Текст книги "Убийство в кукольном доме. Как расследование необъяснимых смертей стало наукой криминалистикой"

Несколько недель спустя был раскрыт заговор Грина, Миллера и Кингстона, а выдвинутое ими обвинение в адрес Маграта ударило по ним самим[124]124
  “Green Witness in Own Behalf,” Boston Globe, January 28, 1915, 1; “Green Admits He Did Wrong,” Boston Globe, January 28, 1915, 1; “Search Left to Subordinate,” Boston Globe, January 27, 1915, 1; “Jury Returns Sealed Verdict,” Boston Globe, February 2, 1915, 1.


[Закрыть].

Как выяснилось, 17 июля, в день смерти О’Брайена и пропажи денег, у Маграта было алиби. Он ходил на бейсбольный матч в Гарварде (сидел в первом ряду, чтобы можно было быстро уйти в случае необходимости), а после матча, по пути в морг, заметил большой пожар в Восточном Бостоне. Маграт отправился на место происшествия на случай, если кто-то погиб и потребуется судмедэксперт. Позже он пошел на ужин с выпускниками Гарварда и только в три утра оказался в морге.

Когда Маграт прибыл, чтобы обследовать труп О’Брайена, оказалось, что тело уже обыскали и все вещи погибшего запечатаны в конверт. Это было нарушением правил, что отметили другие свидетели, включая секретаря Маграта. По правилам тела нельзя было обыскивать, если Маграт не отдавал соответствующего распоряжения. Криминалист всегда сначала сам осматривал покойных до того, как проверять ценности и имущество, чтобы ни в коем не случае не повредить тело и убедиться, что все личные вещи учтены.

Грину пришлось признаться, что он внес данные в книгу записей, обыскал тело и запечатал конверт с вещами до появления Маграта в морге. Значит, судмедэксперт никак не мог украсть деньги. Последним человеком, который прикасался к деньгам покойного, был сам Грин. Он сам подписал себе приговор.

Грин, Миллер и Кингстон были арестованы по обвинению в сговоре и незаконном изъятии имущества. Их приговорили к 15 месяцам лишения свободы. Губернатор Уэлш назначил Маграта на следующий семилетний срок в должности судмедэксперта округа Суффолк[125]125
  “Like a Lion Resting.”


[Закрыть].

Год спустя Маграта попросили помочь Нью-Йорку реформировать печально известную коронерскую систему города, которая была безнадежно коррумпирована, вредила общественному здравоохранению и препятствовала и административному, и уголовному правосудию.

Коронеры Нью-Йорка были худшими из худших. «Коронер не медик и, таким образом, не обладает нужными навыками, чтобы устанавливать причины смерти, – отмечали в New York Globe в 1914 году. – Он не юрист и потому не знает ни как собирать доказательства, ни как опрашивать свидетелей, он не имеет опыта в уголовном расследовании и больше вредит, чем помогает в поиске улик»[126]126
  Editorial, New York Daily Globe, March 2, 1914.


[Закрыть].

Реформу коронерской системы Нью-Йорка подстегнуло внезапное падение и смерть пожилого гражданина из Ассоциации долгожителей, одного из эксклюзивных клубов Манхэттена[127]127
  Milton Helpern and Bernard Knight, Autopsy: The Memoirs of Milton Helpern, the World’s Greatest Medical Detective (New York: St. Martin’s Press, 1977), 11.


[Закрыть]. Пусть даже смерть явно произошла по естественным причинам, коронер отказался подписывать свидетельство о смерти, пока тело не отвезут в похоронное агентство, которое он рекомендовал (и от которого, очевидно, получал мзду). Члены Ассоциации долгожителей были в ярости и потребовали действий от мэра Джона Перроя Митчела, который отправил комиссара счетной палаты Леонарда Вальштейна разобраться в происходящем.

Маграт заявил комитету Вальштейна, что как минимум в одном случае врач при коронере скрыл убийство – либо умышленно, либо из-за своей некомпетентности. Мужчина по имени Эжен Ашет был найден мертвым в нью-йоркском отеле «Делавэр» в марте 1913 года с огнестрельным ранением головы[128]128
  “Point to a Murder Hid by Coroner’s Aid,” New York Times, November 25, 1914, 1.


[Закрыть]. Доктор Тимоти Лихейн, врач коронера, записал причиной смерти самоубийство и на следующий день разрешил кремацию тела без вскрытия. Два патолога имели возможность обследовать Ашета, и они отметили отсутствие следов ожога вокруг раны на голове. Когда из пистолета стреляют с расстояния около одного-двух футов, на коже остаются горящие остатки пороха и сажа. Эта рана возникла в результате выстрела с большего расстояния, а значит, покойный не мог в себя выстрелить.

Маграт согласился с экспертами: «Я вынужден заявить, что диагноз коронерского медика не подтверждается доказательствами»[129]129
  “Murder Hid by Coroner’s Aid.”


[Закрыть].

Джордж Маграт настаивал, что законодатели штата должны отменить систему коронеров и заменить ее судебной медициной. Выступая перед членами палаты представителей штата, Маграт сказал, что тщательно проработанный закон стал бы «практически идеальным инструментом, и благодаря его положениям город Нью-Йорк был бы не только обеспечен возможностью защищать своих граждан, но и сделал бы неизмеримый вклад в продвижение медицины применительно к расследованию преступлений и внезапных смертей»[130]130
  New York Tribune, February 25, 1915, 7.


[Закрыть].

Законодатели штата приняли решение учредить кабинет судмедэксперта в Нью-Йорке. Закон отменял коронерскую систему, запрещал коронерские расследования и разделял юридические и судебные аспекты расследования смертей. Юридическая часть работы коронера – выдвижение обвинений в случае убийств и преступной неосторожности – передавалась прокуратуре, а на судей возлагали задачу определять сумму залога.

Согласно новому закону, главный судмедэксперт был вправе проводить вскрытия в случае неожиданных, неестественных или подозрительных смертей без ордера от прокурора. Он не зависел от окружного прокурора и полиции и стоял с ними на равных, чтобы использовать свой медицинский опыт в уголовных расследованиях. Закон гласил, что главный судмедэксперт должен быть компетентным специалистом в области судебной медицины, выбранным по результатам государственного экзамена. Он не должен иметь никаких связей с политиками, а ответственность несет только перед покойными.

Принятый в 1915 году закон вступал в силу 1 января 1918 года, чтобы закончился срок службы работавших коронеров и было времени выбрать главного судебного эксперта. Маграта попросили выдвинуться на эту должность, но он отказался покидать Бостон. Доктор Чарльз Норрис стал первым постоянным руководителем офиса судмедэкспертизы Нью-Йорка[131]131
  S. K. Niyogi, “Historic Development of Forensic Toxicology in America up to 1978,” American Journal of Forensic Medicine and Pathology 1, no. 3 (September 1980): 249–264; Deborah Blum, The Poisoner’s Handbook (New York: Penguin Press, 2010); Helpern and Knight, Autopsy: The Memoirs of Milton Helpern.


[Закрыть]. Норрис был независим и богат, изучал патологию и анатомию в Европе, он идеально подходил для этой должности. Норрис немедленно приступил к совершенствованию нью-йоркской судебно-медицинской экспертизы, в частности наняв необходимый персонал и создав химическую лабораторию для анализа отравляющих и наркотических веществ. Со временем офис главного эксперта в Нью-Йорке стал моделью современного центра судмедэкспертизы, в котором раскрыли некоторые сенсационные дела ХХ века. Именно здесь зародилась американская экспертно-криминалистическая токсикология.

7 ноября 1916 года

День выборов. Президент Вудро Вильсон вступил в напряженную борьбу с республиканским кандидатом, судьей Верховного суда Эваном Хью. Необычно теплым вечером бостонцы спешили домой или в Газетный ряд, где располагались редакции нескольких городских изданий. Множество людей собирались здесь, чтобы узнать свежайшие новости.

Трамвай 393 направлялся в сторону центра. Он был полон: 50–60 пассажиров. Водитель Геральд Уолш слишком поздно осознал, что мост через канал Форт-Пойнт открыт. Уолш нажал на тормоз, заблокировав колеса трамвая, но тот проломил железные ворота, проехал 25 футов до края канала и, казалось, замер, повиснув в воздухе. Задняя платформа задиралась вверх, пока трамвай не перевернулся и не рухнул в канал глубиной 30 футов[132]132
  Boston Post, November 8, 1916, 7.


[Закрыть].

«Задняя часть трамвая, кажется, на мгновение зацепилась за край, так что он наклонился вертикально вниз. Затем он полетел прямо в воду, – вспоминал Уильям Уильям, капитан буксира, ставший свидетелем катастрофы. – После падения наступила мертвая тишина. Я думал, что услышу крики и шум, но не уловил ни одного человеческого голоса. Было очень тихо».

Пятнадцать человек, стоявших на задней платформе, смогли спрыгнуть до того, как трамвай погрузился в воду. Неизвестное число людей осталось в тесном вагоне, ушедшем на дно канала.

Это было невиданное ранее происшествие, катастрофа беспрецедентного масштаба и сложности, которую усугубили огромные толпы зевак, собравшихся на Саммер-стрит, чтобы наблюдать за разворачивающейся трагедией. К девяти вечера тысячи людей сгрудились вдоль канала на подходе к мосту. Полиция раз за разом наступала на толпу с дубинками, чтобы оттеснить ее от края воды.

Маграт отвечал за идентификацию и исследование тел, выловленных из канала. Мэр Джеймс Керли запретил поднимать трупы на виду публики, чтобы у репортеров не было доступа к погибшим. Команда из шести ныряльщиков переносила тела под водой. С помощью веревки утонувших подтягивали к полицейской лодке Guardian, пришвартованной в стороне от места аварии. Не привлекая внимания публики, тела поднимали на лодку и доставляли к автомобилю, в котором Маграт развернул временный морг. После первичной оценки погибших переносили на полицейское судно Watchman, отвозили на причал, и уже отсюда карета скорой помощи везла их в морг на Норт-Грув-стрит для идентификации и вскрытия.

Первое тело вытащили из воды примерно через полтора часа после падения трамвая. В кармане покойного нашли чек на имя Джорджа Венкуса. Маграт в своей записной книжке присвоил телу номер 8298. В конечном итоге 46 тел извлекли из утонувшего трамвая – беспрецедентное в истории Бостона число жертв. Маграт не записал свои мысли об этом событии, но масштаб трагедии превышал все, что он видел ранее, и очевидно поразил и вымотал его.

В январе 1919 года Бостон потрясла еще одна катастрофа. В районе Норд-Энд по соседству со старой гаванью, где река Чарльз впадает в Бостонский залив, на верфи стояла цистерна с патокой. Пятиэтажный резервуар вмещал 8 миллионов 700 тысяч литров патоки, которые собирались переработать в этанол. Он стоял возле поворота железнодорожного моста, неподалеку от склада дорожного покрытия. Через дорогу находился трехэтажный пожарный участок расчета и грузовой сарай железнодорожной компании.

Но цистерна, которой было всего три года, оказалась дефектной. Ее плохо сконструировали, изготовили из некачественных материалов и никогда не проверяли под давлением. Резервуар была настолько плох, что дети отколупывали кусочки засохшей патоки, которая протекала сквозь швы.

Пятнадцатого января 150 рабочих склада вышли на обеденный перерыв и услышали низкий гул. Неожиданно заклепки стали вылетать из цистерны, словно пули, а затем ее разнесло на части. Наружу выплеснулась волна патоки, двигавшаяся со скоростью 35 миль в час и уничтожавшая все на своем пути. Кусок цистерны выбил две опоры железнодорожного моста, из-за чего он обрушился и чуть не сбил с рельсов трамвай.

Грузовой сарай и склад моментально снесло с лица земли, рабочих накрыло патокой и обломками прежде, чем они могли убежать. Беспощадная волна уничтожила машины, телеги и упряжки. Пожарное депо снесло с фундамента, один пожарный погиб, еще двое были ранены. Другого пожарного вытолкнуло в воду, ему удалось выжить. Меньше повезло десятилетнему мальчику – его задавил перевернувшийся вагон. Более дюжины раненых лошадей застряли в патоке, и в итоге их пришлось пристрелить, чтобы прекратить страдания несчастных животных[133]133
  Stephen Puleo, Dark Tide: The Great Boston Molasses Flood of 1919 (Boston: Beacon Press, 2003).


[Закрыть].

Маграт одним из первых прибыл на место катастрофы. Он помогал развернуть полевой госпиталь и временный морг в ближайшем здании. Надев высоченные болотные сапоги, он исследовал сцену невероятного разрушения. Было уничтожено каждое здание в радиусе 120 метров от цистерны с патокой. Строения рассыпались, стальные опоры и листовой металл лежали искореженными грудами. Более двух кварталов, сотня тысяч квадратных метров индустриального центра были покрыты слоем патоки высотой до нескольких дюймов.

Тела, найденные на месте происшествия, выглядели так, словно «были покрыты толстой масляной коркой, – вспоминал Маграт. – Их лица были залиты патокой, глаза и уши, рты и носы забиты»[134]134
  Puleo, Dark Tide. 109.


[Закрыть]. Он исследовал тела как можно быстрее, когда их приносили в морг. «Чтобы выяснить, кто это был и что с ними произошло, приходилось сначала отмывать их одежду и тела горячей водой и пищевой содой».

Экспертиза показала, что многие жертвы были раздавлены или смертельно ранены обломками. Несколько человек были чудовищно искалечены, грудь вдавлена, а конечности вывернуты. Многие задохнулись, патока заполнила их горло и легкие. Двадцать один человек утонул в паточном наводнении в Бостоне, и около 150 были ранены. Несмотря на весь опыт и тысячи дел, которыми он занимался раньше, ничто не могло подготовить Маграта к опустошению, вызванному обычной грузовой цистерной.

Самое противоречивое дело в карьере Маграта началось 15 апреля 1920 года. Два сотрудника обувной компании в Южном Брейнтри были ограблены и застрелены, когда везли на фабрику жалованье – 15 700 долларов[135]135
  “Sacco and Vanzetti: The Evidence,” Massachusetts Supreme Judicial Court, accessed March 2, 2019, https://www.mass.gov/info-details/sacco-vanzetti-the-evidence; Felix Frankfurter, The Case of Sacco and Vanzetti (New York: Little Brown, 1927); Dorothy G. Wayman, “Sacco-Vanzetti: The Unfinished Debate,” American Heritage 11, no. 1 (December 1959).


[Закрыть].

Маграт проводил вскрытие охранника Алессандро Берарделли и безоружного бухгалтера Фредерика Парментера. У каждого погибшего было по двое детей. В Берарделли выстрелили четыре раза, а в Парментера – дважды. Маграт измерил каждую рану, пальцами достав пули (он никогда не вынимал их металлическими инструментами, которые могли бы поцарапать пулю и смазать следы, оставленные оружием).

Когда каждая из пуль 32-го калибра была извлечена, Маграт хирургической иглой выцарапал порядковые номера на их основаниях – единственной поверхности, где нет важных следов. Номера требовались, чтобы Маграт мог подтвердить свои заметки и описать в суде повреждения, нанесенные каждой пулей.

Полиция обвинила в убийстве анархистов итало-американского происхождения Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти. Расследование дела прогремело на всю страну.

Сакко, сапожник и охранник, и Ванцетти, торговец рыбой, отрицали участие в преступлении. Ни у одного из них не было криминального прошлого. Но оба были вооружены, когда к ним пришла полиция. Автоматический кольт Сакко, как он объяснил, требовался для работы охранником. Оружием Ванцетти был револьвер Harrington & Richardson 38-го калибра, который он носил для самозащиты, чтобы уберечь деньги, полученные за продажу рыбы.

Дело против Сакко и Ванцетти было построено на раздутых путаных показаниях свидетелей и ошибочном баллистическом анализе. У обоих было алиби на момент преступления. Ванцетти весь день продавал рыбу, Сакко также мог отчитаться за весь день. И все же пять свидетелей сказали, что видели Сакко и Ванцетти на месте преступления.

Прокуратура утверждала, что револьвер, найденный у Ванцетти, принадлежал убитому охраннику, но оружие Ванцетти так и не удалось связать с Берарделли. Другие предполагали, что Берарделли в день ограбления вообще не имел с собой оружия.

Свидетели сообщали, что в Берарделли стреляли дважды, а потом еще два раза, когда он лежал на земле. Пули 32-го калибра, которые извлек Маграт, соответствовали показаниям свидетелей. Две были в спине, значит, стрелял тот, кто стоял над телом. Пуля, которую Маграт пометил римской цифрой III, пробила правое легкое Берарделли, разорвав легочную артерию.

По мнению Маграта, почти все пули, извлеченные из Берарделли, выглядели одинаково и ни одна из них не подходила к оружию 38-го калибра, найденному у Ванцетти. Но пуля III отличалась от остальных. Пять пуль имели отметки с правой резьбой, возникшей, когда патрон крутился в стволе пистолета. Пуля III, смертельная, имела левую резьбу, соответствующую автоматическому оружию Сакко.

Баллистическая экспертиза не была убедительной, но ее хватило присяжным, чью предвзятость подогревало следствие, выставившее Сакко и Ванцетти нелояльными иностранцами с левыми убеждениями. К тому же подозреваемые совершили непоправимую ошибку, когда соврали полиции на первом допросе, полагая, что их задержали за их политические убеждения. Месяцами ранее Министерство юстиции США инициировало программу массовых арестов и депортации иностранцев, которых подозревали в коммунизме или сочувствии ему. Двух друзей Сакко и Ванцетти уже депортировали, и они думали, что станут следующими.

Их ложь полиции относительно политических убеждений вредила им на суде. Обвинители заявляли, что обман свидетельствует о «нечистой совести». Невинные люди, говорили они, не имеют причин лгать.

Сакко и Ванцетти признали виновными и приговорили к смерти. Спустя несколько лет апелляций их казнили в Чарльстонской государственной тюрьме 21 августа 1927 года. Маграт был свидетелем казни.

Следствие по делу Сакко и Ванцетти остается одним из самых спорных и подозрительных разбирательств ХХ века. Свидетельства по делу до сих пор оспаривают и обсуждают. Некоторые полагают, что они и правда были виновны. Другие считают, что казнь Сакко и Ванцетти – одна из худших ошибок американской уголовно-правовой системы.

Глава 5. Родственные души

В начале 1900-х годов Прейри-авеню стала приходить в упадок по мере того, как менялся облик соседних районов. Близость улицы к городскому транспортному и деловому центру, когда-то столь желанная для элиты Чикаго, стала больше отвечать коммерческим интересам. Роскошные особняки на Прейри-авеню и соседних улицах сносили один за другим, чтобы построить крупные коммерческие здания, многоквартирные дома и парковки. Богатые жители сбегали в более зеленые пригородные районы подальше от центра.

Около двух дюжин домов на Прейри-авеню отвели под меблированные комнаты, сдаваемые в аренду, в некоторых проживало до 45 человек. Особняк маршала Филда стал институтом Гэтлина – больницей, где лечили алкогольную и наркотическую зависимости. Прейри-авеню утратила свой эксклюзивный статус и наполнилась приезжими и обездоленными[136]136
  Рассказ о судьбе улицы опирается на общественные указатели, выпущенные историческим районом Прейри-авеню, и книгу Tyre, Chicago’s Historic Prairie Avenue, 97–11.


[Закрыть].

К 1920 году пожилые Глесснеры были единственными из первых жителей Прейри-авеню, которые остались в своем доме.

В то время Фрэнсис Глесснер Ли проводила большую часть времени в Бостоне и в «Рокс» и практически не бывала в том доме в Чикаго, который родители приобрели после ее брака с Блеветтом Ли. Дом продали в 1921 году.

Несколько лет, начав в 1920 или 1921 году, Ли управляла антикварной лавкой в Литлтоне вместе со своей старшей дочерью Фрэнсис, которой тогда было чуть за двадцать. Магазин под названием «Белая школа» находился в старом однокомнатном здании школы. Ли и Фрэнсис посещали дилеров и антикварные магазины Новой Англии, разъезжая по Нью-Гэмпширу, Вермонту и Бостону, добираясь даже до Нью-Йорка. Ли выросла в семье, увлекавшейся предметами ручной работы и качественной мебелью, так что у нее был наметанный глаз. Она подыскивала выгодные сделки или вещи, которые можно было почистить и продать с хорошей прибылью.

Ли вела подробные записки о своих конкурентах, составила список, в котором описала предложения, надежность и цены каждого дилера. Антикварные магазины на бостонской Чарльз-стрит, по словам Ли, были «очень сомнительными». Она записывала, если в магазине были «городские цены» (наценка), и отмечала, какие дилеры жульничали («придорожный грабитель» – так охарактеризовала она некоего Дж. Милкеса из Берлингтона). В записи о магазине староанглийского антиквариата в Нью-Йорке просто отмечено: «Подделки».

Когда мать и дочь находили хорошего дилера, надежного, с широким ассортиментом и разумными ценами, Ли подбирала для него кодовое слово, чтобы спокойно обсуждать бизнес в присутствии других дилеров и владельцев магазинов. И. Гуэрин из Пемброка был описан как «обычный; вероятно, честный» и получил кодовое имя «католик», новоанглийский антикварный магазин в Бостоне был зашифрован под названием «Кисть»[137]137
  Список поставщиков «Белой школы», недатированные заметки, переписка, МДГ.


[Закрыть]. «Белая школа» работала, пока в 1928 году Фрэнсис не вышла замуж за адвоката из Чикаго, предпринимателя и начинающего бизнесмена, Мариона Мартина.

В сентябре 1926 года дядя Ли Джордж Глесснер умер в возрасте 81 года. Он был последним братом Джона Джейкоба и работал в Warder, Bushnell, & Glessner, а затем в International Harvester. Бездетный миллионер оставил по завещанию 250 тысяч долларов в наличных и ценных бумагах своей единственной племяннице Фрэнсис Глесснер Ли. Это эквивалентно примерно трем с половиной миллионам долларов нашего времени.

Сын Ли, Джон, учился в Массачусетском технологическом институте и получил диплом магистра в области машиностроения в 1922 году. Он выбрал карьеру в авиационной промышленности и стал конструктором самолетов. В 1926 году Джон женился на однокурснице Перси Максим. Молодожены поселились на родине Перси, в Коннектикуте, где Джон работал в United Aircraft Corporation.

В следующем, 1927 году младшая дочь Марта Ли вышла замуж за Чарльза Фостера Батчелдера, инженера из Гарварда, которого Джордж Глесснер нанял для реконструкции резервуара с водой в поместье «Рокс». Батчелдеры обосновались в штате Мэн.

Когда дети успешно зажили собственной жизнью, Ли потребовалось место, где она могла бы остановиться в Чикаго, когда навещала родителей или занималась делами в городе. В 1928 году она купила 12-комнатную квартиру в современном здании на Лейк-Шор-драйв за 55 тысяч долларов (около 800 тысяч долларов в наше время).

В начале января 1929 года Джордж Глесснер, брат Ли, почувствовал себя плохо: боль в нижней части живота, жар и общее недомогание. Ему поставили диагноз «острый аппендицит» и положили в больницу в Конкорде. Операция по удалению воспаленного аппендикса прошла успешно, но в период реабилитации у Джорджа началась пневмония, и он умер. Ему было 57 лет.

Период после смерти брата был очень тяжелым для Ли. Она оказалась еще дальше от своей семьи. Сын и дочери выросли и завели собственных детей. Ей было нечем занять себя после закрытия «Белой школы». Уход настолько близкого человека часто приводит к размышлениям о смерти, о том, что мы оставим после себя, покинув мирскую обитель. Ли погрузилась в меланхолию, страдала от одиночества и неприкаянности.

Вдобавок ей пришлось отправиться в Бостон для лечения в Центральной больнице Массачусетса. Чем она болела, неизвестно, но некая хирургическая процедура потребовала длительного восстановления в «Филипс-Хаус», больничном отделении класса люкс[138]138
  Frederic A. Washburn, The Massachusetts General Hospital: Its Development, 1900–1935 (Boston: Houghton Mifflin, 1939).


[Закрыть]. Во время своего открытия в 1917 году восьмиэтажный «Филипс-Хаус» был передовым проектом. Богатые люди не хотели жить в общих палатах, принятых в то время, предпочитая проходить процедуры на дому, в арендованных помещениях, предлагающих услуги медсестер, или в номерах отелей. В таком, например, Ли удалили миндалины. Но с тех пор медицинский уход сильно изменился. Если пациенты могли себе позволить определенные траты, им больше не приходилось стерилизовать хирургические инструменты на кухонных плитах. Теперь клиники предлагали новейшие услуги анестезии, асептической хирургии и современных технологий. В «Филипс-Хаус» были со вкусом обставленные палаты. Огражденная крыша и веранда на северной стороне здания позволяли пациентам наслаждаться солнцем и свежим воздухом во время лечения.

Пятидесятипятилетняя Ли провела в клинике много времени в 1929 году. По совпадению ее старый друг Джордж Берджесс Маграт был госпитализирован в «Филипс-Хаус» примерно в то же время. Она не могла предвидеть, что время реабилитации, проведенное в компании Маграта, окажется поворотным моментом в ее жизни и приведет к созданию труда, который станет ее наследием.

Судмедэксперт страдал от тяжелой инфекции и воспаления, поразившего обе его кисти. Это было следствием проблем с кровообращением, вызванных отказом печени, постоянным воздействием формальдегида и сильных дезинфицирующих средств. Джордж уже в третий раз попадал в «Филипс-Хаус» из-за своих искалеченных рук. Ситуация была очень тяжелой и могла привести к ампутации.

Ли и Маграт восстановили свою дружбу в те дни. Они проводили бесконечные часы, навещая друг друга и беседуя, часто сидя вместе в креслах-качалках на веранде с видом на реку Чарльз. Они вспоминали давно прошедшие дни: «Рокс», Всемирную выставку 1893 года, истории их молодости. Говорили о музыке, живописи и литературе, а еще – о судебно-медицинской карьере Маграта. Мир Джорджа казался Ли бесконечно завораживающим. Его истории были гораздо интереснее, чем обычные беседы женщин ее социального круга. Маграт был увлечен важными, значительными темами: жизнью и смертью, преступлением и справедливостью. Ли знала, что мир был несправедлив и часто жесток. Маграт помогал находить порядок в хаосе, помогал дать ответ на самый мучительный для человека вопрос: почему мы умираем.

«Он рассказывал мне о многих интересных делах, но никогда не касался тех, что еще не были расследованы, так как, по его словам, был слугой народа, а его работа – найти правду и упорно ее придерживаться, – вспоминала Ли. – Он не выдавал информацию прессе, пока шло расследование или судебное заседание, но газетчики из-за этого не становились его врагами»[139]139
  Письмо ФГЛ Эрлу Стэнли Гарднеру, август 1952 года, МДГ.


[Закрыть].

Маграт рассказывал яркие, увлекательные истории, полные напряжения, эмоций и время от времени черного юмора[140]140
  Ruth Henderson, “Remember G. B. M.?” Kennebec Journal, February 22, 1950.


[Закрыть]. Например, о деле пожилого человека, которого нашли мертвым в номере на шестом этаже бостонского отеля, где он сидел в большом кресле у открытого окна. На четвертом этаже гостиницы вспыхнул пожар, персонал отеля проверял постояльцев, и тогда-то обнаружилось тело. Но возгорание было небольшим, всего в одной комнате, из-за дыма старик не мог задохнуться. Возле тела нашли маленький металлический контейнер с остатками неизвестного вещества.

Маграт выяснил, что мужчина был химиком на пенсии. Он смертельно боялся огня, так как в юности обгорел почти до смерти. Чтобы избежать такой судьбы, он всегда носил с собой маленький сосуд с аконитом – быстродействующим ядом, который получают из волчьей ягоды. Почувствовав запах дыма и увидев огонь, вырывавшийся из окна, он решил, что пришел его смертный час. Старик принял аконит, предпочтя смерть от яда смерти в огне или удушью, хотя на самом деле ему ничто не угрожало.

Другая история, которую Маграт часто рассказывал, касалась убийства Флоренс Смолл[141]141
  Lowell Ames Norris, “Inanimate Objects Often Expose Cruel Murder Secrets,” Sunday Herald, May 21, 1933; “Dr. Magrath Tells of Unusual Cases,” Boston Globe, February 26, 1932, 16; “Florence Small Lost Her Head,” Criminal Conduct (blog), по состоянию на 5 апреля 2017 года, http://criminalconduct.blogspot.com/2011/11/small-rememberance.html.


[Закрыть]. Ее муж, Фредерик Смолл, считал, что он придумал идеальный план преступления, и ему действительно почти удалось уйти от ответственности. «Я считаю это одним из самых замечательных моих дел», – сказал Маграт, которого попросила о помощи полиция штата Нью-Гэмпшир[142]142
  Norris, “Inanimate Objects.”


[Закрыть].

28 сентября 1916 года тело 37-летней Флоренс Смолл нашли на пепелище ее дома в Оссипи. Она обгорела до неузнаваемости, температура была настолько высокой, что некоторые кости даже раскрошились.

Фредерика Смолла не было дома, когда начался пожар, он с друзьями ходил в кино в Бостоне. Шофер, который отвозил Смолла на железнодорожную станцию, сказал, что видел, как он попрощался через открытую дверь с женой, но не видел саму миссис Смолл и не слышал ее ответ. Пожар начался семь часов спустя. Некоторые вещи в поведении Смолла вызвали подозрения полиции. Пара недавно приобрела страховку, по которой супругу причиталось 20 тысяч долларов. Был внесен только первичный платеж.

Когда Маграт спросил Смолла, какому похоронному бюро передать тело жены после вскрытия, тот ответил криминалисту: «Разве там осталось, что класть в гроб?»

Скаредность Фредерика Смолла в конечном счете его и погубила. Он плохо ухаживал за домом, подвал был затоплен. Во время пожара кровать, на которой лежала Флоренс Смолл, прожгла пол спальни, тело упало в подвал, залитый стоячей водой, и сохранилось.

Во время вскрытия Маграт обнаружил, что у Флоренс Смолл на шее был туго затянут шнур. Ее череп был расколот, и ей также выстрелили в голову. Дополнительные доказательства были найдены в руинах, оставшихся после пожара: револьвер, зажигательная свеча, провода и обгоревший будильник. Маграт заметил и кое-что необычное – чугунную плиту с участками расплавленного металла на поверхности.

Эти мелкие повреждения показывали, «что на плиту попал фонтан расплавленного металла. Ни чугун, ни сталь не плавятся в огне обычного домашнего пожара»[143]143
  Norris, “Inanimate Objects.”


[Закрыть].

Эксперт искал, что могло вызвать столь интенсивное пламя, и нашел следы термитной смеси – серого горючего порошка, который используют для плавки стали. Ему пришло в голову, что кто-то рассыпал смесь по телу Флоренс Смолл, по кровати и полу спальни, и установил будильник, чтобы воспламенить материал.

Смолл отрицал свою вину. Он утверждал, что жена была жива, когда он уходил из дома. «Ее убил дровосек», – заявил он. Но в его версию не поверили, и Смолла обвинили в убийстве.

Во время суда прокуратура организовала впечатляющее представление. Окружной прокурор добился от суда разрешения отсечь голову Флоренс Смолл и сохранить ее как доказательство. Смолл об этом не знал. Судья попросил женщин покинуть зал суда, и голову показали. Зрители потянулись вперед, чтобы рассмотреть чудовищную улику. Фредерик Смолл сидел, рыдая и закрывая лицо руками, пока Маграт описывал травмы его жены.

Судмедэксперт показал, что Флоренс Смолл ударили по голове как минимум семь раз, но повреждения черепа были недостаточно сильны, чтобы привести к смерти. Кто-то выстрелил ей в голову, пока она лежала навзничь. Эта рана стала бы смертельной, сказал криминалист, но к тому времени ее уже задушили.

Сложно было разобрать человеческие черты в искаженной, обгоревшей плоти, которая осталась от Флоренс Смолл. Маграт объяснил присяжным, как он пришел к своим выводам, показывая свидетельства на черепе и на образцах тканей, которые сохранились в формальдегиде. Он продемонстрировал розовый прямоугольник ткани из гортани погибшей. Когда человек вдыхает воздух, смешанный с густым дымом, сажа оседает в дыхательных путях. Но гортань Смолл была совершенно нормальной и чистой, а значит, она не дышала, когда начался пожар.

Маграт отметил травмы трахеи, подъязычной кости и подъязычных мышц – все это доказывало удушение. Несмотря на пожар, сохранилось достаточно тканей ее глазных яблок, чтобы разглядеть крошечные кровоизлияния, которые также указывают на асфиксию. Пулевое отверстие во лбу Флоренс и отметины от следов пороха на ее коже объясняли, на каком расстоянии и в какой позе стоял человек, который в нее выстрелил. Все знают: если порезаться, кровь потечет немедленно. Но рана от пули на лбу совсем не кровоточила, а значит, она появилась после смерти.

Медицинские свидетельства доказывали, что события происходили в таком порядке: Флоренс Смолл избили, задушили насмерть, в нее выстрелили, а затем подожгли.

Затем обвинение предъявило новые доказательства – раму кровати, на которой умерла Флоренс Смолл, и чугунную печь. Ее скрывали за занавесом, который затем отдернули для драматического эффекта. Все в зале развернулись, чтобы посмотреть на Фредерика Смолла. Он спрятал лицо за носовым платком.

«Невиновному человеку было бы интересно, что собираются показать, – отметил Маграт, – но Смолл был виновен и знал об этом»[144]144
  Norris, “Inanimate Objects.”


[Закрыть].

Фредерика Смолла приговорили к смертной казни за убийство и казнили 15 января 1918 года. Судмедэксперт присутствовал на казни.

Маграт также рассказал Ли, как его попросил о консультации Чарльз Норрис, судмедэксперт Нью-Йорка[145]145
  “Dr. Magrath Tells of Unusual Cases.”


[Закрыть]. Одного молодого человека обвинили в убийстве: якобы он выбросил свою жену из окна пятого этажа. Но, опираясь на уроки Маграта, Норрис пришел к выводу, что причиной смерти было самоубийство. Однако у окружного прокурора были свидетели, которые слышали шум борьбы и угрозы со стороны обвиняемого.