Текст книги "Ее худший кошмар"

Фицпатрик встал.

– Но вовсе не на таких принципах мы строили наше сотрудничество. Ганноверский дом должен преследовать гораздо более значимые цели, нежели решение жизненных проблем одного из его сотрудников.

Эвелин встала, чтобы не чувствовать себя совсем подавленной его огромным ростом. Он тоже как-то забыл о принципах их сотрудничества, когда однажды декабрьской ночью после долгого рабочего дня прижал ее в углу и попытался поцеловать. С точки зрения Эвелин, его поведение было значительно хуже, так как с той поры ей было очень неловко работать рядом с ним, особенно когда неделю спустя после происшедшего он пригласил ее на прогулку так, словно ничего из ряда вон выходящего не случилось.

– Если у меня появилась возможность исследовать в ком-то модель поведения, сходную с моделью поведения Джаспера, я обязательно такой возможностью воспользуюсь, – сказала она.

– Неужели ты не понимаешь? Общего между Джаспером и Гарзой на самом деле не так уж и много. И то, что ты все это делаешь фактически за нашей спиной…

У нее не было сил продолжать их бессмысленный спор. По крайней мере не в тот момент, когда их основное внимание должно было занимать убийство Лоррен.

– Тим, – прервала она излияния своего коллеги. – Лоррейн убита.

Глаза Фицпатрика полезли на лоб.

– Что?

– Я думаю, ты слышал, что я сказала.

Ее коллега не сразу овладел собой.

– Та женщина, которая руководила пищеблоком? Поэтому она не появилась на работе сегодня и нам пришлось обратиться за помощью к Кэти Ольсен?

– Именно поэтому. И именно по поводу ее гибели сюда приезжал сержант.

– Он уверен?

– Я опознала ее.

По телу Эвелин пробежала дрожь омерзения, когда она описала то, что сделал с жертвой преступник. Ей так давно приходилось иметь дело с подобной жестокостью, что порой она начинала проявлять равнодушие даже в случае самых отвратительных преступлений. Но только не сегодня. У нее были слишком теплые отношения с убитой, и обычный профессиональный буфер не помог Эвелин. Она чувствовала себя так же, как много лет назад, когда узнала о гибели своих подруг.

– Прими мои соболезнования, – пробормотал Фицпатрик. – Я знаю, вы были с ней очень близки. В полиции кого-то подозревают?

– Никого, – глухо отозвалась Эвелин.

Прежнее раздражение Фицпатрика сменилось возбуждением, и он начал мерить комнату шагами.

– Как неудачно складываются обстоятельства. Ее убийство вызовет шок у местных жителей, они перестанут нам доверять, будут относиться враждебно…

Его опасения имели основания. Надо будет потом как-нибудь поразмыслить над его словами. Но в данный момент Эвелин не могла слушать разглагольствования о том, какие последствия это жуткое преступление может иметь для Ганноверского дома. Слишком велик был пережитый ею шок.

– Мы подумаем об этом потом.

По резкому тону, с которым она отреагировала на его слова, Фицпатрик понял, что задел ее за живое.

– Ты кому-нибудь уже говорила о случившемся? – спросил он, несколько смягчившись.

– Я хотела вызвать Гленна. Он должен узнать первым, они были так близки. А потом я сделаю общее объявление.

– Хорошо. Я… подготовлю инструкцию по мерам безопасности. Разошлю ее электронным письмом обслуживающему персоналу с тем, чтобы она в дальнейшем стала доступной всем.

– Спасибо. Это будет очень полезно.

Фицпатрик уже было направился к двери, но Эвелин остановила его.

– Мне очень жаль, Тим, что все так получилось из-за Энтони Гарза. Но я совершенно искренне полагаю, что он может быть полезен для наших исследований.

– Я понимаю, – отозвался он, оглянувшись. – Я просто не согласен с твоей тактикой. Но… мы как-нибудь все уладим.

– Я очень ценю вашу гибкость. В самом деле.

Он открыл дверь.

– И еще одно, – сказала она.

Он снова остановился.

– Не могли бы вы сделать сообщение о Лоррейн? У меня… у меня могут сдать нервы перед микрофоном.

Эвелин едва сдерживалась и была готова в любой момент разрыдаться, а ей еще предстояла беседа с самым близким Лоррейн человеком в Ганноверском доме.

В глазах Фицпатрика промелькнуло сочувствие – теперь перед ней стоял Тим, Психиатр Высочайшей Квалификации, а не Тим, Категоричный и Вредный Зануда, которого она так привыкла ненавидеть.

– Да, конечно.

– Спасибо. Только подожди несколько минут, пока я позвоню Гленну.

– Перезвони ко мне в кабинет, когда будешь готова.

Когда он вышел, Эвелин вздохнула с облегчением, но стоило ей коснуться телефонного диска, и от нового прилива напряжения мышцы шеи и спины как будто одеревенели.

– Алло?

– Гленн, это Эвелин.

– О, привет. Что случилось?

В его голосе слышалось искреннее удивление. Она обычно не звонила ему домой.

– У тебя есть минута?

– Конечно. Что-нибудь не так на работе? Не хватает персонала?

Если бы его нужно было срочно вызвать на работу, ему бы звонила не Эвелин. Но она поняла, почему он строит догадки в этом направлении.

– Нет. Дело… дело совсем в другом. Случилось нечто ужасное.

Его настроение мгновенно изменилось.

– Ой, да вы, кажется, плачете?

Эвелин шмыгала носом. Чем больше она старалась не сорваться, тем сильнее слезы подступали к горлу.

– Что случилось? – спросил он, опередив ее. – Какой-то инцидент в тюрьме? Скажите, что нужно, доктор Тэлбот. Я сразу же приеду.

– Мне ничего не нужно, Гленн. Я просто… я подумала, что я должна… вам это сообщить. – Эвелин прижала пальцы к вискам. – Лоррейн мертва.

Молчание.

– Мне очень жаль, Гленн.

– Это… это неправда, – запинаясь, проговорил он после долгой паузы.

– Как бы мне хотелось, чтобы это было неправдой. О боже, как бы мне хотелось, но…

– Но что же случилось? – прервал ее Гленн. – Автомобильная авария? Я ведь предупреждал ее по поводу шин. Мне нужно было самому сесть на телефон и заказать для нее новые. Почему я об этом не подумал?

– Это была не автомобильная авария.

Ему все больше мешали говорить слезы.

– Но что же тогда могло произойти? Она ведь была совершенно здорова. Она никогда ни на что не жаловалась.

– Ее убили.

Еще одна долгая мучительная пауза.

– Кто? – наконец выкрикнул он.

– Мы пока не знаем.

Эвелин не могла рассказать Гленну о том, в каком виде нашли останки Лоррейн. Он сам узнает об этом позднее. Сейчас уже наверняка весь город говорит об убийстве Лоррейн. Гленн жил не в городе, из обитателей Хиллтопа знал, наверное, только тех, кто работал в тюрьме. Однако известия обо всем, что происходило в городе, довольно быстро достигали Ганноверского дома.

– Не мог это совершить ее бывший?

Эвелин это даже не приходило в голову. То, что она видела, было слишком жестоким. Такого с Лоррейн не мог совершить никто, кто когда-то любил ее.

Профессиональный опыт подсказывал Эвелин, что такое убийство способен совершить только маньяк, отчего она была склонна игнорировать другие, не менее вероятные варианты. Обычно считалось, что убийство, совершаемое с чрезмерной жестокостью, указывает на то, что преступник знал свою жертву и что преступление было совершено под воздействием сильных эмоций.

У Лоррейн совсем недавно закончился довольно болезненный бракоразводный процесс, в ходе которого ей удалось отсудить у своего бывшего мужа половину его пенсии, что того, конечно, совсем не обрадовало. Но могло ли это довести его до такой степени озлобления, что он расправился с ней столь зверским способом?

Кто знает… Но одно лишь предположение об этом заронило в Эвелин надежду, что, возможно, несмотря на страшную жестокость преступления, они имеют дело совсем не с маньяком и что убийство будет очень скоро раскрыто, а Даниэль найдут живой и здоровой. С какой стати бывшему мужу Лоррейн убивать Даниэль?

– Надеюсь, что так, – сказала Эвелин.

– Вы надеетесь, что так? – с изумлением повторил Гленн.

– Это – лучшая альтернатива.

– А есть другая?

– Мне не хочется это обсуждать.

– Вы можете рассказать мне что-нибудь еще? – спросил Гленн. – Как все случилось?

– Боюсь, я не могу обсуждать подробности. Мне просто… я просто хотела сообщить вам, пока вы не услышали о случившемся от кого-то еще.

– Я вам очень благодарен, – отозвался Гленн. Через несколько секунд Эвелин положила трубку.

Затем она разрешила Фицпатрику сделать объявление и услышала, как его мрачный и жесткий голос разносится по всему учреждению.

Он превосходно справился со своей задачей. Она не могла не отдать ему должное. Он выразил скорбь по поводу случившегося, попросил всех, у кого есть какие-то подозрения, сразу же связаться с полицией, предупредил, что выходить из тюрьмы можно только парами, особенно зимой, когда большую часть дня темно. Он закончил свою речь напоминанием о том, каким прекрасным человеком была Лоррейн, и привел многочисленные примеры ее доброты.

Вряд ли Эвелин смогла бы произнести такую речь. Только не в ее нынешнем состоянии. Она с трудом справлялась с последствиями длительного недосыпания, недоедания, переизбытка кофеина и тяжелого горя. Даже звонок Гленну чуть было не оказался выше ее сил.

Сейчас ей надо поехать домой. Но вначале она поговорит с Хьюго.

8

Если жалкие копы в самом деле хотят меня поймать, пусть оторвут свои задницы и начнут работать.

Убийца Зодиак

В квартирке Даниэль было тепло. Это первое, на что обратил внимание Амарок.

– Привет, – крикнул он.

Ему никто не ответил. Будь Даниэль дома, она бы обязательно вышла на его стук. Он же, чтобы попасть в дом, был вынужден разбить окно, однако даже в такой ситуации немного вежливости не повредит. Ему не хотелось вторгаться в ее личное пространство, и он все еще лелеял надежду, что найдет ее живой и здоровой, как совсем недавно, когда она терлась вокруг него в «Лосиной голове», стараясь соблазнить его на танец.

Пока он стоял в прихожей, щелкнул и заработал обогреватель.

Если человек уезжает из дома на достаточно длительный период, он обязательно выключит обогреватель, подумал Амарок. Особенно на Аляске. Однако в квартирке у Даниэль было тепло – можно сказать, настоящее лето.

Это тепло настораживало. Он рассчитывал, что в доме Даниэль будет холодно и пусто, из чего он сделает вывод, что она отбыла в более теплые края.

– Даниэль? – позвал он снова. – Это сержант Амарок из полиции штата.

Ничего. Ни малейшего движения. Никакого ответа. Но, по правде говоря, теперь он его уже и не ожидал.

Надев на ботинки бахилы, он стянул с головы шапку, а с рук – толстые рукавицы, сунул их в карманы куртки и прошел внутрь дома. Он был готов увидеть распростертое на полу окровавленное тело. Но смертью в доме не пахло, только воняло протухшими отбросами. Именно их он и увидел, включив свет, – большой черный мусорный пакет, набитый до краев. Будь Даниэль в течение последних двух дней дома, вонь наверняка заставила бы ее вынести мусор, даже несмотря лютый холод.

На столе тоже обнаружилось кое-что интересное: два бокала и две тарелки с остатками мясного рулета, картофельного пюре и зеленой фасоли.

В доме явно побывал гость. В старой керамической вазе увядала роза. Вряд ли Даниэль стала бы заботиться о подобном украшении стола, не желай она порадовать гостя или произвести на него впечатление. Это явно был кто-то, с кем ей очень хотелось встретиться. Иными словами, все указывало на любовное свидание.

– Кого же ты пригласила? – пробормотал Амарок. Осторожно, чтобы случайно ничего не коснуться, он прошел в гостиную и глянул на фотографию на старом телевизоре. На ней была изображена Даниэль с тремя другими смеющимися девушками. Фото явно было сделано на Хэллоуин – все четверо были в маскарадных костюмах и с бокалами в руках.

Амарок надеялся, что ближайший сосед Даниэль, Ллойд Хадсон, сможет сообщить ему, с кем она была накануне своего исчезновения. Тогда ему будет, с чего начать расследование. Ллойд был летчиком и жил один. В теплое время года он перевозил охотников и рыбаков в отдаленные уголки штата, зимой же сидел без дела. Вполне возможно, что он был дома, когда здесь развлекалась Даниэль, и мог что-то слышать или даже видеть.

Увы, в данный момент Ллойда дома не было. Амарок уже проверил.

В отличие от кухни и гостиной, в спальне и ванной хозяйка дома не стала наводить чистоту, из чего Амарок вновь сделал вывод, что Даниэль готовилась к приему какого-то особого гостя… В ванной он обратил внимание на то, что косметика была разложена на стойке. Зубная щетка стояла на краешке раковины, но была совершенно сухая, то есть Даниэль сегодня утром ею явно не пользовалась.

Большинство женщин берут с собой туалетные принадлежности, даже если отправляются куда-то всего на одну ночь – еще одно свидетельство того, что Даниэль никуда не собиралась уезжать. Это же подтвердило и наличие ее сумочки. Амарок обнаружил ее в спальне на тумбочке.

– Черт! – пробормотал он, натягивая пару латексных перчаток, которые предусмотрительно захватил с собой. В бумажнике нашлось около двадцати долларов и банковская карта. Кроме денег, на дне сумочки лежала дешевая бижутерия, губная помада, расческа, несколько купонов на скидки, целая горсть презервативов и записная книжка, заполненная мужскими именами. Майк, Джон, Билл, Большой Джим, Тим. Около тридцати таких имен, и к каждому имелась приписка: «Смешные 3 … Крепкие 5 … Жалкие 4 … Возможно, 3.5 … Прилично – 6».

Что это?

Возможно, он понял бы, не будь подобных записей такое множество. Но последние три месяца были заполнены одним и тем же. Почти каждый день имелась по крайней мере одна запись, а в некоторые дни – целых пять или шесть. Некоторые имена повторялись, не слишком часто и без какой-либо закономерности. Амарок все еще гадал, что фиксировала Даниэль в своем дневнике, как вдруг под одним мужским именем ему бросилась в глаза подпись: «Целых 8 дюймов!!!»

Восклицательные знаки и презервативы – и все тотчас стало ясно.

* * *

Хьюго был молчаливее, чем обычно. Он сидел по другую сторону стеклянной перегородки и барабанил по столу, как будто слушал музыку, звучавшую у него в голове.

– Хьюго? – обратилась к нему Эвелин. – Вы будете мне отвечать?

Ритмичное постукивание прекратилось.

– Я же пытался вам сказать.

– Что именно?

Он бросил взгляд на камеру и ничего не ответил.

– Вы больше не хотите мне помогать?

Хьюго внезапно вскочил – с такой быстротой, что стул, на котором он сидел, упал, – и, прежде чем подойти к стеклянной перегородке, бросил на Эвелин сердитый взгляд.

– Как я могу вам помочь, если вы мне не доверяете?

Но как можно доверять тому, кто убил пятнадцать женщин? Просто смешно, но его раздражала неспособность Эвелин забыть этот факт. Впрочем, это так типично для психопатов – считать свои прошлые преступления не заслуживающей внимания мелочью, а ужас окружающих перед ними – неоправданным преувеличением. Они с легкостью прощают себе совершенное ими убийство, как обычные люди, не задумываясь, прощают собственную невнимательность к друзьям. А еще они обожают выставлять себя в роли мучеников.

Эвелин не могла забыть запись беседы с Дианой Даунз, психопаткой, убившей троих своих маленьких детей только потому, что те были для нее помехой в очередном любовном приключении. Когда же ей задали вопрос о погибших детях, она сказала, что они еще «счастливчики» по сравнению с ней, ведь она терпела такую адскую боль от огнестрельной раны в руку, которую сама себе нанесла.

– Вы должны понимать, что я не могу никому доверять, – ответила Эвелин. – И вы знаете почему.

– В таком случае мне лучше вернуться в камеру. – Он направился к двери, ожидая, что встретит там охранников, которые привели его сюда, но Эвелин его остановила:

– Вы знали Лоррейн, Хьюго?

Он оглянулся, и его брови сошлись в одну прямую линию.

– Конечно знал. Она работала на кухне. Я видел ее практически каждый день. А как вы думаете, почему я так расстроен? Или вы считаете, что я совсем бесчувственный? Что мне наплевать, что она погибла? Она была очень добрая. Добрее почти всех вокруг.

Эвелин знала: он не способен на сочувствие к окружающим, поэтому его слова стали для нее неожиданностью. Его горе казалось абсолютно искренним. Хотя психопаты имеют чисто умозрительное представление об эмоциях – и даже порой умеют подражать чувствам других людей, из-за чего бывает трудно диагностировать их специфическую эмоциональную холодность, – они часто пытаются вызвать в себе нормальную реакцию на некоторые стимулы. Порой, рассказывая о своих прошлых преступлениях, они смеются и становятся серьезными, только когда их слушатель намекает им на недостойный характер их поведения. Или же начинают с того, что якобы сожалеют или раскаиваются в совершенном, и тут же усмехаются, вспоминая «дурацкое» выражение лица своей жертвы. Как бы сложно ни было это понять и принять обычному человеку, но множество исследований подтверждает практически полное отсутствие у психопатов способности к эмпатии. Эвелин сама проводила подобные исследования. Истинные психопаты настолько эгоцентричны, что единственное горе, которое они способны испытать, – это горе из-за утраты чего-то, им принадлежащего.

Не исключено, это имело место и сейчас. Вероятно, Хьюго понимал, что Лоррейн удалось сделать Ганноверский дом более уютным и приятным местом. Или же он просто ненавидел ее убийцу и боялся проиграть в сравнении с ним. Не способные на настоящую любовь и сострадание, психопаты нередко пытаются доказать свое превосходство над другими, стремятся всегда и во всем быть победителями.

– Лоррейн была моим другом, – сказал он.

Эвелин не ответила, что страшно его разозлило.

– Вы что, так и будете молчать?

– Я думаю.

Думала же она о том, продолжать ли ей или прекратить их разговор. Ее силы и терпение были на исходе. Хьюго, которого она числила среди своих любимцев, несмотря на неприятный характер их первой встречи, внезапно показался ей не лучше всех остальных, гораздо менее привлекательных пациентов.

– А не могли бы вы думать побыстрее? – огрызнулся он. – Я ведь здесь, можно сказать, изливаю вам душу.

Какую еще душу? Она едва не произнесла этот вопрос вслух – еще один признак того, что в данный момент она не способна разговаривать со своими пациентами. Усилием воли она заставила себя промолчать.

– Вы ведь знаете, почему он выбрал ее, не так ли? – продолжал Хьюго.

Эвелин до боли сплела пальцы.

– Боюсь, что не знаю.

– Потому что вы любили ее, – ответил он таким тоном, словно это было нечто само собой разумеющееся. – Все из-за вас.

Похоже, Хьюго снова пытается играть на ее прошлом.

– Кто он?

– Забудьте. – Отмахнулся он от ее вопроса. – Я все равно вам ничего не скажу. Вы должны сами все понять.

– А вы ведете себя так потому, что…

– Я горюю! Вы ведь тоже горюете? Вы любили Лоррейн. И чувствуете себя дерьмово, и сейчас вот на таком расстоянии, – Хьюго чуть-чуть развел пальцы, – от того, чтобы сорваться.

Это была правда. Ее нервы были на пределе. Она отказывалась принять смерть Лоррейн, была не в силах связать ту Лоррейн, которую знала, с тем, что осталось от ее тела. Она вновь едва не разрыдалась. Но нет, она не имеет права. Не перед ним. Для него любые слезы будут лишь проявлением слабости.

– Вы скорее не горюете, а злитесь, – заметила Эвелин.

Хьюго напрягся и сделал шаг назад.

– Потому что я мог спасти Лоррен. Никакого убийства не было бы, если бы вы послушали меня.

Услышав, как он пытается свалить всю вину на нее, Эвелин сжалась. При мысли о том, что Хьюго может быть прав, ее охватывал ужас.

– Значит, таково ваше проявление сочувствия ко мне? Вы же прекрасно знаете, что Лоррейн была моей самой близкой подругой.

– Верно, поэтому мне наплевать. Я ведь вам так же безразличен, как и моей матери, черт бы побрал эту суку.

– И вы такое говорите о матери, которая каждую неделю присылает вам передачу? Называете ее сукой? – процедила сквозь зубы Эвелин.

Поняв, что снова сказал лишнее, Хьюго попытался вывернуться.

– Только не надо перевирать мои слова.

Не сводя с него глаз, Эвелин покачала головой.

– Что?

Казалось он совершенно искренне не понимал, что она ничего не перевирает, а просто ловит его на противоречиях. Сегодня он мог обожать свою мать, говорить, что она самая лучшая женщина на свете, а на следующий день обзывать ее сукой, хотя в промежутке не происходило ничего такого, что могло бы спровоцировать столь резкую перемену в его отношении.

– Я думал, что вы другая, лучше, – продолжал он. Ему не нравилось, как она покачивает головой, понимал, что этот жест выражает неодобрение. – Но вы такая же перепуганная и слабая, как и все остальные.

– Вот как?

– Именно! Кто вы такая, чтобы задирать нос? Как будто вы все поняли и высчитали?

Теперь, когда он осыпал ее упреками, пытаясь заставить ее почувствовать себя недостойной его любви и преданности, Эвелин вновь увидела перед собой Хьюго, каким тот бывал в моменты сильного разочарования. Увидела то, свидетелем чего стала в Сан-Квентине. То, что за несколько мгновений до своей гибели видели все те женщины, которых он убивал. Но хуже всего было то, что она действительно ощущала вину за столь негативный поворот в их отношениях. Несмотря на все, что ей было известно о нем и о психопатах в принципе, она явно попалась на удочку приятных слов и комплиментов, которые он ей делал в прошлом.

Поразительно, сколь убедительными могут казаться слова психопатов. И неудивительно, что многие люди – жены, дети, подружки, друзья и просто случайные прохожие – попадают в плен их обаяния. И все же, объективно взглянув на их сегодняшнюю беседу, она разглядела его извращенную логику. Хотя она только что потеряла свою лучшую подругу, Хьюго попытался представить дело так, будто это она, Эвелин, подвела его, отчего он в ней разочаровался. Стоило ей это понять, как он стал для нее совершенно прозрачным, обнаруживая весь свой эгоцентризм, что весьма характерно для тех, кто получал высокие баллы по шкале Хэара.

Но сегодня его лучше не анализировать. Сегодня она должна вытянуть из него информацию касательно убийства Лоррейн, если, конечно, он таковой располагал.

– То есть вы утверждаете, что Лоррейн убил кто-то из Ганноверского дома? – спросила она, меня тактику.

Их разговор прервал стук в дверь. С той стороны, где сидела Эвелин, в комнату заглянул один из офицеров охраны по имени Стив Джекобс.

– Доктор Тэлбот, доктор Фицпатрик просил меня разыскать вас.

Не желая отрывать взгляд от Хьюго, она быстро покосилась Джекобса.

– Что ему нужно?

– Он говорит, что до того, как вы пойдете домой, вы должны встретиться с Энтони Гарзой. Тот снова буйствует. Заявил, что не прекратит до тех пор, пока не увидит вас.

Они же могут надеть на него смирительную рубашку или ввести ему транквилизатор. У них есть способы утихомирить его. Но у Фицпатрика свои цели. Он решил доказать ей, что всему виной именно она – ведь это она, Эвелин, перевела Гарзу в Ганноверский дом. И пусть теперь на своей шкуре почувствует последствия такого решения.

– Хорошо. Я встречусь с ним, как только закончу эту беседу.

Она сказала это главным образом затем, чтобы избавиться от сотрудника охраны, но уход Джекобса ничего не изменил. Сколько бы раз она ни спрашивала у Хьюго, кто, по его мнению, убил Лоррейн, как бы ни давила на него, он не проронил больше ни слова.

Это потому, что он лжет, решила она. Так поступают все психопаты.