Текст книги "Гламорама"

Брет Истон Эллис
Гламорама

Bret Easton Ellis

GLAMORAMA

Серия «Иностранная литература. Современная классика»

Copyright © 1998 by Bret Easton Ellis

All rights reserved

© И. Кормильцев (наследники), перевод, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство Иностранка®

* * *

Джиму Северту посвящается

Мои благодарности следующим лицам:

Гэри Фискетджон

Аманда Урбан

Джули Гро

Хизер Шродер

Сони Мета

Были времена, когда не было ни тебя, ни меня, ни всех царей земных.

Кришна

Вы глубоко заблуждаетесь, если считаете, что мы обычные политики.

Гитлер

1

33

– Крапинки – видите, вся третья панель в крапинках? – нет, не та, вот эта, вторая от пола, – я еще вчера хотел обратить на это ваше внимание, но тут началась фотосессия, поэтому Яки Накамари – или как его там еще, к черту, звать? – но не тот, который главный, – принял меня за кого-то другого, так что мне не удалось заставить его обратить внимание на этот дефект, но, господа, – и дам это, кстати, тоже касается, – тем не менее от факта никуда не деться: я вижу крапинки, отвратительные маленькие крапинки, и это не случайность, потому что выглядят они так, словно это сделано машиной; короче говоря, без подробностей, без всех этих выкрутасов, просто выложите мне всю подноготную, а именно кто, как, когда и почему, хотя, глядя на ваши виноватые лица, у меня складывается отчетливое впечатление, что на последний вопрос ответа я так и не получу, – короче, валяйте, черт побери, я хочу знать, в чем дело?

Долго ждать ответа не приходится – поговорить здесь любят.

– Зайка, дизайном этого бара занимался Джордж Накасима, – мягко поправляет меня Джей-Ди, – а вовсе не, гм, Яки Накамаси, то есть я хочу сказать, Юки Накаморти, то есть, блин, Пейтон, помоги мне, а то я совсем запутался.

– Ответственным за этот этаж назначен Ёки Накамури, – говорит Пейтон.

– Ах вот как! – восклицаю я. – И кто же его назначил?

– Ну как кто? Moi[1]1
  Я (фр.).


[Закрыть], – отвечает Пейтон.

Повисает пауза. Все взгляды обращаются на Пейтона и Джей-Ди.

– И кто же такой этот Муа? – вопрошаю я. – Знать не знаю никакого гребаного Муа, зайка.

– Виктор, умоляю тебя, – говорит Пейтон, – я уверен, что Дэмиен это с тобой обсуждал.

– Дэмиен со мной это обсуждал, Джей-Ди. Дэмиен со мной это обсуждал, Пейтон. Я просто хочу знать, кто такой этот Муа, зайка! – восклицаю я. – Я вспотел от любопытства.

– Moi — это в данном случае Пейтон, – все так же спокойно объясняет Джей-Ди.

– Moi – это я, – кивает в знак согласия Пейтон. – Moi, гм, это будет «я» по-французски.

– А ты уверен, что этих крапинок здесь быть не должно? – Говоря это, Джей-Ди нерешительно трогает панель. – Я хочу сказать, может, им здесь полагается быть, ну, типа, может, они предусмотрены или что-нибудь в этом роде?

– Стоп! – Я поднимаю руку. – Ты говоришь, что эти крапинки предусмотрены?

– Виктор, зайка, нам еще столько всего нужно проверить. – Тут Джей-Ди демонстрирует мне длинный список всего, что мы должны проверить. – Кто-нибудь займется этими крапинками, кто-нибудь их выведет. Там внизу, на первом этаже, мне попался фокусник.

– И он сможет вывести их к завтрашнему вечеру? – рычу я. – К зав-траш-не-му, ты меня слышишь, Джей-Ди?

– Можно разобраться с этим до завтра?

Джей-Ди смотрит на Пейтона. Тот кивает в ответ.

– Тут у нас «до завтра» означает все, что угодно, от пяти дней до месяца. Боже, вы что, не видите, что я вне себя от гнева?

– Нельзя сказать, чтобы мы тут штаны просиживали, Виктор.

– По-моему, все проще простого. Мы видим здесь, – я показываю пальцем, – крапинки. Может, тебе нужно и эту фразу расшифровать, Джей-Ди, или до тебя наконец все же дошло?

«Репортер» из журнала Details стоит рядом с нами. Задание: сопровождать меня на протяжении всей недели. Заголовок: «КАК ОТКРЫТЬ КЛУБ». Внешний вид: пол женский, Wonderbra, глаза густо подведены карандашом, матросская бескозырка советского образца, пластмассовая бижутерия, скатанный в трубку номер журнала W под бледной накачанной конечностью. Похожа на спящую Уму Турман полутораметрового роста. За ее спиной какой-то парень в жилетке на липучках поверх майки для регби и в кожаной кепке снимает все происходящее на видеокамеру.

– Эй, зайка, – я затягиваюсь «Мальборо», которую кто-то подносит к моим губам, – что ты думаешь по поводу этих крапинок?

Репортерша опускает свои солнцезащитные очки.

– Прямо не знаю, что сказать.

Видно, что она лихорадочно соображает, какую позицию ей занять.

– Девушки с Востока клевы, – пожимаю я плечами. – От их прикидов я тащусь[2]2
  «East Coast girls are hip / I really dig those styles they wear» – строчки из песни группы The Beach Boys «California Girls» с альбома «Summer Days (and Summer Nights!!)» (1965).


[Закрыть].

– Я так думаю, что мне это, в общем, фиолетово, – наконец сообщает она.

– А ты думаешь, всем этим типам не фиолетово? – фыркаю я. – Я тебя умоляю!

Бо, перегнувшись через стальное ограждение, зовет меня с верхнего этажа:

– Виктор, Хлоя на десятой линии!

Репортерша немедленно разворачивает W, внутри которого обнаруживается блокнот, и начинает царапать в нем нечто, вдохновленная сим сообщением.

Я отвечаю, не отводя взгляда от крапинок:

– Скажи ей, что я занят. У меня совещание. Срочное. Скажи ей, что у меня срочное совещание. Я перезвоню ей после того, как пожар будет потушен.

– Виктор! – кричит мне Бо сверху. – Она звонит сегодня уже шестой раз. Причем за последний час – третий.

– Передай ей, что мы встретимся в Doppelganger в десять. – Я наклоняюсь вместе с Пейтоном и Джей-Ди и провожу рукой по панели, показывая им, где крапинки начинаются, где кончаются и где начинаются снова. – Посмотрите, чуваки, вот они – крапинки. Они блестящие. Блестящие, Джей-Ди, – шепчу я. – Господи Иисусе, да они тут повсюду. – Внезапно я замечаю новое скопление и взвизгиваю сдавленным голосом: – Такое ощущение, что они расползаются! По-моему, раньше здесь их не было. – Я сглатываю слюну, а затем хрипло добавляю: – Из-за этого у меня даже во рту пересохло – тут что, нет никого, кто принесет мне диетический холодный чай Arizona? Только, умоляю, в бутылке, не в банке!

– Неужели Дэмиен не обсуждал дизайн с тобой, Виктор? – спрашивает Джей-Ди. – Неужели ты не подозревал о существовании этих крапинок?

– Я ничего не слышал о них, Джей-Ди. Ничего, nada[3]3
  Ничего (исп.).


[Закрыть]. Я… ничего… не слышал. Заруби себе это на носу. Никогда не говорил ничего подобного. Nada. Ничего. Я ничего не знаю, ничего не слышал. Никогда…

– Да я понял, понял, – устало соглашается Джей-Ди и встает.

– Зайка, но я здесь ровным счетом ничего не вижу, – говорит Пейтон, по-прежнему скрючившийся на полу.

Джей-Ди вздыхает:

– Видишь, даже Пейтон не видит их, Виктор.

– Скажи этому вампиру, чтобы он снял свои гребаные темные очки, – ворчу я. – Я тебя умоляю!

– Я не позволю называть меня вампиром, – надувает губки Пейтон.

– Что? Ты позволяешь трахать себя в зад, но не хочешь, чтобы тебя даже в шутку называли Дракулой? На какую планету я попал? Пора двигать отсюда. – И я махаю рукой в сторону чего-то, чего никто не видит.

Вся толпа следует за мной по лестнице вниз на третий этаж. Шеф-повар – венесуэлец Бонго, у которого за плечами Vunderbahr, Moonclub, Paddy-O и MasaMasa, – зажигает сигарету и поправляет на ходу темные очки, пытаясь не отставать от меня.

– Виктор, мне надо с тобой поговорить! – Он давится дымом, кашляет и машет в воздухе рукой. – Пожалуйста, у меня ноги ужасно болят!

Толпа останавливается.

– Uno momento[4]4
  Один момент (исп.).


[Закрыть], Бонго, – говорю я, заметив, какие обеспокоенные взгляды повар бросает на Кенни Кенни, который неким загадочным образом связан с Glorious Foods и который еще ни слухом ни духом не подозревает, что банкет завтра вечером доверено обслуживать вовсе не ему.

Пейтон, Джей-Ди, Бонго, Кенни Кенни, парень с видеокамерой, репортерша из Details – все ожидают, что я сейчас что-то сделаю, но поскольку я сам забыл, чего хотел, я заглядываю за ограждение третьего этажа и говорю:

– Пошли, ребята! Блин, мне еще нужно проверить три этажа и пять баров! Пожалуйста, пропустите меня. Боже мой, как я устал! Я от этих крапинок чуть с ума не сошел!

– Виктор, никто не отрицает существования крапинок, – осторожно говорит Пейтон. – Но следует рассматривать их в некотором, эээ, контексте.

На одном из мониторов, обрамляющих стены третьего этажа, по MTV идет рекламный ролик с Хеленой Кристенсен, заказанный Rock the Vote[5]5
  Общественная организация США со штаб-квартирой в Лос-Анджелесе, борющаяся за радикальную реформу избирательного законодательства.


[Закрыть].

– Бо! – ору я. – Бо!

Бо наклоняется через ограждение:

– Хлоя говорит, что она ждет тебя в Metro CC в одиннадцать тридцать.

– Подожди, Бо! Ингрид Чавес![6]6
  Ингрид Чавес (р. 1965) – американская певица, поэтесса и фотограф, в 1992–2004 гг. жена музыканта Дэвида Сильвиана.


[Закрыть] Ответила ли она на приглашение? – ору я.

– Сейчас проверю – погоди, она будет на банкете?

– Да, Бо, и не испытывай мое терпение. Проверь букву Ч в списке приглашенных на банкет.

– Боже мой, я немедленно должен поговорить с тобой, Виктор, – говорит мне Бонго с таким чудовищным акцентом, что я даже не могу определить, с каким именно. – Ты просто обязан уделить мне немного времени.

– Бонго, валил бы ты ко всем чертям! – скривив гримасу, перебивает его Кенни Кенни. – Вот, Виктор, попробуй мой крутон.

Я выхватываю крутон у него из рук:

– Ммм, с розмарином! Опухнуть, дорогуша!

– Это шалфей, Виктор. Шалфей.

– Это т-т-ты вали ко всем ч-ч-чертям! – брызжет слюной Бонго. – И забери свой вонючий крутон!

– Ребята, почему бы вам не принять по таблеточке ксанакса и не заткнуться на хрен? Шли бы вы готовить пирожное или чем-нибудь другим полезным занялись. Бо, что ты копаешься, черт тебя подери? Читай!

– Наоми Кэмпбелл, Хелена Кристенсен, Синди Кроуфорд, Шерил Кроу, Дэвид Шарве, Кортни Кокс, Гарри Конник-младший, Франческо Клементе, Ник Константайн, Зои Кассаветис, Николас Кейдж, Томас Калабро, Кристи Конуэй, Боб Колачелло, Уитфилд Крейн, Джон Кьюсак, Дин Кейн, Джим Курье, Роджер Клеменс, Рассел Кроу, Тиа Каррере и Хелена Бонем-Картер – хотя ее не знаю, под какой буквой писать, под Б или под К?

– Я тебя спрашивал про Ингрид Чавес! Ингрид Чавес! – воплю я. – Ответила на приглашение гребаная Ингрид Чавес или нет?

– Виктор, все знаменитости и их въедливые пиарщики жалуются в один голос, что твой автоответчик не работает! – кричит сверху Бо. – Они говорят, что на нем сначала тридцать секунд играет «Love Shack»[7]7
  Песня группы The В-52’s с альбома «Cosmic Thing» (1989).


[Закрыть], а затем остается только пять секунд на то, чтобы оставить сообщение.

– А куда им больше? Пусть говорят или «да», или «нет», и все там! Что эти люди еще хотят мне сказать? Вопрос-то простой: придете вы на банкет в честь открытия клуба или нет? Чего тут непонятного? Кстати, зайка, ты просто вылитая Ума Турман.

– Виктор, я бы не стал на твоем месте говорить ни о Синди, ни о Веронике Уэбб, ни об Элайн Ирвин «эти люди».

– Ладно, Бо. А как у нас обстоят дела с буквой А? Кенни Кенни, не смей щипать Бонго!

– На букву А у нас всего семь человек. Всех прочесть? – кричит Бонго. – Кэрол Альт, Педро Альмодовар, Патриция, Розанна, Дэвид и Алексис Аркетт и Андре Агасси, но нет ни Джорджо Армани, ни Памелы Андерсон.

– Сука! – Я зажигаю еще одну сигарету, а затем бросаю взгляд в сторону девицы из журнала Details. – Я не имел в виду ничего плохого.

– То есть вы употребили это слово в его положительном смысле? – спрашивает она.

– Угу! Эй, Бо! – вновь кричу я куда-то вверх. – Проверь, чтобы на всех мониторах была или эта кассета с виртуальной реальностью, или там MTV. Я засек экран, на котором шло VH1 и какой-то дурак-фермер в двухведерной шляпе рыдал в три ручья…

– Так ты можешь встретиться с Хлоей во Flowers, ой, то есть в Metro CC? – орет мне в ответ Бо. – Потому что я больше не буду врать за тебя.

– Еще как будешь! – надрываюсь я в ответ. – Ты же ничего другого не умеешь. – Затем, бросив взгляд в сторону девицы из Details, я добавляю: – Спроси Хлою, возьмет ли она с собой Беатрис и Джули.

Наверху повисает пауза, от которой я весь сжимаюсь в комок, а затем Бо спрашивает с нескрываемым раздражением:

– Ты имеешь в виду Беатрис Артур и Джули Хагерти?

– Нет, – кричу я в ответ, скрипя зубами. – Джули Дельфи и Беатрис Даль! Я тебя умоляю! Бо, сделай это, ну чего тебе стоит?

– Но Беатрис Даль сейчас с Ридли Скоттом на съемках…

– Эта история с крапинками окончательно меня доконала. И знаете почему? – спрашиваю я девицу из Details.

– Наверное… потому, что их было много?

– Отнюдь. Потому что я всегда ищу совершенства, зайка. Можешь записать это в свой блокнот. Честно говоря, я удивляюсь, что ты до сих пор этого не сделала.

Внезапно я стремглав бросаюсь обратно к той самой панели возле бара, и вся толпа кидается следом за мной. На ходу я ору благим матом:

– Крапинки! Господи Иисусе! Мне хоть кто-нибудь поможет, в конце-то концов? Почему вы все ведете себя так, словно не знаете, существуют эти крапинки на самом деле или у меня галлюцинации? Я уверен, что они существуют на самом деле.

– Реальность – это тоже галлюцинация, Виктор, – примирительно говорит Джей-Ди. – Реальность – это тоже галлюцинация.

Затем все молчат, пока я тушу недокуренную сигарету в поднесенной мне пепельнице.

– Нефигово задвинуто, – говорю, глядя в упор на репортершу. – Нефигово же, верно?

Та пожимает плечами, отворачивается в сторону и снова принимается что-то корябать в своем блокнотике.

– Вот и я то же самое говорю, – бормочу себе под нос.

– Кстати, пока я не забыл, – говорит Джей-Ди. – Джанн Уэннер прийти не сможет, но… – Джей-Ди сверяется с блокнотом, – чек пришлет все равно.

– Чек? Какой чек?

– Ну, – Джей-Ди вновь сверяется с записями, – как какой чек? Обыкновенный.

– О боже! Бо! Бо! – вновь взываю я к потолку.

– Мне кажется, многие удивляются, что мы не проводим – как это говорится? – Он щелкает пальцами в поисках слова. – Ах да, сбора средств!

– Сбора средств? – стенаю я. – Боже мой, мне страшно даже подумать, в чью пользу стал бы собирать средства ты. На учебу Киану. На то, чтобы завербовать Марки Марка в голубые. На билет Линде Евангелисте в тропический лес, чтобы в ее отсутствие грязно приставать к Кайлу Маклахлену. Спасибо, не надо.

– Виктор, но как же без сбора средств? Что ты думаешь насчет глобального потепления? Или индейцев Амазонии? Ну, скажи хоть что-нибудь. Что угодно.

– Passé. Passé. Passé[8]8
  Устарело (фр.).


[Закрыть]. — Я внезапно вспоминаю. – Погоди, Бо! Сьюзан Де Пассе придет?

– А как насчет СПИДа?

– Passé. Passé.

– Рак груди?

– Ты бы еще чего вспомнил, это же полный отстой. – Открыв рот от изумления, я отвешиваю ему шутливую пощечину. – Веди себя серьезно. Ну кому это теперь нужно? Разве что Дэвиду Бартону. Кроме него, считай, сисек ни у кого и не осталось.

– Не делай вид, что ты меня не понимаешь, Виктор, – говорит Джей-Ди. – Что-нибудь вроде кампании «Руки прочь от джунглей» или…

– Эй, руки прочь от меня, гомик противный, – говорю я, обмозговав услышанное. – Сбор средств, гм? Потому что тогда, – я машинально закуриваю еще одну сигарету, – мы заработаем больше денег?

– Больше денег, и людям будет интереснее, – напоминает мне Джей-Ди, почесывая татуировку у себя на бицепсе: маленький громила с мощной мускулатурой.

– Ага, и людям будет интереснее. – Затягиваюсь сигаретой. – Я обдумаю это, обещаю, хотя до открытия осталось… до открытия осталось уже меньше двадцати четырех часов.

– Знаешь что, Виктор? – с лукавым видом спрашивает меня Пейтон. – Я испытываю, эээ, извращенное искушение, зайка, взять и предложить тебе, эээ, – только не пугайся, обещаешь?

– Если это не будет список тех, с кем ты успел переспать за прошлую неделю.

Выпучив глаза, Пейтон хлопает в ладоши и выпаливает:

– Отвяжись ты от этих крапинок. – Затем, увидев гримасу на моем лице, он добавляет уже более робко: – Может… не стоит трогать крапинки?

– Не трогать крапинки? – открывает рот от изумления Джей-Ди.

– Да, не трогать крапинки, – говорит Пейтон. – Дэмиену нравится стиль техно, а эти мерзкие крапинки вполне в духе техно.

– Нам всем нравится техно, – стонет Джей-Ди, – но нам нравится техно без крапинок.

Парень с видеокамерой снимает крапинки крупным планом, и все молчат, пока он, зевнув, не произносит:

– С ума сойти.

– Ребята, ребята, ребята! – Я поднимаю вверх обе руки. – Можно открыть клуб, не прибегая к взаимным оскорблениям? – Уходя, я бросаю через плечо: – А то в последнее время у меня складывается впечатление, что нельзя. Comprende?[9]9
  Понятно? (исп.)


[Закрыть]

– Виктор, боже мой, ну постой! – кричит мне в спину Бонго.

– Виктор, подожди! – спешит за мною следом Кенни Кенни с мешком крутонов в руках.

– Неужели все это так… так… так отдает восемьдесят девятым годом? – выпаливаю я.

– Отличный был год, Виктор, – говорит Пейтон, стараясь не отставать от меня. – Блистательный год!

Я останавливаюсь и молча смотрю ему в глаза. Пейтон тоже останавливается, глядя на меня с надеждой и трепеща.

– Скажи мне, Пейтон, ты совсем удолбался, верно? – спрашиваю я спокойно.

Пейтон позорно капитулирует и кивает так, словно я сказал ему что-то приятное. Затем отворачивается.

– И жизнь у тебя еще совсем недавно была нелегкая, верно? – ласково спрашиваю я его.

– Виктор, прошу тебя, – вмешивается Джей-Ди. – Пейтон просто пошутил насчет крапинок. Мы не оставим так это дело. Я на твоей стороне. Они не стоят наших нервов. Мы их уничтожим.

Раскурив гигантский косяк, от которого не отказался бы сам Гаргантюа, оператор снимает на камеру вид, открывающийся через застекленные балконные двери: голые деревья в парке на Юнион-Сквер, проезжающий мимо грузовик с огромным логотипом Snapple, лимузины, припаркованные вдоль тротуара. Мы спускаемся вниз еще на один лестничный пролет.

– Может быть, хоть кто-то из вас все же снизойдет до внезапного порыва милосердия и начнет хоть что-нибудь делать? Например, удалит крапинки. Бонго, возвращайся на кухню! Кенни Кенни, ты получаешь утешительный приз! Пейтон, проследи, чтобы Кенни Кенни выдали пару дуршлагов и миленькую плоскую лопаточку.

Я делаю им недвусмысленные знаки уходить.

Мы уходим, оставляя Кенни Кенни на грани нервного срыва. Он стоит и терзает трясущимися пальцами бицепс с татуировкой Каспера – доброго привидения.

– Чао!

– Остынь, Виктор! Сколько там недель, говорят, средняя продолжительность жизни клуба? Четыре? К тому моменту, когда мы закроемся, никто и заметить их не успеет.

– Если ты такого мнения, Джей-Ди, то где дверь на улицу, ты сам знаешь.

– О, Виктор, ну будь же ты реалистом или хотя бы притворись им! На дворе уже давно не восемьдесят седьмой.

– У меня нет настроения быть реалистом, Джей-Ди, я тебя умоляю!

Проходя мимо бильярдного стола, я хватаю шар номер восемь и закатываю его рукой в угловую лузу. Наша группа спускается все ниже и ниже. Вот мы уже на первом этаже, и Пейтон знакомит меня со здоровенным черным парнем в темных очках с большими загибающимися стеклами, который стоит у входа и ест суши из коробочки.

– Виктор, это Абдулла, но мы все его здесь зовем Рокко. Он отвечает за секьюрити, и он снимался в том клипе TLC, который делал Мэтью Ролстон. Посмотри, какой лось здоровый!

– Мое второе имя Гроссмейстер Би.

– Его второе имя Гроссмейстер Би, – говорит Джей-Ди.

– Мы уже знакомились на прошлой неделе в Саут-Бич, – говорит мне Абдулла.

– Отлично, Абдулла, только я не был в Саут-Бич на прошлой неделе, хотя и пользуюсь там большой популярностью. – Я бросаю взгляд на девицу из Details. – Можете, кстати, это записать.

– Брось, чувак, ты же стоял в холле отеля Flying Dolphin и позировал для фотографа, – говорит мне Рокко. – Тебя со всех сторон окружали прилипалы.

Но я уже не смотрю на Рокко. Вместо этого мои глаза прикованы к трем металлоискателям, которые окаймляют фойе, тускло поблескивая в свете огромной белой люстры.

– Ты же, гм, знал об этом, верно? – спрашивает Джей-Ди. – Дэмиен сказал, что они необходимы.

– Дэмиен сказал, что они необходимы?

– Угу, – Пейтон показывает на металлоискатели так, словно это боевые трофеи, – необходимы.

– Ну что ж, почему бы нам тогда не добавить еще конвейер для просвечивания багажа, пару стюардесс и воздушный лайнер в оконцовке? Мне бы хотелось знать, на кой хрен они тут стоят?

– В целях безопасности, чувак, – отвечает Абдулла.

– Безопасности? Почему бы нам тогда не подвергнуть всех знаменитостей личному досмотру? Весело ночь проведем, а? Вы что, вообразили, что мы проводим вечеринку для уголовников?

– Микки Рурк и Джонни Депп подтвердили, что придут, – шепчет мне в ухо Пейтон.

– Если вы хотите, чтобы мы подвергали гостей личному досмотру… – начинает Рокко.

– Что? Я буду обыскивать Донну Каран? Или Марки Марка? А может быть, вы хотите, чтобы я обыскал гребаную Диану фон Фюрстенберг? – кричу я. – Да вы все спятили!

– Нет, зайка, – говорит Пейтон. – Мы установили металлоискатели именно для того, чтобы ты не подвергал личному досмотру Марки Марка и Диану фон Фюрстенберг.

– У Чака Пфайфера в его гребаном черепе – металлическая пластинка! У принцессы Обнимашки в ноге – стальной стержень! – ору я.

Джей-Ди объясняет репортерше:

– Несчастный случай на лыжной трассе в Гштааде, и прошу вас, только не спрашивайте у меня, как это пишется!

– Представляете себе, что будет, когда принцесса Обнимашка пройдет через эту штуку и она сработает? Зазвенит звонок, завоет сирена, замигают огни? Господи, да у нее тут же гребаный инфаркт случится! Вы что, хотите довести принцессу Обнимашку до сердечного приступа?

– Мы пометим в гостевом списке, что у Чака Пфайфера в черепе – металлическая пластинка, а у принцессы Обнимашки в ноге – стальной стержень, – бормочет Пейтон, машинально записывая это в свой блокнот.

– Послушай, Абдулла. Все, что мне нужно, – это чтобы внутрь не вошел никто из тех, кого мы не ждем. Я не хочу, чтобы здесь у нас раздавали приглашения в другие клубы. Я не хочу, чтобы во время банкета какой-нибудь гомик противный всучил Барри Диллеру приглашение в Spermbar – уловил? Я не хочу, чтобы здесь у нас раздавали приглашения в другие клубы.

– Какие другие клубы? – причитают Пейтон и Джей-Ди. – Никаких других клубов не существует!

– Ах, умоляю вас! – тяну я в ответ, проносясь по первому этажу. – Неужели вы считаете, что Кристиан Леттнер будет хорошо смотреться рядом с одной из этих штуковин?

По мере того как мы приближаемся к лестнице, ведущей вниз, в подвал, где находится один из танцполов, вокруг становится все темнее и темнее.

Бо кричит с верхнего этажа:

– Элисон Пул на четырнадцатой линии! Она желает говорить с тобой немедленно, Виктор.

Все делают вид, что глазеют по сторонам, а девица из Details снова строчит в своем блокнотике. Парень с видеокамерой что-то шепчет ей на ухо, и она кивает в ответ, не переставая строчить. Где-то играет старая песня С+С Music Factory.

– Скажи ей, что меня нет, скажи ей, что я разговариваю по седьмой линии.

– Она говорит, что это очень важно, – монотонно бубнит Бо.

Я бросаю беглый взгляд на мое окружение: все смотрят куда угодно, только не на меня. Пейтон шепчет что-то Джей-Ди, который в ответ отрывисто кивает.

– Эй, вы лучше на это посмотрите! – вскрикиваю я.

Показываю на ряды настенных светильников, на которые в настоящий момент устремлен объектив видеокамеры, и жду, пока наконец Бо, вновь перегнувшись через ограждение верхнего этажа, не сообщает:

– Случилось чудо: она смилостивилась! Она сказала, что будет ждать тебя в шесть.

– Ладно, ребята. – Я резко поворачиваюсь лицом к группе. – Перекур. Бонго, ты свободен. Перестань обсуждать свои свидетельские показания с кем попало. Можешь идти. А ты, Джей-Ди, давай ко мне. Мне нужно с тобой кое о чем пошептаться. Остальные могут подождать возле этой стойки и поискать между делом, нет ли еще где крапинок. Оператор, не наводите на нас вашу хреновину: у нас обеденный перерыв.

Я подтягиваю к себе Джей-Ди, и он тут же начинает лепетать:

– Виктор, если ты насчет того, что мы не можем нигде найти Майку, то, ради всего святого, не заводи все сначала, потому что мы найдем другого диджея…

– Заткнись. Я вовсе не о Майке. – И после некоторой паузы: – Кстати, где она?

– Боже, ну откуда я знаю. Она работала во вторник в Jackie 60, затем на дне рождения у Эдварда Фёрлонга, а затем все – пуфф!

– Что ты хочешь этим сказать? Что значит «пуфф»?

– Исчезла. Никто не может ее найти.

– Хреново, Джей-Ди. И что же мы – нет, не мы – ты намереваешься делать? – вопрошаю я. – Кстати, я с тобой не только об этом хотел говорить.

– Не подаст ли на нас в суд Кенни Кенни?

– Нет.

– В каком порядке мы рассадим гостей за столами во время банкета?

– Нет.

– Об этом жутко миленьком фокуснике, который трется на первом этаже?

– Боже, да нет! – Я понижаю голос: – Речь идет об очень, эээ, личном деле. Мне нужен твой совет.

– О боже, Виктор, прошу тебя, не впутывай меня ни в какую гнусную историю, – заламывает руки Джей-Ди. – Терпеть не могу, когда меня впутывают в гнусные истории!

– Послушай… – Я бросаю взгляд на девицу из Details со товарищи, которые сгрудились у стойки бара. – Ты ничего не слышал насчет… эээ, фотографии?

– Чьей фотографии? – восклицает он.

– Тсс, заткнись. О боже! – Я оглядываюсь по сторонам. – Ладно, хотя ты и считаешь, что Erasure – это хорошая группа, думаю, тебе все же можно доверять.

– Но, Виктор, они действительно…

– Кое-кто завладел, эээ, скажем так, компрометирующим фото, на котором я изображен с одной юной, – я откашлялся, – особой, и я хочу, чтобы ты выяснил, собираются ли это фото, гм, напечатать где-нибудь в обозримом будущем – возможно, даже завтра – в одной из малопочтенных, но тем не менее широко читаемых ежедневных газет этого города, или случится чудо и этого не произойдет. Вот, собственно, и все.

– Трудно выразиться более туманно, Виктор, но я к твоим манерам уже привык, – говорит Джей-Ди. – Дай мне двадцать секунд на то, чтобы расшифровать твое сообщение, и я буду готов к разговору с тобой.

– У меня нет двадцати секунд.

– Я предполагаю – нет, я надеюсь, что юная особа, о которой идет речь, это твоя подруга Хлоя Бирнс?

– Подумай еще, я даю тебе дополнительные тридцать секунд.

– Это фотография типа тех, что печатают в светской хронике?

– Что ж, ладно, придется прояснить ситуацию: речь идет о компрометирующей фотографии, на которой один подающий большие надежды молодой человек и девушка, которая… впрочем, там нет ничего такого плохого или особенного. Просто, скажем так, девушка эта сама на него набросилась на прошлой неделе во время премьерного показа в Центральном парке, и некто неизвестный сфотографировал это, и, гм, фотография эта выглядит несколько… странно, поскольку подающий надежды молодой человек – это я… И у меня такое ощущение, что, если справки буду наводить опять-таки я, это могут, гм, неправильно понять… Ну что, продолжать или до тебя все дошло?

Внезапно Бо вновь орет нам сверху:

– Хлоя встретится с тобой в девять тридцать в Doppelganger!

– А чем ей Flowers не подходят? То есть я хотел сказать, в одиннадцать тридцать в Metro СC? – ору ему в ответ. – Чем ей не подходит десять часов в Café Tabac?

Следует затянувшаяся пауза.

– Теперь она говорит – в девять тридцать в Bowery Bar. Это ее последнее слово, Виктор.

Повисает молчание.

– Похоже, ты хочешь заставить меня совершить что-то ужасное, Виктор! – После некоторой паузы Джей-Ди продолжает: – Скажи мне, эта фотография – если она будет опубликована – может крупно испортить отношения этого парня с одной юной моделью по имени Хлоя Бирнс и вспыльчивым владельцем одного ночного клуба… ну, скажем, чисто гипотетически этого клуба, которого зовут Дэмиен Натчес Росс?

– Проблема вовсе не в этом, – подтянув Джей-Ди, который удивленно хлопает глазами, к себе поближе, говорю я. – Кончай строить догадки. – Шумно вздохнув и набрав побольше воздуха, я продолжаю: – Проблема заключается в том, что фотография существует. И что один дебильный редактор колонки светских сплетен собирается пустить ее в дело. Так вот, в сравнении с этим инфаркт принцессы Каддлз, о котором мы только что говорили, – это сущий пустяк. – Я оборачиваюсь и наконец бросаю всем через плечо: – Нам нужно спуститься посмотреть, как там фокусник. Извините.

– Но как же быть с Мэтью Бродериком? – вопрошает Пейтон. – И как быть с салатами?

– Может, взять две порции? – кричу я на ходу, волоча Джей-Ди вниз по длинному крутому лестничному пролету, ведущему в подвал. Вокруг становится очень темно, и мы начинаем двигаться осторожнее.

Джей-Ди лепечет:

– Ты знаешь, что я во всем помогаю тебе, Виктор. Ты знаешь, что я вернул выражению «не продохнуть от звезд» его буквальный смысл. Ты знаешь, что я сумел упаковать эту вечеринку знаменитостями под самую завязку. Ты знаешь, что я готов для тебя в лепешку разбиться, но вот этого я делать не буду, потому что…

– Джей-Ди, завтра у меня фотосессия, показ, интервью на MTV в программе «Дом стиля», обед с моим отцом и репетиция группы – необязательно именно в этой последовательности. А еще мне надо успеть забрать мой гребаный смокинг. У меня весь день расписан. А вечером мне еще открывать вот этот чертов притон. У – меня – просто нет – времени!

– Виктор, как всегда, я постараюсь сделать для тебя все, что смогу. – Джей-Ди нерешительно мнется на лестнице. – Теперь что касается фокусника…

– Плюнь на него. Почему бы нам просто не нанять клоунов на ходулях и не впихнуть внутрь пару-другую слонов?

– Он показывает карточные фокусы. Он работал на дне рождения Брэда Питта в Лос-Анджелесе в клубе Jones.

– Не врет? – спрашиваю я с подозрением. – Ну и кто же там был?

– Эд Лимато. Майк Овиц. Джулия Ормонд. Мадонна. Модели. Куча адвокатов и светских тусовщиков.

По мере того как мы приближаемся к концу лестницы, становится прохладно.

– Я хочу сказать, – продолжает Джей-Ди, – что было, в общем-то, круто.

– Но теперь круто – это отстой, – объясняю я, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь под ногами.

Здесь так прохладно, что изо рта идет пар, а перила лестницы холодны как лед.

– Что ты сказал, Виктор?

– Отстой – это круто. Уловил?

– То есть круто… это больше не круто? – спрашивает Джей-Ди. – Я правильно тебя понял?

Я пристально смотрю на него, пока мы преодолеваем следующий пролет.

– Нет, ты не понял. Круто – это отстой. Отстой – это круто. Просто как дважды два, верно?

Джей-Ди дважды моргает, трясясь от холода, и мы продолжаем наш спуск во тьму.

– Видишь ли, отстой – это круто, Джей-Ди.

– Виктор, у меня сегодня нервы не в порядке, – отзывается он. – Может, не стоит грузить меня сегодня?

– Да тебе даже задумываться над этим не надо. Отстой – это круто. Круто – это отстой.

– Погоди, ладно. Круто – это отстой? Ну что, я усвоил хоть что-нибудь?

В самом низу так холодно, что свечи гаснут, когда мы проходим мимо, а телевизионные мониторы не показывают ничего, кроме «снега». Возле бара, расположенного у самого конца лестницы, стоит фокусник, похожий на Антонио Бандераса, внезапно помолодевшего, коротко подстригшегося и превратившегося в немца, и, сгорбившись, праздно тасует колоду карт, время от времени затягиваясь маленьким косячком и отхлебывая из стакана с диетической кока-колой. На нем рваные джинсы, короткая футболка, – в общем, одет он преувеличенно небрежно, в явной попытке закосить под простого парня. Перед ним на стойке выстроились в ряд пустые фужеры для шампанского, отражающие те немногие лучи света, которые удостоили своим посещением подвал.