Текст книги "Самоубийства: психология, психопатология, терапия"

Ц. П. Короленко, Н. В. Дмитриева, Ю. М. Перевозкина
Самоубийства: психология, психопатология, терапия

© Короленко Ц. П., 2016

© Дмитриева Н. В., 2016

© Перевозкина Ю. М., 2016

© СПбГИПСР, 2016

Предисловие

Необходимость приспособления и адаптации личности к жестким условиям выживания в обществе постсовременной культуры предъявляет к ней повышенные требования, которым далеко не все члены современного общества способны соответствовать на психологическом и социальном уровнях. Постоянное психологическое напряжение приводит к ухудшению психического и психосоматического здоровья. Все более актуальными становятся аддиктивные расстройства, включая не только химические, но и нехимические (процессуальные) формы. В этом отношении особое значение имеет лавинообразное нарастание Интернет-аддикции у детей, подростков и лиц молодого возраста. Обнаруживается тенденция к росту личностных расстройств, в структуре которых наиболее часто выявляются пограничное и антисоциальное личностные расстройства. В современной популяции развитых стран растет количество лиц с пограничной личностной организацией, которая по своим признакам приближается к пограничному личностному расстройству, но не имеет достаточных признаков для его формальной диагностики. В основе этих нарушений лежит фрагментарность идентичности, ее диффузность, обусловленная, в частности, ошибками и неадекватностью воспитания в раннем детском возрасте. Особое значение приобретает в связи с участившимися локальными войнами рост случаев посттравматического стрессового расстройства.

В комбинации с личностными расстройствами и на их основе часто развиваются депрессии и тревожные состояния, а также различные виды аддиктивного поведения. Свободно плавающая тревога непсихотического уровня сегодня является психическим состоянием, наиболее характерным для популяции. Известный социолог З. Бауман (Z. Bauman) называет такое состояние «расплывающимся страхом».

У лиц с нарушенной психофизиологической адаптацией в постсовременной культуре легко возникают состояния безнадежности и беспомощности, тревоги, экзистенциального страха, что провоцирует развитие разных форм аутодеструктивного (саморазрушающего) поведения, включая его наиболее фатальный вариант – самоубийство.

Саморазрушающее поведение может выражаться в более «мягких» формах, к которым относится категория self-harm behavior (самоповреждающее поведение) с нанесением себе телесных повреждений в виде порезов, обжиганий, ударов, вызывания кислородного голодания (асфиксии) и др.

Самоповреждающее поведение может выступать как самостоятельная форма, непосредственно не связанная с самоубийством, и как форма, предшествующая последнему. В этой связи можно говорить о том, что сегодня мы все чаще встречаемся со спектром поведения, угрожающего здоровью и жизни человека, в который входят мысли и фантазии на темы, связанные с самоубийством, «легкие» и «тяжелые» виды самоповреждающего поведения, и, наконец, само самоубийство.

В книге описываются и анализируются нарушения саморазрушительного спектра с мультидисциплинарных позиций психологии, психоанализа и психопатологии, что обусловлено сложным характером расстройств, для понимания и предотвращения которых необходимы многосторонние многогранные и многоуровневые подходы.

Понимание факторов, провоцирующих самоубийства и саморазрушительное поведение, чрезвычайно актуально для специалистов многих стран, в особенности тех, где самоубийства встречаются наиболее часто. К числу последних, к сожалению, относится Россия, занимающая, по данным Всемирной организации здравоохранения, в настоящее время одно из первых мест в мире (после Литвы и Казахстана) по числу самоубийств в мире.

Особое внимание в книге уделяется самоубийствам среди детей, подростков и лиц молодого возраста, вопросам ранней диагностики риска совершения самоубийства и мерам их предупреждения, что может оказаться полезным для широкого круга лиц, столкнувшихся с риском совершения самоубийства у себя, своих близких и знакомых.

Глава 1. Самоубийство и угрожающее жизни поведение

История самоубийств

Самоубийства как акты самопожертвования, очевидно, происходили со времен объединения людей в группы. Не редкость, когда в процессе охоты один из членов племени добровольно притягивал к себе внимание стада животных, чтобы направить их по направлению к подготовленной ловушке. Шанс на выживание при этом был небольшим, стадо обычно растаптывало охотника. Единственной наградой для охотника (а это, как правило, были мужчины) служило позитивное самовосприятие. Такое поведение в настоящее время называют «альтруистическим суицидом», при котором человек жертвует своей жизнью ради других или во имя какой-то высшей цели.

В ранних обществах некоторых членов племени заставляли совершать самоубийства с ритуальной целью. Самоубийство расценивалось в контексте различных магических убеждений как способ влияния на ход естественных событий, предотвращения гибельных явлений (голода, засухи, природных катастроф). Иногда предполагалась возможность контроля судьбы самоубийц в потустороннем мире. Самоубийства часто совершались женами после смерти их мужей как выражение верности и долга. Последнее явление сохранялось в некоторых обществах очень долго, например в Индии и Японии.

Следы альтруистической суицидальной традиции можно наблюдать сегодня в стремлении к альтруистическому суициду (самоубийству) у эскимосских племен, пожилые члены которых жертвуют своей жизнью, уходя в тундру и обрекая себя на замерзание, чувствуя свою бесполезность для других членов племени, включая, прежде всего, близких родственников или людей, с которыми они непосредственно живут. Подобного рода самоубийства в средневековой Японии нашли отражение в японском фильме «Сказание о Нараяме».

С. Бромберг и К. Кассел (S. Bromberg, C. Cassel) [76] сообщали, что многие примитивные культуры одобряют самоубийства в пожилом возрасте как средство избегания переживаний немощности и возможности вызвать чувство гордости у соплеменников. Авторы обнаружили сходные подходы к этому феномену у различных культур, например у эскимосов, некоторых индейских племен, жителей Самоа. Альтруистические самоубийства у этих этнических групп вызывали чувство уважения. Всем анализируемым авторами культурам свойственен выраженный паттерналистический характер.

Альтруистические самоубийства и самоубийства пожилых людей можно рассматривать в ракурсе сохранения жизни других. Однако в истории встречаются самоубийства, совершавшиеся и по другим причинам. Разъяснение причин самоубийств в таких случаях важно для лучшего понимания значений самоубийства в разные исторические периоды. Над этой темой работали многие авторы. Большую известность в этом плане получили работы таких ученых как Э. Шнейдман (E. Shneidman, 1985); Ван Хуф (Van Hoof, 1990); А. Хармет (A. Harmet, 1984); Дж. Стиллион, Э. Макдауэлл (J. Stillion, E. McDowell, 1996) и др.

Случаи самоубийства описаны в Ветхом Завете. Это самоубийства Самсона и царя Саула, произошедшие приблизительно в тот же временной период, около 1000 лет до Р. Х. В Ветхом Завете отсутствуют суждения об этих двух самоубийствах. Они описываются фактологически. Самсон убил себя после нарушения своей веры, будучи схваченным и ослепленным врагами, пережив длительный период тяжелой физической работы в качестве заключенного. При прочтении Текста можно прийти к выводу, что смысл самоубийства заключается в стремлении подвергнуть врагов заслуженному наказанию и в то же время расплате, искуплению за отступление от глубоких религиозных убеждений [301], что может быть интерпретировано как возможные мотивы самоубийства. В то же время нельзя не упомянуть о такой причине самоубийства, как беспомощность и безнадежность, так как у Самсона не было реальных возможностей освобождения. В этом контексте нельзя не обратить внимание на то, что самоубийство Самсона привело к смерти многих его врагов и к разрушению их храма.

Самоубийство Царя Саула, по-видимому, произошло вследствие реакции на потерю и боль и как бегство от непереносимой ситуации. Царь Саул потерял троих сыновей в битве, в которой был ранен и сам. Саул просил своего оруженосца убить его и, когда тот отказался, сам бросился на свой меч.

Третье самоубийство, описанное в Ветхом Завете, это самоубийство оруженосца Царя Саула, который покончил с собой, очевидно, из чувства скорби и преданности Царю Саулу.

Четвертое самоубийство, о котором упоминается в Ветхом Завете, это самоубийство Ахитофеля, который планировал нападение на царя Давида и его убийство. После того, как Ахистофель понял, что его план провалился, он направился в свой дом, привел дела в порядок и повесился. В Писании отсутствует оценка этого факта. Мотивацией к самоубийству в этом случае могло быть чувство стыда, отвращение к себе, переживание поражения или страх заслуженного наказания. Дж. Стиллион и Э. Макдауэлл высказывают предположение, что самоубийство Ахитофеля можно рассматривать как фаталистическую акцептацию (принятие) неизбежного, так как смерть, вероятно, должна была быть наказанием за предательство [301].

Во всех четырех приводимых в Ветхом Завете случаях самоубийств актуализированы элементы морали. Подразумевается, что самоубийство может быть уделом тех, кто изменяет своим убеждениям, кто оказывается перед ситуацией неминуемой смерти или совершает самоубийство из чувства преданности своему господину.

Самоубийство Иуды Искариота – это единственное самоубийство, приводимое в Новом Завете. В текстах Евангелия отсутствует оценка этого события.

Самоубийства в древней Греции и в древнем Риме

По-видимому, наиболее известным в истории древней Греции является самоубийство Сократа, которое произошло в 399 году до Рождества Христова. Самоубийство Сократа стало символом лишения себя жизни во имя сохранения своих идеалов и приверженности своей философии жизни. Сократ предпочел принять яд имеющейся у него возможности отступить от канонов своего учения, отказавшись отойти от жестких принципов, измена которым могла сохранить ему жизнь. Сократ до последних минут своей жизни делился своими убеждениями с учениками, находясь в сознании и контролируя происходящее вокруг.

Следующее всемирно известное самоубийство было совершено Аристотелем в 350 году до Р. Х. С помощью Платона Аристотель фактически стал интеллектуальным наследником Сократа. Аристотель в целом относился отрицательно к самоубийству в связи с травмой, которую оно наносит обществу, например, оценка самоубийства раба или слуги, принесшее ущерб имуществу хозяина. Жизнь самоубийцы в таком контексте представляла интерес только в экономическом плане и не рассматривалась как ценность сама по себе в ракурсе каких-либо гуманистических подходов. В этом контексте самоубийство Аристотеля могло осуждаться обществом, которое лишилось своего интеллектуального лидера.

В период между 360 и 300 годами до Р. Х. появляется рациональное отношение к самоубийству под влиянием философии Стоицизма, которая возникла в древней Греции и вскоре распространилась на территории древнего Рима. Приверженцы этой философии придавали большое значение рациональности, разумности и контролю всех жизненных проявлений, в том числе и смерти. К самоубийству относились как к рациональному акту, позволяющему человеку осуществлять контроль своей жизни, выбирая время и способ ее окончания. Самоубийство рассматривалось даже как предпочтительный способ расставания с жизнью, если оно являлось результатом объективной оценки прошлого и анализа будущих возможностей (или отсутствия последних). Самоубийство, таким образом, возводилось Стоиками в разряд естественного порядка вещей. Представители философии Стоицизма в то же время не анализировали нерациональные случаи самоубийств, не принимали во внимание эмоциональное состояние многих лиц, совершающих самоубийство.

Одним из наиболее известных самоубийств в древнем Риме было самоубийство Сенеки в 65 году от Р. Х., которое он был вынужден совершить по желанию тогдашнего императора Нерона. В детские годы Нерона Сенека был его учителем. После самоубийства Сенеки покончила с собой его жена Паулина. Считается, что ее самоубийство было связано во многом с невозможностью смириться с теми условиями жизни, в которых она, как вдова, оказалась.

Современный Иудаизм официально рассматривает самоубийство как грех. Однако существует древняя традиция почетного «героического» самоубийства. В противоположность различным запретам, которые включали не полный похоронный ритуал, евреи признавали и уважали самоубийства, совершаемые с целью избегания рабства, насилия, обращения в идолопоклонство. Массовое самоубийство еврейскими защитниками Масада в 73 году от Р. Х. при защите от римлян как альтернатива попаданию в рабство оценивается как триумф смелости и воли к свободе.

Отношение к самоубийству кардинально изменилось после установления Христианства и появления учения Святого Августина в IV веке после Р. Х. Следует отметить, что еще до этого времени, тем не менее, мученичество ранних христиан было приемлемой и акцептированной формой протеста и духовного спасения. Многие ранние Святые Христианской Церкви получили признание в результате суицидального самопожертвования. Многие из них веровали, что они приближают себя, таким образом, к мученической смерти Христа.

Святой Августин, тем не менее, ввел правила, запрещающие самоубийство. Они легли в основу Христианской доктрины в последующие столетия. Аргументация Святого Августина против совершения самоубийства основывалась на том, что самоубийство представляет собой нарушение Шестой Заповеди: «Не убий», – и лишает возможности раскаяния.

Совет в Арле в 452 году постановил, что самоубийство следует рассматривать как убийство невинного человека. Совет в Браге в 563 году призвал к запрету проведения религиозных ритуалов Евхаристии и пения Псалмов для лиц, покончивших с собой. Учение Святого Августина и других религиозных христианских лидеров привели к законодательной оценке самоубийства и суицидальных попыток среди членов Римско-католической Церкви, а в последующем Англиканской Церкви [36]. Самоубийство расценивалось как акт дьявола и смертный грех.

Социальное сопротивление и осуждение самоубийства в дальнейшем продолжалось и набирало силу в период Средневековья вплоть до эпохи Возрождения, когда отношение к этому феномену стало более либеральным. Общественное и личное отношение к самоубийству, тем не менее, оставалось неоднозначным. Наблюдался феномен романтизации самоубийства, что находило отражение в произведениях Гете, Монтескье, Монтеня и Руссо. В то же время всегда существовали оппозиционное мнение и действия, связанные с бескомпромиссным отношением большой части общества к самоубийству.

Так, например, о жутком случае в Англии в 1860 году сообщал в своем письме домой один из русских путешественников. Человек был приговорен к смертной казни английским судом после незавершенной суицидальной попытки посредством перерезания себе горла. Несмотря на предупреждение врача в адрес членов суда о том, что повешение может оказаться невозможным, так как поврежденная глотка раскроется при повешении и это обеспечит поступление воздуха, приговоренный самоубийца был все равно повешен и выжил. После некоторого замешательства судьи приняли решение связать шею приговоренного ниже повреждения и сдавливать глотку до наступления смерти. Автор письма писал: «О, Царица Небесная, что за безумное общество, и что за слабоумная цивилизация» [36]. Интересно, что этот случай произошел в то время, когда Шопенгауэр и Ницше открыто высказывались о моральном праве на совершение самоубийства.

Американский закон всегда был более либерален в отношении самоубийства, хотя до настоящего времени попытка совершить самоубийство относится к категории felony (незначительного уголовного преступления) в девяти штатах: Алабаме, Кентукки, Нью Джерси, Северной и Южной Каролине, Северной и Южной Дакоте, Оклахоме и Вашингтоне.

Основные концепции и подходы в современной суицидологии

Социологические теории

Психологические теории, считающие причиной самоубийств отдаление от общества, примыкают к социологическим теориям, в которых анализируются вопросы, связанные с привязанностью к социальным нормам. Эмиль Дюркгейм [9] выделяет:

1. Эгоистические самоубийства, связанные с отчуждением, изоляцией, отдалением от общества.

2. Альтруистические самоубийства, возникающие в связи с чрезмерной лояльностью к другим лицам, а также чрезмерной привязанностью к социальным нормам (например, в ситуации, когда идентичность (авторитет) общества или группы подавляет его личностную и социальную идентичность и он решается на самопожертвование во имя общества, ради какой-то социальной, религиозной или другой идеи (И. П. Короленко, Н. В. Дмитриева, Ю. М. Перевозкина и др., 2012–2016).

Введение термина альтруистический суицид обычно связывают с именем Дюркгейма [101], однако определение данного феномена, согласно сведениям Р. Голдни (R. Goldney) и Й. Шиолданн (J. Schioldann) [143], еще ранее дал Г. Сэвидж (G. Savage), назвав его суицидом «ради спасения других от страданий». Информация об этом содержится в «Словаре психологической медицины» Г. Тюка (H. Tuke, 1892). Упоминание об альтруистическом суициде как об акте самопожертвования имеется также в книге Ч. Мерсьера «Здравомыслие и безумие» (Mercier Ch. Sanity and Insanity. 1890) [233].

Альтруистический суицид как психиатрический феномен обычно в российской психиатрии называют «расширенным самоубийством», что происходит в тех случаях, когда, например, депрессивный пациент, прежде, чем покончить с собой, убивает наиболее близких членов семьи с мотивировкой «чтобы они не подвергались без нее неминуемым мучениям». Угроза расширенного суицида характерна для депрессии с бредовыми идеями отношения, содержанием которых является «заслуженное» преследование пациента, в которое оказываются включенными и члены его семьи.

3. Аномические самоубийства, вытекающие из чувства оторванности от моральных, социальных, культурных норм, возникают как результат неуспешного приспособления к социальным изменениям, приводящим к нарушению связи личности и группы.

Коммуникативная теория самоубийств

Коммуникативная теория самоубийств относится к социопсихологической. Она опирается на значение языкового фактора. В данном контексте теория оперирует, в частности, анализом связи частых самоубийств в Венгрии с характеристиками венгерского языка. Венгерский язык относится к угро-финской языковой группе, которая характеризуется, в частности, тем, что отдельные ее языки мало похожи друг на друга. Наличие общих или похожих слов, например, в венгерском и финском языках совершенно не обеспечивает необходимого языкового взаимопонимания.

Кроме того, венгерский язык не похож ни на один язык в мире. Такая языковая изоляция имела определенный позитивный эффект в эпоху тоталитаризма. Благодаря ей, венграм удавалось проводить ряд экономических и системных реформ, избегая контроля со стороны. Тем не менее, на длинную дистанцию языковая изоляция оказывается преградой в контактах с остальным миром, а на индивидуальном уровне в популяционном ракурсе усиливает чувство изоляции, оторванности, что может быть одним из факторов, влияющих на число самоубийств. Недаром эту изоляцию в течение ряда лет старается преодолеть известный американец венгерского происхождения Джордж Сорос.

Психоаналитическая теория суицидального поведения

Психоаналитические объяснения суицидального поведения строятся на использовании теоретических концепций как классического, так и современного психоанализа, касающихся проблемы насилия по отношению к себе и другим.

Согласно представлениям традиционного психоанализа (о чем подробнее изложено в следующей главе), самоубийство является актом, следующим за направлением на себя агрессивных импульсов, первично испытываемых по отношению к другим.

Самоубийство может быть также направленным внутрь себя убийством, которое связано с желанием избежать наказания за агрессию, переживаемую по отношению к кому-то другому.

Классический психоанализ фокусирует внимание на смещении агрессии по отношению к одному из родителей в рамках эдипального комплекса на себя, в связи с чувством вины и страхом наказания. Согласно теории М. Кляйн (M. Klein), это может происходить уже в депрессивной позиции (depressive stance) у 6–12-месячного младенца, который начинает воспринимать «плохую» и «хорошую» материнскую грудь как объект у одной матери, на которую проецировалась агрессия, в связи с неудовлетворенностью желаний (первичная ненависть) или первичной завистью по отношению к всемогущей хорошей груди как отдельному объекту (до шести месяцев). Проекция отрицательных агрессивных чувств на себя связана с чувством вины и страхом наказания.

Основные положения теории М. Кляйн могут быть проиллюстрированы следующим клиническим наблюдением:

Пациент С., 42 года, поступил в стационар психиатрического диспансера в связи с неадекватным поведением. В течение двух недель был возбужден, высказывал бредовые идеи переоценки, приобретающие эпизодически гротескный парафренический характер: считал, что обладает сверхъестественной силой, может излечивать тяжело больных, останавливать часы, заставлять замолчать лающих на улице собак, распознавать по фотографиям, что происходит в текущее время с его родственниками и знакомыми. Обвинял брата в участии в тайной секте и подготовке агрессивных актов по отношению к близким. Основной преобладающий фон настроения был повышенным, колеблясь между ютимией и эйфорией. Отмечались гиперактивность, уменьшение длительности сна. В то же время жена пациента сообщила, что последний, несмотря на повышенное настроение, высказывал суицидные мысли, просил экономить деньги, которые «понадобятся, когда его не станет». Перед развитием болезненного состояния в течение десяти дней употреблял алкоголь в дозах, вызывающих состояние глубокого опьянения, что не было для него характерным в предшествующие периоды жизни. Создавалось впечатление, что пациент употреблял алкоголь с целью освободиться от каких-то мучающих его переживаний. При обследовании старался скрыть содержание переживаний, отрицал прежние высказывания и эмоциональные нарушения, пытаясь сделать акцент на соматические жалобы. Психологическое обследование выявило пик по шкале депрессии (MMPI), что противоречило клиническим признакам повышенного настроения.

Необычное, с точки зрения классической психиатрии, сочетание исключающих друг друга состояний эйфории и депрессии может быть объяснено психоаналитически формированием маниакальной защиты перед прорывающимися из бессознательного запечатленными в нем в младенчестве переживаниями параноидно-шизоидной и депрессивной позиции. Интенсивная алкоголизация, предшествующая развитию психоза, выполняла ту же функцию и временно блокировала прорывы в сознание патологических содержаний. Маниакальная защита сама по себе клинически выразилась расстройством психотического уровня и оказалась лишь частично эффективной, так как содержания параноидно-шизоидной и депрессивной позиций прорывались в сознание.

М. Кляйн полагает, что состояние психического комфорта и равновесия в контактах с действительностью постепенно меняется: любовь и ненависть сменяют друг друга. В кризисных ситуациях при серьезных травматических переживаниях возможны отступления в зону безопасности посредством использования механизма расщепления параноидно-шизоидной позиции и маниакальной защиты.

Выраженная параноидно-шизоидная позиция как способ организации переживаний присутствует в психической структуре лиц с личностными расстройствами кластера А по DSM-IV: параноидным, шизоидным и шизотипическим. Такие люди имеют мало друзей или не имеют их в реальности вообще. Друзья существуют только в воображении. Их окружают «враги», количество которых все время увеличивается. Для них характерен максимализм в оценке отношений, появляющееся недоверие сразу же перерастает в сверхценное отрицательное отношение.

Р. Янг (R. Young) [319] считает, что параноидно-шизоидная позиция с типичными для нее проекционными механизмами и «частично-объектными» отношениями проявляется в расизме и других формах ненависти, при которых какая-то презираемая внешняя группа становится центром фиксации отщепленных и спроецированных «плохих» характеристик.

С точки зрения М. Кляйн, Эдипальный комплекс формируется уже в начальном периоде жизни во время параноидно-шизоидной ориентации. Р. Белл (R. Bell, 1992) формулирует это следующим образом: «Примитивный Эдипальный конфликт, описанный М. Кляйн, имеет место в параноидно-шизоидной позиции, когда мир младенца широко расщеплен и отношения имеют место главным образом с частью объектов. Это значит, что любой объект, который угрожает исключительному обладанию идеализированной грудью/матерью, воспринимается как преследователь, и на него проецируются все враждебные чувства, исходящие из прегенитальных импульсов».

Согласно концепции современного психоанализа, агрессия в адрес собственного тела обусловлена плохой имплицитной (внутренней) ментализацией, то есть невозможностью фокусироваться, распознавать и анализировать свои психические состояния [114]. Невозможность или недостаточная способность ментализировать приводит к тому, что мысли, убеждения, желания не имеют достаточного психического компонента и в них значительно преобладает физическое начало. Агрессия имеет биологические корни, но может возникать как ответ на восприятие угрозы психологическому сэлфу [238].

Модель П. Фонаги (P. Fonagy) о связи насилия в детстве с агрессией включает следующие положения:

Психологический сэлф ребенка остается хрупким в связи с тем, что способность к ментализации, которая является частью сэлфа, подвергается опасности. Понимание психологической основы поведения в решающей степени зависит от развитости способности осознавать психический мир переживаний окружающих людей и, в первую очередь, тех, кто является фигурами аттачмента. Первостепенное значение имеет способность матери показать ребенку, что она воспринимает его (думает о нем) как об индивидууме, намерения и поведение которого направляется мыслями, чувствами, ожиданиями и желаниями. Этот процесс нарушается при появлении у матери в отношении ребенка часто возникающих отрицательных мыслей.

Далее, агрессия возникает для защиты хрупкого сэлфа от объекта, воспринимаемого как враждебный.

В случаях, когда сэлф-экспрессия и агрессия ассоциируются друг с другом регулярно, возникает их патологическое слияние, сэлф-экспрессия (поведение) и агрессия становятся изоморфными (равнозначными).

Редуцированная способность к ментализации снижает ингибицию (подавление) агрессии, поскольку ее потенциальная жертва воспринимается лишенной мыслей, чувств и способности переживать страдания.

В. Штекель (W. Stekel, 1967), анализируя реакцию ребенка, испытывающего отрицательные чувства к родителям, полагает, что при этом у него возникает желание лишить их наибольшей драгоценности, которой они обладают, а именно – его собственной жизни. Ребенок на бессознательном уровне чувствует, что, если его не станет, это причинит родителям величайшую боль, что послужит наказанием не только для него, но и для них. По мнению автора, в этом психологическом механизме заложены корни суицидальных идеаций и мотиваций.

В работе «Печаль и меланхолия» [26] З. Фрейд анализирует суицид с позиций инстинкта жизни и инстинкта смерти, указывая, что в некоторых случаях смерть бывает желанной. При этом человек убивает в себе интроецированный объект любви, к которому испытывает противоположные (амбивалентные) чувства.

З. Фрейд наблюдал, что при меланхолии, вызванной потерей или разочарованием человеком, по отношению к которому существовали сильные амбивалентные чувства, ненависть, первично на него направленная, может быть переадресована к части своего сэлфа (вторичная мишень ненависти), которая идентифицируется с другим человеком первичной мишенью ненависти). Вместо того, чтобы «отпустить» объект первичной ненависти, происходит ее репрессия (бессознательное вытеснение из сознания) с идентификацией себя с внешним объектом ненависти и направленными на него садистическими фантазиями [121]. По этому поводу З. Фрейд писал: «Исключительно этот садизм раскрывает загадку тенденции к суициду, которая делает меланхолию столь интересной и опасной <…> Анализ меланхолии показывает, что Эго может убить себя только тогда, когда оно относится к себе как к объекту, если оно способно направить против себя враждебность, которая репрезентирует первичную реакцию на объекты во внешнем мире» [125].

Решение совершить суицид рождается из чувства отчаяния и безнадежности. Индивидуум погружается в пре-суицидальное состояние, когда происходит преодоление нормального инстинкта самосохранения и тело становится «разменной монетой». В каких-то случаях отвержение пациентами своего тела происходит незаметно, без внешних признаков или проявляется косвенными признаками, но когда это происходит, суицидальная попытка может быть совершена в любой момент.

С психологической точки зрения, самоубийство – сложный процесс, требующий тщательного рассмотрения. Так, например, во время великой финансовой депрессии в США (1931–1934) оказалось, что самоубийства были менее часты, чем в лучшие времена. Следовательно, жесткие условия иногда способствуют мобилизации ресурсов и резервов человека.

Интересен анализ обращающих на себя внимание самоубийств, кажущихся, на первый взгляд, понятными. Например, разорившийся состоятельный человек убивает себя, обеспечивая тем самым страховку для семьи. «Лежащей на поверхности» причиной самоубийства явился финансовый крах. Однако анализ причины потери денег приводит к выводу о том, что самоубийца сознательно провоцировал риск разорения. Он имел многочисленные сексуальные связи, неудовлетворительную ситуацию дома, длительную неудовлетворенность семейной жизнью. Возникает вопрос: «Почему он женился на нелюбимой женщине и жил с нею в течение длительного времени? Почему он не мог мобилизовать свое либидо и справиться с «нахлынувшими» деструктивными тенденциями?» Из анамнеза выясняется, что его отец когда-то покончил с собой. Мать была эмоционально холодной, не заинтересованной в детях. Анализ такого рода самоубийств, согласно К. Меннингеру (K. Menninger), показывает совершение «психологического» самоубийства задолго до его физической реализации.