Текст книги "Слова сияния"

– Спасибо, светлость.

Вот же буря! Если бы она сразу обратилась с этим к Ясне, как только стала ее ученицей, насколько легче все обернулось бы? Шаллан вернулась к листу бумаги и поняла, что беседа шла не об одном лишь сломанном приборе.

«Что касается другого вопроса, – написала Навани, – то идея мне очень нравится. Полагаю, смогу убедить мальчика по крайней мере все обдумать, поскольку его последний роман завершился весьма резко – это для него типично – в начале недели».

– О чем это она? – спросила Шаллан, поднимая взгляд от бумаги.

– Разобравшись с духокровниками, мы ваш Дом не спасем. Долги слишком велики, особенно учитывая, что твой отец поссорился со столькими людьми. По этой причине я предложила альянс, способный вас поддержать.

– Альянс? Какой?

Принцесса тяжело вздохнула. Ей, похоже, не хотелось объяснять.

– Я предприняла первые шаги в устройстве твоего обручения с одним из моих кузенов, сыном Далинара Холина. Мальчика зовут Адолин. Он красив и знает толк в любезных разговорах.

– Обручение? – переспросила Шаллан. – Вы пообещали ему мою руку?

– Я начала процесс, – уточнила Ясна с необычным для нее волнением. – Хотя временами Адолину не хватает благоразумия, у него добрая душа – как и у отца, который, возможно, лучший из всех людей, кого я когда-либо встречала. Он считается самым завидным женихом Алеткара, и моя мать уже давно хотела подыскать ему невесту.

– Обручение, – повторила Шаллан.

– Да. Это так огорчительно?

– Это восхитительно! – вскричала Шаллан, крепче сжимая руку Ясны. – И так просто. Если я выйду замуж за кого-то столь могущественного… Клянусь бурей! Никто в Йа-Кеведе и тронуть нас не посмеет. Это бы решило многие из наших проблем. Светлость Ясна, вы гений!

Ясна заметно расслабилась.

– Ну да, это показалось мне подходящим решением. Однако я опасалась, что ты обидишься.

– Ради всех ветров, с чего бы мне обижаться?

– Из-за ограничений свободы, которые присущи браку. Да к тому же предложение сделано без твоего ведома. Мне нужно было сначала выяснить, существует ли вообще такая возможность. Все зашло дальше, чем я ожидала, поскольку моя мать подхватила идею. Навани склонна… во всем брать верх.

Шаллан с трудом могла представить себе, чтобы кто-то взял верх над Ясной.

– Буреотец! Вы переживали, не обижусь ли я? Светлость, я всю жизнь провела взаперти в особняке отца – я выросла, считая, что мужа мне выберет он.

– Но теперь ты свободна от власти отца.

– Да, и я проявила… потрясающую разборчивость в отношениях, – усмехнулась Шаллан. – Первый же мужчина, который мне понравился, оказался не только ревнителем, но и тайным убийцей.

– Тебя это совсем не беспокоит? – спросила Ясна. – Сама мысль о том, что ты будешь зависеть от кого-то, в особенности от мужчины?

– Меня же не в рабство продают, – ответила Шаллан со смехом.

– Ну да. Видимо, ты права. – Ясна встряхнулась, возвращая себе обычную уравновешенность. – Что ж, сообщу Навани, что ты приняла предложение, и мы за день организуем предварительную помолвку, когда будем на месте.

Предварительная помолвка была условной, согласно воринским обычаям. Шаллан будет во всех смыслах считаться нареченной, но такая помолвка не имеет правовых последствий, пока ее официально не подтвердят и не проверят ревнители.

– Отец мальчика сказал, что не будет ни к чему принуждать Адолина, – объяснила Ясна, – хотя в настоящее время он свободен, поскольку умудрился оскорбить еще одну молодую даму. Как бы там ни было, Далинар захочет, чтобы вы встретились до того, как мы перейдем к более обязывающим вещам. В политическом климате Расколотых равнин произошли… сдвиги. Армия моего дяди понесла огромные потери. Еще одна причина спешить на равнины.

– Адолин Холин, – проговорила Шаллан, слушая вполуха. – Дуэльный мастер. Потрясающе умелый. И к тому же осколочник.

– А-а, так ты все же внимательно читала о моем отце и моей семье.

– Да… но я и раньше многое знала о вашей семье. Алети всегда были в самом центре светской жизни! Даже девочки из провинциальных Домов знают имена алетийских принцев. – И она бы соврала, сказав, будто не мечтала встретиться с одним из них. – Но, светлость, уверены ли вы, что это мудрый союз? Я хочу сказать, моя кандидатура вряд ли может кого-то заинтересовать.

– Пожалуй, дочь другого великого князя была бы предпочтительнее для Адолина. Однако он, похоже, умудрился оскорбить всех до единой женщин из этой категории, достойных выбора. Мальчик, скажем так, известен чрезмерным пылом в том, что касается отношений. Я уверена, ты с этим справишься.

– Буреотец… – пробормотала Шаллан, у которой внезапно подогнулись колени. – Он наследник княжества! Он в очереди на престол самого Алеткара!

– Третий, – уточнила Ясна, – после малолетнего сына моего брата и Далинара, моего дяди.

– Светлость, я должна спросить. Почему Адолин? Почему не младший сын? Я… я ведь ничего не могу предложить ни Адолину, ни его Дому.

– Как раз наоборот. Если ты и впрямь та, о ком я думаю, то ты можешь предложить ему то, чего не предложит никто другой. Кое-что более важное, чем богатства.

– И кто же я, по-вашему? – прошептала Шаллан, глядя принцессе в глаза и наконец-то задавая вопрос, на который ей раньше не хватало смелости.

– Прямо сейчас ты всего лишь обещание. Куколка с потенциальным величием внутри. В те времена, когда между людьми и спренами возникали узы, появлялись женщины, которые танцевали в небесах, и мужчины, которые уничтожали камни одним прикосновением.

– Сияющие отступники. Предатели человечества.

Шаллан не могла все это осознать. Помолвка, Шейдсмар и спрены, и это – ее загадочная судьба. Она догадывалась. Но говорить об этом…

Девушка села прямо на палубу, не тревожась о том, что платье промокнет, и привалилась спиной к ограждению борта. Ясна, удивительное дело, позволила ей взять себя в руки и лишь потом опустилась рядом. Она сделала это с куда большим изяществом, подобрав платье и присев боком. Матросы на них так и пялились.

– Меня на части разорвут, – сказала Шаллан. – Алетийский двор – самый кровожадный во всем мире.

Ясна фыркнула:

– Шаллан, от этой бури больше шума, чем вреда. Я тебя всему обучу.

– Светлость, я никогда не стану такой же, как вы. У вас есть власть, влияние, богатство. Только посмотрите, как моряки вам повинуются.

– Прямо сейчас я как-то использую упомянутые власть, влияние или богатство?

– Вы заплатили за это путешествие.

– Разве ты не платила за несколько путешествий на этом корабле? – спросила Ясна. – Разве они относятся к тебе не так же, как и ко мне?

– Нет. О, они меня любят. Но мне не хватает вашего… веса.

– Будем считать, что ты не намекала на мою талию. – На губах Ясны мелькнула тень улыбки. – Я понимаю твои доводы. И все же они целиком и полностью ошибочны.

Девушка повернулась к принцессе. Ясна сидела на палубе корабля, как на троне, – выпрямив спину, подняв голову, с внушительным видом. Шаллан прижимала колени к груди, обхватив их руками. Они даже сидели по-разному! У нее с этой женщиной нет ничего общего.

– Есть секрет, дитя, который ты должна узнать, – сказала Ясна. – Этот секрет даже важнее тех, что связаны с Шейдсмаром и спренами. Власть – иллюзия восприятия.

Шаллан нахмурилась.

– Не пойми меня превратно, – продолжила принцесса. – Некоторые виды власти реальны – руководство войском, возможность духозаклинать. Они вступают в игру намного реже, чем можно предположить. В большинстве случаев то, что мы именуем властью – авторитетом, – существует лишь потому, что люди в него верят.

Ты говоришь, я богата. Это правда, однако ты также видела, что я нечасто пользуюсь своим богатством. Ты говоришь, у меня есть авторитет, поскольку я сестра короля. Это верно. И все же люди на этом корабле относились бы ко мне в точности так же, будь я пройдохой, которая убедила их в том, что она сестра короля. В этом смысле мой авторитет – ненастоящая вещь. Он всего лишь флер, иллюзия. Я могу создавать для них эту иллюзию, как и ты.

– Светлость, вы меня не убедили.

– Знаю. Если бы убедила, ты бы уже вела себя по-другому. – Ясна встала, отряхнула юбку. – Скажешь, если снова увидишь тот узор, что появился на волнах?

– Да, светлость, – отрешенно проговорила Шаллан.

– Тогда остаток дня можешь посвятить искусству. Мне нужно обдумать, как наилучшим образом обучить тебя всему, что касается Шейдсмара. – Принцесса удалилась в свою каюту, кивая в ответ на поклоны встреченных по пути моряков.

Шаллан встала, потом повернулась и схватилась за ограждение по обеим сторонам от бушприта. Перед ней раскинулся океан – беспокойный, пахнущий холодной свежестью. Продвижение корабля по волнам сопровождалось ритмичным треском.

Слова Ясны сражались в ее разуме, точно небесные угри за единственную крысу. Спрены строят города? Невидимый мир вокруг, Шейдсмар? Внезапная помолвка с самым завидным женихом всего мира?

Она отпустила ограждение и прошла вдоль борта, ведя свободной рукой по перилам. Как моряки к ней относились? Они улыбались, махали руками. Девушка им нравилась. Ялб, лениво повисший на вантах неподалеку, окликнул ее и сообщил, что в следующем порту есть изваяние, на которое ей стоит взглянуть.

– Это просто одна гигантская ступня, юная госпожа. Всего лишь ступня! Они так и не закончили шквальную статую…

Веденка улыбнулась ему и пошла дальше. Неужели ей и впрямь хотелось, чтобы моряки смотрели на нее так же, как на Ясну? С неизменным страхом, с беспокойством о том, что сделали что-то не так? Это и есть власть?

«Когда я впервые отплыла из Веденара, – подумала Шаллан, достигнув места, где для нее привязали ящик, – капитан уговаривал меня отправиться домой. Он считал мою миссию глупой затеей».

Тозбек всегда вел себя так, словно оказывал ей услугу, пока они догоняли на корабле Ясну. Почему у Шаллан все это время было ощущение, будто она доставляет ему и команде неудобство, даже наняв их? Да, он дал скидку, памятуя о былых сделках с ее отцом… Но ведь она платила ему за работу.

Наверное, это его отношение типично для тайленских купцов. Если капитан мог внушить клиенту, что делает ему одолжение, тот больше платил. Тозбек нравился Шаллан, но их отношения оставляли желать лучшего. Принцесса ни за что не позволила бы, чтобы с ней вели себя таким образом.

Сантид все еще плыл бок о бок с кораблем. Он походил на движущийся остров – его панцирь порос водорослями, из него торчали небольшие кристаллы.

Шаллан повернулась и прошла к корме, где капитан Тозбек разговаривал с одним из помощников, указывая на карту, покрытую глифами. Он кивнул, когда девушка приблизилась.

– Хочу предупредить, юная госпожа: порты вскоре станут менее удобными. Мы покинем Долгобровый пролив, обогнем восточный край континента и последуем к Новому Натанану. Отсюда и до Мелководных Крипт нет ничего интересного – даже посмотреть не на что. Я бы и собственного брата не послал на берег без охраны, а ведь он убил семнадцать человек голыми руками, да-да.

– Я понимаю, капитан, – сказала Шаллан. – И спасибо. Я пересмотрела свое предыдущее решение. Мне нужно, чтобы вы остановили корабль и позволили мне изучить существо, которое плывет рядом с нами.

Он вздохнул, поднял руку и пробежался пальцами по одной из своих жестких, стоящих торчком бровей – другие мужчины могли бы так потрогать усы.

– Светлость, я крайне не рекомендую подобное. Буреотец! Если я уроню вас в океан…

– Тогда я вымокну. Со мной это уже случалось пару раз.

– Нет, я просто не могу такое позволить. Как я уже сказал, мы поведем вас посмотреть на панцири в…

– Не можете позволить? – перебила Шаллан. Девушка смотрела на него с видом, который, как ей хотелось верить, выражал замешательство, и надеялась, что он не замечает, как крепко сжаты ее опущенные кулаки. Буря свидетельница, она не любила спорить. – Капитан, не знала, что у вас есть право соглашаться или не соглашаться с моими требованиями. Остановите корабль. Опустите меня. Это приказ. – Шаллан попыталась сказать это столь же убедительно, как Ясна. Было проще выстоять перед великой бурей, чем возразить этой женщине.

Тозбек зашевелил губами, но не издал ни звука, как если бы его тело попыталось продолжить ранее начатое возражение, но разум запаздывал.

– Это мой корабль… – наконец проговорил он.

– С вашим кораблем ничего не случится. И давайте быстрее с этим разберемся, капитан. Я не хочу, чтобы из-за меня мы слишком уж опоздали в порт.

Она оставила его, вернулась к своей скамье – с колотящимся сердцем и дрожащими руками – и села, отчасти для того, чтобы успокоиться.

Тозбек начал отдавать приказы; судя по голосу, он был сильно раздражен. Паруса опустили, корабль замедлил ход. Шаллан тяжело вздохнула, чувствуя себя по-дурацки.

И все-таки совет Ясны сработал. То, как Шаллан повела себя, заставило капитана увидеть… что-то. Иллюзию? Некое подобие спрена, быть может? Оживший фрагмент чего-то воображаемого?

Сантид тоже замедлился. Подошли матросы с веревкой, и взволнованная Шаллан встала. Они с неохотой соорудили петлю на конце, куда ей следовало поместить ступню, и объяснили, что следует крепко держаться за веревку, пока ее будут опускать. Потом они привязали вторую веревку, покороче, к ее талии – это чтобы ее, мокрую и униженную, можно было поднять обратно на палубу. С их точки зрения, ей предстояло вынести именно это.

Шаллан сняла туфли и перебралась за ограждение, следуя инструкциям. Было ли раньше так ветрено? Она ощутила мгновенное головокружение, стоя на краю, цепляясь пальцами в чулках за какой-то небольшой выступ; своенравные ветра трепали ее платье. Спрен ветра подлетел и принял вид лица, проступившего сквозь тучи. Во имя бури, пусть лучше это существо не вмешивается. Неужели именно человеческое воображение придало спренам ветра их склонность к озорству?

Девушка нетвердо ступила в веревочную петлю, которую матросы опустили к ее ногам, а потом Ялб вручил ей маску.

Из трюма поднялась Ясна и озадаченно огляделась. Увидев Шаллан, стоящую за ограждением борта, она вскинула бровь.

Шаллан пожала плечами и жестом велела матросам опускать себя.

Она отказывалась считать свой поступок глупым, пока дюйм за дюймом приближалась к воде и покачивавшемуся на волнах животному, избегавшему людей. Матросы остановились, когда девушка повисла на высоте в фут или два над водой. Шаллан надела маску на ремнях, которая закрыла бо́льшую часть ее лица, включая нос.

– Ниже! – крикнула она морякам.

Ей показалось, что она чувствует их нерешительность в том, как вяло опускалась веревка. Ее ступня коснулась воды, и по ноге пробежалась волна жестокого холода. Буреотец! Но она не приказала им остановиться. Шаллан позволила опускать себя до тех пор, пока обе ноги не погрузились в ледяную воду. Ее юбка надулась самым раздражающим образом, и пришлось даже наступить на подол – внутри веревочной петли, – чтобы тот не задрался выше талии и не всплыл на поверхность воды, пока она будет погружаться.

Шаллан недолго сражалась с тканью, радуясь тому, что мужчины на палубе не видят, как она краснеет. Вскоре платье намокло, и справиться с ним оказалось легче. Она наконец-то смогла присесть, по-прежнему крепко держась за веревку, и погрузиться по пояс.

А потом опустила под воду голову.

Свет струился с поверхности яркими мерцающими колоннами. Здесь повсюду была жизнь – неистовая и удивительная. Маленькие рыбы носились туда-сюда, покусывая нижнюю часть панциря, под которым скрывалось грандиозное существо. Тело сантида было шишковатым, точно древнее дерево, со складками неровной кожи, а еще его истинный облик включал длинные обвислые синие щупальца – как у медузы, только намного толще. Они волочились за зверем, под углом уходя куда-то в глубину.

Животное под панцирем выглядело как узловатая серо-синяя масса. Складки древней кожи окружали один большой глаз, обращенный к Шаллан – предположительно, с другой стороны находился второй такой же. Сантид казался массивным, но величественным, и его мощные плавники двигались со слаженностью гребцов. Рядом с чудищем плыла группка странных спренов, похожих на стрелы.

Повсюду сновали рыбы. Хотя глубины казались пустыми, вода вокруг сантида изобиловала жизнью, как и пространство вокруг корабля. Рыбки объедали дно судна. Они плавали между сантидом и кораблем, иногда по одиночке, иногда косяками. Может, потому зверь и пристроился к «Усладе ветра»? Из-за рыб, которые были как-то с ним связаны?

Шаллан посмотрела на существо, и глаз – размером с голову веденки – перекатился, сосредоточился, разглядел ее. В этот миг девушка не чувствовала холода. Не чувствовала досады. Она видела перед собой мир, который, насколько ей было известно, не посетил еще никто из ученых.

Она моргнула, снимая Образ существа, чтобы позже его нарисовать.

2
Четвертый мост

Нашей первой подсказкой были паршенди. За неделю до того, как они прекратили охотиться за светсердцами, их боевая тактика изменилась. Они стали задерживаться на плато после битв, словно в ожидании чего-то.

Из личного дневника Навани Холин, йесесес, 1174

Дыхание.

Дыхание человека есть жизнь. Связь с окружающим миром. Каладин дышал глубоко, закрыв глаза, и на некоторое время все прочие звуки стихли. Его собственная жизнь. Вдох-выдох, в такт ритмичному стуку в его грудной клетке.

Дыхание. Его собственная маленькая буря.

Дождь снаружи прекратился, а Каладин все сидел в темноте. Когда умирали короли и богачи-светлоглазые, их тела не сжигали, как трупы простолюдинов. Взамен их духозаклинали в статуи из камня или металла, застывшие навеки.

Тела темноглазых сжигали. Они превращались в дым и взмывали к небесам словно сожженная молитва, чтобы остаться там навсегда.

Дыхание. Дыхание светлоглазого ничем не отличалось от дыхания темноглазого. Оно не было ни слаще, ни свободнее. Воздух, который выдыхали короли и рабы, смешивался, и люди снова и снова вдыхали его.

Каладин встал и открыл глаза. Юноша провел великую бурю в своей погруженной во тьму комнатке в новой казарме Четвертого моста. Один. Он направился к двери, но остановился. Кончиками пальцев коснулся плаща, который, как ему было известно, висел на крючке. Темнота скрывала темно-синий цвет плаща и глиф «холин» – в форме печати Далинара – на спине.

Похоже, все перемены в жизни Каладина отмечены бурями. Эта была сильной. Он распахнул дверь и вышел на свет свободным человеком.

Оставив пока плащ висеть на стене.

Четвертый мост, увидев его, разразился приветственными возгласами. Они вышли помыться и побриться во время охвостья бури, как делали всегда. Камень уже успел побрить почти всех в очереди. Громила-рогоед что-то напевал себе под нос, водя бритвой по лысеющей голове Дрехи. Пахло дождем, и смытое кострище неподалеку было единственным свидетельством вечерней трапезы, которую их отряд разделил накануне.

Это место почти не отличалось от лесного склада, откуда его люди недавно спаслись. Длинные прямоугольные каменные казармы – духозаклятые, а не построенные вручную – точно так же походили на громадные каменные бревна. У каждой из этих казарм, однако, имелась по бокам пара небольших комнат с отдельными выходами для сержантов. На стенах виднелись символы взводов, которые были расквартированы здесь раньше; людям Каладина предстояло нарисовать поверх них свой знак.

– Моаш, – позвал Каладин, – Шрам, Тефт.

Трое подбежали к нему, шлепая по лужам, оставшимся после дождя. Они были в одежде мостовиков: простые штаны, обрезанные у колен, и кожаные жилеты на голое тело. Шрам был снова в строю, невзирая на раненую ступню, и он явно старался не хромать. Пока что Каладин решил не отправлять его в постель. Рана была не очень тяжелая, а он нуждался в этом человеке.

– Хочу посмотреть, что нам досталось, – бросил Каладин и повел их прочь от казармы.

В ней могли поместиться пятьдесят человек и полдесятка сержантов. С каждой стороны располагались еще казармы. Каладину выделили целый квартал – двадцать зданий, – чтобы разместить новый батальон из бывших мостовиков.

Двадцать казарм. То, что Далинар с такой легкостью нашел квартал из двадцати строений для мостовиков, говорило об ужасной цене, которую пришлось заплатить за предательство Садеаса. Погибли тысячи. И действительно, письмоводительницы работали возле нескольких казарм, надзирая за паршунами, – те выносили охапки одежды и другие личные вещи. Все, что принадлежало мертвецам.

Многие письмоводительницы были с покрасневшими глазами и с трудом сохраняли самообладание. Благодаря Садеасу в лагере Далинара только что появились тысячи новых вдов и, скорее всего, столько же сирот. Если Каладину нужен был еще один повод, чтобы ненавидеть этого человека, он его получил, узрев страдания тех, чьи мужья доверились предателю на поле боя.

С точки зрения Каладина, не было греха страшней, чем предательство союзника в бою. Не считая, возможно, предательства собственных людей – и их убийства, после того как они рисковали жизнями ради твоей защиты. Подумав про Амарама и его поступок, Каладин тотчас же ощутил вспышку ярости. Как будто его лоб снова обожгло рабское клеймо.

Амарам и Садеас. Двое мужчин в жизни Каладина, которым придется заплатить за содеянное. Он предпочитал, чтобы оплата включала большие проценты.

Каладин продолжал идти вместе с Тефтом, Моашем и Шрамом. Казармы, из которых выносили личные вещи, также были полны мостовиками. Они выглядели почти как члены Четвертого моста – в таких же жилетах и штанах до колен, – но, с другой стороны, разительно отличались. Косматые, с бородами, которых бритва не касалась много месяцев, с пустыми и почти немигающими глазами. Сутулые спины. Безучастные лица.

Каждый из них как будто находится в одиночестве, хотя его окружали товарищи.

– Помню это чувство, – негромко сказал Шрам, низкорослый и жилистый, с резкими чертами лица и седыми висками, хоть ему и было едва за тридцать. – Хотел бы забыть, да не могу.

– И мы должны превратить… это в армию? – спросил Моаш.

– С Четвертым мостом у Каладина получилось, верно? – Тефт погрозил Моашу пальцем. – Получится и теперь.

– Изменить несколько десятков человек – не то же самое, что изменить сотни, – возразил Моаш и пнул ветку, принесенную великой бурей.

У Моаша, высокого и крепкого, был шрам на подбородке, но не было рабского клейма на лбу. Он шел, держа спину прямо и горделиво вскинув голову. Если бы не темно-карие глаза, бывший мостовик мог бы сойти за офицера.

Каладин вел эту троицу, минуя одну казарму за другой и делая быстрый подсчет. Получилась почти тысяча человек, и хотя он вчера сообщил, что все они теперь свободны и могут вернуться к своим прежним жизням, если захотят, большинство мостовиков просто сидели без дела. Изначально мостовых бригад было сорок, но многих перебили во время последнего штурма, а в остальных и раньше не хватало людей.

– Сделаем из них двадцать расчетов, – сказал Каладин, – в каждом примерно по пятьдесят человек.

К нему откуда-то спустилась Сил, приняла облик ленточки из света и заметалась вокруг. Никто на нее не отреагировал, а значит, она по-прежнему оставалась для всех невидима.

– Мы не можем обучать каждого из этой тысячи по отдельности – по крайней мере, не в самом начале. Придется подготовить тех, кто пошустрее, а потом организуем все так, чтобы они возглавили и обучили собственные отряды.

– К тому все идет. – Тефт поскреб бороду.

Самый старший из мостовиков, он был одним из немногих, кто предпочел сохранить бороду. Большинство же брилось с гордостью, в знак того, что Четвертый мост отличался от обычных рабов. Тефт по той же причине следил за своей бородой, подравнивал ее и укорачивал, почти как ревнитель. Она была светло-каштановой там, где еще не поседела.

Моаш скривился, глядя на мостовиков.

– Каладин, по-твоему, среди них найдутся «те, кто пошустрее»? Как по мне, они все одинаково унылые.

– Кто-то из них еще способен сражаться, – возразил Каладин, повернувшись обратно к казарме Четвертого моста. – Для начала возьмем тех, кто присоединился к нашему костру вчера ночью. Тефт, ты мне понадобишься, чтобы выбрать остальных. Собери новые расчеты и возьми из каждого по два человека, чтобы тренировать их в первую очередь. Ты будешь руководить этим обучением. Эти сорок станут семенами, которые мы посадим, чтобы помочь новеньким.

– Думаю, я справлюсь.

– Хорошо. Я дам тебе пару человек в помощь.

– Пару? – переспросил Тефт. – Мне понадобится побольше, чем «пара»…

– Придется обойтись парой. – Каладин остановился на тропе и повернулся к западу, к королевскому дворцу, видневшемуся за стеной лагеря. Он располагался на холме, возвышаясь над остальными военными лагерями. – Большинство из нас нужны для того, чтобы сохранить жизнь Далинару Холину.

Моаш и другие остановились рядом с ним. Каладин с прищуром смотрел на дворец. Здание определенно не выглядело достаточно величественным для короля – здесь, на равнинах, вокруг был камень и только камень.

– Ты готов довериться Далинару? – спросил Моаш.

– Он отдал ради нас свой осколочный клинок, – напомнил Каладин.

– Князь был у нас в долгу, – ворчливо заметил Шрам. – Мы спасли его шквальную шкуру.

– Это могло быть просто позерство, – согласился Моаш, скрестив руки на груди. – Политические игры с Садеасом, попытка подтолкнуть друг друга к нужным действиям.

Сил приземлилась на плечо Каладина и приняла облик девушки в сине-белом платье, развевающемся и тонком. Она сцепила руки, глядя на королевский дворец, куда Далинар Холин ушел продумывать план.

Он сказал Каладину, что собирается предпринять то, что вызовет гнев очень многих людей. «Я покончу с их играми…»

– Нам нужно сохранить этого человека в живых. – Каладин вновь повернулся к остальным. – Не знаю, верю ли я ему, но он единственный на равнинах, кто продемонстрировал хотя бы намек на сочувствие к мостовикам. Если он умрет, угадайте, как много времени понадобится его преемнику, чтобы снова продать нас Садеасу?

Шрам насмешливо фыркнул.

– Пусть попытаются – ведь нас возглавляет Сияющий рыцарь.

– Я не Сияющий!

– Ну хорошо-хорошо, – согласился Шрам. – Кем бы ты ни был, им придется постараться, чтобы отнять нас у тебя.

– Шрам, по-твоему, я могу сражаться со всеми сразу? – спросил Каладин, заглянув в глаза своему старшему товарищу. – С дюжинами осколочников? С десятками тысяч солдат? Думаешь, один человек на такое способен?

– Не один человек, – упрямо заявил Шрам, – а ты.

– Я не бог, – парировал Каладин. – Мне не выстоять против десяти армий. – Он повернулся к двум другим. – Мы решили, что останемся здесь, на Расколотых равнинах. Почему?

– А какой толк от бегства? – спросил Тефт, пожимая плечами. – Даже оказавшись на свободе, мы в конце концов попадем в какую-нибудь армию там, в холмах. Или попросту помрем с голоду.

Моаш кивнул:

– Это место ничем не хуже других, пока мы свободны.

– Далинар Холин – наша единственная надежда на настоящую жизнь, – сказал Каладин. – У него мы будем телохранителями, а не рабами. Свободными, невзирая на клеймо на лбу. Никто другой нам этого не даст. Если мы хотим свободы, надо сделать так, чтобы Далинар Холин остался в живых.

– А Убийца в Белом? – негромко спросил Шрам.

Они слышали о том, что творил этот человек по всему миру, убивая королей и великих князей в разных странах. С той поры, как первые сообщения стали поступать по даль-перьям, военные лагеря только об этом и говорили. Император Азира мертв. Йа-Кевед охватила смута. С полдюжины других государств остались без правителей.

– Он уже убил нашего короля, – сказал Каладин. – Старик Гавилар был первой жертвой убийцы. Будем надеяться, что здесь ему нечего делать. Как бы там ни было, мы защищаем Далинара. Любой ценой.

Товарищи Каладина кивнули один за другим, хоть и чувствовалось, что они делают это с неохотой. Он их не винил. Доверие к светлоглазым не принесло добра – даже Моаш, который раньше говорил о Далинаре хорошо, теперь как будто перестал им восхищаться. Как и любым другим светлоглазым.

На самом-то деле Каладин был немного удивлен тем, какое доверие ощущал сам. Но, буря свидетельница, Далинар нравился Сил. Это что-нибудь да значило.

– Прямо сейчас мы слабы, – проговорил Каладин, понизив голос. – Но если поиграем в эту игру какое-то время, защищая Холина, нам щедро заплатят. Я смогу вас обучать – обучать по-настоящему, как солдат и офицеров. Кроме того, мы сможем обучить всех остальных.

Сами по себе, две дюжины бывших мостовиков, мы ничего не добьемся. Но что, если станем умелым войском наемников в тысячу солдат, с лучшим снаряжением в военных лагерях? Если случится худшее и нам придется покинуть эти лагеря, я бы предпочел видеть сплоченное подразделение, закаленное и такое, с каким надо считаться. Дайте мне год с этой тысячей, и я все устрою.

– А вот этот план мне по нраву, – заявил Моаш. – Я смогу научиться владеть мечом?

– Мы все еще темноглазые.

– Не ты, – встрял стоявший с другой стороны Шрам. – Я видел твои глаза во время…

– Хватит! – рявкнул Каладин и тяжело вздохнул. – Прекрати. Не надо об этом говорить.

Шрам умолк.

– Я собираюсь назначить вас офицерами, – сказал им Каладин. – Вас троих вместе с Сигзилом и Камнем. Вы будете лейтенантами.

– Темноглазыми лейтенантами? – переспросил Шрам.

Такое звание обычно использовалось как равнозначное сержантскому в ротах, что состояли только из светлоглазых.

– Далинар сделал меня капитаном, – сообщил Каладин. – Самое высокое звание, которое, по его словам, он посмел присвоить темноглазому. Что ж, мне нужно придумать полную командную структуру для тысячи человек, и нам понадобится какой-то ранг между сержантом и капитаном. Это значит, что вы пятеро станете лейтенантами. Я думаю, Далинар мне это позволит. Если понадобится еще одно звание, назначим старших сержантов.

Камень будет интендантом и ответственным за провизию для всей тысячи. Лопен – его заместителем. Тефт, ты будешь отвечать за обучение. Сигзил станет нашим секретарем: только он может читать глифы. Моаш и Шрам…

Каладин посмотрел на них. Один низкорослый, другой высокий, они двигались спокойно и плавно, излучая опасность и никогда не расставаясь с копьями. Все время держали их на плече. Из всех членов Четвертого моста, которых он обучал, только эти двое обладали чутьем. Они были убийцами.

Как и он сам.

– Мы трое, – продолжил Каладин, – сосредоточимся на охране Далинара Холина. Я хочу, чтобы, по возможности, один из нас все время охранял его лично. Другой будет при необходимости охранять его сыновей, но не ошибитесь: главная наша цель – Черный Шип. Любой ценой. Он единственная гарантия свободы для Четвертого моста.

Все кивнули.

– Хорошо, – закончил Каладин. – Пойдем к остальным. Пришла пора миру увидеть вас такими, какими вижу я.