Текст книги "Убийство в кукольном доме. Как расследование необъяснимых смертей стало наукой криминалистикой"

Она продолжала получать новости о своем старом друге Маграте во время частых визитов брата. «Все это время мой интерес к медицине не угасал, – писала Ли в неопубликованных мемуарах. – Джордж Глесснер много раз сопровождал Джорджа Маграта во время вскрытий и часто рассказывал дома настоящие детективные истории, тем более увлекательные, что они были чистой правдой»[100]100
  ФГЛ, рукопись для Yankee Yarns.


[Закрыть].

Когда в ноябре 1918 года война закончилась, тысячи молодых людей вернулись из-за моря, и многие из них все еще были оглушены войной. Они оказались вдалеке от дома, не понимая, хотят ли вернуться на фермы или в города, которые оставили, будучи молодыми и неопытными мужчинами. Они не знали, что делать дальше со своей жизнью. В крупных городах стало появляться все больше домов для военнослужащих, где возвратившимся предлагали возможность прийти в себя и интегрироваться в общество. В Бостоне для солдат открыли дом под названием «Уэнделл-Хаус» – в честь миссис Барретт Уэнделл, возглавлявшей Массачусетский филиал женского благотворительного общества.

В сорок лет Ли впервые в жизни вышла на работу: ее наняли управляющей «Уэнделл-Хаус» с проживанием. Пока ее дочери 15 и 12 лет оставались под присмотром гувернантки в Чикаго, Ли переехала в Бостон, где 20-летний Джон посещал Массачусетский технологический институт.

Светские новости Чикаго заметили отъезд Ли в Бостон для помощи пострадавшим на войне. Она посетила концерт Чикагского симфонического оркестра и попрощалась с друзьями до тех пор, «пока последний солдат не снимет военную форму»[101]101
  Chicago Tribune, November 15, 1918.


[Закрыть].

Ли жила в «Уэнделл-Хаус», выступая в роли сестры-хозяйки, руководила дежурными и прочим персоналом. В отличие от других домов для военнослужащих, «Уэнделл-Хаус» должен был вызывать ощущение настоящего дома, а не общежития или клуба. Ли обставила помещения тщательно отобранной мебелью, стараясь придать им жилой вид, чтобы военнослужащие попадали в комфортную, привычную домашнюю обстановку.

«Уэнделл-Хаус» вмещал около сотни жильцов, хотя порой мужчины ночевали на кушетках или раскладушках. Проживание в отдельной комнате обходилось в 50 центов за ночь, в общей комнате – в 35 центов. Постояльцы «Уэнделл-Хауса» могли пользоваться душем, прачечной, комнатой для писем, для чтения и спортивным залом. За скромную цену можно было заказать и завтрак.

Ли писала своим подругам по Понедельничному утреннему клубу читателей в Чикаго, что военнослужащие уважали ее труд. «Все мальчики говорят: „Мадам, это единственное место из тех, где мы бывали, которое выглядит как дом“. Они обустроились и выглядят словно коты», – рассказывала она[102]102
  Siobhan Heraty, “Frances Glessner Lee and World War I,” Story of a House (blog), December 15, 2014, МДГ, https://www.glessnerhouse.org/story-of-a-house/2014/12/frances-glessner-lee-and-world-war-i. html.


[Закрыть].

В течение пяти месяцев «Уэнделл-Хаус» принял 1212 военнослужащих, помог им вернуться домой и найти работу. Война закончилась, все возвращались к гражданской жизни. В жизни Ли тоже начиналась новая глава.

Глава 4. Криминалист

1 февраля 1922 года

Джордж Берджесс Маграт был удручен. По закону судмедэксперты Массачусетса не обладали независимыми полномочиями в расследовании смертей. Они работали по усмотрению окружных прокуроров, хотя мэр или член городского Совета (то есть избранное руководство округа) также могли отдать письменное распоряжение о вскрытии.

Судмедэксперты были ограничены изучением «лишь мертвых тел тех людей, смерть которых, предположительно, наступила вследствие насильственных причин»[103]103
  George Burgess Magrath, “The Technique of a Medico-Legal Investigation,” Meeting of the Massachusetts Medico-Legal Society, February 1, 1922.


[Закрыть]. Иными словами, с судмедэкспертом консультировались только тогда, когда полиция или окружной прокурор полагали, что имело место насилие. Ни закон, ни суд никогда не определяли, что имелось в виду под «предположительно» или «насильственными причинами».

Судмедэксперты полагались на то, что полиция и прокуратура в состоянии определить, была ли смерть жертвы насильственной. Но что имелось в виду под насилием? Являлось ли отравление формой насилия? А утопление? Умер ли насильственной смертью младенец, задушенный в колыбели?

К тому времени, как обнаруживались признаки насилия, покойный часто уже лежал в похоронном бюро. Эти признаки могли быть совсем незаметными: след от укола иглой для подкожных инъекций или красные точки размером с острие булавки на внутренней стороне глаза. Со стороны могло быть вообще ничего не видно.

Для убийц вполне естественно скрывать свои преступления и манипулировать фактами, чтобы отвести от себя подозрения. Убийство пытаются выдать за несчастный случай или самоубийство. Свидетельства насилия можно уничтожить, бросив тело в огонь или на железнодорожные пути, чтобы его изувечил поезд, или закопав в лесу, где оно превратится в скелет.

Полиция, коронеры и даже многие медицинские эксперты не торопились исследовать тела, находившиеся на поздних стадиях разложения или обгоревшие до неузнаваемости, – они ошибочно полагали, что в такой ситуации любые значимые улики уже пропали. К тому же это очень неприятное занятие, что было еще одним поводом держаться от трупа подальше и избавляться от него поскорее.

Полиция и прокуратура ошибались не реже, чем делали правильные выводы, так что неизвестно, сколько подозрительных дел осталось нераскрытыми. Порой судмедэксперта вызывали только тогда, когда большая часть важных доказательств уже была искажена или уничтожена.

«Мы сами должны выдвигать гипотезы, – заявил Маграт в речи перед членами Массачусетского судебно-медицинского общества. – Если мы будем рассчитывать на внешние проявления травм, независимо от их происхождения, если мы будем ждать доказательств того, что человека застрелили, закололи или переехали на основе внешнего вида тела, мы, несомненно, провалим множество расследований, необходимых, когда смерть вызвана неестественными причинами»[104]104
  Magrath, “The Technique of a Medico-Legal Investigation.”


[Закрыть].

Маграта никогда не интересовала обычная медицинская практика. Он смотрел на здравоохранение более широко и потому служил ассистентом главы департамента здравоохранения штата, отвечая за эпидемиологию и статистику смертности в Содружестве Массачусетса. В 1907 году губернатор Кертис Гилд – младший назначил Маграта на два года судмедэкспертом округа Суффолк, юрисдикция которого включала Бостон.

Кабинет судмедэксперта Бостона был первым в стране, его открыли в 1877 году. Маграт заменил на этом посту доктора Фрэнсиса Харриса и стал первым судмедэкспертом в США, специализировавшимся на причинах и последствиях болезней. В самом прямом смысле слова он был первым американским судмедэкспертом. Маграта также назначили преподавателем Гарвардской медицинской школы, и каждую неделю он читал студентам третьего курса лекцию по судебной медицине в качестве факультатива.

Выйдя на новую работу, Маграт унаследовал кабинет судмедэксперта в состоянии полной разрухи: не было ни архива старых дел, ни систематической организации записей, ни приказов о процедурах и правилах. Его официальным транспортом, как и у предшественника, был конный экипаж. Но Маграт запросил – и в конце концов получил – моторизованную санитарную карету для перевозки тел умерших. Окружной морг позади тюрьмы находился в плохом состоянии, учреждение едва справлялось со своими обязанностями даже после введенных Магратом улучшений.

Хуже того: финансирования кабинета не хватало даже на самое необходимое. Законодательное собрание штата так и не выделило средства в первые 15 месяцев работы Маграта. Только в 1908 году законодатели штата наконец оплатили телефон, канцтовары и оклады помощников. Жалованье Маграта составляло три тысячи долларов в год.

Всего в округе Суффолк было четыре судмедэксперта. Доктор Тимоти Лири, патологоанатом Медицинской школы Университета Тафтса, был назначен судмедэкспертом в 1908 году. По взаимному согласию Маграт и Лири поделили подведомственную территорию пополам: Маграт отвечал за северную половину, а Лири – за южную. Два эксперта часто работали над делами вместе. Лири и Маграту помогали два младших судмедэксперта.

После своего назначения Маграт обнаружил, что литература по судебной медицине весьма скудна – лишь несколько учебников и журналов, но ничего подобного европейской практике, где область судебной медицины была куда более развита. Ни один медицинский факультет в США не предлагал программы, которая, по мнению Маграта, обеспечила бы подготовку, необходимую для выполнения обязанностей судмедэксперта. На медицинских факультетах изучали патологию, науку о болезнях и отклонениях. Но судебная медицина, которую позже станут называть судебной патологоанатомией, фокусировалась на закономерностях, связанных со смертельными повреждениями, отравлениями, на трупных изменениях и других темах, выходивших за пределы обычного преподавания медицины.

Прежде чем выйти на работу, Маграт провел более года в Европе, чтобы погрузиться в судебную медицину. Он жил в Лондоне и Париже, изучая систему расследования смертей, которая считалась самой продвинутой в мире. По возвращении Маграт внедрил принципы и правила, которым научился у светил европейской судебной медицины, и в работу судмедэксперта, и в программу Медицинской школы Гарварда. Функции судмедэкспертизы он представлял так: «Обязанности данного учреждения заключаются в основном в расследовании смертей по причине травм любого рода, а также внезапных и необъяснимых смертей, и по необходимости они время от времени включают выступления в суде… Выполняя свою работу, я стремился использовать в данной области государственного здравоохранения наследие богатого научного и медицинского опыта, который мне посчастливилось приобрести… Общий уровень медицинской юриспруденции в нашей стране не слишком высок, и моя задача – повысить его, применяя в собственной работе принципы и методы современной научной медицины и доказав студентам важность и ответственность медика во всех областях, где медицину призывают на службу закона»[105]105
  Myrtelle M. Canavan, “George Burgess Magrath,” Archives of Pathology 27, no. 3 (March 1939): 620–623.


[Закрыть].

Маграт носил с собой отрывной блокнот в кожаном переплете, чтобы записывать информацию о делах, которые он расследовал как судмедэксперт округа Суффолк. Для заметок использовался шифр, который понимали только сам Джордж Маграт и его секретарь: даже если бы блокнот попал в чужие руки, не была бы раскрыта никакая компрометирующая информация о покойных.

На форзаце дневника Маграт записал цитату из Поля Бруарделя, патолога и члена Парижской медицинской академии, ведущего французского эксперта в области судебной медицины. Слова Бруарделя стали основополагающим руководящим принципом Маграта: «Если закон сделал вас свидетелем, оставайтесь ученым. Не вам мстить за жертву, не вам осуждать преступника и не вам спасать невиновного. Вы должны давать показания, оставаясь в рамках науки»[106]106
  Erle Stanley Gardner, The Case of the Glamorous Ghost (New York: Morrow, 1955), [Эрл Стэнли Гарднер, «Дело очаровательного призрака»] посвящение.


[Закрыть].

Джордж Маграт, выполнявший свои обязанности в любое время суток, стал узнаваемой фигурой на улицах Бостона. Всю свою карьеру он разъезжал на одном и том же дребезжащем Ford Model T 1907 года. Машина, которую Маграт назвал Суффолкской Сью, была снабжена пожарным колоколом, звон которого означал требование освободить проезд, и маленьким круглым медальоном «Судмедэксперт» на решетке радиатора.

Он был спокойным и миролюбивым человеком, никто не видел его в раздражении. «Он был всегда дружелюбным и жизнерадостным, добрым и терпимым, – вспоминала Ли. – Он никогда никого не осуждал. Я никогда не видела его злым или нетерпеливым»[107]107
  Письмо ФГЛ Эрлу Стэнли Гарднеру, август 1954 года, МДГ.


[Закрыть]. Маграт напоминал Фрэнсис номер его Суффолкской Сью, 181, который можно одинаково прочитать слева направо и справа налево, сверху вниз и снизу вверх. «Всегда оставался собой, как его номерной знак», – говорила Ли.

Внешность у Маграта была выдающаяся: высокий, с широкими плечами, натренированными благодаря годам занятий греблей на реке Чарльз, с непослушной копной рыжих волос. Он предпочитал пышные галстуки, носил темно-зеленый плащ, широкополые шляпы, и с ним всегда была его кривая курительная трубка. Маграт намеренно культивировал атмосферу эксцентричности, например упоминая, что ест всего один раз в день, вечером.

Он говорил своему коллеге по Гарварду, токсикологу Уильяму Боосу, что находиться на виду – немаловажная часть профессионального продвижения. «Поставьте себе задачу как можно сильнее их впечатлять, – объяснял Маграт Боосу, – это помогает»[108]108
  William Boos, The Poison Trail (Boston: Hale, Cushman, & Flint, 1939), 40.


[Закрыть].

На месте смерти он отбрасывал всякое притворство. Расследования Маграта были дотошными и тщательными, его острый научный ум работал на полную мощность. Он часто находил улики, которые пропускала полиция, и предлагал продуктивные версии расследования.

В прозекторской, как только покойного привозили на каталке, Маграт погружался в состояние глубокой концентрации. Фрэнк Леон Смит, молодой репортер, иногда опаздывал на последний поезд и проводил ночи у своего приятеля, работника морга. Смит часто наблюдал за Магратом за работой. Судмедэксперт обладал «контролируемым неистовством исследователя, – рассказывал он. – В отличие от многих людей, ему был дан и шанс, и талант раскрывать тайны, которые каждый из нас хранит в конверте собственного тела. Он уделял одинаково пристальное внимание и отвратительному „водяному“, вытащенному из гавани, и хорошо сохранившемуся телу уважаемого гражданина, который упал замертво на Тремонт-стрит»[109]109
  Письмо Фрэнка Леона Смита Эрлу Стэнли Гарднеру, 19 февраля 1955 года, МДГ.


[Закрыть].

В роли свидетеля Маграт был уверен и непоколебим. Своим хорошо поставленным баритоном он отвечал на вопросы коротко и ясно, придерживаясь фактов, в которых был уверен в силу богатого медицинского опыта, основывался на научных доказательствах и не отвлекался на предположения или фантазии. «Его утверждения были образцом точности», – говорил Боос[110]110
  Boos, The Poison Trail, 41.


[Закрыть].

На скетчах из зала суда Маграта изображали со склоненной головой, глаза его прикрыты или скрывались за очками. Он выглядел спящим или погруженным в мысли, как будто прислушивался к вопросу или формулировал свой ответ. Сидящий на свидетельской скамье судмедэксперт со своей гривой волос многим напоминал отдыхающего льва[111]111
  “Like a Lion Resting,” Boston Globe, December 18, 1938, D5.


[Закрыть].

Вне суда Джордж Маграт отказывался обсуждать еще не расследованные дела. Он считал, что подходящим местом для его профессиональных высказываний был зал суда, а не страницы газет. Спустя годы эксперт порой делился с репортерами байками о самых знаменитых расследованиях, но никогда не делал этого, пока дело не завершалось оправданием или осуждением подозреваемого.

Если и был у него пагубный порок, то это пристрастие к алкоголю. Медик полагался на лечебный эффект выдержанных напитков. Он никогда не напивался до оцепенения или агрессии, но ежедневно употреблял достаточно, чтобы всегда пребывать в опьянении. Он пил по вечерам, чтобы унять нервы. Он пил, чтобы изгладить из памяти невообразимые ужасы, которые ему приходилось видеть. Он пил, чтобы изгнать демонов из потаенных уголков своего разума.

Хотя он регулярно вскрывал человеческие трупы, чтобы заработать на жизнь, «на смерть своих близких он реагировал чем-то вроде помрачения», рассказывал современник Маграта[112]112
  “Like a Lion Resting.”


[Закрыть]. Смерть – это не то, к чему легко привыкнуть, особенно если покойный ваш знакомый или известный человек.

Некоторые из обязанностей Маграта были довольно неприятными, например необходимость наблюдать за казнями приговоренных заключенных и объявлять об их смерти. Друзья встречались с ним возле тюрьмы штата после казней, чтобы «быстро влить в него три стакана»[113]113
  “Like a Lion Resting.”


[Закрыть].

Те, кто знал Маграта лично, говорили, что его выдающийся интеллект, честность и внимание к деталям предопределили его занятие судебной медициной. Всякий раз, измеряя что-либо, он делал замер дважды. Чтобы не сбить расследование ошибочными догадками, Маграт держал разум открытым любым гипотезам, пока он не выяснял все факты и не обдумывал все обстоятельства. Затем он обращался к здравому смыслу и анализировал все сведения в своем неуклонном стремлении к истине.

«Он был выдающимся судмедэкспертом, найдя в этой профессии нишу, которая ему идеально подходила, – говорила Ли своим друзьям. – Его дотошность, его абсолютная приверженность истине, неизмеримое терпение и талант в определении верных версий сделали его совет и мнение крайне ценными»[114]114
  Письмо ФГЛ Эрлу Стэнли Гарднеру, август 1954 года, МДГ.


[Закрыть].

К тому моменту, когда его назначили судмедэкспертом, Маграт жил в отремонтированном доме номер 274 на Бойлстон-стрит, с видом на лебединые лодки[115]115
  Водные велосипеды в форме лебедей – достопримечательность Бостонского городского сада с 1877 года. Прим. пер.


[Закрыть] Бостонского городского сада. Здесь же он обустроил свой личный кабинет судмедэксперта на последующие 30 лет.

Из кабинета открывалась дверь в его личную комнату, стены которой были увешаны полками, стонущими под тяжестью книг. У Маграта была судовая койка с ночником, шезлонг у камина и телефон у кровати, чтобы быстро ответить в случае необходимости. В конце комнаты находилась совмещенная ванная с небольшой кухней со шкафчиками и газовой плитой.

Питался он в основном в клубе святого Ботольфа, удачно расположенном в особняке за углом. Это было место встреч для мужчин, которые ценили искусство, точные и гуманитарные науки. Членом клуба был старый школьный друг Маграта Джордж Глесснер и многие другие состоятельные гарвардцы. Маграт так часто бывал в клубе Ботольфа, что указывал его адрес в переписке.

Бостонский судмедэксперт был на службе 24 часа в сутки, семь дней в неделю. Если он хотел отправиться в отпуск, что случалось редко, то был обязан оплатить работу сменщика. Он никогда не отлучался далеко ни от телефона, ни от своего секретаря, всегда был немедленно готов отправиться на место смерти. Однажды в команде из восьми гребцов Маграт принял участие в регате после того, как провел без сна 48 часов, – и команда выиграла гонку.

В свой обычный вечер после работы в морге или на месте смерти Маграт звонил шеф-повару в клуб святого Ботольфа, когда тот как раз собирался закрыться на ночь, и делал заказ на ужин: моллюски и спагетти или говяжий стейк с кровью. Он являлся на ужин в полночь, какое-то время общался и рассказывал байки, а затем возвращался домой и читал до раннего утра.

Джордж Маграт прославился тем, что опирался в расследованиях смертей на строго научные методы. Газетные статьи о его самых громких делах создали ему репутацию настоящего Шерлока Холмса. Со временем его советы понадобились полицейским отделениям по всему Массачусетсу и соседним штатам Новой Англии.

Маграт неизменно обращался к науке, чтобы узнать о причинах смерти все, что только в человеческих силах. Он верил, что смерть заслуживает самого тщательного анализа и что архаичную коронерскую систему необходимо отменить в пользу новой службы, которую отличал бы рациональный подход к делу.

Одним из самых известных дел, которые доказали ценность системы судмедэкспертов, была смерть Авис Линелл, 19-летней хористки, которая жила в доме Бостонской христианской ассоциации молодых женщин[116]116
  Quick March in Poison Tragedy of Dead Singer,” Boston Sunday Globe, October 22, 1911, 1; “Murder Ends a Love Dream,” Boston Sunday Globe, January 7, 1912, 8; Timothy Leary, “The Medical Examiner System,” Journal of the American Medical Association 89, no. 8 (August 20, 1927): 579–583.


[Закрыть]. Вечером 14 октября 1911 года ее соседки услышали стоны из общей ванной, запертой изнутри. Они силой открыли дверь и обнаружили Линелл сидящей на стуле, ее ноги были погружены в таз, наполовину заполненный теплой водой, она задыхалась и стонала от ужасной муки. Смотрительница общежития немедленно послала за женщиной-врачом. Линелл перенесли в постель, но к тому времени, как пришел доктор, она была мертва.

Смотрительнице хватило ума запереть ванную и покинуть комнату, пока полиция и Лири, медицинский эксперт, не явились на место смерти. (Маграт уехал из города в один из редких отпусков, так что Лири явился, чтобы обследовать место происшествия и тело.) Труп отвезли в морг на вскрытие.

Незадолго до своей смерти Линелл рассказала соседкам, что завтракала со своим женихом, преподобным Кларенсом Ричесоном, пастором из Кембриджа. Смотрительница попросила одну из девушек позвонить Ричесону по телефону и сообщить ему о смерти. Сначала он отрицал, что знаком с Линелл, затем спросил: «Зачем вы мне это рассказываете?»

Вскрытие Лири показало, что Линелл была на третьем месяце беременности. Оболочка ее желудка имела пигментацию темно-красного цвета, красные полоски расходились поверх слизистой, что указывало на отравление цианистым калием. Лири сохранил органы Линелл, чтобы их по возвращении исследовал Маграт. Тот согласился с диагнозом коллеги и провел исследования под микроскопом, а также лабораторный анализ на присутствие цианида. Тесты подтвердили их подозрения.

Полиция была готова закрыть дело как самоубийство. Очевидно, решили они, девушка сама приняла цианистый калий. С ней в ванной никого не было, и дверь была заперта изнутри. Возможно, стыд из-за беременности привел ее к желанию оборвать свою жизнь.

Лири не был согласен. Во-первых, Линелл взяла в ванную смену одежды, чтобы надеть после мытья. У нее также была с собой гигиеническая повязка и салфетки, хотя она была беременна и менструаций не было уже несколько месяцев. Похоже, она полагала, что менструация может начаться, либо пыталась сделать аборт. Лири был уверен, что Линелл планировала покинуть ванную живой, и настаивал на дальнейшем расследовании.

Полиция допросила Ричесона, но не смогла найти его связь с цианистым калием, который убил Линнел. Тридцатипятилетний Ричесон был ловеласом, оставившим за собой след из разбитых сердец от Бостона до Канзас-Сити. Его можно было назвать подлецом, но делало ли это его убийцей?

Газеты ухватились за историю трагической смерти молодой хористки. Прочитав о деле, с полицией связался аптекарь Уильям Хан. Он сообщил, что Ричесон был постоянным покупателем в его аптеке и заходил за четыре дня до смерти Линелл, 4 октября. В свой последний визит Ричесон сказал, что у него есть собака, которая вот-вот ощенится. Хан передал слова преподобного: «Она скулит и мешается в доме. Я хочу от нее избавиться».

Хан продал Ричесону цианистый калий, которого хватило бы на десять человек. «Работает быстро, как молния, но очень опасен», – предупредил он клиента[117]117
  “Murder Ends a Love Dream.”


[Закрыть].

Но у Ричесона не было собаки.

Когда преподобному рассказали о показаниях Хана, он признался, что отравил Линелл. Он хотел бросить ее и жениться на богатой даме, но беременность бывшей подружки расстраивала его планы. Ричесон дал хористке цианид, сказав ей, что это абортивное средство.

Его приговорили к смерти. Маграт был свидетелем казни Ричесона 21 мая 1912 года. Если бы не настойчивость Лири, Ричесон запросто мог уйти от ответственности. «Изначально его не подозревали в обмане, – отмечал Маграт. – Только когда вскрытие показало, что состояние желудка указывает на отравление цианистым калием, начали рассматривать вариант смерти не по естественным причинам. Обнаруженная беременность выглядела убедительным мотивом для самоубийства. И только внимание и усердие судмедэксперта Лири, который занимался делом, привели к тому, что полиция продолжила расследование и Ричесон был осужден»[118]118
  New York Post, November 24, 1914, ЦМИ.


[Закрыть].

Если бы в Бостоне действовала коронерская система и отсутствовали стандартизированные практики, такие как вскрытие, Ричесон, скорее всего, избежал бы наказания.

История повторилась год спустя: была обнаружена еще одна юная женщина, погибшая при подозрительных обстоятельствах. Марджори Пауэрс, 23-летняя стенографистка, была найдена лежащей лицом вниз в наполовину заполненной ванне в отеле Вест-Энда 15 ноября 1912 года. Полиция нашла в ванной стакан с джином, а вода была посыпана чем-то, напоминающим горчичный порошок[119]119
  “Authorities Probe Death of Girl in Bathtub,” Pittsburgh Press, November 15, 1912, 1; “Another Boston Girl Thought Victim of Man,” Daily Gate City, November 15, 1912, 1; “Cummings Arrested on Woman’s Death,” Boston Globe, November 15, 1912, 1; “Boston Girl Not Victim of Foul Play,” Lincoln Daily News, November 15, 1912, 7; “Girl’s Death Natural, Employer Released,” Philadelphia Inquirer, November 16, 1912, 2.


[Закрыть].

Накануне Пауэрс въехала в отель со своим нанимателем, Альбертом Каммингсом, крупным дилером рынка Фанейл-холл. Они зарегистрировались в отеле под именами «О. П. Дэвис и его жена Линн». Каммингса видели выходящим из отеля незадолго до того, как было найдено тело Пауэрс. Полиция отправилась в Фанейл-холл и арестовала Каммингса в ожидании результатов вскрытия, проводимого Магратом.

Репортеры не замедлили описать смерть как очередное убийство. «Еще одна девушка в Бостоне стала жертвой мужчины. Параллели с делом Авис Линелл обнаружены в деле стенографистки, смерть которой расследуется», – утверждал заголовок одной из газет. «Полиция намекает на повторение трагедии Авис Линелл», – было написано в подзаголовке статьи в United Press.

Во время допроса в полиции Каммингс признался, что провел с Пауэрс около четырех часов, а затем отправился домой. На следующее утро, когда Пауэрс не вышла на работу, Каммингс позвонил в отель, и ему сообщили, что постоялицу не могут разбудить. Он пошел в отель, обнаружил ее мертвой и в панике ушел. Каммингс полностью отрицал свою вину в смерти Пауэрс. Полиция сообщила, что во время допроса он был на грани обморока.

Говоря с семьей Пауэрс, Маграт узнал, что ее здоровье было не из лучших. Девушка в последнее время страдала от обмороков, хотя в ее прежней медицинской истории не было ничего подобного. Вскрытие не показало никаких признаков насилия, ничего, намекавшего на удушение или отравление. Маграт обнаружил у Пауэрс острое расширение сердца. Ее смерть была совершенно естественной.

Каммингс не был виновен в смерти Пауэрс, хотя из-за стечения обстоятельств и оказался в компрометирующей ситуации. Полиция освободила его из-под ареста, и он отправился домой к жене. Обстоятельства их воссоединения не сохранились для потомков.

Это были два похожих дела. Одна смерть, чуть было не принятая за самоубийство, привела к тому, что человека отправили на электрический стул. Другая казалась крайне подозрительной, однако исследование Маграта не выявило никаких улик. Оба дела могли окончиться совершенно иначе. В другое время, в другом месте кого-то могли бы казнить за преступление, которого тот не совершал, а преступник избежал бы наказания. Научное исследование помогло в обоих случаях: невиновный был оправдан, а виновный осужден.

Не отличаясь хитростью или расчетливостью, Маграт делал свое дело и держал рот на замке. Его неспособность к компромиссам и неуклонная приверженность фактам, установленным научными методами, иногда осложняла жизнь окружающим. Неудивительно, что он нажил врагов. Полицейские не могли рассчитывать, что он всегда поддержит их версию. Юристы не могли добиться, чтобы он говорил в суде то, что от него хотели. Маграт не вступал ни в чью команду. Он сохранял лояльность лишь к покойным, которые оказывались на его столе.

У Маграта был ключевой союзник – Джозеф Пеллетье, прокурор округа Суффолк, избранный в 1906 году и сохранявший этот пост до 1922 года. Пеллетье полагался на мнение Маграта и доверял его показаниям, которые простыми словами доносил до присяжных.

Некоторые люди в бостонском политическом аппарате хотели бы заменить Маграта на криминалиста, более склонного учитывать их интересы. Первые семь лет на службе истекали в январе 1914 года, и когда срок подошел, Маграт стал мишенью целенаправленных атак на его работу и личность: кто-то пытался предотвратить его повторное назначение. Противники Джорджа надеялись протащить на пост своего подручного, чтобы полагаться на него в политических играх.

В феврале 1913 года адвокат со связями в верхах подал иск от имени женщины, которая утверждала, что криминалист изуродовал ее мужа Джона Бримфилда, проводя вскрытие без разрешения вдовы. Бримфилд был пациентом психиатрического отделения Массачусетской больницы общего профиля с неустановленной болезнью мозга. Он умер 7 января. Согласно иску, поданному Береникой Бримфилд, в котором она требовала возмещения ущерба в размере 10 тысяч долларов, ее муж умер по естественным причинам. Проводить вскрытие миссис Бримфилд не позволила[120]120
  “Sues for $10,000,” Boston Globe, February 6, 1913, 1; “Widow Sues Medical Examiner Magrath,” Boston Globe, January 12, 1915, 1.


[Закрыть].

Тело, утверждала она, было доставлено судмедэксперту без ее согласия. Она утверждала, что Маграт «безбожно резал, рубил, пилил и в итоге искалечил тело» мистера Бримфилда, вынув и отделив его мозг и оставив язык покойного в его животе. «Она утверждает, что состояние тела оскорбило бы и посторонних, не говоря уж о несчастной горюющей жене», – написали в одной газете.

Месяцы спустя, пока дело Бримфилда медленно, но верно двигалось вперед, ставки повысились: несколько сотрудников морга необдуманно обвинили Маграта в краже. 17 июня 1913 года Томас О’Брайен красил здание и внезапно упал замертво. Тело доставили в морг, и там заместитель инспектора Джордж Миллер и ассистент прозекторской Фредерик Грин нашли более 350 долларов в кармане жилета. Другой работник, Томас Кингстон, и помощник гробовщика, которые заносили тело в морг, тоже видели деньги[121]121
  “Three Accused of Conspiracy,” Boston Globe, January 26, 1915, 1; “Men in Morgue Under Arrest,” Boston Globe, August 9, 1914, 1.


[Закрыть].

Триста пятьдесят долларов были солидной суммой, приличным месячным заработком в то время. Миллер и Грин взяли себе около 230 долларов, затем запаковали оставшиеся деньги и другие личные вещи О’Брайена в стандартный офисный конверт (по сути, конверт для доказательств, который также служит бланком, подтверждающим, что у вещей есть постоянное место хранения). Грин, Миллер и Кингстон договорились повесить кражу на Маграта. В конце концов, трое дадут показания против одного. Что могло пойти не так?

Несколько дней спустя племянник О’Брайена, полицейский, отправился в морг, чтобы идентифицировать тело и забрать личные вещи дяди. Он вскоре заметил несоответствие между суммой денег в конверте и суммой, которую, по словам гробовщика, нашли в одежде. Узнав, что деньги пропали, Маграт вызвал полицию и передал дело районному прокурору.

По удивительному совпадению губернатор Дэвид Уэлш в то же время начал получать письма с жалобами на шокирующие происшествия в морге: кражи у мертвых, изуродованные трупы и прочие кошмары. Уэлш объявил, что не станет переназначать Маграта или называть ему замену, пока эти проблемы пятнают репутацию офиса судмедэксперта[122]122
  “Not to Reappoint Dr. Geo. B. Magrath,” Boston Globe, July 16, 1914, 1.


[Закрыть].

Пятнадцать полицейских репортеров, представлявших все бостонские газеты, уговаривали Уэлша заново назначить Маграта. Собравшись вместе по собственной воле, журналисты заявили губернатору, что действуют из соображений долга и уверены, что отказ от назначения Маграта нанесет серьезный вред интересам жителей Массачусетса.

В январе 1914 года, когда срок работы Маграта истек, пост судмедэксперта оказался в подвешенном состоянии. Официально больше не работавший Маграт решил по-прежнему выполнять обязанности криминалиста, пока его не назначат снова или не заменят.

Интересы Маграта в деле Бримфилда представлял Пеллетье, районный прокурор. Свидетельствуя в собственную защиту, Маграт заявил, что вскрытие было совершено им в соответствии со стандартной процедурой и ничем не отличалось от других. Он настаивал, что расследование проводилось в соответствии с письменным распоряжением окружного прокурора и в соответствии с законом.

Как объяснил судмедэксперт, исследование мозга потребовалось, чтобы определить, была ли смерть Бримфилда связана с какой-либо травмой, случившейся недавно или в прошлом. Пациенты психиатрических клиник нередко падали, что приводило к травмам головы, а иногда их избивали другие пациенты. Мозг был сохранен и, как принято в таких случаях, извлечен для фиксации тканей и исследования их под микроскопом.

Да, сказал Маграт, мистер Бримфилд умер по естественным причинам. Но об этом нельзя было узнать без вскрытия. В своей заключительной речи Пеллетье заявил присяжным: если Маграт виновен, то и он тоже, потому что судебный эксперт работал по его указанию. Присяжные вынесли вердикт в пользу Маграта[123]123
  “Medical Examiner Magrath Exonerated,” Boston Globe, January 13, 1915, 1; “Reads Three Depositions,” Boston Globe, January 15, 1915, 1.


[Закрыть].