Текст книги "Фантастичнее вымысла"

Бодхисатвы

– Мы летели в Тегусигальпу через Майами, – рассказывает Мишель Киттинг. – Это было через пять дней после свершившегося ужаса. Там полно противопехотных мин. Кишмя кишат змеи. Умирают от голода люди. Мэр Тегусигальпы за неделю до этого погиб в катастрофе. Разбился на вертолете.

Разглядывая снимки в сваленных кучей фотоальбомах, Киттинг говорит:

– Это ураган Митч. Я даже не подозревала, что могут быть природные бедствия такой силы.

В октябре 1998 года на Республику Гондурас обрушился ураган Митч. Порывы ветра достигали 180 миль в час, страну залило потопом непрекращающихся ливней – двадцать пять дюймов осадков в день. Обрушивались горы. Реки вышли из берегов. В Центральной Америке погибли 9071 человек. В одном только Гондурасе погибших было 5657 человек, и еще 8058 человек пропали без вести. Миллион четыреста тысяч человек остались без крова, семьдесят процентов всего урожая зерновых страны было уничтожено.

Спустя несколько дней после урагана столица страны Тегусигальпа представляла собой сплошную сточную канаву, забитую грязью и мертвыми телами. Разразилась эпидемия малярии. Чуть позже – тропической лихорадки. Крысы были разносчиками лептоспироза – эта болезнь вызывает поражение почек и печени и в конечном итоге смерть. В этом горняцком городе, расположенном на высоте пяти тысяч футов над уровнем моря, была уничтожена треть всех зданий. Мэр города погиб, изучая разрушения с вертолета. Мародерство приняло ужасающие масштабы.

В Гондурас, где более трех миллионов из шести с половиной миллионов населения живут ниже установленного Организацией Объединенных Наций уровня бедности, Мишель Киттинг и ее золотистый ретривер Йоги прилетели помогать в поисках погибших. Мишель смотрит на фото Йоги, сделанное в самолете авиакомпании «Америкен эрлайнз». Пес сидит на кресле и ест что-то с фирменного подноса авиакомпании.

Рассказывая об этом четвероногом добровольце, Мишель говорит:

– Гарри мне сказал: «Там у них такой жуткий голод, что люди могут запросто съесть твою собаку». Мы ехали вместе с ним, ехали домой с собрания. Я сказала ему: «Не хочу!» Хотя и знала, что должна поехать туда.

Она смотрит на фотографии здания пожарного депо, где они спали. В Тегусигальпу уже привезли собак-спасателей из Мексики, но от них было мало толку. В два часа ночи прорвало расположенную над городом дамбу.

– Масса воды высотой сорок футов хлынула на город. Потом наводнение прекратилось, и все оказалось погребено под глубоким слоем грязи, – рассказывает Мишель. – Повсюду лишь вода и грязь. А под ними мертвые тела. Смрад стоял ужасный. Именно это зловоние и мешало мексиканским собакам работать. Они просто бесцельно рыскали повсюду, тычась мордами в вонючую жижу.

Разглядывая фотографии вздувшейся, мутной реки Чолутека, Мишель вспоминает:

– Вспыхнула эпидемия тропической лихорадки. Всюду зараза. Куда ни пойдешь, везде тяжелый запах разлагающихся тел. И Йоги не мог никуда от этого скрыться, и он уже больше не указывал, где нужно искать. Отчаянно не хватало воды, но мы обычно мыли все, что только было возможно.

Изображенные на снимках люди выгребают с улиц грязь в обмен на распределяемое правительством продовольствие. По словам Мишель, запах мертвечины «…выворачивал вас наизнанку. Казалось, будто чувствуешь во рту вкус мертвой, разлагающейся плоти».

Вот что она рассказывает:

– По всей стране погибло десять тысяч человек. Значительная часть погибших приходилась на Тегусигальпу. Потому что там вдобавок ко всему произошли сильные оползни. Множество людей утонуло, когда по городу прошла стена воды высотой сорок футов. Затем провалилось, обрушилось внутрь футбольное поле на стадионе.

Она показывает фотографии темных комнат, наполовину заваленных грязью и обломками мебели.

– В первый же день мы отправились в бывший китайский ресторан, в котором погибла вот эта семья. Пожарное депо должно было вынимать там грунт, и мы смогли помочь им лишь в том, что дали возможность сэкономить время, потому что точно указали, где нужно копать. В китайском ресторане нам пришлось надеть маски, положив под нос тампоны с ментолом, чтобы перебить запах, и каску с лампочкой, потому что там было темно. Вся еда вроде крабов испортилась, а канализация переполнена, и грязи по колено. А еще там были эти перепачканные пеленки. Поэтом мы с Йоги вернулись в кухню, и я подумала: «О боже, что же мы тут такое найдем?!»

На фотографиях Мишель снята в шахтерской каске с лампочкой и медицинской марлевой маской на лице.

– Вся их одежда и личные вещи были вываляны в грязи, – говорит она. – Целые человеческие жизни оказались под слоем грязи. – Они находили тела погибших – раздавленные, изуродованные. – Мы обнаружили, что они находятся под платформой. Там была такая низкая платформа, на которой стояли столы и стулья, и людей затянуло под нее водой.

Мишель сидит на диване в своей гостиной. На столике перед ней горой навалены фотоальбомы. Йоги сидит на полу рядом с ней. Еще один золотистый ретривер, Магги, лежит на кресле у противоположной стены. Обеим собакам по пять с половиной лет. Магги в свое время нашли в приюте для бездомных животных. Она была больна и страшно истощена – кожа да кости. Ее, по всей видимости, бросили после того, как она уже больше не могла производить на свет щенков.

Йоги Мишель принесла от какого-то собаковода. Ему тогда было шесть месяцев, и он не мог ходить.

– Выяснилось, что у него проблема с костями, – говорит Мишель. – Года два назад я отнесла его к ветеринару, и Йоги сделали хирургическую операцию, после которой он начал ходить. Ему подправили и укрепили сустав. Нагрузка на этот маленький сустав была огромная, и бедняжке было поначалу очень больно. – Глядя на собаку, лежащую на кресле, она говорит: – Магги у нас будет размером поменьше. Весит она примерно семьдесят фунтов. Йоги покрупнее, и у него чуть светлей окрас. Зимой он набирает фунтов девяносто. У него типичная крупная золотистая попка.

Рассматривая старые фотографии, Мишель вспоминает:

– Лет восемь назад у меня была собака по кличке Мерфи, помесь колли и австралийской овчарки, замечательный пес. Мне тогда казалось: вот хороший способ добиться у него послушания и, может, заодно познакомиться с новыми людьми. Я тогда работа в «Хьюлет-Паккард», у меня была чисто кабинетная работа, и мне хотелось чего-то такого для разнообразия.

Чем больше я занималась собакой, – продолжает Мишель, – тем интереснее мне становилось. Все началось с желания добиться от животного послушания и в конечном итоге вылилось в дело, которое действительно нравится мне все больше и больше.

На фотографиях, сделанных в Гондурасе, изображены Мишель и Йоги, работающие вместе с коллегой, добровольцем-спасателем Гарри Оуксом-младшим и его собакой Валори – помесью колли, скипперке и келпи. Оукс и Валори помогали разыскивать погибших в развалинах здания федерального суда после теракта в Оклахома-Сити.

– Валори, стоит ей почуять запах мертвеца и чего-то еще, что ей велели отыскать, начинает лаять, – рассказывает Мишель. – Она ужасно шумная. Йоги же обычно начинает суетиться, указывает, где надо искать, но, как правило, не лает. Если находит покойника, начинает скулить. Виляет хвостом и всячески показывает свое беспокойство. Валори в таких случаях впадает в истерику и начинает практически плакать. Если под слоем грязи она чует мертвое тело, то начинает разгребать лапами грязь. Если это вода, она прыгает в воду.

Глядя на фотографии разрушенных домов, Мишель говорит:

– Когда человек находится в состоянии стресса или же разъярен, то он начинает выделять эпинефрин. И когда человек подвергся насилию и умер, в его запахе остается очень сильная нота этого вещества. Плюс специфические газы и жидкости мертвого тела. Можете представить себе, что означает такая гамма запахов для собак? Для животного эти запахи означают следующее: «Здесь кто-то погиб. Кто-то из моей стаи погиб здесь». Собаки чрезвычайно расстраиваются из-за смерти человека, потому что мы – часть их стаи. Девяносто процентов подготовки собак-спасателей – это осознание нами, людьми, всего того, что является для собак вполне естественным. Умение понять точную реакцию Йоги, когда он сильно взволнован.

Послушание предполагает тон старшего, тон хозяина, – продолжает Мишель. – Затем начинаешь прятать от них игрушки. Я до сих пор так поступаю. А им это нравится. Они устраивают соревнование – кто первый найдет спрятанную игрушку. Есть еще одна штука – ты просишь кого-нибудь подержать собаку, а сама тем временем убегаешь и прячешься. Затем ты продолжаешь усложнять подобные ситуации. Собаки учатся брать след. Если они не видели, куда ты убежал, то смогут найти тебя по запаху. – Рассматривая групповой снимок, она объясняет: – Это пожарная бригада из Венесуэлы. Мы называли себя панамериканской спасательной командой.

О другом снимке Мишель рассказывает следующее:

– Это место мы называли «автомобильное кладбище».

Показывая на фото – склон холма с грязевым оползнем, – она поясняет:

– Это обрушившееся внутрь футбольное поле.

На другой фотографии изображен дом, заполненный жидкой грязью.

– Когда мы зашли в этот разграбленный мародерами дом, то на стенах видели отпечатки грязных ладоней. Это мародеры оставили следы, опираясь на стены, чтобы не потерять равновесия.

Примерно на одном уровне на стенах хорошо различимы бесчисленные отпечатки человеческих ладоней.

На других фотографиях видны комнаты, в которых Йоги нашел тела, погребенные под обломками рухнувших стен, под матрацами.

Еще на одном снимке видны развалины домов, сорванных с фундаментов грязевым потоком.

– Эти обрушившиеся дома раньше стояли на горе, – говорит Мишель. – Мне рассказывали сотни историй о том, почему люди не хотели покинуть их: они боялись, что их имущество разграбят мародеры. Одна женщина с детьми рассказывала, что ее муж ушел в бар и велел оставаться дома. Жуткие, душераздирающие истории.

Еще один снимок. Валори спит на заднем сиденье грузовика-пикапа. Она кажется совсем крошечной рядом с наваленными кучей темными пластиковыми мешками.

– Это Валори рядом с телами погибших, положенных в мешки. Она ужасно устала, – поясняет Мишель.

Она вспоминает о своей первой находке:

– Мы тогда были в Кельсо, и это был мужчина, жена которого исчезла. Ходили слухи, будто она гуляет с другими мужчинами, которые бывали у них в доме. Поэтому мы поехали прямо на их ферму, аккуратную и красивую, как игрушка. Там были лошади и выгон, на котором пасся огромный бык. В сарае собаки страшно заволновалась, чуя близость смерти. Начали вилять хвостом, мочиться. Часто сглатывали. Самая естественная их реакция в подобных случаях – это дефекация, мочеиспускание, они начинают скулить и плакать. Мне кажется, даже тошнота у них начинается. Йоги выбежал наружу. Он отказывался находиться в сарае. Валори подходит к какому-то месту, начинает рыть землю, лает все чаще и чаще. Впадает в настоящее безумство, потому что хочет сообщить нам: «Да это же здесь!»

Сын этих людей, маленький мальчик, лет, наверное, четырех, сказал своей бабушке что-то вроде: «Папочка положил мамочку под воду».

На другой фотографии, сделанной в Тегусигальпе, видна длинная бетонная глыба, лежащая на боку прямо посередине реки.

– Когда-то это был мост, – поясняет Мишель.

На всех снимках видны валяющиеся повсюду у кромки воды небольшие упаковки протухшего свиного сала.

– История, которая до сих пор вызывает у меня приступ тошноты, это поиск одного страдавшего аутизмом ребенка, – говорит она. – Мальчишке было года четыре. Его заперли, но он сумел открыть дверь, пока мать наверху гладила белье. Он снял с себя всю одежду, как только вышел через дверь. Люди тогда вызвались помочь в его поисках. Но это лишь вредит делу, потому что каждый раз, когда человек пересекает след, он переносит запах на новое место, чем сбивает собаку с толка.

На этих старых фотографиях Мишель изображена в дни, когда она работала с Расти, другим золотистым ретривером. На этих фото виден густой лес и какая-то заводь со стоячей водой.

– В течение часа, сразу после того как мы добрались туда, мы вышли к болоту. Это было главное место поисков, потому что этот ребенок любил кидать в болотце игрушки и вытаскивать их. Там был такой бережок с торчащими наружу корнями и росшими неподалеку деревьями.

К этому времени Расти был в полной растерянности и ужасно опечален. Ребенок мог пойти только сюда, потому что здесь остался самый сильный его запах. Пока мы шли вдоль ручья к болоту, запах был, но не такой сильный, как возле самого болота. Тогда мы и позвали ныряльщиков. Там посередине пролегала водопропускная труба. – Не сводя взгляда с фотографий, она рассказывает: – Случилось так, что тело обнаружилось в этой трубе под слоем ила.

Это довольно большая заболоченная территория, – продолжает она, поглаживая Йоги, – и я хожу по периметру и выявляю подозрительные места. Я размечаю их. Вода, омывающая мертвые тела, издает запах смерти. Иногда удается сделать тригонометрическую съемку местности и определить местонахождение тела.

Оставляешь специальную бирку и отмечаешь направление ветра, – говорит она. – Устанавливаешь температуру воздуха. Пишешь свое имя. Указываешь время производимых замеров. Мы все это заносили на карту. Для того чтобы вычислить, куда могло течением отнести тело.

Запах в воздухе… В отдельных случаях, когда неизвестно, куда пошел человек, в воздухе остается его запах. Конус запаха движется вот таким образом, – Мишель делает жест рукой, – и тогда можно заставить собаку двигаться зигзагом. Собаки делают это сами, без всякого принуждения. Вы велите им двигаться вслед за источником запаха.

Продолжая гладить Йоги, Мишель нервно моргает, на ее ресницах сверкают слезинки.

– Я подняла голову и вижу, как его вытаскивают из трубы. Этот ребенок – единственная жертва, которую я видела своими глазами, потому что в большинстве случаев, как это было, например, в Гондурасе, те, кто должен извлекать тела, приходили после того, как мы ушли. Но когда я увидела этого ребенка, я испытала настоящее потрясение. У меня было огромное желание взять его на руки, просто подержать в руках его крошечное тельце. – Она говорит: – Мы вернулись к дому, опросили людей, а затем вошли в сам дом, чтобы немного подбодрить родителей, – это было подобно тому, как пройти сквозь ауру, сквозь энергию… сквозь туман.

Мы не пытались осмыслить происшедшее, как то следовало сделать, – говорит Мишель. – Я вернулась домой и пустила Расти играть к двум другим собакам. А сама отправилась на работу. Мне всегда казалось, что он еще долго помнит о том, что произошло, потому что я не пыталась помочь ему забыть. Кроме того, я не знала, как это делается. Наверное, я сама толком не понимала, что случилось – не считая потрясения от случившегося, – пока не приехала в Гондурас. Предполагается, что мы помогаем находить оставшихся в живых людей, именно этим я и занималась. Там нужно было каждый раз убедиться в том, что все вымыто. Их попонки. Моя одежда. Ошейники. Нужно было мыть все внутри машины; все, что каким-то образом соприкоснулось с запахом смерти. Если остается хоть самая крошечная капля этого запаха, собаки впадают в депрессию.

Когда возвращаешься домой, то чувствуешь, как салон автомобиля насквозь пропитался этим запахом, и поэтому понимаешь, что нужно все как следует вымыть.

Расти и Мерфи, собак, которые помогали Мишель отыскивать тела погибших, – уже нет в живых, как и тех, кого они когда-то находили. Мерфи перестали брать с собой, когда ему исполнилось четырнадцать с половиной лет, после того, как у него начались проблемы с позвоночником, которые продолжались еще три года. Расти ушел на покой, когда у него отказали почки.

Мишель смотрит на фотографии – на них изображен Йоги, которого обнимают дети. И рассказывает о девочке, которую встретила в Тегусигальпе. Ее ноги были покрыты незаживающими язвами. Девочка зачерпывала воду из грязной лужи. Мишель бросила ей в чашку с водой дезинфицирующие таблетки. Какой-то журналист стал втирать девчушке в кожу ног бактерицидную мазь.

– Нам приходилось бывать в самых разных местах. Там, куда мы приходили, все начинали улыбаться, завидев Йоги, – рассказывает Мишель. – Если мы где-нибудь останавливались, то люди, как мошкара, облепляли нас и все хотели потрогать Йоги. «Dame lo! Dame lo! Дай мне его!» – без конца повторяли они. А ему это очень нравилось. Он обожает внимание. Уверена, он понимает важность работы, которую выполняет. Я все время пыталась это ему втолковать: «Это очень важно. Ты делаешь для людей очень хорошее дело».

На фотографии с обрушившимся футбольным полем Мишель показывает на толпу людей, стоящих у самого края провала.

– Люди стояли возле самого края бывшего футбольного поля и просто наблюдали за нами, а один маленький мальчик сказал по-английски «спасибо».

Она рассказывает:

– У меня в таких случаях тут же навертываются на глаза слезы. Я слишком сильно реагирую на проявления человеческих чувств.

Она смотрит на следующую фотографию и улыбается:

– Мы поехали в сиротский приют, чтобы немного подбодрить собак. Кто-нибудь из детей убегал и прятался, а наши собаки должны были найти его.

А это остров. Мы ехали два часа по разбитым дорогам с бесчисленными поворотами и разворотами в ржавом кузове самосвала. Мы нашли три тела, – комментирует она очередной снимок. Затем гладит Йоги и говорит: – Наверное, эта работа состарила его. Он повидал и понюхал всего столько, сколько не видел и не нюхал ни один двухлетний пес.

На снимке из другого фотоальбома Йоги сидит рядом с исхудавшими, улыбающимися мужчинами.

– Я верю в бодхисатв, – говорит Мишель. – В буддизме это существа, постигшие просветление, которые вернулись к людям, чтобы помогать им. Я думаю, назначение жизни Йоги состоит в том, чтобы помочь мне стать лучше и творить добрые дела. Мне было бы нелегко решиться прийти в хоспис, но вместе с ним это место стало для меня вторым домом.

По поводу хосписа для больных СПИДом, куда она теперь приходит вместе с Йоги, Мишель говорит:

– Мне хотелось чего-то нелегкого и значимого, и от многих людей мне стало известно о хосписе «Наш дом». Сначала я поинтересовалась, не желают ли они, чтобы с ними кто-нибудь позанимался рэйки, но они ответили, что им это не нужно. Затем я сказала, что у меня есть вот эта замечательная собака, и они попросили меня прийти. Так все и началось. Мы стали приходить туда каждую неделю.

Многие из них когда-то лишились домашних животных, – говорит она. – Иногда дает о себе знать паллиативный фактор: Ну, если быу меня дома было любимое животное, тоя, может быть, и не попал бы в«Наш дом». А потом животное умирает, и от этого человеку становится очень тяжело. Любой, кто живет в этом хосписе, в чем-то является изгнанником. Они потеряли по меньшей мере одного любимого человека. В плане материальном они все лишились дома и имущества.

Это часть его работы, – говорит Мишель, почесывая Йоги за ушами. – Приносить успокоение. Именно это я имела в виду, когда говорила о бодхисатвах. Помощь людям, возможность приносить успокоение, пожалуй, даже важнее, чем собственное благополучие.

Поездка в Гондурас стала по-настоящему продуктивным моментом моей жизни. Своего рода водоразделом. Может, в чем-то даже пиком. Пока я находилась там, то ни разу не задумывалась о том, какова цель моей работы, потому что все было и без того ясно. В это просто погружаешься полностью, отдаешь делу себя всю, без остатка.

Сейчас обе собаки спят на креслах в сером доме на окраине, похожем на ранчо. За стеклянными раздвижными дверьми находится задний двор, весь в комьях земли, оставленных резвившимися там собаками.

– До поездки в Гондурас я окончила школу, – сообщает Мишель. – Я совсем недавно получила степень магистра и ушла из «Хьюлет-Паккард». Я подумала: «Эй, где-то там есть огромный многомерный мир, который кто-то пытается вписать в уродливую корпоративную культуру». Что же означает слово там? Один день поисковых работ в Гондурасе – я не раз об этом задумывалась, пока была там, – куда важнее, чем двадцать лет жизни в мире корпоративной культуры.

Это так прекрасно, – говорит Мишель. – Какая-то часть меня все так же плачет, когда я вижу, как собака работает, будь то поводырь у слепых или мой Йоги, когда он делает все, что только в его силах. Я с благоговением наблюдаю за их стараниями.

Она закрывает альбом со сделанными в Тегусигальпе и в самом Гондурасе снимками, снимками последствий урагана Митч, и кладет его на стол к другим таким альбомам.

Она говорит:

– Это продолжалось всего восемь дней. Думаю, мы сделали все, что могли.