Текст книги "Квинканкс. Том 1"

Глава 9

Мы шли меж живых изгородей, ярко расцвеченных ягодами боярышника, любовались барвинками и голубыми, похожими на звездочки цветами мирта, но, правда, ранние подснежники искали безуспешно. По дороге я размышлял о том, что недавно видел. Воровать очень нехорошо. Я поднял глаза на Сьюки, которая, против обыкновения, помалкивала. Но слишком много было в ее семье голодных ртов.

– Сколько у тебя братьев и сестер, Сьюки?

– Семь, – ответила она.

Мне показалось, что это очень много.

– А еще будут, как ты думаешь?

Она обратила ко мне большие глаза.

– Моего отца уже пять лет как забрали, мастер Джонни.

Вновь наступила тишина, я размышлял.

Мы дошли до Оффланда, маленькой деревушки за Овер-Ли, и на обратном пути так замерзли, что приходилось отогревать дыханием онемевшие пальцы. Вблизи деревни я осмелился спросить:

– Почему мы не срежем путь?

– Срежем путь? – Когда Сьюки поняла, о чем я говорю, у нее округлились глаза.

Летом мы часто ходили по заросшей тропе через кладбище. Но одно дело было сворачивать туда солнечным летним днем, а другое студеным зимним вечером, да еще и в канун святого Фомы!

И все же Сьюки колебалась недолго.

– Давайте срежем! – воскликнула она. – Я не боюсь.

К тому времени, когда мы через задние ворота свернули на большое заросшее кладбище, уже сгустились сумерки. Стена там была разрушена до основания, потому что участок за церковью давно стоял заброшенный и никто о нем не заботился. Тропа терялась в траве, поэтому мы вскоре с нее сошли и вынуждены были плутать в подлеске, натыкаясь время от времени на спрятанные надгробия.

– Ох, не дело это, мастер Джонни, гневить мертвых, – прошептала Сьюки, опередившая меня на несколько ярдов. – Зря нас сюда понесло.

– Не будь такой размазней, – усмехнулся я. Ее испуг немного меня ободрил.

Внезапно она остановилась и голосом, от которого у меня по коже побежали мурашки, воскликнула:

– Там могильный огонь!

Испуганный до полусмерти, я проследил за ее взглядом: она часто рассказывала мне о мерцающих огнях, которые парят над могилами, предвещая несчастье. И в самом деле! Правее нас и ближе к Хай-стрит над одним из склепов, с высокой оградой, под сенью большого тиса мерцал неяркий огонек.

Мы припустили со всех ног, и лишь когда рядом, в почти полной тьме, замаячила церковь, я осмелился оглянуться. На прежнем месте огонька не было, он – о ужас! – находился теперь гораздо ближе к нам.

– Он за нами гонится! – крикнул я.

– Господи помилуй! – всхлипнула Сьюки, мы кое-как преодолели последние ярды заросшей местности, добрались до неухоженной тропы вокруг церкви и перешли на бег.

Когда мы огибали угол церкви, от сероватых теней впереди отделилась одна почти черная и, принимая угрожающие размеры, заступила нам дорогу. Мы застыли на месте, Сьюки схватила меня за руку, так что мне стало больно.

– Дух моего бедного батюшки! – простонала она. – Так я и знала!

Внезапно нас ослепил яркий свет, послышался плач Сьюки. Свет поблек, и я разглядел, что это кто-то держит в поднятой руке потайной фонарь.

Едва я начал приходить в себя, как привидение с пугающей фамильярностью меня окликнуло:

– Мастер Мелламфи?

Судя по голосу, это был пожилой джентльмен, я разглядел пронзительные черные глаза под нависшими бровями.

– Да, – ответил я с легкой дрожью; Сьюки в ужасе что-то бормотала.

– Я добирался сюда из самого Лондона, чтобы увидеться с вашей матушкой, – произнес джентльмен. Он был в черной шляпе с широкими полями, заслонявшей лицо, в черном рединготе, с черной же тростью. – Вам ведь известен кое-кто из лондонских жителей, правда?

– Да-да, – ободрившись, отвечал я.

– В самом деле? И кого же вы там знаете?

– Не разговаривайте с ним, мастер Джонни, – внезапно вмешалась Сьюки.

– Не будь такой глупой и невежливой, Сьюки, – отозвался я.

Незнакомец повернулся к ней и очень мягко произнес:

– Я посоветовал бы вам, юная особа, молчать, пока вас не спросят.

– Вы не дядя Марти, – предположил я, – потому что дядя Марти болен.

– Совершенно верно. Я не дядя Марти. Угадывайте дальше.

– Пожалуйста, ни слова больше, мастер Джонни, – взмолилась Сьюки, дергая меня за рукав, – меня уволят за то, что я ослушалась распоряжений вашей матушки.

– Тогда вы, наверное, мистер Сансью. – Я стряхнул с себя руку Сьюки.

– Нет, – проворно отозвался незнакомец, словно бы довольный моим неправильным ответом, и сунул руку в карман редингота. – Видите ли, – продолжил он, – вы меня не знаете, хотя я вас знаю. Но в награду за старания вот вам полсоверена.

Я взял и стал восхищенно рассматривать маленькую блестящую монетку, лежавшую у меня в руке вполне весомым грузом. Золото. Я впервые такую видел, потому что монеты в соверен и полсоверена ввели в обращение всего лишь года два назад.

– А взамен, – продолжал джентльмен, – проводите меня к дому вашей матушки.

– Не знаю, позволено нам это или нет, – проговорила Сьюки.

– Послушайте, юная особа, взгляните-ка вот на что. – Джентльмен еще что-то вынул из кармана. – Найдется и для вас полсоверена, если будете вести себя разумно.

Он вытянул раскрытую ладонь, на которой блестела в свете фонаря монета.

– Нет, не возьму, – мотнула головой Сьюки. – Не стану я брать деньги у привидения.

– Не будь дурочкой, Сьюки. Это не призрак твоего отца, а живой джентльмен.

– А может, призрак, он такой и есть: думаешь, что видишь призрака, даже если это не призрак.

Она несла сущую бессмыслицу, и мне было стыдно перед таким солидным джентльменом за ее глупость.

– Не обращайте на нее внимания, – сказал я. – Я покажу вам дорогу.

Он меня поблагодарил, и мы отправились в путь. Однако когда мы покинули кладбище и молча двинулись по Хай-стрит, мне показалось странным, что незнакомец словно бы вел нас за собой, тогда как дорогу знали мы, а не он.

В честь гостя я направился к парадной двери, Сьюки же свернула за угол, чтобы войти через заднюю. Я стукнул дверным молотком, и на пороге появилась Биссетт с негодующим выражением лица, которое при виде незнакомца сменилось удивленным.

– Добрый день, уважаемая, – произнес джентльмен. – Рад с вами познакомиться.

Я поразился, наблюдая, как Биссетт неловко присела, приподняв свой передник, и с глупой ухмылкой пробормотала:

– Почитаю за честь, сэр.

Она посторонилась, джентльмен вошел, снял шляпу и отдал ей вместе с тростью, снял и отдал редингот, под которым обнаружились черный сюртук, штаны до колен и длинный жилет с красивым батистовым платком вокруг шеи.

Кроме того, мне бросились в глаза золотые часы с крышкой на цепочке, с которой свисала также богатая коллекция кармашков и брелоков. Помимо священника, это был первый джентльмен, которого я видел вблизи, и по одежде и манерам он мог дать священнику сто очков вперед; лицо его, правда, не отличалось кротостью: нависшие брови щетинились, краснота кожи словно бы предвещала близкую вспышку гнева.

– У меня есть дело к вашей хозяйке, – продолжал джентльмен, а потом небрежным жестом указал на Сьюки, которая тем временем вошла в холл и принялась снимать с меня башмаки. – Вашей сослуживице я, видимо, показался очень подозрительным; она никак не желала меня сюда проводить.

– Не лезь в то, что тебя не касается! – рявкнула Биссетт. – Как ты смеешь грубить джентльмену, пришедшему к твоей хозяйке? Ступай прочь. – Сьюки отступила в заднюю комнату, а Биссетт вновь обратилась к незнакомцу: – Простите, ваша честь, за неподобающее обращение. Эта глупая деревенская девка не умеет держать себя в приличном обществе.

– Вижу, – заметил визитер, – что имею дело с особой, знакомой со светским обращением.

Биссетт зарделась от удовольствия и вновь присела.

– А теперь не будете ли вы так добры доложить вашей хозяйке, что ее хочет видеть джентльмен из Лондона? Представлюсь я самостоятельно, потому что моя фамилия ничего ей не скажет.

– Да, сэр.

– Я сам, – крикнул я и стремглав кинулся в общую комнату. Влетев внутрь, я завопил: – К тебе пришел джентльмен из Лондона! Он знаком с дядей Мартином!

Матушка тревожно подняла взгляд. Я наскоро рассказал о нашей встрече, но ответить она не успела, потому что дверь, торопливо постучавшись, распахнула Биссетт.

– Мэм, вас желает видеть один джентльмен.

Когда незнакомец бесцеремонно шагнул в комнату, мать испуганно поднялась с софы.

– Кто вы, сэр?

– Я адвокат, фамилия моя Барбеллион. Здравствуйте, миссис… – Чуть помедлив, он произнес с расстановкой: – Миссис Мелламфи.

Матушка вспыхнула.

– Чего вы от меня хотите?

– Кодицилл, – мягко проговорил незнакомец.

Она побледнела и тут же протянула ладонь к продолговатому футляру, который носила на поясе. Мистер Барбеллион, как я заметил, проследил это движение, и матушка с еще большей тревогой перехватила его взгляд. Делая жалкую попытку взять себя в руки, она отозвалась:

– Не понимаю, о чем вы говорите. Вы, должно быть, явились не по адресу.

– Ну-ну, не будем зря терять время. Мы с вашим сыном уже подружились, и он рассказал мне о мистере Сансью и о своем дяде Марти – то есть мистере Мартине Фортисквинсе.

Сокрушенная этими разоблачениями, матушка снова села на софу и закрыла лицо руками. Затем опустила руки и устало, с глубоким упреком взглянула на меня:

– Джонни! Ты не должен был с ним разговаривать. Ты ведь знаешь, тебе нельзя разговаривать с чужими людьми.

– Но я думал, он тебя знает. Я всего-то и сказал…

– Хватит, Джонни, помолчи. Мистер Барбеллион, я ждала чего-то подобного уже долгое время. Я догадывалась, что мой враг меня нашел, но скажите – как?

Я ужаснулся, поймав на себе его взгляд – взгляд тайного сообщника, как мне показалось. Экономка в Хафеме! Только бы он промолчал!

– Это неважно. Но не нужно драматизировать обстановку, называя моего клиента врагом. Я не хочу ничего дурного, мне поручено предложить вам за документ тысячу пятьсот фунтов.

– Я не собираюсь его продавать. Мне известно, зачем он понадобился вашему клиенту и как это отразится на моем сыне и на мне.

– Вы ошибаетесь. Моему нанимателю небезразличны ваши интересы и интересы ребенка. В самом деле, у него есть к вам еще одно предложение: он желает взять у вас ребенка и за свой счет дать ему образование.

– Нет, – вскричала матушка, хватая меня за руку, – этого-то я всегда и боялась. Немедленно покиньте мой дом.

Посетитель нахмурился.

– Мадам, я не привык к такому обращению.

Нарядное белье, цепочки и брелоки взывали, на мой взгляд, к большему уважению.

– Мама, нельзя быть такой невежливой.

– Помолчи, Джонни. Ты не понимаешь.

Мистер Барбеллион встал и направился к двери. На пороге он сказал:

– Думаю, вам придется горько пожалеть о вашем нынешнем поведении.

– Видишь, Джонни? Он мне угрожает!

Мистер Барбеллион пожал плечами и презрительно фыркнул. Тут же появилась Биссетт (она, видно, топталась в коридоре) с его шляпой, тростью и рединготом.

С мимолетным поклоном он проговорил:

– Всего хорошего. Ваша замечательная служанка меня проводит.

Дверь за ним закрылась, мы с матушкой испуганно уставились друг на друга.

Немного помолчав, она воскликнула:

– Значит, теперь ему известно, где я!

– Кому?

Словно только что меня заметив, она спросила:

– Мистер Барбеллион еще не ушел? – Ясно было, что нет: из холла доносились голоса. – Пока он не уйдет, я не почувствую себя в безопасности. Безопасность! О безопасности нам теперь придется забыть. Как же мне не пришло в голову сказать, что я его уничтожила, ведь я уже думала так поступить!

– Мама, – отчаянно взмолился я, – пожалуйста, скажи, что это все значит.

– Что он там внушает Биссетт? Слушай!

Тут со стуком захлопнулась парадная дверь. Я подошел к окну и выглянул.

– Спускается по ступеням, – доложил я.

– Слава богу!

– Расскажи. Что за опасность нам грозит?

– Ничто нам не грозит, Джонни. – Взгляд ее растерянно блуждал.

– Ты говорила ему, что мы в опасности! – Матушка отвернулась, словно бы терзаемая мукой, я почувствовал себя так, будто вонзил в нее клинок, но ранил при этом и себя самого. – И что-то не так с нашей фамилией, правда? Что?

Она мотнула головой.

– Ты должна мне признаться.

– Ничего я не скажу. Тебе нельзя доверять.

– Это неправда!

– Правда. Ты рассказал ему, что мы знаем дядю Марти. Если бы не ты, я могла бы это отрицать.

Сознание, что ей известны не все мои провинности, заставило меня тем больше обидеться:

– Это нечестно! Ненавижу тебя!

– Не смей так со мной разговаривать!

– Ненавижу тебя, не хочу, чтобы ты была моей ма-терью!

Я вылетел из комнаты. Ослепленный слезами, едва разбирая дорогу, я добрался до своей постели, рухнул в нее и зарыдал. Я молотил кулаком подушку, а перед глазами у меня стояло лицо матери. Так оно и было, я действительно ее ненавидел. Ненавидел за то, что она так испугалась мистера Барбеллиона, что была такой несчастной. Не спущусь к чаю, пусть знает: я не шутил!

Приняв решение, я немного успокоился и попытался свести воедино все мне известное. Матушка как будто думала, что взломщик, побывавший у нас несколько лет назад, и мистер Барбеллион были посланы одним и тем же врагом. Но ведь могло быть и иначе: мистер Барбеллион обнаружил наше убежище из-за неосторожных слов, несколько месяцев назад сказанных мною Генриетте и ее спутнице. И что такое он намекал по поводу нашей фамилии? А если «Мелламфи» – не наша настоящая фамилия? Да разве такое возможно? Как дом – это дом, так я – это Джон Мелламфи. Может ли у меня быть «настоящая» фамилия, которой я даже не знаю? И что же, ее носит настоящий «я», тоже мне не известный? Эта мысль не укладывалась в голове.

Было уже поздно, но матушка не шла. Я прислушивался, ловя ее тихие шаги в коридоре. Ждал долго, но тщетно. И вот наконец дождался. Но бес противоречия заставил меня закрыть глаза и притвориться спящим. Я слышал, как матушка шагнула в дверь, немного постояла и тихо удалилась. Когда она ушла, я пожалел, что не окликнул ее, но было уже поздно.

Глава 10

На следующее утро, сойдя к завтраку, я хотел помириться с матушкой, но решил не делать первый шаг. Однако матушка поздоровалась со мной холодно, словно обижаясь на то, что я накануне не дождался ее и уснул.

– Я в самом деле очень сержусь из-за твоего вчерашнего поведения, Джонни, – сказала она. – Ты должен извиниться за свои слова.

Я собрался было возмутиться, но тут вошла испуганная Сьюки:

– Вот это только-только принесла письмоносица, мэм.

Она протянула матушке письмо, обведенное, как я заметил, черной каймой.

– Мартин! – вскричала матушка, хватая листок. Пока она быстро читала письмо, я следил за ее лицом. Она закусила нижнюю губу, потом подняла на меня печальный взгляд. – Да, он умер. Два дня назад.

– Ух! – выдохнула Сьюки. – Выходит, это не о моем папаше!

– Займись своей работой, Сьюки. – Сьюки вышла, а матушка через стол потянулась к моей руке. – Никого у нас теперь нет, Джонни, только мы двое.

– Ты очень горюешь?

Она тихо покачала головой:

– Смерть стала для него избавлением. Но нашу жизнь это осложнит. Видишь ли, это его дом.

– Его дом! – Прежде я не сомневался, что это дом моей матери.

– Да, он много лет принадлежал его семье. Его отец служил управляющим в соседнем имении, и дядя Мартин в детстве жил здесь со своей матерью. Он сдавал нам дом, можно сказать, задаром, но вдова в письме говорит, что ей придется назначить настоящую плату: сорок фунтов в год!

– Вот противная! Она, должно быть, жуткая старуха.

– Нет, ты попал пальцем в небо. Она всего на несколько лет старше меня.

– А она будет так же получать письма от мистера Сансью и переправлять тебе?

– Какой же ты премудрый, Джонни! – взволновалась мать. – Откуда ты об этом узнал?

– А правда, что «Мелламфи» – не наша настоящая фамилия?

Она схватилась за голову:

– Пожалуйста, только не начинай все сначала, Джонни. Хотя нет, ты должен знать. Ненастоящая.

– А какая настоящая?

– Нет, не скажу. Пока не скажу. Когда-нибудь ты обо всем узнаешь.

– Тогда скажи хотя бы, откуда взялась фамилия «Мелламфи»?

– Я ее выбрала случайно. Увидела на вывеске.

От этой мысли голова моя пошла кругом. Если такое важное, такое содержательное, казалось бы, название, как фамилия человека, может оказаться бессодержательной игрою случая, то, вероятно, и все названия вообще – или даже все слова, ибо что они такое, как не названия? – столь же случайны и лишены глубинной связи с понятиями, ими обозначаемыми? Тут я содрогнулся.

– Пожалуйста, объясни почему, – взмолился я.

– Не сейчас, сыночек. Но обещаю, что бы ни случилось, придет день, когда ты обо всем узнаешь. Я уже начала об этом заботиться.

Это была новая тайна, и я стал гадать, не связана ли она с письмом из лаковой шкатулки, где лежал медальон, но матушка больше не захотела об этом говорить.

– Мне будет не хватать советов дяди Марти по денежным делам, – продолжала она. – С этих пор придется обращаться к мистеру Сансью, потому что мне просто непонятно, как поступить. Выложить еще сорок фунтов мы никак не можем. Налог в пользу бедных и без того высокий и все время повышается.

– А тебе не кажется, мама, что мы держим больше слуг, чем нам нужно?

Мы обменялись взволнованными виноватыми взглядами, словно бы втайне замыслили что-то вроде убийства.

– Ты о чем, Джонни? – Матушка понизила голос до шепота.

– Так вот, Сьюки получает всего пятнадцать шиллингов в три месяца, на ней много не сэкономишь. А вот Биссетт двадцать фунтов в год и миссис Белфлауэр – двадцать пять. Без кухарки, понятно, мы обойтись не можем, но няня мне уже не нужна, так ведь?

– Да, – отвечала матушка, не сводя с меня пристального взгляда.

– Тогда предупреди ее об отказе от места.

С блестящими от возбуждения глазами матушка кивнула.

Книга III
Отцы

Глава 11

Спустя два с небольшим месяца подошло Благовещение, когда миссис Белфлауэр должна была получить расчет. Сразу после разговора с миссис Биссетт, который должен был закончиться ее увольнением, матушка объяснила: едва она упомянула о необходимости расстаться с кем-нибудь из слуг, та тут же назвала кухарку, очень посочувствовала матушке, обязанной сообщить эту новость миссис Белфлауэр, и в то же время бодро уверила, что кухарке – в отличие от няни не первой молодости – ничего не стоит найти другую работу; после этого матушке не хватило духу объявить, что в жертву назначена сама Биссетт, и догадка последней (или то, что она выдала за догадку) должна была сделаться действительностью.

И вот рано утром миссис Белфлауэр стояла в переднем холле с упакованными коробками и ждала возчика. Он должен был доставить ее на своей повозке в ближайший город с почтовым отделением, Саттон-Валанси, откуда ей предстояло в карете отправиться к своему новому нанимателю – он жил у черта на куличках, в деревушке на крайнем западе, о которой я никогда не слышал. Когда с дороги донесся скрип колес, Сьюки не выдержала и разрыдалась.

– Будь хорошей девочкой. – Тон миссис Белфлауэр был бы назидательным, если б не поток слез, неостановимо струившийся по ее щекам. – Помни мои уроки, не переваривай овощи. – Она обняла плачущую девушку, потом, осторожно высвободившись, обернулась к матушке. Они взялись за руки и попытались улыбнуться. – Я была здесь так счастлива, мэм. Вряд ли еще где-нибудь буду так счастлива. Вы были хорошей, доброй госпожой, лучше и не пожелаешь.

– Ох, миссис Белфлауэр, – воскликнула матушка, – хотела бы я… – Она замолкла.

– Я понимаю, без этого было не обойтись; молю Бога, чтобы у вас и маленького господина все сложилось хорошо.

Они обнялись и дали волю слезам. Когда явились возчик с подручным, чтобы перенести коробки из холла в повозку, их глазам предстало, наверное, тягостное зрелище. Тут явилась из кухни Биссетт, встала в дверях со мною рядом, и я прочел в ее взгляде: ей известно, как я желаю, чтобы на месте миссис Белфлауэр была она. Миссис Белфлауэр быстро разомкнула объятия и двинулась к нам; заметив ее неверную походку, я осознал внезапно, что она не так молода, чтобы начинать жизнь с чистого листа. Биссетт протянула ей руку, словно ограждая себя от более теплого прощального жеста.

– Прощайте, миссис Биссетт, и Господи вас благослови. – Миссис Белфлауэр схватила предложенную ей руку. – Что греха таить, мы с вами иной раз не ладили. Но я всегда уважала вас как человека, блюдущего законы своей веры.

– Прощайте, – отозвалась Биссетт, – вот бы и вам попасть к людям набожным и набраться от них благодати. Буду молить Бога об этом.

Она отпустила руку миссис Белфлауэр, и на лице у той выразилось беспокойство, словно она раздумывала, заговорить или промолчать.

– Все готово, – громко объявил возчик, просунув голову в дверь.

Миссис Белфлауэр вздрогнула и быстро повернулась ко мне.

– Я буду всегда думать о вас, мастер Джонни, о том, каким славным вы станете молодым человеком и как будете заботиться о своей матушке. – Наклонившись, чтобы меня поцеловать, она шепнула: – Постарайтесь не делать так, чтобы ей жилось еще труднее.

– Знать не знаю, о чем это вы! – Я отпрянул от нее.

Миссис Белфлауэр тихонько покачала головой и, в последний раз обняв матушку и Сьюки, спустилась с крыльца и с помощью возчика забралась в повозку. Мы махали руками, пока не смолк грохот колес.

Дом без миссис Белфлауэр казался пустым, мы держались как на похоронах.

Приблизительно через неделю матушка послала за мной Сьюки. Я застал ее в общей комнате за секретером, вид у нее был деловой, озабоченный.

– Джонни, я только что узнала от мистера Сансью, что, как я и ожидала, дядя Мартин ничего нам с тобой не оставил.

– Должен был оставить! – вырвалось у меня.

Матушка покраснела.

– Почему ты так решил?

– А как же, он ведь был твой дядя, правда?

– Я называла его дядей, но кровного родства между нами не было. – Она смотрела все так же озабоченно.

– Не было кровного родства? – повторил я.

Я задумался. И тут у меня сорвался с языка вопрос, не дававший мне покоя с тех самых пор, как я увидел медальон:

– Мама, мой отец жив?

Она вспыхнула.

– Джонни, я… я не знаю, что тебе ответить. Придет день, когда ты все узнаешь, обещаю. Но я хотела рассказать тебе и добрую новость: мистер Сансью согласился давать мне советы по денежным делам.

Тут в дверь постучали, и вошла Биссетт.

– Я не знала, что мастер Джонни здесь. Нельзя ли поговорить с вами наедине, мэм, если это удобно?

– Мы уже закончили, – заверила матушка.

Поняв намек, я отправился в кухню и нашел там Сьюки, которая сидела за столом и рыдала в передник.

– Она что, задразнила тебя? – спросил я. – Не поддавайся.

– Я не из-за того, мастер Джонни. Мне пришла плохая новость. Помните, как мы тем Рождеством видели на кладбище привидение? Я еще испугалась, что это мой папаня. Но нынешнее Рождество уж миновало, у меня и отлегло от сердца. А вчерась моей бедной матушке пришло письмо, мы отнесли его церковному клерку, и он сказал, помер мой папа. Он еще до Рождества отдал богу душу, выходит, его это был призрак. – Она снова спрятала лицо в передник.

– Но сейчас уже март, Сьюки. Почему письмо шло так долго?

– Так и путь был неблизкий, – пояснила она и ничего не захотела к этому добавить.

Когда Биссетт вернулась в кухню, я отправился к матушке узнать, чего она хотела, но ответа не получил.