начал с того, что сам стал успокаивать ее:

– Не женщина, дорогая, а мумия! Она умерла около пяти тысяч лет назад!

– Что это меняет? Пол не зависит от срока! Женщина есть женщина, если она и умерла пять тысяч лет назад! К тому же вы ожидаете, что она поднимется после столь долгого сна. Значит, это не было настоящей смертью, если она собирается возродиться после нее. Ты всегда внушал мне, что она встанет живой, если удастся открыть шкатулку!

– Да, так это и было, дорогая, и я в это верю! Но если она не умерла тогда, то, что происходило с ней в течение этих лет, невероятно похоже на смерть. Подумай сама, ведь бальзамировали ее мужчины. В Древнем Египте, моя дорогая, не существовало прав женщин или женщин-врачей. И кроме того, – продолжал он более спокойно, видя, что она принимает его аргументы, если и не соглашается с ним, – мы, мужчины, привыкли к таким вещам. Корбек и я уже распеленали сотни мумий, и среди них было столько же женщин, сколько и мужчин, так что привычка отучила нас думать о поле. Даже Росс в своей работе адвоката… – Внезапно он остановился.

– Ты тоже собираешься помогать им? – спросила она меня с раздражением.

Я ничего не ответил; в таких случаях молчание – лучшее лекарство. Мистер Трелони неторопливо продолжал, хотя часть его аргументов, касающаяся работы адвоката, становилась решительно слабой, когда он попытался вразумить дочь:

– Мое дитя, ты будешь сама присутствовать при этом. Неужели мы будем творить с ней хоть что-нибудь, что могло бы оскорбить тебя или причинить тебе боль? Пошли с нами! Постарайся вести себя разумно. Мы идем не на развлекательный вечер. Мы все серьезные люди, начинающие весьма важный эксперимент, который может открыть для нас мудрость древних времен и беспредельно увеличить человеческие знания. Эти новые знания могут направить разум человеческий на неизведанные пути философии и исследований. Предстоящий эксперимент, – по мере продолжения речи голос его углублялся, – может повлечь смерть любого из нас, всех нас! Мы знаем из прошлого опыта, что существует или может существовать огромное количество опасностей, угрожающих нам, и никто в этом доме не представлял, когда этому всему придет конец. Пойми, дитя мое, что мы приступаем к этому эксперименту не с легкой душой, но со своей серьезностью глубоко заинтересованных в нем людей! Кроме того, моя дорогая, какие бы чувства ты или любой из нас ни испытывал по этому поводу, необходимо для успеха эксперимента раскрыть мумию. Я думаю, что при любых обстоятельствах необходимо снять с нее эти пелены, прежде чем она снова станет живым существом вместо того, чтобы оставаться одухотворенным трупом с астральным телом. Если будут выполнены ее первоначальные намерения и она выйдет в новую жизнь, обернутая во все эти пелены, в которые оборачивают мумии, она умрет смертью человека, похороненного заживо! Но теперь, когда она по собственному желанию временно отдает свою астральную власть, не может быть никаких сомнений по этому поводу.

Лицо Маргарет прояснилось.

– Хорошо, отец! – сказала она, целуя его. – Но мне все равно кажется, что это величайшее оскорбление для царицы, для женщины.

Я направлялся к лестнице, когда она окликнула меня:

– Куда ты идешь?

Я вернулся к ней, взял ее руку и, поглаживая, ответил:

– Я вернусь, когда распеленывание будет закончено!

Маргарет долго смотрела на меня, и что-то похожее на легкую улыбку появилось на ее лице, когда она сказала:

– Возможно, лучше бы тебе остаться тоже! Это может оказаться полезным для твоей работы в качестве адвоката! – Она засмеялась, встретившись со мной глазами, но в одно мгновение ее настроение переменилось. На лице появилось серьезное выражение, она смертельно побледнела и тихо произнесла: – Отец прав! Это ужасная ситуация, необходимо, чтобы все мы отнеслись к ней серьезно. Но все равно, нет, именно по этой причине ты лучше оставайся с ними, Малькольм! Позже ты будешь радоваться, что сегодня присутствовал при этом!

Мое сердце падало вниз, вниз, пока я слушал эти слова; но я подумал, что лучше мне не отвечать на них ничего. Уже и так достаточно плотная атмосфера страха сгустилась над нами!

К этому времени мистер Трелони с помощью мистера Корбека и доктора Винчестера подняли крышку саркофага, сделанную из железной руды. В саркофаге находилась мумия царицы. Она была больших размеров, широкая, длинная и высокая: весила она столь много, что даже для нас, четверых мужчин, поднять ее из саркофага оказалось нелегкой задачей. Под руководством мистера Трелони мы положили ее на стол, подготовленный заранее для этой цели.

Тогда и только тогда весь ужас этого занятия навалился на мое сознание! При ослепительном свете материальная сторона смерти оказалась потрясающе реальной. Наружные пелены, разорванные и растянутые нашими руками, потемневшие либо от пыли, либо от времени, казались сморщенными из-за грубого с ними обращения; зазубренные края внешних слоев ткани придавали ей вид лохмотьев; раскраска сохранилась в виде отдельных пятен, а лак местами скололся. Очевидно, количество обернутых слоев было огромным. Но через все эти слои проглядывали нескрываемые формы человеческого тела, которые, казалось, выглядели еще более ужасными из-за того, что часть их была скрыта. То, что лежало перед нами, была сама смерть, и ничто другое. Весь романтический и таинственный ореол смерти исчез у нас на глазах. Два более старых человека, энтузиасты, которые не в первый раз в жизни занимались таким делом, не были столь сильно выбитыми из колеи, как я; доктор Винчестер, казалось, пребывал в деловом настроении, как будто стоял над операционным столом. Но я совсем раскис, и мне было стыдно и жаль всех, самого себя в том числе; кроме того, мне доставляли боль жуткая бледность Маргарет и ее встревоженность.

Работа шла медленно. Распеленывание мумии кота, конечно, снабдило меня некоторым опытом, но эта мумия была намного больше и завернута куда более искусно. К тому же, кроме все время присутствующего осознания смерти и негуманности происходящего, добавилось ощущение, что мы имеем дело с чем-то более утонченным по сравнению с предыдущим процессом. Кот был забальзамирован с использованием более грубых веществ; здесь же все под первыми слоями снятых покрытий оказалось выполненным гораздо более деликатно. Казалось, что самые лучшие смолы и специи использовались при этом бальзамировании. Но оставалось то же самое окружение, та же самая сопутствующая красная пыль и густые ароматы битумов, здесь были те же звуки, когда происходили разрывы бандажей. Этих бандажей было совершенно невероятное количество, а их толщина превосходила все наши ожидания, когда мы увидели разрезанными все слои. Пока разворачивали их, я приходил во все большее волнение. Сам я не принимал в этом процессе участия; Маргарет посмотрела на меня с благодарностью, когда я отстранился от стола. Мы сомкнули руки и сжимали их очень сильно. Чем глубже происходило распеленывание, тем тоньше оказывались ткани, а запахи содержали меньше битума, но были более приятными. Все мы начали чувствовать, что это занятие захватило или затронуло нас каким-то особенным образом. Это, однако, никак не отражалось на работе: работа продвигалась непрерывно. Некоторые из внутренних покрытий были украшены какими-то символами и картинами. Эти последние иногда были целиком выполнены в бледно-зеленом цвете, иногда они были многоцветными, но везде превалировал зеленый цвет. То и дело мистер Трелони и мистер Корбек обращали наше внимание на какой-нибудь особенный рисунок, прежде чем отложить эту пелену в лежащую за ними груду, которая постепенно возвышалась до чудовищных размеров.

Наконец мы поняли, что распеленывание приближается к завершению. Уже пропорции уменьшились до почти нормальных размеров, соответствующих росту царицы, которая, как известно, была выше среднего роста. И по мере того как приближался конец, бледность Маргарет усиливалась, ее дыхание становилось все более учащенным, пока грудь не стала вздыматься настолько сильно, что это напугало меня.

Как раз в то время, когда мистер Трелони снимал последний бандаж, он, взглянув на Маргарет, заметил ее болезненный и беспокойный взгляд и сказал успокаивающим тоном:

– Не переживай столь сильно, дорогая! Смотри! Здесь нет ничего, что могло бы причинить тебе вред. Царица была одета в мантию.

Последняя пелена представляла собой широкий кусок материи, длина которого равнялась длине тела. Когда ее сняли, перед нашими глазами возникла расточительно широкая мантия из белого полотна, покрывавшего тело от шеи до ступней.

И какое прекрасное полотно! Мы все нагнулись, чтобы получше рассмотреть его.

Маргарет забыла о своих переживаниях, проявляя чисто женский интерес к прекрасной ткани. Впрочем, все остальные тоже смотрели на мантию с восхищением: ведь такое полотно никогда не видели глаза человека из нашего века, было такое же тонкое, как тончайший шелк, и ложилось столь же великолепными складками, хотя несколько смялось под верхними слоями ткани, упеленывавшими мумию, и затвердело за прошедшие тысячи лет.

Вокруг шеи мантия была искусно расшита чистым золотом с крошечными вплетениями веточек смоковницы, а вокруг ступней, при такой же вышивке, были уложены бесконечные ветки лотоса неравной длины, со всей беспорядочной прелестью натуральных растений.

Поверх мантии, не окружая тело, лежал пояс из драгоценных камней. Удивительный пояс, сверкавший и мерцавший всеми цветами небес!

Пряжкой для пояса служил огромный камень желтого цвета, круглой формы по внешней границе, глубокий и изогнутый, как если бы это был глобус, запрессованный в оправу. Он сиял и мерцал, как будто внутри него находилось настоящее солнце: лучи его света, казалось, вырывались наружу и освещали все вокруг. По бокам от него были укреплены два огромных лунных камня меньшего размера, их мерцание, рядом с сиянием солнечного камня, было подобно серебристому сиянию лунного света.

Кроме того, на каждой стороне, соединенные золотыми застежками, великолепной формы, струились нити сверкающих драгоценных камней, из которых, казалось, исходил самостоятельный свет. Каждый из этих камней как будто заключал в себе живую звезду, которая сверкала изменчивым светом.

Маргарет в экстазе всплеснула руками. Она нагнулась над столом, чтобы рассмотреть все повнимательней, но вдруг отклонилась назад, полностью выпрямившись во весь свой довольно высокий рост. Когда она заговорила, в ее голосе звучала убежденность абсолютного знания:

– Это не похоронный наряд! Он не мог быть изготовлен для обряжения мертвых! Это – свадебный наряд!

Мистер Трелони наклонился и дотронулся до полотна мантии. Он приподнял складку возле шеи, и я догадался по его внезапному вздоху, что его что-то удивило. Он приподнял складку еще выше, затем тоже выпрямился и, указывая вниз, сказал:

– Маргарет права! Это платье не следовало надевать на мертвое тело. Посмотрите! Ее тело не одето в эту мантию. Она просто лежит поверх ее тела.

Он приподнял нить драгоценных камней и передал ее Маргарет. Затем обеими руками приподнял роскошную мантию и положил поперек ее рук, которые она распростерла в порыве неодержимого восторга. Предметы такой прелести были слишком редкостны, чтобы прикасаться к ним без величайшего уважения и восторга.

Все мы стояли, потрясенные прелестью фигуры, которая лежала перед нами совершенно обнаженная, за исключением прикрытой пеленами головы. Мистер Трелони вновь наклонился и руками, слегка дрожащими от волнения, поднял эту пелену, которая была изготовлена из такого же полотна, что и сама мантия. Когда он отступил от стола и перед нами предстала вся прославленная красота царицы, я почувствовал, как меня окатила волна стыда. Было несправедливо, что мы все присутствовали здесь, глядя равнодушными глазами на такую несравненную красоту: это было недостойное деяние, это было почти святотатство. Белоснежное чудо этой великолепной формы было самим воплощением мечты о прекрасном. Это вовсе не походило на смерть: она была как статуя, вырезанная из слоновой кости рукой Праксителя. Не было никакого усыхания, которое смерть устраивает телу умершего с самого первого момента угасания жизни. Не было видно никаких окаменевших морщин, которые, казалось, должны были представлять главную особенность для большинства мумий. Не было заметно ни малейшего размягчения тела, высушенного в песке, какие я наблюдал раньше, разглядывая мумии, выставленные в музее. Все поры тела, казалось, сохранились в совершенно идеальном виде. Плоть была наполненной и округленной, как у живого человека, а кожа гладкой, как бархат. Цвет тела казался самим совершенством. Он напоминал цвет слоновой кости, молодой кости, везде, за исключением того места, где правая рука с размозженной, забрызганной кровью кистью без исчезнувшей ладони пролежала обнаженная в саркофаге в течение нескольких десятков веков.

С чисто женским импульсивным жестом, с опущенными от жалости углами губ, с глазами, сверкающими от гнева, и разгоряченными щеками Маргарет накинула на тело прекрасную мантию, закрыв изуродованную руку. Оставалось видным только лицо. Оно было еще восхитительнее, чем ее тело, потому что производило впечатление одухотворенного и живого. Глаза были закрыты, но длинные, черные, загибающиеся вверх ресницы лежали веером на ее щеках. Ноздри, имеющие гордую, благородную форму, казалось, были столь спокойны, что их покой, когда такой видишь в жизни, кажется более абсолютным, чем тот, который приносит смерть. Полные красные губы, хотя рот и не открыт, приоткрывали тончайшую линию жемчужных зубов внутри. Ее волосы необычайной густоты, черные и блестящие, как вороново крыло, были приподняты большими прядями над белоснежным лбом, из них выбивалось несколько легких локонов. Я был потрясен ее сходством с Маргарет, хотя уже был подготовлен к нему словами мистера Корбека, цитировавшего ее отца. Эта женщина – я не мог говорить о ней как о мумии или трупе – была воплощением образа Маргарет, когда я впервые ее увидел. Сходство увеличивалось украшением из драгоценных камней, которое она носила в своих волосах, «Диск и Пламя», такое же, какое было на голове Маргарет. Это тоже была великолепная драгоценность; одна благородная жемчужина с лунным блеском, окруженная кусками лунного камня с гравировкой.

Мистер Трелони выглядел так, как будто у него вовсе не оставалось физических сил. Он был совершенно разбит. И когда Маргарет, успокаивая, обняла его обеими руками, я услышал, как он прошептал совершенно обессиленным голосом:

– Она выглядит так, будто это ты умерла, мое дитя!

Воцарилось длительное молчание. Я слышал, несмотря на рев ветра, перешедшего в бурю, неистовое биение волн о скалы далеко внизу. Голос мистера Трелони обратился в заклинания:

– Позже мы сможем попытаться исследовать процесс бальзамирования. Он совсем не похож на те, которые мне доводилось изучить. Кажется, нет надрезов для извлечения связок и внутренних органов, которые, видимо, остались нетронутыми. Кроме того, ткани тела совсем не содержат влаги, но влага заменена чем-то другим, как будто воск или стеарин каким-то очень точным методом ввели через вены. Я думаю, не был ли это парафин, потому что к тому времени они могли знать кое-что о парафине. Посредством какого-то процесса, о котором мы пока не имеем никакого представления, они могли закачать его в вены, где он и отвердел!

Маргарет, накрыв тело царицы небольшой белой простыней, попросила нас перенести его в свою собственную комнату. Затем она попросила нас удалиться, говоря:

– Оставьте ее наедине со мной. Должно пройти еще много часов, и мне бы не хотелось оставлять ее одну, совершенно обнаженную, освещенную ярким светом. Может быть, она приготовилась к встрече с Женихом – Женихом Смерти; и по крайней мере, она будет в этих прекрасных одеяниях.

Когда она затем привела меня в свою комнату, мертвая царица была одета в мантию из тонкого полотна с золотым шитьем, и все ее великолепные драгоценности были на месте. Вокруг нее стояли зажженные свечи, а на ее грудь Маргарет положила белые цветы.

Рука в руке мы простояли некоторое время возле нее. Затем со вздохом Маргарет отвернулась и мягко прикрыла дверь, вместе со мной присоединилась к остальным, которые теперь собрались в столовой. Здесь мы возобновили разговор о том, что было, и о том, что еще должно будет произойти.

Время от времени я чувствовал, как кто-либо из нас, интенсивность беседы, словно не был уверен в своих самых важных убеждениях. Долгое ожидание начало сказываться на состоянии наших нервов. Для меня стало очевидным, что мистер Трелони выстрадал в своем трансе гораздо больше, чем мы подозревали или о чем он нашел нужным рассказать нам. Правда, его воля и целеустремленность были столь же сильны, как всегда, но чисто физически он заметно сдал. Конечно, такое положение вещей было совершенно естественным. Ни один человек не смог бы пройти через период из четырех дней совершенного отрицания жизни без того, чтобы не почувствовать некоего ослабления организма.

По мере того как проходили часы ожидания, время текло все более и более медленно. Другие мужчины, не сознавая этого, начали ощущать сонливую усталость. Я пытался понять, не было ли это гипнотическим влиянием самой царицы, которое некогда испытали мистер Трелони и мистер Корбек. Доктор Винчестер испытывал периоды отстраненности, которые удлинялись и учащались с течением времени.

Что касается Маргарет, тревога ожидания сказалась на ее состоянии чрезвычайно значительно, что было естественным для женщины. Она бледнела и бледнела, пока наконец около полуночи я не начал серьезно беспокоиться за нее. Я увел ее в библиотеку и уговаривал прилечь ненадолго на софу. Когда мистер Трелони решил, что эксперимент должен был начаться точно через семь часов после захода солнца, это соответствовало трем часам ночи. Даже если оставить целый час для окончательных приготовлений, нам предстояло еще два часа волнений, и я клятвенно обещал Маргарет, что разбужу ее в любое время, какое она укажет. Однако она не хотела и слышать об этом. С улыбкой поблагодарила меня, но заверила, что спать ей не хочется, что она вполне способна выдержать оставшиеся часы ожидания и что только ожидание и волнение вызывали бледность на ее лице. Я согласился, хотя и через силу, но заставил ее разговаривать со мной в библиотеке гораздо более часа; так что, когда она настояла наконец на том, чтобы мы вернулись в комнату отца, я чувствовал, что, по крайней мере, сделал что-то, чтобы помочь скоротать время ожидания.

Мы нашли трех мужчин, сидящих в молчаливом терпении. С чисто мужской твердостью они согласны были пребывать в покое, когда осознали, что сделали все, что было в их власти. Итак, нам оставалось только ждать.

Когда пробило два часа, это вроде бы нас несколько освежило. Все тени, казалось, кружившие вокруг нас в течение предшествующих часов, мгновенно исчезли, и мы начали исполнять свои обязанности. Тщательно и быстро. Сначала оглядели окна и убедились, что все они закрыты, затем подготовили наши респираторы, чтобы надеть их, когда наступит определенное время. Мы с самого начала уговорились их использовать, так как не знали, не будут ли выходить какие-нибудь отравляющие газы из шкатулки, когда она будет открыта. При этом никому из нас почему-то не приходило в голову, что существуют некоторые сомнения, сможем ли мы ее открыть вообще.

Затем под управлением Маргарет мы перенесли мумифицированное тело царицы Теры в комнату мистера Трелони и положили ее на диван. Жестоко поврежденная рука царицы была помещена в прежнее положение ей на грудь, и под руку положили Рубин из семи звезд, который мистер Трелони предварительно вынул из сейфа. Он вспыхивал и сверкал, когда возвращали его на место.

Все это имело достаточно странный вид, и сам опыт был странным. Мрачные и молчаливые мужчины подняли белую неподвижную фигуру, выглядевшую, как статуя из слоновой кости (во время нашего продвижения с нее спала простыня), и унесли ее прочь от зажженных свечей и белоснежных цветов. В комнату, где сияние электрических огней было направлено на огромный саркофаг, установленный в центре помещения, готового для окончательного эксперимента, основанного на исследованиях двух ученых-путешественников, посвятивших этому эксперименту свою жизнь. Снова сходство между Маргарет и мумией, усиленное еще в большей степени ее собственной необычной бледностью, увеличивало странность эксперимента. Когда все было окончательно подготовлено, прошло еще три четверти часа, потому что все наши действия были тщательно продуманы. Маргарет подозвала меня, и я вышел вместе с ней, чтобы принести в комнату Сильвио. Он подошел к ней мяуча. Она подняла его на руки и передала мне, а затем совершила поступок, который странно тронул меня и остро напомнил о безнадежности дела, затеянного нами. Одну за другой она старательно погасила свечи и поставила каждую на ее обычное место. Когда она закончила с этим, то сказала мне:

– С ними теперь все покончено. Что бы ни наступило – жизнь или смерть, – отныне не будет причин для их использования.

Затем, взяв Сильвио на руки и прижимая его к груди, от чего он начал громко мяукать, Маргарет вышла. Я, уходя, осторожно прикрыл за собой дверь, чувствуя при этом сильное волнение – уже не оставалось путей к отступлению. Затем мы надели респираторы, и каждый занял свое место, согласно заранее предписанному плану действий. Я должен был стоять возле выключателей электрического света у двери и быть готовым включить или выключить свет по указанию мистера Трелони. Доктор Винчестер расположился позади дивана, так, чтобы не оказаться на пути между мумией и саркофагом; он должен был следить внимательно за тем, что будет происходить с царицей. Маргарет находилась рядом с ним: она держала Сильвио, готовая положить его на диван или рядом с ним, когда будет в состоянии правильно обдумать ситуацию. Мистер Трелони и мистер Корбек должны были зажечь светильники. Они уже стояли наготове с паяльниками, глядя на стрелки часов, приближавшиеся к цифре «четыре».

Удары серебряного колокольчика в часах, казалось, поразили наши сердца, подобно звукам труб перед Страшным судом. Один! Два! Три!

Перед третьим ударом фитили египетских ламп были зажжены, и я выключил электрический свет. В полумраке разгорающихся светильников и после выключения электрического света комната и все, что было внутри нее, приобрело зловещие формы; казалось, в одно мгновение все в ней изменилось. Мы ждали событий с учащенным сердцебиением. Я слышал, как бьется мое сердце, и мне казалось, что я слышу, как бьются они у остальных.

Следующие секунды, наверное, летели на свинцовых крыльях. Казалось, приостановился весь мир. Фигуры остальных людей в комнате были едва различимы, и выделялось лишь белое платье Маргарет. Толстые респираторы, которые мы все надели на себя, увеличивали странность нашего вида. На фоне слабого свечения ламп вырисовывались квадратная челюсть мистера Трелони и смуглое бритое лицо мистера Корбека. Глаза доктора Винчестера сверкали, как звезды, а у Маргарет, казалось, сияли, словно черные солнца. Глаза Сильвио светились, как изумруды.