Текст книги "Облачные деньги. Наличные, карточки, криптовалюта и борьба за наши кошельки"

Проблема неполноты картины

С нашей позиции уличного наблюдателя трудно разглядеть взаимосвязанные элементы корпоративного капитализма. Мы подобны тем слепым мудрецам из притчи, которые, ощупывая слона с разных сторон, воображают, что хвост – это веревка, а нога – ствол дерева. Этот фрагментарный подход укрепляют и СМИ, рассматривая “потребителя” (человека, который решает, что покупать) отдельно от “работника” (того же самого человека, который получает зарплату и на следующий день снова идет на работу) и отдельно от “вкладчика” (все того же человека, который решает передать управление своими деньгами финансовому институту, изучающему возможности по капитализации какого-то нового корпоративного цикла).

На самом деле потребитель, работник и вкладчик – это один и тот же участник той же самой денежной системы. Сегодня вы получаете деньги, а завтра вы их отдаете за товары или финансовые контракты, откуда они снова расходятся по разным направлениям. Финансовые институты не ограничиваются зарядкой корпораций – они включаются в систему всюду, где есть движение денег. Например, они могут предложить кредиты потребителям, побуждая людей влезать в долги для покупки товаров, выпущенных корпорациями. Они могут финансировать будущих работников – что такое образовательные кредиты как не выдача займов будущим работникам, стремящимся быть нанятыми? А могут выдавать ссуды на ипотеку работникам, едва выплатившим студенческие долги, но отчаянно желающим купить жилье, чтобы обеспечить хоть какую-то стабильность в этом непрочном мире.

То же самое стремление к надежности можно эксплуатировать с помощью спекулятивных инвестиций из разряда “хочу-быстро-разбогатеть”. Перестав работать брокером деривативов, я несколько месяцев был консультантом компании, занимавшейся ставками на спред[6]6
  Игра на бирже, при которой делаются ставки на то, вырастут или упадут акции той или иной компании.


[Закрыть]. Она брала ссуды в крупном инвестиционном банке и кредитовала физлиц – “внутридневных трейдеров[7]7
  Трейдеров, которые покупают и продают финансовые инструменты в течение одного торгового дня.


[Закрыть]”, которые хотели разнообразить рутинную жизнь, делая ставки на финансовых рынках. Да, крупный финансист финансировал финансиста среднего масштаба, который финансировал мелких финансистов. Финансирование финансистов – крупный бизнес. Можно давать ссуды акционерам для покупки акций, а можно кредитовать кредиторов для покупки облигаций. Возникает своего рода рекурсия.

Каждый из этих финансовых контрактов можно взять за основу для построения более сложных контрактов. Мы уже видели, что акция компании ВР – это заявка на участие в доходах ее 1100 дочерних компаний, но доля в более крупном фонде, в который входит такая акция, может привести к получению доходов от десятков тысяч дочерних компаний, а доля в фонде фондов – доходов от сотен тысяч дочерних компаний. Финансовые институты могут объединять любые созданные ими контракты – потребительские кредиты, студенческие ссуды, ипотеки – в инструменты, подобные облигациям, обеспеченным долговыми обязательствами, и ценным бумагам, обеспеченным закладными, которые породили финансовый кризис 2008-го. Эти структуры состояли из сотен тысяч финансовых инструментов. И это мы еще не дошли до деривативов – сектора, в котором я работал, – представляющих из себя ставки на различные цепочки контрактов. Например, свопцион (equity index swaption) – это ставка на ставки на доход сотен корпораций с сотнями тысяч дочерних компаний.

Банкир, проводящий встречи по поводу свопционов, живет в мире абстракций, находясь на вершине экономической иерархии; такие люди скорее объединяют тысячи ипотечных ссуд в огромный пакет для продажи норвежскому суверенному фонду, чем обсуждают с взволнованными молодоженами покупку дома. Верхние этажи небоскребов занимают немногие, но именно они проводят самые масштабные операции.

Однако все эти башни опираются на расположенные на нижнем уровне точки доступа, предназначенные для вовлечения людей. Это отделения банков, независимые финансовые консультанты, биржевые маклеры и компании, принимающие ставки на спред, – и всем им требуется персонал для обслуживания клиентов. Однако корпорациям, которые нацелены на обслуживание миллионов, этот низовой персонал обходится дорого. Все эти люди нужны как коллектив, но каждый отдельный сотрудник – обуза. Вот почему финансовые организации стремятся автоматизировать свое общение с физлицами. Лучше предоставить клиентам стандартное приложение, которое обеспечивает самообслуживание: тогда их уже не надо затаскивать в систему вручную – они сами себя направляют в финансовое мегаядро.

Но стремление к автоматизации идет и дальше. Оно проникает внутрь небоскребов. Финансовые учреждения испытывают многочисленные неудобства из-за своих ненадежных сотрудников с непредсказуемыми потребностями, конфликтами и мечтами, садящихся со спущенными штанами на унитазы после ночной пирушки. Так не отказаться ли полностью от человеческого персонала, обучив машины разрабатывать и паковать все эти финансовые контракты? Автоматизировать нервные центры. Вот почему в их башнях расположен Level39.

Однако на пути всего этого стоит одно маленькое препятствие. Оно называется наличные.

Препятствие

Очень важно разделять корпоративный капитализм на ядро и периферию. Ядро я уже описал – это мегаигроки вроде ВР, действующие совместно с финансовым сектором и использующие цифровую платежную систему, которой управляет коммерческий банковский сектор. Когда ВР заказывает подрядчику укладку цемента на сотни километров трубопровода, она не платит за это наличными. Она выполняет массовые электронные платежи, которые отражаются на банковском счете подрядчика, после чего тот, в свою очередь, может направлять платежи своим подрядчикам. Цепочка импульсов, возникших в высших финансовых сферах башен, вихрем проносится по сети банковских счетов, но на периферии ее движение замедляется. На периферии корпоративного капитализма находятся отдельные работники, делающие всю грязную работу, – вот они-то и привыкли пользоваться наличными.

Скопление наличных на множестве дальних участков вызывает у банковского и корпоративного секторов ощущение, подобное зуду, – возникает желание почесаться. Наличные лежат в грязном кошельке шахтера и в лифчике бабушки из народа коса, покупающей банку детской смеси Nestle в сельской лавочке в ЮАР. Финансовые корпорации мечтают о “безналичном обществе”, где даже эти мельчайшие узелки капиталистического рынка будут привязаны к своим банковским счетам, что позволит банковскому сектору войти в каждый пиксель экономической картины мира. Чтобы полностью закрепиться в наших жизнях и прилипнуть к нашим телам, корпоративному капитализму нужно, чтобы деньги были электронными, а точки доступа нижнего уровня были заменены стандартными приложениями, живущими в смартфонах, с которыми мы нигде не расстаемся. Это нам представляют как “будущее денег”.

Глава 2
Борьба с наличными

Любой вводный курс по экономике открывается сценой, заставляющей вспомнить “Ромео и Джульетту”. Два семейства – Покупатели и Продавцы – враждуют друг с другом. Первое владеет деньгами, второе – товарами или услугами. Обе стороны в напряженном ожидании: Покупатели дефилируют туда и обратно вдоль Кривой спроса, демонстрируя условия, на каких они готовы совершать покупки, а Продавцы не сводят глаз с Кривой предложения, которая показывает условия, на каких они готовы продавать. На пересечении этих кривых Покупатель встречает Продавца и передает ему определенную сумму денег в обмен на определенное количество товара. Эта точка заключения мира называется Рыночной ценой.

Когда я лечу рейсом British Airways с деньгами в бумажнике, я представляю Покупателей. А экипаж самолета со своим каталогом товаров выступает в роли Продавцов. Все готово к обмену. Я делаю ход, попросив чашку растворимого кофе. Стюардесса отправляется его готовить и возвращается с чашкой на подносе. Снова мой ход. Я достаю 5 фунтов.

– Простите, сэр, мы принимаем только карточки. Нарушение сценария.

Я удивленно смотрю на нее:

– У меня нет карточки.

Пораженная стюардесса замирает, не зная, что делать.

– Видимо, вам придется забрать это, – говорю я медленно. Она смотрит на меня с жалостью, извиняется и уносит кофе. Окружающие меня пассажиры тоже шокированы. Жалкий бездельник, думают они: у него нет карточки – не может даже кофе себе купить.

На самом деле дебетовая карточка у меня есть, но я верю в процесс, описанный в учебниках по экономике. Я – покупатель с деньгами, а вы – продавец с товаром, так заключите же со мной сделку. Почему мы должны идти окольным путем, через Visa и банковский сектор?

Вернувшись из туалета, я обнаруживаю, что сосед купил мне кофе по своей карточке. Стюардесса, восхищенная его добротой, сияет, мужик показывает мне большие пальцы. Пассажиры вокруг радостно улыбаются. Я вежливо благодарю, но про себя возмущаюсь: “Ах, чтоб тебя! Я же пытался выразить свою позицию!” В который раз мой планомерный протест против политики British Airways в отношении наличных сорвал благодетель с карточкой.

Мораль этой истории в том, что хотя экономисты традиционно описывают рынок как поле деятельности двух групп, мы движемся к миру, где в каждой транзакции участвует третья — Передатчики денег, конгломерат банков и посредников в платежах вроде Visa и Mastercard. В этом мире Ромео и Джульетта не могут поцеловаться, пока между ними не встанет священник, соединяя их руки, чтобы благословить союз. Однако в отличие от настоящих священников эти посредники действуют на расстоянии с помощью удаленных ЦОДов, с которыми мы дистанционно взаимодействуем. И эти их финансовые облака накрывают нас всех, как вязкий туман.

Туман

“Туман” уместно дополняет сравнение с облаком, потому что хорошо передает ощущения стоящего на земле человека, которого задел нижний край облака. Легкий туман почти не виден – так и люди часто не замечают электронных посредников: взаимодействие происходит настолько быстро и незаметно, что кажется просто магическим.

Но порой магия дает сбой. В 2016-м меня пригласили выступить на секции конференции под названием “Заново изобретаем деньги” в Делфтском технологическом университете. Авиаперелет и смена часовых поясов утомили меня – не хотелось выходить на сцену в таком состоянии, – поэтому за 15 минут до своего доклада я отправился искать кока-колу. Я нашел торговый автомат, но он не взял у меня деньги: его небольшой интерфейс, созданный нидерландской компанией Pay ter, выдал сообщение: “Только бесконтактные платежи”. Я раздраженно предъявил ему карточку, но хотя на моем банковском счету деньги были, устройство лишь возмущенно пискнуло: “Карта недействительна”. Я посмотрел на срок действия – карта была действительна.

В учебниках экономики свободный рынок преподносится как место, где рациональные индивидуумы к взаимной выгоде вступают в монетарный обмен. Но вот он я – усталый индивидуум, рационально желающий сахара, стою перед автоматом, набитым безалкогольными напитками и действующим по поручению продавца. Это и есть рынок, и этот аппарат запрограммирован так, чтобы следовать простому контракту: “Если ты дашь денег моему хозяину, я дам тебе колу”. Деньги для покупки у меня есть, так что это сбой рынка. Меня лишили возможности участвовать в свободной торговле.

В старых торговых автоматах было отверстие для монет, так что каждый – даже бездомный без счета в банке – мог обменять свои деньги на пищу. Но нидерландское устройство состояло на самом деле из двух автоматов: его основной корпус принадлежал продавцу, но чтобы получить из него колу, я должен был сначала послать запрос комплексу финансовых привратников, включая Visa и последовательность банков, с помощью размещенного там устройства для чтения карт Payter, уполномоченного работать от их имени. Если один из этих стражей не захочет вступить со мной в сделку, я не смогу вступить в сделку с продавцом. Эти стражники способны нарушить базовый капиталистический ритуал – передачу денег в обмен на передачу товара.

Подотчетный лишь своим удаленным хозяевам ридер Payter не давал и возможности пожаловаться, источая механическое безразличие. Таким образом, рыночная сделка между покупателем и продавцом была блокирована неподотчетным, некомпетентным и безразличным посредником. В моем примере с Ромео и Джульеттой это означало бы, что брат Лоренцо просто не пришел бы на церемонию.

Или вот еще: представьте, что посреди церемонии священник упал бы в обморок. Это подобно сбою системы: когда в 2018-м европейские системы Visa отключились на 10 часов (из-за отказа их основного ЦОДа), было заблокировано 5,2 млн попыток платежей и люди, ставшие зависимыми от карточных транзакций, остались на мели и были вынуждены искать банкоматы (которые, как мы позже увидим, все чаще закрываются, так что найти их все труднее). То же самое произойдет, если отключится подача электроэнергии.

А что если на священника нападут по дороге на церемонию? Электронные платежи подвергают нас опасностям двух видов: удаленные преступники, вооруженные вредоносными программами вроде Dridex (эта программа проникает в компьютеры и с помощью файлов Microsoft Word похищает банковские реквизиты), могут напасть лично на нас, а кроме того, мы можем пострадать от кибератак на центральные системы и массовых утечек данных. В феврале 2016-го хакеры с помощью сети международных платежей SWIFT похитили около миллиарда долларов со счета Центрального банка Бангладеш в Федеральной резервной системе США, одном из самых надежных финансовых учреждений мира. Вообразите, что они могут сделать с обычным счетом.

Говоря о рынке, движимом предложением (продавцами) и спросом (покупателями), экономисты не упоминают о стражах платежей, то есть они представляют себе, что участники рынка обмениваются наличными, той формой денег, которую эмитируют государства и которая курсирует между людьми, обеспечивая функционирование рынков. Однако возникшая категория посредников в передаче электронных денег состоит из частных деятелей, стремящихся получить прибыль, и для того чтобы воспользоваться их услугами, продавец и покупатель должны эти услуги покупать у посредника, который продает их за… деньги. Что приводит к странному зацикливанию в экономическом уравнении, поскольку в дополнение к исходным спросу и предложению приходится добавлять спрос и предложение на реализацию спроса и предложения.

Если эти посредники смогут закрепить свою роль в наших платежах, они получат долю от каждого взаимодействия в рыночной системе, и эта новая эра, когда посредники в передаче денег станут неизбежным промежуточным звеном, ознаменует самую значительную перемену в рыночных системах за несколько веков. Способность контролировать платежи не только укрепляет силу банковского сектора, но и открывает три новые возможности. Во-первых, надзор за транзакциями: посредники могут следить за вашими транзакциями, собирая сведения о вашей повседневной жизни. Во-вторых, регламентацию транзакций: они могут блокировать транзакции, которые им не нравятся, и, поскольку ваши деньги не находятся у вас в руках, могут их замораживать и экспроприировать. В-третьих, массовая автоматизация еще больше увеличивает власть корпораций: удаленным электронным корпорациям требуются удаленные электронные деньги.

Электронные деньги, поддерживаемые банковским сектором, лежат в основе следующей стадии надзорного капитализма как в зоне доминирования США, так и в зоне доминирования Китая, где участие государства сильнее, но налицо стремление к внешней экспансии своих электронных Техгигантов. Однако индустрия электронных платежей всячески маскирует эту опасность. Чтобы внедриться и в уличную торговлю, ее представители рекламируют внешние свойства электронных платежей – их легкость и видимое удобство, – не привлекая внимания к лежащим в их основе глубинным структурам.

Искусственные преимущества

Такая отвлекающая стратегия явно сработала: спросите кого-нибудь о сравнительных качествах наличных и электронных платежей, и он быстро перейдет к описанию этих внешних впечатлений, давая оценку привычности, быстроте, простоте, привлекательности и безопасности. Он может разве что высказать опасения по поводу психологического воздействия электронных платежей: например, ему может казаться, что при оплате карточкой он тратит больше, потому что траты кажутся менее реальными.

Но даже если говорить только о поверхностных впечатлениях, данные опросов показывают значительный разброс мнений о том, какой способ платежа на самом деле проще. Конечно, если вам нужно не заплатить тому, кто стоит прямо перед вами, а например, произвести онлайновую транзакцию, электронный платеж проще. Но зачем ставить ЦОД между участниками уличной сделки? Сотни лет люди легко платили друг другу наличными – мысль о том, что это трудно, просто смешна.

Тем не менее апологеты электронных платежей скорее всего будут напирать на неудобство посещения банкомата и ношения с собой наличных. Мир наполнен рекламой компаний электронных платежей, которая именно на этом и построена. Держать опосредованно электронные деньги, уверяют нас, безопаснее, чем непосредственно держать наличные (если, конечно, игнорировать мелкие опасности вроде киберпреступности и банковских сбоев). В 2020-м эти пропагандисты, ухватившись за пандемию COVID-19, распространяли мысль о том, что наличные разносят инфекцию, несмотря на противоположные данные Всемирной организации здравоохранения и Института имени Роберта Коха, немецкого исследовательского центра в области здравоохранения. И действительно: дальнейшие исследования британского центробанка показали, что клавиатура для ввода ПИН-кодов, необходимых при электронных платежах, более опасна.

Но еще до начала пандемии COVID-19 этот и подобные аргументы выдвигались Альянсом “Лучше, чем наличные” (Better Than Cash Alliance) – базирующимся в Нью-Йорке глобальным партнерством правительств, корпораций и международных организаций, выступающим за ускорение введения электронных платежей в бедных странах. Альянс приводит убедительные аргументы: например, в отдаленных регионах может быть трудно устанавливать банкоматы и открывать отделения банков; в таких условиях действительно может оказаться проще держать деньги в удаленных ЦОДах и снабжать клиентов мобильными телефонами, чтобы люди могли дистанционно управлять своими средствами. Такие электронные платежи представляют как обладающие потенциальным преимуществом для продавцов, которые несут расходы по обслуживанию наличных; кроме того, они связаны с концепцией “охватим неохваченных” (hanking the unhanked) – снабжение малоимущих банковскими счетами, с помощью которых они смогут конвертировать свои наличные деньги в электронные, диверсифицируя таким образом свои денежные запасы и сокращая риски.

Все эти декларации Альянса вписываются в более общую картину, которую перед нами развертывают, представляя переход от наличных к системам электронных платежей “естественным прогрессом” – органичным движением снизу вверх, вызванным изменением клиентских предпочтений. Но каковы же реальные тенденции?

В 2019 году меня пригласили на съезд центробанковских исследователей, изучавших наличный оборот. Один за другим докладчики рассказывали о тенденциях в своих регионах. Первым выступал представитель Центробанка Германии (Deutsche Bundesbank). “Произошел значительный рост спроса на банкноты евро”. Следующим был Центробанк Венгрии: “Спрос на наличные устойчиво растет с 2008 года”. Швейцария вторила: “Растущий спрос на наличные”. Япония: “Наличные продолжают активно использоваться”. Канада: “Обращение наличных не уменьшается”. Федеральный резерв США: “Спрос на наличные продолжает расти”.

Фактически представители лишь двух стран рапортовали о настоящем падении спроса на наличные: Норвегия и Швеция. Это хорошо известно в кругах, связанных с центробанками. Например, в ноябре 2017-го Федеральный резервный банк Сан-Франциско опубликовал статью под заголовком “Слухи о смерти наличности сильно преувеличены”.

Однако статистика по обороту наличных обманчива, потому что наличность используется по-разному. Исследователи различают транзакционное применение – плату наличными в ходе бытовых транзакций – и накопительное — хранение денег под пресловутым матрасом. Тут-то и кроется закавыка. В целом оборот наличных вырос, но их доля в транзакциях почти во всех странах уменьшилась, причем иногда весьма значительно. Люди по-прежнему хотят иметь наличные, но часто лишь для того, чтобы держать их вне банковского сектора. Самой свежей иллюстрацией двойственной роли наличных стало поведение людей во время пандемии COVID-19: центробанки заметили, что снимать наличные в банкоматах стали гораздо активнее – потому что в разгар кризиса все опасаются краха банковского сектора, – а тратить их все меньше.

Борцы с наличными пытаются доказать, что накопители – чаще всего преступники. Однако согласно проводимым центробанками исследованиям копить наличные могут люди, которые не доверяют банковскому сектору, включая тех, кто не хочет, чтобы его сбережения оказались запертыми в банке во время банковского кризиса. Федеральный резерв США отмечает огромный рост спроса на наличные перед ураганами, потому что во время отключения электроэнергии люди хотят иметь не электронные, а реальные деньги. Как говорится, “мешок монет спасет от бед”, где бедой может стать как перебой в подаче электроэнергии или в работе коммуникационных систем, так и кризис банковских систем.