Текст книги "Гламорама"

– Прекрати, Виктор, – отвечает она. – У тебя в голове одни глупости.

– Что? Ты все еще не очарована мной?

– Мне нужны настоящие чувства, Виктор, – говорит Лорен. – Ты – последний человек на земле, от которого их можно ожидать.

– А от Дэмиена Натчеса Росса можно? Я тебя умоляю, зайка. Я тебя умоляю!

Она докуривает сигарету и медленно начинает идти в сторону Парк-авеню.

– Как давно у вас это с Элисон Пул?

– Ты о чем? – Я инстинктивно озираюсь по сторонам, ища взглядом Дьюка или Дигби, но их нет. – Почему ты веришь всяким дерьмовым сплетням?

– Это сплетни?

– А откуда тебе знать, сплетни или нет?

– О боже, Виктор, все этому верят.

– Что ты хочешь сказать?

– У нее дома только две книги – Библия и «Дневники Энди Уорхола», причем Библию ей подарили, – цедит сквозь зубы Лорен. – Королева гребаного свинарника.

– Я не очень понимаю, куда тебя несет.

– Это на тебя совсем не похоже, Виктор, – улыбается мне Лорен и добавляет: – Так приятно иметь рядом с собой надежного человека…

– «Надежный» – это означает «со средствами»? Богатый? С бабками?

– Возможно.

– Что? Хочешь сказать, я тебе не нравлюсь, потому что мне приходится вертеться, чтобы жить? Я не нравлюсь тебе, потому что я – жертва экономической конъюнктуры?

– Виктор, – говорит Лорен. – Если б ты только проявил такой пыл, когда мы встретились с тобой в первый раз!

Я наклоняюсь, крепко целую ее в губы и удивляюсь тому, что она меня не отталкивает, а затем она прижимается ко мне, не позволяя поцелую прерваться, и хватает мои руки, ее пальцы впиваются в мои ладони. Наконец я вырываюсь из ее объятий и бормочу, что мне нужно торопиться в центр, и очень легко и элегантно, без видимого усилия, вскакиваю в седло «веспы», завожу двигатель и мчу в сторону Парк-авеню, даже не оглянувшись, хотя если бы оглянулся, то увидел бы, как Лорен прикрывает рукой зевок, голосуя другой рукой такси.

14

Черный джип с затемненными стеклами катится следом за мной по Двадцать третьей улице, и когда я ныряю в туннель на Парк-авеню, водитель джипа включает фары и прижимается ко мне так плотно, что решетка джипа задевает заднее крыло моей «веспы».

Я сворачиваю на разделительную полосу и двигаюсь навстречу потоку машин, обгоняя такси, выстроившиеся в ряд на моей стороне, направляясь к повороту на Гранд-Сентрал. Ускоряюсь на наклонном участке, вписываюсь в кривую, проношусь на волосок от лимузина, стоящего с включенным двигателем перед входом в Grand Hyatt, и возвращаюсь безо всяких затруднений обратно на Парк-авеню, пока, доехав до Сорок восьмой улицы, я не оборачиваюсь и не обнаруживаю джип у себя за спиной на расстоянии одного квартала.

На светофоре на углу с Сорок седьмой вспыхивает зеленый. В тот же миг джип трогает с места, стремительно вырываясь вперед.

Как только зеленый загорается на моем светофоре, я рывком достигаю Пятьдесят первой, где из-за встречного потока вынужден остановиться, дожидаясь стрелки налево.

Я оборачиваюсь и смотрю через плечо, но джипа нигде не видно.

Когда я снова оборачиваюсь, вот он – стоит у меня прямо за спиной, мотор урчит на холостом ходу.

Я вскрикиваю, дергаю с места и тут же врезаюсь в медленно идущее навстречу по Парк-авеню такси, чуть не падая с «веспы». Кругом стихают все звуки, я не слышу ничего, кроме собственного тяжелого дыхания. Поднимаю скутер, вскакиваю в седло и закладываю вираж, очутившись на Пятьдесят первой раньше джипа.

На Пятьдесят первой – жуткая пробка, и я выскакиваю на тротуар, но джипу и на это наплевать: он тащится за мной, заехав на тротуар обоими правыми колесами, а я ору прохожим, чтобы уходили с дороги, из-под колес «веспы» облачками взметается конфетти, толстым слоем покрывающее асфальт, и бизнесмены отмахиваются от меня своими портфелями, таксисты выкрикивают мне вслед ругательства и гудят в клаксоны, и мое вторжение на тротуар напоминает падение выстроенных в ряд костяшек домино.

Следующий светофор, на Пятой, оказывается желтым. Я газую, слетаю с тротуара за секунду до того, как поперечный поток транспорта устремляется по улице, сметая все на своем пути, небо у меня над головой темное и низкое, а джип застыл на перекрестке под красным светофором.

До Fashion Café остается один квартал. На углу Рокфеллеровского центра и Пятьдесят первой перед дверями кафе я спрыгиваю со скутера и загоняю его за бессмысленное ограждение из виниловых канатов, которое никому не преграждает дорогу, поскольку никто не пытается попасть внутрь.

Запыхавшимся голосом я прошу Бьяну, который сегодня стоит на дверях, впустить меня.

– Ты видел? – кричу. – Эти засранцы пытались убить меня!

– Тоже мне новость! – пожимает плечами Бьяна. – Теперь, по крайней мере, ты в курсе.

– Послушай, мне нужно закатить это внутрь, – говорю я, показывая на скутер. – Позволь оставить его здесь на десять минут.

– Виктор, – спрашивает Бьяна, – как там насчет встречи с Брайаном Макнелли, которую ты мне обещал?

– Дай мне десять минут, Бьяна, и я все тебе скажу, – отвечаю я, закатывая «веспу» внутрь.

Черный джип останавливается на углу, не заглушая двигателя, и я ныряю внутрь и вижу через толстые стеклянные двери Fashion Café, как он медленно поворачивает за угол и исчезает.

Жасмин, старшая официантка, вздыхает, видя, как я миную гигантские линзы входных дверей, также играющие роль вестибюля, и вхожу в главный зал ресторана.

– Жасмин, – восклицаю я, поднимая руки вверх, – только десять минут, зайка, десять минут!

– Ах, Виктор, ну ты как всегда, – говорит Жасмин и становится на свое возвышение у входа с мобильным телефоном в руках.

– Мне просто нужно оставить здесь «веспу», – говорю я, прислоняя скутер к стене возле гардероба.

– Да у нас все равно пусто, – сдается она. – Давай проходи.

Ресторан действительно пустынен. Сзади кто-то гулко насвистывает мелодию «На солнечной стороне улицы»[88]88
  «On the Sunny Side of the Street» – песня Джимми Макхью и Дороти Филдс, известная с 1930 г., джазовый стандарт.


[Закрыть], но, когда я оборачиваюсь, за спиной никого нет, и на мгновение мне кажется, что, может быть, я просто принял за свист последние ноты песни с нового альбома Pearl Jam, звучавшей из колонок под потолком; я напрасно жду начала новой песни, и тут до меня доходит, что свист этот звучал слишком по-человечески, и тогда я пожимаю плечами и иду дальше вглубь Fashion Café, мимо человека с пылесосом, убирающего с пола конфетти, мимо пары барменов, сдающих друг другу смену, и официантки, пересчитывающей чаевые в кабинке с надписью Mademoiselle.

Во всем зале за столиком сидит единственное существо – молодящийся мужчина с прической «а-ля Цезарь», похожий на тридцатилетнего Бена Арнольда, в темных очках и черном костюме на трех пуговицах вроде бы как от Agnes b., в кабинке с надписью Vogue за копией Триумфальной арки, которая занимает добрую половину большого ресторанного зала. Для сегодняшнего дня диджей X одет как-то чересчур сурово, хотя все равно не без шика.

Он смотрит на меня вопросительно, опускает очки, а я с несколько надменным видом делаю круг по залу перед тем, как направиться непосредственно к нему.

Он снимает очки и, протягивая руку, говорит мне:

– Привет.

– Что за дела, а где же твои штаны-трубы? – вздыхаю я и просачиваюсь в кабинку, делая неопределенный жест рукой. – Где твоя широченная футболка в зигзагах? Где последний номер Urb? Где эта клевая копна стриженных «лесенкой» пергидрольных волос?

– Извините, – говорит он, слегка наклоняя голову. – Извините, о чем это вы?

– Я пришел, – говорю я, разводя в стороны руки. – Я существую. Скажи мне просто, будешь ты работать у нас сегодня вечером или нет?

– Работать кем? – Он откладывает в сторону лиловое меню, вырезанное в форме фотоаппарата Hasselblad.

– Один из диджеев, с которым я беседовал сегодня, сказал, что он будет играть «Bartman Returns». Он сказал, что это «абсолютно необходимо». Он сказал, что это его «фирменная» песня. Представляешь, до чего докатился этот мир прямо у нас на глазах?

Парень медленно лезет в карман пиджака и извлекает оттуда карточку. Я смотрю на нее, мимоходом замечая имя – Ф. Фред Палакон – и телефонный номер.

– Ладно, зайка, – говорю я с придыханием. – Высшая ставка для диджея в четверг вечером на Манхэттене – пятьсот долларов, но поскольку нас прижимает время и к тому же все мои голубые друзья в один голос твердят, что круче тебя не было никого со времен Astrolube и ты нам нужен позарез, предлагаю сорок долларов сверху.

– Благодарю вас, мистер Джонсон, извините, мистер Вард, но я не диджей.

– Знаю, знаю – я хотел сказать, музыкальный дизайнер.

– Нет, боюсь, мистер Вард, что я и не музыкальный дизайнер.

– Да? Ну и кто же ты и зачем тогда я сижу с тобой тут, в Fashion Café?

– Я пытаюсь встретиться с вами уже несколько недель, – говорит он.

– Ты пытаешься встретиться со мной? – переспрашиваю я. – Ты пытаешься встретиться со мной? Очевидно, с моим автоответчиком что-то не в порядке. – Пару секунд молчу. – Трава у тебя есть?

Палакон озирается по сторонам, затем медленно вновь обращает взгляд на меня:

– Нет.

– Тогда какого черта, я вообще ничего не понимаю. – Бросаю взгляд на римейк «Ее звали Никита», крутящийся на одном из мониторов рядом с Триумфальной аркой. – Знаешь, Палакон, ты, наверное, из этих, из хорошо одетых образованных богатых торчков, иначе я вообще ничего не понимаю. Иначе, – беспомощно пожимаю я плечами, – возможно, мы сидим с тобой в дешевом кафе в обеденный перерыв и едим мороженое в вафельном стаканчике перед тем, как отправиться красить сарай.

Палакон по-прежнему не сводит с меня глаз. Я протягиваю ему зубочистку со вкусом корицы.

– Учились ли вы в Кэмденском колледже в Нью-Гэмпшире в период с восемьдесят второго по восемьдесят восьмой год? – спрашивает он тихо.

Глянув на Палакона, я удивленно отвечаю:

– Я полгода был в академке. А точнее, все четыре года.

– Первый раз вы взяли отпуск осенью восемьдесят пятого? – спрашивает Палакон.

– Возможно, – пожимаю плечами.

– Были ли вы знакомы с Джейме Филдс во время учебы в колледже?

Я вздыхаю, хлопаю ладонью по столу:

– Послушай, чувак, если у тебя нет фотографии, то я вряд ли что-нибудь вспомню – по нолям, врубился?

– Разумеется, мистер Вард, – говорит Палакон, открывая папку, которая лежит рядом с ним. – Я принес фотографии.

Он протягивает мне папку. Я не беру ее. Он вежливо кашляет и кладет папку на стол передо мной. Открываю ее.

На первой серии снимков – девушка, выглядящая как нечто среднее между Патрицией Хартман и Лейлани Бишоп, идет по подиуму, а за спиной у нее смутно виднеются буквы DKNY, затем фотографии, на которых она вместе с Наоми Кэмпбелл, на других – с Ники Тейлор, еще на одной она пьет мартини с Лиз Тилберис, несколько снимков, на которых она лежит на кушетке в помещении, похожем на студию в Industrie, пара фотографий, на которых она гуляет с маленькой собачкой в Вест-Виллидж, и еще одна, похоже снятая через телеобъектив: на ней все та же девушка идет через лужайку в Кэмдене к тому месту, где она круто обрывается в долину, – студенты, страдающие головокружением, прозвали ее «Концом света».

На второй серии снимков девушка внезапно появляется то на фоне Берлингтонской аркады в Лондоне, то на Грик-стрит в Сохо, то перед терминалом American Airlines в Хитроу. На третьей серии, вырезанной из какого-то иллюстрированного журнала, девушка находится в компании, состоящей из меня, Майкла Бергина и Маркуса Шенкенберга, и мы демонстрируем пляжную моду, вдохновленную стилем шестидесятых. Я делаю вид, что собираюсь прыгнуть в бассейн прямо в белых брюках и майке Nautica, а она смотрит мрачно мимо меня куда-то назад; затем мы трое дурачимся с хулахупами, затем танцуем в патио. Еще на одном снимке я лежу на плотике посреди бассейна и пускаю струи воды, в то время как она стоит на краю и делает мне знаки, чтобы я подплывал поближе. Поскольку этого снимка я вообще не помню, то начинаю закрывать папку, чтобы не видеть больше эти фотографии: мне кажется, на них вовсе не я, а кто-то другой.

– Это помогло освежить вашу память? – спрашивает Палакон.

– Ни фига себе, это еще до татуировки! – говорю я со вздохом, потому что перед тем, как закрыть папку, успел заметить мой бицепс, лежащий на шее у Майкла. – Господи боже, это наверняка было еще в том году, когда все как один носили Levi’s с рваными коленками!

– Вполне, гмм, возможно, – говорит несколько смущенно Палакон.

– Это не та девушка, что записала меня в движение «Феминистки за права животных»? – спрашиваю я. – Ну, ФПЖ?

– Гмм… эээ… – мычит Палакон, листая папку. – Она… эээ… участвовала в движении за легализацию марихуаны. Это вам поможет?

– Не вполне, зайка. – Я вновь открываю папку. – Это не та девушка, с которой я познакомился на сорокалетии Спироса Ниархоса?

– Нет.

– А ты откуда знаешь?

– Мы… я знаю, что вы не встречали Джейме Филдс на сорокалетии Спироса Ниархоса. – Палакон закрывает глаза и трет переносицу. – Сосредоточьтесь, мистер Вард.

Я молча смотрю на него и решаю зайти с другого боку. Наклоняюсь к Палакону, а он, в свою очередь, наклоняется с надеждой ко мне.

– Я хочу техно, техно, техно, – скандирую я, внезапно заметив наполовину съеденный салат из цыпленка по-восточному на тарелке с лицом Анны Винтур, стоящий на краю стола.

– Я… не заказывал этого, – удивленно говорит Палакон, а затем, глядя на тарелку, спрашивает: – Кто это?

– Это Анна Винтур.

– Нет, – говорит он, вытягивая шею. – Это не она.

Я отодвигаю в сторону рисовую лапшу и крошечный кусочек мандарина, чтобы рассмотреть целиком все лицо sans темных очков.

– Ах да, вы правы.

– Модное местечко, – зеваю я.

Официантка проходит мимо. Я свистом подзываю ее:

– Эй, солнышко, принеси-ка мне пиво.

Она кивает и уходит. Я смотрю ей вслед, и в моей голове только два слова: «Ничего себе».

– Разве у вас нет показа в шесть? – спрашивает Палакон.

– Я – модель. У меня капризы. Но капризы – это круто. А я крут. – Внезапно до меня кое-что доходит. – Постой-ка, это что, допрос? Боже, да я уже давно не нюхаю, наверное, неделю, а то и несколько.

– Мистер Вард, – говорит Палакон, и видно, что его терпение вот-вот лопнет. – Предположительно, у вас с этой девушкой был роман.

– У меня был роман с Эшли Филдс?

– Ее имя Джейме Филдс, и у вас действительно был с ней роман.

– Слушай, чувак, мне все это по барабану, – заявляю я. – Я думал, ты диджей.

– Джейме Филдс пропала три недели назад в Лондоне во время съемок независимого кинофильма. Последний раз ее видели в магазине Armani на Слоун-стрит и в кинотеатре L’Odeon на Риджент-стрит, – вздыхает Палакон, листая папку. – С тех пор как она ушла со съемочной площадки, никто о ней больше ничего не слышал.

– Может, ей не понравился сценарий? – пожимаю плечами. – Может, ей показалось, что ее героиня недостаточно часто присутствует в кадре? Такое случается сплошь и рядом, чувак.

– А вы, – Палакон растерянно заглядывает в папку, – откуда знаете?

– Продолжай, о крутейший, – роняю я небрежно.

– Некоторым лицам очень бы хотелось, чтобы ее удалось разыскать, – говорит Палакон. – Эти лица хотели бы, чтобы ее доставили обратно в Америку.

– Я полагаю, что речь идет о ее агенте и коллегах?

В ту же секунду, когда я произношу эти слова, Палакон немедленно расслабляется, словно только сейчас до него что-то дошло, после чего его лицо, впервые с момента нашей встречи, расплывается в широкой улыбке и он говорит:

– Да, конечно. Речь именно о них.

– Зашибись.

– Есть неподтвержденные данные, что ее видели в Бристоле, но это было десять дней назад, – говорит Палакон. – Точнее о ее местонахождении мы ничего не знаем.

– Зайка? – Я вновь наклоняюсь к Палакону.

– Да? – Он тоже наклоняется ко мне.

– Сразу было непросто понять, о чем тут речь, – спокойно сообщаю я.

– Ясно.

– Итак, она МПА?

– Простите?

– Модель, подавшаяся в актрисы.

– Очевидно, так.

Бесконечная череда моделей скользит плавной походкой по подиуму, на гигантском экране, расположенном за Триумфальной аркой. Пару раз мелькает даже Хлоя.

– Ты видел меня на обложке журнала YouthQuake? – спрашиваю я настороженно.

– Эээ… да. – Почему-то создается такое ощущение, что Палакону нелегко было признаться в этом.

– Зашибись. – Я выдерживаю паузу. – Не дашь взаймы пару сотен долларов?

– Нет.

– Тоже зашибись.

– Это было лишнее, – бормочет он себе под нос. – Совершенно лишнее.

– Что ты хочешь этим сказать? Что я тупица? Что я засранец? Что у меня не все дома?

– Нет, мистер Вард, – вздыхает Палакон. – Это не означает ничего из вышеперечисленного.

– Послушайте, вы выбрали не того парня, – говорю я, вставая. – Я в эти игры не играю. Я вас умоляю.

Палакон смотрит на меня как-то сонно и безо всякого выражения говорит:

– Если вы найдете ее, мы дадим вам триста тысяч долларов.

Без колебаний я немедленно сажусь обратно на место.

– Плюс возмещение дорожных расходов, – добавляет он.

– А почему… именно я, чувак? – спрашиваю я.

– Потому что она вас любила, мистер Вард, – так громко, что я даже пугаюсь, заявляет Палакон. – По крайней мере, такой вывод можно сделать из ее дневника за восемьдесят шестой год.

– А где… вы его нашли?

– Его показали нам ее родители.

– О боже, – цежу я, – что же они ко мне-то не заявились? Ты что, у них на побегушках? Чувак, да это было в прошлом десятилетии!

– В сущности, – краснея, сообщает мне Палакон, – я пришел сюда, мистер Вард, всего лишь для того, чтобы сделать вам предложение. Триста тысяч долларов за то, чтобы найти Джейме Филдс и доставить ее в Штаты. Вот и все. Вы для этой девушки много значили, независимо от того, помните вы это или нет. Нам показалось, что вы сумеете… склонить ее.

Немного подумав, я спрашиваю:

– Как вы нашли меня?

Без малейшей запинки Палакон отвечает:

– Ваш брат подсказал, где вас искать.

– У меня нет брата, приятель.

– Я знаю, – говорит Палакон. – Небольшая проверка. Впрочем, я уже вам доверяю.

Я изучаю ногти Палакона – розовые, чистые и ухоженные. Официант закатывает тележку с авокадо на кухню. Показы осенних коллекций, закольцованные, беспрерывно повторяются на экране.

– Ладно, – говорю я, – но диджей-то мне по-прежнему нужен.

– Я могу это устроить.

– Как?

– Точнее говоря, я уже это сделал.

Он достает мобильный телефон и вручает его мне. Я смотрю на него в упор.

– Почему бы вам не позвонить вашим коллегам в клуб?

– Эээ… действительно, почему?

– Сделайте это, мистер Вард. Прошу вас, – говорит Палакон. – Вы можете опоздать.

Я поднимаю крышку мобильного телефона и набираю номер клуба. Трубку снимает Джей-Ди.

– Это… я, – говорю я почему-то испуганно.

– Виктор, – говорит Джей-Ди запыхавшимся голосом, – где ты?

– Fashion Café.

– Немедленно вали оттуда.

– Почему?

– Мы раздобыли на вечер Джуниора Васкеса! – вопит он.

– Каким образом? – спрашиваю я, не сводя взгляда с лица Палакона. – Как… вам это удалось?

– Менеджер Джуниора позвонил Дэмиену и сказал, что Джуниор хочет работать у нас.

Я отключаю телефон и подчеркнуто медленно кладу его на стол. Затем внимательно изучаю физиономию Палакона, обдумывая целую уйму разных вещей, а затем спрашиваю:

– Ты можешь сделать так, чтобы мне дали роль в «Коматозниках-два»?

– Мы поговорим об этом позже, мистер Джонсон.

– А также роль в любом фильме, где я мог бы сыграть неоперившегося американского юнца, путешествующего по Европе.

– Вы рассмотрите наше предложение? – спрашивает Палакон.

– Ты, кстати, мне никаких факсов не посылал?

– Каких факсов? – удивляется Палакон, складывая папку с фотографиями в тонкий черный портфель. – Что в них говорилось?

– «Я знаю, кто ты и что ты делаешь».

– Я и так знаю, кто вы, мистер Джонсон, и что вы делаете, – говорит он, захлопывая портфель.

– Ни фига себе! Так кто же ты такой? Сыщик, что ли? – спрашиваю я.

– Если хотите, то да, – вздыхает он.

– Послушай, – смотрю на свои часы, – я, пожалуй, вернусь к этому, эээ, разговору. Такую кучу бабок нельзя просто так проигнорировать.

– Я рассчитывал, что вы дадите мне ответ прямо сейчас.

Гляжу на него в недоумении:

– Ты и вправду хочешь, чтобы я поехал в Лондон и искал там какую-то девушку, с которой у меня якобы был роман, но которую я при этом абсолютно не помню?

– Значит, вы меня правильно поняли, – говорит Палакон с видимым облегчением. – Какое-то время мне казалось, что вы не совсем понимаете, о чем идет речь.

Впав внезапно в задумчивость, я гляжу Палакону прямо в глаза и ласково говорю:

– Ты очень похож на одного из тех парней, что едят свои засохшие болячки. Ты знаешь об этом? Что ты похож на такого парня?

– Меня много в чем обвиняли, мистер Вард, но вот в том, что я ем собственные болячки, – ни разу в жизни.

– Черт побери, все когда-то случается в жизни в первый раз, приятель, – вздыхаю я, резко вставая из-за стола.

Палакон продолжает смотреть на меня, отчего мне становится как-то не по себе, и я чувствую себя так неуютно, как ни разу в жизни не чувствовал до этого.

– Эй, посмотри! Там Рикки Лейк обнимает уличного мальчишку! – восклицаю я, показывая на висящий над головой у Палакона монитор.

Палакон поворачивает голову.

– Ха-ха – а вот ты и поймался! – говорю я и двигаю к выходу.

Палакон встает из-за стола:

– Мистер Вард!

– Не волнуйся! – кричу ему уже с другой стороны зала. – У меня есть твоя визитка!

– Мистер Вард, я…

– Поговорим позже, чувак. Мир тебе.

Ресторан по-прежнему пустынен. Я не вижу нигде ни Бьяны, ни Жасмин, ни официантки, которой заказал пиво. Подойдя к скутеру, обнаруживаю, что кто-то прикрепил к его ручке огромный факс, на котором написано: «Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ, и Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ СКАЗАЛ». Хватаю его и лечу обратно в зал, чтобы показать Палакону, но того уже и след простыл.

13

Показ проходит в Брайант-парке, хотя первоначально предполагалось, что он состоится в заброшенной синагоге на Норфолк-стрит, но Тодд запаниковал, когда узнал, что там обитают привидения двух враждовавших между собой ребе и еще призрак гигантского летающего кныша[89]89
  Национальное блюдо восточноевропейских евреев, круглая булочка с начинкой.


[Закрыть], и вот я подкатываю к черному ходу, а Сорок вторая улица битком набита телевизионными фургонами, спутниковыми антеннами, лимузинами и черными седанами, фотографы, выстроившись в шеренгу, выкрикивают мое имя, а я взмахиваю своим пропуском под носом у охранников. За баррикадами толпа подростков громко скандирует: «Мадонна! Мадонна!», хотя Мадонна сегодня вовсе не ожидается, потому что занята на судебном процессе по иску против очередного преследовавшего ее маньяка, но Гай из Maverick Records обещал появиться, так же как и Эльза Кленч, а съемочная группа CNN расспрашивает студентов факультета информационных технологий о том, кто их любимый дизайнер, и всего лишь час назад было принято решение сократить показ, так как придет на пятьсот человек больше зрителей, чем ожидалось, и нужно срочно организовать триста дополнительных стоячих мест. На улицу были выставлены видеомониторы для тех, кто вообще не сможет попасть внутрь. Поскольку в шоу вложено 350 000 долларов, нужно, чтобы его смогли увидеть все.

Предварительный показ за кулисами – это ряды вешалок с одеждой, к которой приклеены клейкой лентой листки с инструкциями и поляроидные снимки комплектов одежды, столы, заваленные париками, сотни людей, посылающих друг другу пламенные воздушные поцелуи, сотни дымящихся сигарет, бегающие повсюду голые девушки, на которых никто не обращает внимания. Огромный плакат, повешенный над сценой, возвещает «СДЕЛАЙ ЭТО» огромными черными буквами, а на заднем плане оглушительно громко играет трек из Kids. Ходят слухи о том, что куда-то пропали две модели, то ли потому, что они опаздывают с другого показа, то ли потому, что их насилуют какие-то сомнительные новые знакомые прямо в лимузине, застрявшем в пробке на Лексингтон, но наверняка никому ничего не известно.

– Сегодняшний день проходит под лозунгом «тянем-потянем», верно? – напускается с ходу на меня Пол, директор показа. – Мне этот лозунг не по вкусу!

– Можно подумать, мне, – отвечаю я, подражая Алисии Сильверстоун в «Нецелованной».

– Ладно – пять минут до первого выхода! – кричит Кевин, продюсер из Гастингса, Миннесота.

Тодд мечется повсюду в лихорадочном возбуждении, умудряясь при этом каким-то образом успокаивать дрожащих, испуганных, парализованных страхом моделей одним поцелуем. Я тоже целую Хлою, глаза которой густо накрашены; она окружена со всех сторон висящей на плечиках одеждой и выглядит в точности так, как должен выглядеть человек, большую часть дня снимавшийся в рекламе японского прохладительного напитка, но я говорю ей, будто она выглядит «совсем как куколка», что, впрочем, тоже правда. Она жалуется на мозоли и демонстрирует коричневые бумажные педикюрные сандалии у себя на ногах, в то время как Кевин Окоин, опоясанный прозрачным пластмассовым поясом с кармашками для инструментов и облаченный в оранжевый гофрированный батник от Gaultier, припудривает ее декольте и намазывает блеском ее губы. Орландо Пита уже закончил работать с волосами девушек, и мы в этом сезоне явно предпочитаем легкую недосказанность и жемчужно-пастельные тона теней с акцентом на верхние веки и только с легким подчеркиванием нижних. Кто-то наклеивает татуировку на мою левую грудную мышцу, а я за это время выкуриваю сигарету, заглатываю пару Twizzlers и запиваю Snapple из бутылочки, протянутой мне ассистентом, пока кто-то тщательно осматривает мой пупок, заинтересовавший его по некой смутной причине, а еще кто-то снимает это событие на видеокамеру – такова хроника наших дней.

Показывать новую линию Тодда, вдохновленную семидесятническим столкновением мотивов панка, новой волны и Азии с эстетикой Ист-Виллиджа, будут сегодня Кейт Мосс в паре с Марки Марком, Дэвид Боулс с Бернадетт Питерс, Джейсон Пристли с Анджанетт, Адам Клейтон с Наоми Кэмпбелл, Кайл Маклахлен с Линдой Евангелистой, Кристиан Слейтер с Кристи Терлингтон, не так давно похудевший Саймон Ле Бон с Ясмин Ле Бон, Кирсти Хьюм с Донованом Личем плюс сборная новых моделей – Шалом Харлоу (в паре с гребаным Бакстером Пристли!), Стелла Теннант, Эмбер Валетта – вместе с моделями постарше, включая Хлою, Кристен Макменами, Беверли Пил, Патрицию Хартман, Еву Херцигову, в компании неизбежных в этом случае моделей-мужчин: Скотта Бенуа, Рика Дина, Крейга Палмера, Маркуса Шенкенберга, Никитаса, Тайсона. Будет продемонстрировано сто восемьдесят комплектов одежды. Мой первый выход – черные плавки и черная футболка. Второй – с голым торсом. Третий – слаксы и майка. Четвертый – шорты и майка. Но смотреть-то все, разумеется, будут на Хлою, так что все это не имеет особого значения. Тодд громко дает всем последнее наставление перед показом: «Улыбайтесь шире и гордитесь тем, кто вы такие».

Во время первого выхода Хлоя и я движемся навстречу тысячам объективов-трансфокаторов, которые, завидев нас, приходят в безумное волнение. Под прожекторами телевизионщиков модели скользят одна за другой, безупречно покачивая бедрами. Бедра Хлои тоже покачиваются, она, вильнув ягодицами, исполняет идеальный пируэт в конце дорожки, и наши взгляды встречаются в нужный момент, придавая правдоподобие всему происходящему. Среди зрителей я вижу Анну Винтур, Кэрри Донован, Холли Брубах, Катрин Денёв, Фэй Данауэй, Барри Диллера, Дэвида Геффена, Иэна Шрагера, Питера Галлахера, Вима Вендерса, Андре Леона Тэлли, Брэда Питта, Полли Меллен, Кэла Руттенстейна, Катю Сассун, Карре Отис, Ру Пола, Фран Лебовиц, Вайнону Райдер (которая не аплодирует нам, когда мы проходим мимо), Рене Руссо, Сильвестра Сталлоне, Патрика Маккарти, Шерон Стоун, Джеймса Трумэна, Ферн Маллис. Показ проводится под музыку Sonic Youth, Cypress Hill, Go-Go’s, Stone Temple Pilots, Swing Out Sister, Дионн Уорвик, Psychic TV и Wu-Tang Clan. После финального выхода с Хлоей я чуть отступаю, и Тодд обнимает ее за талию, затем они оба кланяются, затем она отходит в сторону и аплодирует ему, и я усилием воли подавляю в себе желание встать рядом с ней, а затем все вскакивают на подиум и спешат за кулисы на послепоказную вечеринку, которую устраивает Уилл Реган.

За кулисами: Entertainment Tonight, MTV News, Эй-Джи Хаммер с VH1, The McLaughlin Group, Fashion File и еще с десяток съемочных групп с других каналов протискиваются под навесами, где и без того все так плотно забито людьми, что никто не в состоянии перемещаться, микрофоны свисают над толпой с длинных шестов. Длинный стол весь уставлен белыми розами, мартини Skyy, бутылками Moët, креветками с сыром, нанизанными на шпажки, хот-догами и вазами с гигантской клубникой. Приглушенно звучат старые записи В-52, их сменяют Happy Mondays, за которыми следуют Pet Shop Boys. Борис Бейне и Мики Хардт танцуют под музыку. Стилисты, гримеры, трансвеститы среднего пошиба, президенты правления универсальных магазинов, флористы, покупатели из Лондона, Азии и Европы носятся по залу, увертываясь от детишек Сьюзен Сарандон. Спайк Ли появляется в компании Джулиана Шнабеля, Ясмин Гаури Надедже, Эл Эл Кул Джея, Изабеллы Росселлини и Ричарда Тайлера.

Я пытаюсь найти в зале вице-президента отдела кастинга и новых талантов Sony, но толпа владельцев бутиков и армия совладельцев и редакторов журналов в окружении роя из тысяч камер и микрофонов, толкающаяся под навесами, отпихивает меня в угол для неприкаянных мужчин-моделей и бойфрендов моделей-женщин – часть из них уже зашнуровывает свои ролики, но тут Дэвид Аркетт и Билли Болдуин знакомят меня с поваром Блэйн Трамп, Деке Хайлоном. Маленький анклав, состоящий из Майкла Гросса, Линды Вачнер, Дугласа Кива, Орибе и Джини Бекер, болтает о том, что они собираются пойти сегодня вечером на открытие клуба, но взвешивают последствия неизбежного отсутствия на званом ужине, организованном Vogue. Я стреляю «Мальборо» у Дрю Бэрримор.

Затем Джейсон Каннер и Дэвид, владелец модельного агентства Boss, в один голос рассказывают, как они чудненько провели время со мной в Pravda вчера вечером, в ответ на что я просто пожимаю плечами и начинаю пробиваться к гримерному столику Хлои, по пути разминувшись с Дэмиеном, держащим в одной руке сигару, а в другой – Элисон Пул, которая, не снимая темных очков, позирует фотографам. Пока Майк Уоллис берет у Хлои интервью, я залезаю в ее сумочку и пролистываю записную книжку, ища адрес Лорен Хайнд, нахожу его, затем беру 150 долларов, и, когда Табита Сорен спрашивает меня, что я думаю о надвигающихся выборах, я делаю ей знак мира и говорю: «С каждым днем мое смятенье возрастает»[90]90
  Строчка из песни «Bizarre Love Triangle» группы New Order с альбома «Brotherhood» (1986).


[Закрыть], а затем направляюсь к Хлое, которая, обливаясь потом, прикладывает фужер с шампанским к голове, и я целую ее в щечку и говорю, что заскочу к ней домой около восьми. Затем двигаю к выходу, где ошивается толпа охранников, передающих с рук на руки друг другу чьего-то бишон фризе[91]91
  Порода комнатных собак.


[Закрыть], кокетливо глазеющего по сторонам, и хотя кругом сотни фотографов, ни один из которых не упустил бы подобного сюжета, народу в комнате так много, что фотографам просто не удается сюда пробиться. Кто-то говорит, что Майка, возможно, сейчас находится в Canyon Ranch, а Тодда уже не видно в толпе желающих поздравить его с показом, и по этому поводу мне в голову приходит мысль, что люди, вероятно, не такие уж и плохие существа.