Текст книги "Ее худший кошмар"

3

Я не понимаю, почему люди хотят быть друзьями. Не понимаю, что делает людей привлекательными друг для друга. Не понимаю, что лежит в основе общения.

Тед Банди, серийный убийца, насильник, похититель и некрофил

Эвелин была немного пьяна. Она подозревала, что Амарок тоже.

Он сидел ниже ее, спиной к дивану, на котором она лежала. Они уже начали вторую бутылку настойки из морошки, этого любимого напитка местных жителей. Алкоголь расслабил его и развязал язык ей, может, даже слишком, но она не могла вспомнить, когда ей было так хорошо, особенно, когда на заднем плане играл «Лед Зеппелин», в камине потрескивал огонь, а в комнате рядом с ней был мужчина, с которым она была едва знакома. За окном завывала вьюга, похожую на хижину гостиную освещали лишь игравшие в камине языки пламени. Казалось, будто они с Амароком разбили бивак на самом краю цивилизации.

– Даже не верится, что мы съели всю эту гадость, которую я купила, – простонала Эвелин, глядя на разбросанные по полу обертки от шоколадных батончиков, чипсов и печенья.

– Не всю. У нас остались мюсли и суп.

– Но каждый из нас умял по три тысячи калорий. Нет, ты даже в два раза больше.

Амарок пожал мощными плечами.

– Спасла меня от приготовления ужина.

Эвелин рассмеялась, но испугавшись, что ее смех звучит скорее как хихиканье, заставила себя замолчать. Когда в последний раз она хихикала?

Может быть, никогда. Ну или до того, как Джаспер Мур раскрыл свое истинное «я». У Эвелин вошло в привычку делить свою жизнь на «до» и «после».

– Да и Макита помог. – Он свистнул собаке. – Разве не так, дружище?

Услышав голос хозяина, аляскинский маламут Амарока, дремавший у камина, поднял голову; в полумраке звякнул жетон на ошейнике.

– Боюсь, сегодня ему будет плохо, – задумчиво произнесла Эвелин.

– Не-а. Он просто возьмет и навалит большую кучу.

Эвелин легла поудобней. Когда они приехали к нему домой, Амарок дал ей несколько теплых фуфаек, но жар камина вынудил ее одну за другой их снять. Теперь на ней была форменная полицейская футболка штата Аляски и боксерские трусы; ноги закрыты пушистым пледом.

– И все же зря мы ели этот салат. Я уже чувствую, как жир забивает мои артерии.

Амарок поднял свой стакан и посмотрел на янтарную жидкость.

– Как часто ты позволяешь себе съесть столько печенья с кремом, сколько захочешь?

– Никогда.

– Тогда не бери в голову, док. Завтра можешь спокойно и дальше есть свой салат и измерять количество соуса!

Она, по сути, пришла к такому же выводу. Казалось, она оставила свое «я» в Ганноверском доме в гостевой спальне, где повесила свой костюм. Последнюю пару часов она болтала, смеялась и чувствовала себя обычной женщиной. А также делала вид, что у них с Амароком раньше ничего не было. К ее облегчению, Амарок делал то же самое. Уже то, что она сейчас здесь с ним, заставляло ее почувствовать себя слегка пьяной.

– Я никогда его не измеряю!

– Такие, как ты, измеряют все.

Она приподнялась на локте, чтобы сделать еще один глоток настойки.

– Это ты к чему? Что у меня невроз навязчивых состояний? Или я слишком мягко выразилась? Сущая заноза в заднице? – Некоторые ее коллеги согласились бы с ним независимо от того, какой ответ он выбрал, но у него нашелся свой собственный.

– Принципиальная. Умная. Готовая достать с неба луну.

Его ответ хотя и был дипломатичным, ее желание «достать с неба луну» вряд ли его радовало. Скорее наоборот – сердило и раздражало.

– И тебе это не нравится.

– Ты навела шороху в моих владениях. Мне это не нравится, и я никогда этого не скрывал.

– И ты теперь точишь на меня зуб? – спросила Эвелин. Она надеялась, что он понимает: она имеет в виду не только разницу мнений о Ганноверском доме.

– Все еще пытаюсь понять, – сказал он.

– Думаю, тебе пора меня простить.

– Откуда ты знаешь, что я еще не простил?

– Это шутка? Ты ведь до сих пор хмуришь брови, всякий раз когда меня видишь?

– Я? Хмурю брови?

– Да. Ты определенно мог бы держаться чуть приветливее.

Он согнул ногу и положил руку с вином на колено.

– Это ты могла бы быть чуть приветливее. Единственная причина, почему я хмурюсь, – это потому, что каждый раз, когда я смотрю на тебя, по-настоящему смотрю на тебя, твои глаза начинают бегать.

– Неправда, они не бегают.

Он осушил стакан и подался вперед, чтобы налить еще.

– Только что бегали.

Скорее это было связанно с тем, что он возбуждал ее как мужчина – именно поэтому она тогда оборвала их отношения. Не могла справиться с чувствами, которые он в ней пробуждал, с тем, что эти чувства заставляли ее хотеть.

– Стоп. Я тебе больше не нравлюсь. В этом вся проблема.

– Мне не нравится, что ты сделала. С моим городом или со мной. Это не одно и то же.

– С тобой? Я старалась быть честной!

– Сначала ты несла какую-то чушь о дружбе, а потом вообще избегала меня. У тебя какой-то идиотский заскок по поводу моего возраста.

Это не заскок. Ей тридцать шесть лет, ему же всего двадцать девять.

Она слишком стара для него! Она упомянула и это, когда сказала ему, что больше не хочет его видеть, но это была только часть причины.

– Семь лет – это много.

– Это отмазка, и ты это знаешь.

Она прищурилась.

– Значит, ты будешь вечно твердить, что в Хиллтопе мне не место? Или что-то вроде того, что ты сказал на заправке?

Он не извинился.

– Ты здесь чужая.

У местных жителей даже имелось специальное словечко для тех, кто, как она, были родом из других штатов и не могли приспособиться к жизни на Аляске. Она слышала его раньше: «чечако».

– Это дело всей моей жизни!

– Тебе вовсе не нужно изучать психопатов. То, что случилось с тобой, когда тебе было шестнадцать, а затем здесь прошлым летом, внушило тебе такой страх перед мужчинами, что ты больше не в состоянии им доверять. Зачем его усугублять?

– Я могу доверять порядочным людям, – сказала она.

– Но только почему-то не мне. И в этом вся проблема. Я коп и мужчина одновременно, и, что касается тебя, это делает меня плохим парнем.

– Значит, тебе даже не хочется разговаривать со мной при встрече?

– Ты знаешь, чего мне хочется.

– Я не справлюсь с романтическими отношениями.

– Справишься. Пора оставить в прошлом все, что случилось с тобой.

Как ей хотелось, чтобы он был прав. Часть ее по-прежнему жаждала быть с ним рядом. Летом она оборвала их отношения вовсе не потому, что он ее не интересовал. Просто в том, что касалось Джаспера, она считала, что должна быть предельно откровенной относительного своего душевного состояния.

– Три дня изнасилований и пыток оставляют след, который не проходит даже со временем. А прошлым летом, когда меня снова похитили, это… это просто вернуло меня к самому началу. Она провела пальцем по толстому рубцу на шее.

– Ты ни разу не пожалела, что порвала со мной?

Иногда жалела, но иногда испытывала облегчение. Она едва не призналась ему, что буквально разрывалась пополам, однако знала: это вряд ли пойдет им обоим на пользу. Ради него она должна сохранять твердость.

– Нет, я поступила правильно.

Амарок.

– Хорошо, больше не стану ни о чем тебя спрашивать.

– Спасибо. – На протяжении многих лет она отпугнула от себя не одного мужчину. Если кто-то ее волновал, она нарочно делала все для того, чтобы это не вылилось в романтические отношения. Свое упрямство она оправдывала тем, что якобы поступает так ради их же блага, оберегая их от разочарования и душевных травм. Но она знала: в конечном счете она оберегает себя.

Амарок подобрался к ней ближе, чем кто-либо другой. Какое-то время ей казалось, что с его помощью она сможет преодолеть прошлое. Но затем снова появился Джаспер и… Но сколь бы сильно подчас ей ни хотелось мужчину, особенно Амарока, страх неизменно брал над ней верх.

Эвелин подняла бокал, чтобы он подлил ей вина. Коль им не светит заняться любовью, то почему бы им по крайней мере не напиться?

– Зачем он это сделал? – спросил он. – Какое ему удовольствие от того, что он тебя мучил? Или если не тебя, то кого-то еще?

Она тотчас вспомнила первый случай. Все эти годы она старательно подавляла в себе любую память о тех трех днях, когда ей было шестнадцать, но после прошлого лета делать это было все труднее. Воспоминания и связанные с ними эмоции как будто вновь всплыли на поверхность.

– Он был садистом. А садист получает сексуальное удовольствие, делая больно другим.

– Это клиническое определение.

– Тебе его мало?

– Ты знала этого парня.

Она допила остаток вина. Они говорили об этом и раньше, но вопрос оставался и останется до тех пор, пока ее исследование или кто-то другой не даст ответ.

Зачем? Этот вопрос мучил всех и в первую очередь – ее.

– Не могу объяснить, даже после всех моих исследований. Честное слово. Это, кстати, тоже часть проблемы.

– Ты любила его. Ты сама это говорила.

– Любила. Что еще хуже, я думала, что он любит меня. Но он был неспособен на истинные чувства.

Амарок подлил ей вина.

– Если он хотел убить тебя, почему он не сделал это в самом начале? Зачем притворялся?

– До того момента он, вероятно, только фантазировал об убийстве. Еще не переступил черту. Кроме того, это была прелюдия. Возбуждение должно нарастать, это делает кульминацию такой приятной.

Она не собиралась вкладывать в свои слова второй смысл. То же самое она сказала бы почти любому в своем кабинете. Но сейчас ее слова внезапно прозвучали двусмысленно.

На ее счастье, Макита отвлек их обоих: пес подошел, чтобы лизнуть ей руку. Он как будто понял ее боль и предлагал свое сочувствие. Эвелин невольно улыбнулась и почесала ему под ошейником.

Амарок первым нарушил молчание.

– Прошлым летом я хотел спросить, но не стал.

Похоже, ее ждет очередной трудный вопрос. Эвелин сглотнула.

– Какой?

– Ты спала с Джаспером до того, как это случилось?

– Да. Он не насиловал меня, не было необходимости. – Еще одна причина, почему поведение Джаспера было в ее глазах предательством. Она была готова отдать ему все – не только девственность, но и сердце.

– Это мне неприятней всего, – сказал он и поморщился.

Чувствуя, что снова озябла, она поправила плед.

– Боюсь, я плохо тебя поняла.

– Он взял все то, что, по идее, должно доставлять радость, и извратил, превратил в боль и пытку.

Амарок повернулся к ней. На этот раз Эвелин не отвела глаз. Ладно. Пусть рассматривает, если хочет, пусть увидит в ней все, что он надеялся увидеть, а также то, благодаря чему наверняка поймет: несмотря на их последний разговор, ничего не изменилось.

Да, она отстранилась, но он по-прежнему возбуждал ее, несмотря на ее страхи и шрамы.

– Твой единственный сексуальный опыт состоялся с тем, кто намеренно разрушил твое доверие, кто в течение трех дней насиловал и мучил тебя, – добавил он с отвращением.

Джаспер с электрическим проводом. Джаспер с ножом. Джаспер с подушкой, перекрыл ей кислород. Воспоминания нахлынули на Эвелин прежде, чем она сумела остановить их.

Заметив, что она вздрогнула, Амарок выругался.

– Извини. Наверно, я сказал лишнее.

– Все в порядке.

– Просто мне подумалось – ладно, не будем об этом.

Он покачал головой.

– Что именно? – спросила она.

Он заколебался.

– Что? – повторила она.

– Я должен был возвести блокпост, должен был упереться лбом и всячески сопротивляться тому, что у нас появится этот твой Ганноверский дом. Я же позволил мэру и всем остальным – всем, кто надеялся тем самым создать здесь рабочие места, – отговорить меня от борьбы с твоим детищем.

– Тогда бы мы никогда не встретились.

– Ты права.

Она поморщилась.

– Ты жалеешь, что познакомился со мной?

Внезапно его стало не узнать. Он как будто начал подмечать все нюансы ее слов и языка тела.

– Не познакомься я с тобой, моя жизнь была бы гораздо легче. Я бы солгал, заяви я, что никогда не думаю о тебе, о нас. – Он поднес к ней свой стакан. – Потому что я думаю постоянно. Так что да, наверное, нам было бы лучше никогда не встречаться. Тогда бы я не знал, чего мне не хватает.

Ее огорчило его настроение. В ее планы не входило портить ему жизнь.

– Возможно, ты избавишься от меня даже раньше, чем ты думаешь. Сегодня, когда моя машина не заводилась, у меня возникло искушение купить билет на самолет до Бостона.

– Твои родители были бы только рады.

Кстати, ее сестра тоже; все хотели, чтобы она вернулась домой. Но она отказывалась. Ганноверский дом требовал постоянных забот, и у нее еще не появился тот, в равной степени преданный ее делу, кто был бы готов взвалить на себя ответственность за ее детище. После того, что сделал Джаспер, она, похоже, застряла здесь надолго.

Амарок налил себе еще вина.

– Ага, ты уедешь, а мы останемся здесь с твоим творением: сотни психопатов всего в нескольких милях от всего, что нам дорого.

– Этих психопатов нужно же где-то держать.

– Но только не здесь.

– Считается, что случаи психопатии участились. Согласно статистике, этим расстройством страдают четыре процента населения – это один из двадцати пяти! С такими цифрами, большинство из нас рискуют столкнуться с психопатом как минимум раз в нашей жизни.

– Наличие в Хиллтопе Ганноверского дома гарантирует местным жителям такую встречу.

– И все же это шаг в правильном направлении. Знание – сила. Психопаты составляют лишь двадцать процентов заключенных в наших тюрьмах, но они совершают более половины всех жестоких преступлений. И их очень трудно обнаружить. Так что это не только моя проблема.

– У нас в Хиллтопе за десять лет не было ни одного убийства.

– Учитывая меры безопасности в Ганноверском доме, жителям города ничего не грозит.

Он нахмурился, но не ответил.

– Ладно, не будем спорить. Давай лучше поговорим о чем-то другом.

– Ну хорошо. Предлагай тему.

– Сейчас предложу.

– И это?..

– Как поживает твой отец?

В эти дни его отец жил в Анкоридже, где он и его новая жена занимались экспортом морепродуктов.

– Прекрасно. Лучше не бывает.

– А мать?

Амарок пожал плечами.

– Она все еще в Сиэтле?

– Думаю, да.

– Ты точно не знаешь?

– Я с ней не разговаривал.

Его мать ушла от отца, когда ему самому было всего два года, и забрала с собой в Сиэтл его брата-близнеца. Хотя Эвелин понимала, почему ему может казаться, будто мать забрала с собой брата-любимчика, а его бросила, по его словам, его беспокоило в первую очередь не это, а тот факт что он рос, не зная собственного брата, тем более брата-близнеца, и впервые услышал его голос по телефону лишь в восемнадцать лет, когда Джейсон ему позвонил.

– Когда ты в последний раз разговаривал с ней?

– Она позвонила пару месяцев назад.

– Из Сиэтла?

– Не знаю, я не взял трубку.

– И ты ей не перезвонил?

– Я был занят.

– Ты хочешь сказать, что ты ее не простил.

– Дело не в этом. Она ненавидела Аляску. Ей было здесь плохо. Мне понятно, что заставило ее уехать. Все имеют право на поиски счастья и все такое прочее. Я даже могу понять, почему она считает, что с ее стороны было справедливо взять с собой только одного сына и оставить другого. Но она уехала двадцать семь лет назад. И между нами не было никаких контактов, пока не позвонил Джейсон. Я плохо ее знаю, поэтому разговор обычно не клеится. – Он зевнул, посмотрел на часы и встал. – Уже поздно. Нам пора спать. Если буран стихнет, завтра будет адски тяжелый день.

По тому, как Амарок отвечал на вопросы о матери, Эвелин поняла: ему не хотелось говорить о ней.

– Это из-за снега?

– Да, и из-за разрушений, которые он может оставить.

– А если он не стихнет? – она почти надеялась, что так и будет. Хотя она сказала и ему, что ей не нужны серьезные отношения, ее по-прежнему тянуло к нему. Вряд ли бы она сильно расстроилась, если бы провела здесь с ним еще денек.

– В таком случае придется все отложить до того, пока он не стихнет.

Она допила вино.

– Спасибо, что приютил меня.

Он протянул ей руку, и она позволила ему поднять ее на ноги.

– Вы очень накладный гость, но ничего, как-нибудь справлюсь. К тому же вы обеспечили обед. – По тому, как блеснули его зубы, она поняла, что он улыбается, но тень не дала рассмотреть выражение его лица.

Он шагнул было прочь, она сжала его пальцы в своих. Он на миг замер, как будто ее реакция удивила его. Впрочем, она удивила и ее тоже. Она ведь дала понять, что не намерена заводить с ним роман.

Он посмотрел на их переплетенные пальцы и жестом, полным эротики, большим пальцем описал круг на ее ладони.

– Ты понимаешь, что подаешь мне противоречивые сигналы?

– Понимаю, – ответила она, но пальцев не разжала. Хотя раньше она всячески давала понять, что не намерена делить с ним постель, внезапно ей безумно захотелось оказаться в его объятьях.

Амарок несколько секунд смотрел ей в глаза. Затем наклонил голову и прижал губы к ее губам. Она чувствовала, что он осторожен, как будто он не надеялся, что она позволит целовать себя со всей страстью. Но в одном не было сомнений: она чувствовала то, что на ее месте чувствовала бы любая другая женщина, которую целует мужчина, который ей нравится.

Никакого страха. Никакого желания вырваться из его объятий. Лишь приятное головокружение, а его губы пьянили вдвое сильнее, чем вино. Может, это потому, что она сама пьяна? Впрочем, какая разница. Будь что будет.

Его губы касались ее губ легко и нежно. Она же поймала себя на том, что ей этого мало, что она жаждет чего-то более сильного. Однако, похоже, Амарок держал себя на очень коротком поводке.

– Мне так приятно, – прошептала она.

В ответ на ее комплимент он осмелел. Его язык проник к ней в рот и нащупал ее язык, как будто не испробовав его на вкус, он не мог оторваться от ее губ. Но затем все же оторвался, отпустил ее и отступил назад.

– Ты слишком много выпила. Тебе пора спать.

* * *

Эвелин разбудил какой-то звук. Сначала она подумала, что это погода. Снежная буря не утихала. За окном завывал ветер, его порывы низко гнули деревья, отчего ветки громко стучали о стены дома. Лежа в теплой постели в запасной спальне Амарока, в которой пахло примерно так же, как на чердаке ее тетушки Дот, потому что здесь никто не жил, Эвелин сонно открыла глаза, затем перевернулась на другой бок и снова задремала.

Но затем она услышала поскуливание пса и чей-то негромкий голос и поняла: это Амарок вместе с Макитой собрался выйти на улицу. Она с трудом представляла себе, чего стоит сделать такую простую вещь здесь, на Аляске, но из-за волков и медведей Макита не мог выйти погулять один – тем более ночью. Судя по звукам в коридоре, Амарок одевался, чтобы на пять минут вывести пса сделать свои дела на улицу.

Держать собаку – всегда ответственность и самопожертвование. Держать ее здесь – вдвойне. Эвелин с содроганием представила, как сержант выходит на холод. Что касалось пса, похоже, давали о себе знать последствия поедания человеческой пищи. Но затем ее мысли вернулись к их совместному вечеру, к тому, как ей было приятно в обществе Амарока. Ей давно уже не было так хорошо… с тех пор как она была вместе с ним прошлым летом. Амарок был…

Она даже не знала, как его описать. Хозяин своей судьбы. Уверенный в себе. Легкий в общении. Спокойный до такой степени, какая ей даже не снилась. Время, проведенное с ним рядом, помогло затянуться зияющей ране в ее душе – с которой, как казалось Эвелин, ей жить до конца ее дней. Амарок показал ей, как это здорово – избавиться от старой боли.

А потом был его поцелуй и несколько секунд неуверенности, когда их контакт мог перерасти в нечто большее. Она все еще ощущала вкус ее губ. Ощущала их прикосновения, настойчивые и вместе с тем нежные.

Эти мгновения возбуждали. Возбуждали так, что одно воспоминание о них пробуждало в ней аппетит.

К тому моменту, когда он вернулся в дом, Эвелин лежала на спине, широко открыв глаза, и смотрела в потолок. Алкоголь уже выветрился, а вот желание, пробудившееся в ней, пока они грелись у камина, никуда не делось, Эвелин поймала себя на том, что, отдохнув и согревшись, она еще острее ощущала присутствие Амарока и никакая фальшивая эйфория не заглушит ее желание.

Ее тело было готово принять его. При одной только мысли, что его кожа будет касаться ее кожи, она начинала чувствовать между ног биение пульса. Но как насчет ее сознания? Пережитая ею эмоциональная травма была куда сильнее и долговечнее травмы физической. Эвелин отнюдь не была уверена, что ей хватит доверия, которое подразумевает физическая близость. После Джаспера она даже не пыталась это сделать. Тогда почему она должна делать это сейчас. После того, что она сказала Амароку, что повторения прошлого августа не будет?

Или все дело в его готовности холодной, снежной ночью впустить ее к себе в дом, когда она не могла попасть к себе домой. Или к тому, как он оборвал поцелуй, хотя мог бы целовать ее и дальше.

Он признался, что хочет ее. Но она его оттолкнула. Как он поступит, если она сейчас спустится к нему? Не станет рисковать и тоже отвергнет ее? Или же все же рискнет и…?

Но даже если он пустит ее в свою постель, вряд ли секс с ним чудодейственным образом излечит ее душу. Она не тешила себя иллюзиями на сей счет. И все же это был бы крошечный шаг вперед, как когда-то, много лет назад, ей советовал ее психотерапевт.

Хватил ли ей сил на столь смелый шаг? Что будет, если она инициирует контакт, но не сможет довести его до конца? Ведь в этом случае она разрушит тот небольшой прогресс, которого сегодня вечером достигла их дружба.

Возможно, ей стоит удовлетвориться их единственным поцелуем. Подождать, посмотреть. Вдруг со временем между ними возникнут более глубокие, более близкие отношения.

Она вот уже двадцать лет как не была с мужчиной. Она привыкла быть начеку, никого не подпускать к себе. В прошлом году Амарок пытался, но получил отпор.

Эвелин вспомнила про свой костюм, висевший в его шкафу. Утром, при свете дня, когда она вернется к своему обычному «я» и своей работе, старые страхи, возможно, вновь напомнят о себе с прежней силой. И тогда то, что могло случиться, не случится уже никогда.

Амарок зашел в туалет. Раздался звук смываемой в унитазе воды, затем в коридоре под его ногами скрипнули половицы. Он снова направлялся к себе в спальню. Останься она сейчас в своей постели, упустит момент.