Текст книги "Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде"

Когда Nirvana победила в номинации «Лучший альтернативный музыкальный клип», они послали на сцену двойника Майкла Джексона. Сами участники группы появились, когда победили в номинации «Лучший новый артист», и Курт сказал: «Знаете, очень трудно поверить всему, что ты читаешь». Опровержение статьи в Vanity Fair стало его навязчивой идеей. Курт был в завязке уже две недели, и у него был живой цвет лица, а в глазах светилась ясность проповедника. Позже, когда Эрик Клэптон играл Tears in Heaven, Финнерти и Кортни сговорились заставить Курта и Эдди Веддера[178]178
  Музыкант, лидер, вокалист и гитарист группы Pearl Jam.


[Закрыть] вместе станцевать медленный танец. Когда женщины подтолкнули их друг к другу, Курт схватил своего конкурента и затанцевал с ним, словно неуклюжий подросток на выпускном балу.

Тем временем Новоселич оказался лицом к лицу с Даффом МакКаганом из Guns’N’Roses и двумя телохранителями, ожидавшими драки. Крист, Кортни и малышка Фрэнсис находились в трейлере группы, когда свита безуспешно пыталась его опрокинуть. Курт пропустил это, потому что вынужден был уйти, соблюдая комендантский час в Exodus. «То, что ты сделал, было довольно забавно», – сказала Финнерти, когда он забрался в фургон, чтобы уехать.

«Да», – сказал Курт. Он улыбался, как маленький мальчик, смутивший своих учителей, но сбежавший, чтобы снова досадить им на следующий день.

Через неделю после вручения премий MTV Курт сидел в своем доме в Алта Лома вместе с Робертом Хилберном из Los Angeles Times, давая первое за полгода интервью. Это был первый раз, когда он был хоть немного откровенен с кем-либо из прессы по поводу своей наркотической зависимости – более половины опубликованного интервью было посвящено его борьбе с наркотиками и здоровью. Курт признал наличие проблемы с наркотиком, но преуменьшил ее масштабы. Он правильно сказал, что его опыт с наркотиками до того, как он записал Nevermind, сводился только к «баловству». Однако когда Курт говорил о своем употреблении после Nevermind, он свел его к минимуму, назвав «маленькой привычкой» и описав стадию зависимости как «трехнедельную». Курт сказал, что «решил употреблять наркотики», воспроизводя язык собственных дневников.

Многие его замечания, касающиеся здоровья и жизни, были смягчены присутствием Фрэнсис, которую он держал на руках во время интервью. «Я не хочу, чтобы моя дочь повзрослела и когда-нибудь подверглась издевкам со стороны детей в школе… Я не хочу, чтобы люди говорили ей, что родители у нее были наркоманами, – сказал Курт. – Я знал, что, когда у меня будет ребенок, я буду обескуражен, и это правда… Я не могу передать, как сильно изменилось мое отношение с тех пор, как у нас появилась Фрэнсис. Держать своего ребенка на руках – лучший наркотик в мире».

Курт говорил о том, что был близок к тому, чтобы покинуть Nirvana, но сказал, что теперь группа твердо стоит на ногах. Они планировали записать «очень сырой альбом» и, как он предположил, возможно, снова отправиться в тур. Но Курт отбросил мысль о длительном туре, предупредив, что его хрупкое здоровье может помешать этому. «Возможно, мы больше не будем совершать длительных туров, – сказал он Хилберну. – Я бы предпочел быть здоровым и живым. Я не хочу жертвовать собой или своей семьей».

Будучи под кайфом, Курт использовал свой желудок как оправдание для наркотиков, а когда был трезв, то оспаривал это.

Интервью было эмоциональным прорывом для Курта. Правдиво рассказав о своей зависимости, он отбросил часть стыда, связанного с ней. Как только Курт обнаружил, что ему аплодируют за его честность, а не отвергают, он почувствовал себя человеком, которого приговорили к публичной казни только для того, чтобы в последний момент помиловать. Вскоре после публикации статьи Хилберна он размышлял в своем дневнике о текущем состоянии его жизни: Иногда мне кажется, что я мог бы быть самым счастливым парнем на свете. По какой-то причине в течение прошлого года я был благословлен множеством хороших вещей. И я совсем не думаю, что все эти безделушки и подарки были получены только из-за того, что я – получивший признание критиков всемирно любимый кумир подростков, подобный полубогу блондин-фронтмен, который еще и непонятно честен. Заикающийся, с явным дефектом артикуляции во время своей речи при вручении премии, Золотой мальчик, рок-звезда, которая наконец-то перестала скрывать свое порочное двухмесячное пристрастие к наркотикам, излив на мир классическое: «Я больше не могу держать это в секрете, потому что мне больно скрывать какую-то часть моей личной жизни от моих обожаемых, обеспокоенных, мы-думаем-о-тебе-как-о-нашем-всеобщем-достоянии-персонаже-комиксов-но-мы-по-прежнему-любим-тебя-фанатов. Да, дети мои, говоря словами одного долбаного выродка, выступающего от лица всего мира, «мы действительно благодарны тебе за то, что ты наконец признался в том, в чем мы тебя обвиняем. Нам нужно было это услышать, поскольку мы были обеспокоены, а ехидные сплетни, шутки и спекуляции у нас на работах, в школах и на вечеринках стали ну, э-э, надоевшими».

Глава 19
Тот легендарный развод
Сиэтл, Вашингтон
Сентябрь 1992 – январь 1993

Тот легендарный развод – какая скука.

– Из Serve The Servants

Через два дня после вручения премий MTV Курт, Кортни и Фрэнсис – вместе с Джейми и Джеки – прибыли в Сиэтл. Там Nirvana была хедлайнером на благотворительном концерте против законопроекта о музыкальной цензуре, внесенного в Законодательное собрание штата Вашингтон. Накануне вечером в Портленде они давали концерт в поддержку прав гомосексуалистов. Выбор группы в пользу организаций, поддерживающих геев и аборты, принес им то, на что Курт совсем не рассчитывал. Теперь он получал смертельные угрозы. «В основном это были противники легализации абортов, – вспоминал Алекс МакЛеод. – Мы привезли металлодетекторы». Один из звонивших предупредил, что Курта застрелят, как только он выйдет на сцену. Такая перспектива была достаточно пугающей, хотя не менее пугающим было возвращение в Сиэтл, где он увидит своих родственников впервые после рождения ребенка.

Курт прибыл в аншлаговый Seattle Center Coliseum, вмещающий 16 000 человек, и обнаружил Венди, Ким и единокровную сестру Брианну, уже сидящих в его гримерной. Тогда они впервые увидели Курта вместе с Фрэнсис. «Курт был так взволнован, и он был таким хорошим папой, – вспоминала Ким. – Он просто обожал Фрэнсис и очень любил ее, и пытался сделать все, чтобы заставить ее улыбнуться или рассмеяться».

Пока его семья тряслась над Фрэнсис, Курт услышал новости от своего тур-менеджера. Угроз расправой стало еще больше. У Fitz of Depression возникли проблемы на саундчеке (Курт, конечно, настоял, чтобы они были на разогреве). А десятки журналистов ждали, в надежде взять у него интервью. И в конце концов Курт развел руками. Но как раз в тот момент, когда он думал, что избавился от всех проблем, Ким прибежала к нему в панике с проблемой, которой Курт точно не ожидал. «Папа здесь!» – воскликнула она. «Какого хрена он здесь делает?» – выругался Курт. Дон пробрался за кулисы, показав свои водительские права и удостоверение патрульного полиции штата охраннику. «Все в порядке, – заверила Курта Ким. – Я сказала ему, что никого не пускают в гримерные». Конечно, это была ложь, потому что повсюду бродили даже маленькие группы с Sub Pop и пили бесплатное пиво. Ким предупредила главу службы безопасности, чтобы тот не подпускал Дона к своему сыну. Курт не видел отца восемь лет и не разговаривал с ним с февраля 1991 года. Дон пытался связаться с Куртом, но их отношения были настолько отчужденными, что у него даже не было номера телефона сына, но он оставлял сообщения соседям и секретарям звукозаписывающей компании.

Дон вошел в гримерную с единокровным братом Курта, Чэдом. «О, привет, пап», – сказал Курт, сменив тон голоса, чтобы скрыть гнев, который он демонстрировал несколько минут назад. Впервые за десять лет четверо Кобейнов – Дон, Венди, Курт и Ким – оказались в одной комнате. Теперь в их клан входили еще единокровные брат и сестра, Кортни и пара служащих Курта. Трехнедельная Фрэнсис Бин Кобейн, воркующая и ворчащая, когда ее передавали от родственника к родственнику, была единственной, кто не замечал всего этого напряжения. Для всех остальных это было похоже на взвешивание перед особо острым боксерским поединком.

Семейная мыльная опера Кобейнов не разочаровала зрителей. Когда Дон увидел, что Венди держит Фрэнсис на руках, он сказал: «Ну, здравствуй, бабушка», сделав ударение на слове «бабушка», как будто это было оскорблением. «Каково это, быть бабушкой?» «Отлично, дедушка, – ответила Венди тем же саркастическим тоном. – Мне это нравится, дедушка». То, что во многих семьях могло быть шутливым или сентиментальным обменом мнениями, превратилось в неприятную конфронтацию. Прошло уже более восемнадцати лет с тех пор, как Дон и Венди развелись, но внезапно их прежняя семья эмоционально вернулась в Абердин, на Ист-Ферст-стрит, 1210, а отношения мамы и папы остались без изменений. Для Курта это было слиянием его новой семьи с ранами старой. «Я подумала: “О боже, только не это”», – вспоминала Ким. Единственным отличием стала роль Курта: он больше не был маленьким беспомощным мальчиком. Он стал главой семьи, с шестнадцатью тысячами обожающих его поклонников, ожидающих по ту сторону стены.

Кортни никогда раньше не видела Дона и не могла вымолвить ни слова, наблюдая за тем, как сильно он похож на своего сына. Дон обладал грубой красотой Стива Маккуина средних лет. Но Курт нашел что сказать в адрес своего старшего двойника. «Слушай, закрой на хер рот! – заорал он на отца так решительно, как не делал никогда в жизни, еще и используя ругательство, за которое в детстве его бы «стукнули» по виску. – Не смей так с ней разговаривать. Не вздумай ее унижать».

Венди, Ким, Кортни и Брианна быстро вышли из комнаты. «Черт возьми, ты постарел», – сказал Курт отцу, когда тот успокоился. Он сразу же предположил, что Дон пришел попросить денег. «Я ничего не хотел, – вспоминал Дон. – Я просто хотел установить с ним контакт. Я сказал: “Если ты счастлив, веселись, это здорово. Главное, не исчезай”».

Курт подписал плакат для своего единокровного брата Чэда – которого Курт, к ужасу Дона, представил всем как «мой сводный брат», – и сказал отцу, что ему пора идти: он опаздывает на выступление. Когда главный технолог Джефф Мейсон повел Курта к сцене, у него было всего несколько секунд, чтобы оставить позади свою семью и стать «Курдтом Кобейном», рок-звездой, своим вторым «я». Он собирался выйти на сцену в том самом зале, где был его первый рок-концерт, Сэмми Хагара с Quarterflash. Это было всего десять лет назад, хотя казалось, что прошла уже целая вечность. Мейсон и Курт всегда использовали эти короткие прогулки, чтобы обсудить детали шоу или эмоционально настроиться, – это был один из немногих случаев, когда Курт шел к софитам в полном молчании.

Само шоу было феноменальным, лучшим из всех, что Nirvana когда-либо делала в Сиэтле. Угнетенное состояние во время концерта в Reading испарилось, и Курт казался человеком, горящим желанием обратить в свою веру любого неверующего. Сотни ребят рассекали по головам зрителей, каскадом пролетая по баррикадам, словно лемминги по утесу. Во время перерыва между песнями Крист рассказал историю о том, как его «пожизненно выгнали» из Coliseum за то, что он напился на концерте Нила Янга: за кулисами он нашел свою фотографию на доске объявлений с людьми, которых никогда не следовало пускать внутрь.

После шоу Курт отклонил все запросы на интервью, кроме одного: Monk, нерегулярно издаваемого журнала о путешествиях. Когда Джим Кротти из Monk и Майкл Лейн вошли в его гримерную, там никого не было, кроме Курта и Фрэнсис. «У меня было такое чувство, – вспоминал Кротти, – похожее на то, когда я встретил далай-ламу: ты встречаешь кого-то, каждое движение которого анализируется до такой степени, что в твоем собственном сознании это приобретает невероятное значение. Снаружи была такая суета, а потом ты открываешь дверь и видишь пустую комнату, где Курт Кобейн держит ребенка на руках. Держа малышку, он казался таким чувствительным, открытым, уязвимым и нежным».

Интервью с Хилберном застало его в серьезном настроении, и этот разговор был величайшим мифотворчеством в жизни Курта. Когда его спросили об Абердине, он рассказал историю о том, как его выгнали из города: «Они преследовали меня до Абердинского замка с факелами, точно так же, как чудовище Франкенштейна. И я улетел на воздушном шаре». Когда Кротти спросил, есть ли в его воспоминаниях «типичное абердинское место», он ответил: «Под мостом». Он рассказал, что его любимая еда – это «вода и рис». Когда Курта спросили, верит ли он в реинкарнацию, он ответил: «Если вы действительно злой человек, вы вернетесь в этот мир в виде мухи и будете есть какашки». А когда Кротти спросил Курта, как он мог бы назвать свою автобиографию, тот ответил: «“Я Даже Не Думал” Курта Кобейна».

Той осенью Курт и Кортни – вместе с Фрэнсис, Джейми и Джеки – большую часть времени проводили в Сиэтле, живя в Сорренто, в Inn at the Market и еще в нескольких четырехзвездочных отелях. Они регистрировались как «Саймон Ричи», настоящее имя Сида Вишеса[179]179
  Британский музыкант, известный прежде всего как басист панк-рок-группы Sex Pistols.


[Закрыть]. Они только что купили дом за 300 тысяч долларов на одиннадцати акрах земли близ Карнейшен, в 30 милях от Сиэтла. Дом, внутри которого росло дерево, был настолько обветшалым, что они начали строительство нового на том же участке.

Это произошло в то время, когда в Сиэтле Курт узнал, что две женщины из Англии пишут несанкционированную биографию. Следуя по пятам статьи Vanity Fair, он пришел в ярость, поскольку у его тети Джуди уже взяли интервью для книги. 22 октября Курт, Кортни, тетя Джуди и Дэйв Грол позвонили соавтору Виктории Кларк и оставили серию угрожающих сообщений. «Если в этой книге появится хоть что-нибудь, что причинит боль моей жене, я, черт возьми, причиню боль тебе», – предупредил Курт. В другом сообщении он бушевал: «Мне плевать, если мои угрозы записываются. Полагаю, я мог бы выкинуть несколько сотен тысяч долларов, чтобы тебя прикончили, но думаю, что сначала попробую сделать это законным путем». Подобные сообщения заполнили всю пленку на автоответчике Кларк, которую потом она передала полиции. Отвечая на вопрос New York Times об угрозах, Дэнни Голдберг сказал: «Курт категорически отрицает, что он или кто-либо из членов группы делал такие телефонные звонки». Но Курт позже признался, что это был он. Курт также написал Кларк письмо (так и не отправленное), довольно ядовитое: «Вы обе завистливы и ужасно безобразны. Вы пишете книгу не о моей группе, а о том, как завидуете моей умной, красивой, сексуальной и талантливой жене, ничего из этого нет ни у одной из вас. Если хоть один таблоидный или негативный комментарий или утверждение в отношении моей жены появится в вашей книге, я с радостью (с бóльшим энтузиазмом, чем когда-либо) посвящу каждый гребаный час моей жизни тому, чтобы сделать вашу жизнь невыносимой. Если это не сработает, что ж, не будем забывать, что я работаю на мафию».

Обсуждая этот вопрос несколько месяцев спустя, Курт все еще не раскаивался. «Если я когда-нибудь окажусь в нищете и потеряю свою семью, я без колебаний отомщу людям, которые вмешались в мою жизнь, – сказал он Майклу Азерраду. – Я всегда был на это способен. Я и раньше в приступе ярости пытался убить людей, когда ввязывался в драку… Когда люди излишне раздражают меня, я желаю избить их до смерти». За месяц до этого ему угрожали смертью, а теперь угрожал он.

Ночные телефонные звонки Курта стали обычным делом, хотя большинство из них были слабо завуалированными криками о помощи. Все, от его адвоката до членов команды, будут получать телефонные звонки в четыре утра. Однажды он позвонил своей тете Мари в 2:30 ночи с деловым предложением: он хотел выпустить для нее альбом. «Я думаю, что с таким же успехом могу поддержать свой авторитет, пока он у меня есть», – объяснил он.

Курт часто звонил Джесси Риду среди ночи – он знал, что Джесси всегда посочувствует. Характер дружбы Курта постепенно менялся по мере того, как росла его слава и употребление наркотиков. Курт и Дилан стали ближе, чем когда-либо, но многие из его старых друзей отошли на второй план – большинство из них теперь не могли связаться с ним из-за барьеров его славы и расписания. Старые друзья Курта жаловались, что Кортни стала помехой их общению: иногда, когда они звонили, она бросала трубку, считая их приятелями-наркоманами и желая защитить Курта от его пороков.

Курт все больше зависел от тех, у кого просил совета и с кем дружил. Соменеджер Дэнни Голдберг взял на себя более важную роль, как и члены команды Алекс МакЛеод и Джефф Мейсон. Но теперь его доверие редко распространялось на других членов Nirvana. Отношения Криста и Курта изменились после свадьбы: хотя они и говорили о бизнесе группы, дни социальных взаимодействий закончились. «Я помню, как мы с Куртом сильно ссорились по телефону, – вспоминал Крист, – и в конце разговора он говорил: “Ну что ж, скоро все наладится”. А я отвечал: “Да, все наладится”. Это то, на чем мы сошлись, просто чтобы все было нормально». И хотя Дэйв и Курт были как братья, когда жили вместе, к концу 1992 года Курт открыто говорил об увольнении Дэйва всякий раз, когда был недоволен тем, что делал барабанщик на сцене или вне ее.

В 1992 году возникла одна из самых необычных дружеских связей Курта с Бадди Арнольдом, который сам себя называл «старикашка-еврейский-джазовый барабанщик-бывший-наркоман». Арнольд руководил программой помощи музыкантам, которая предлагала направления лечения музыкантов. После их первой встречи в 1992 году Курт подозрительно посмотрел на лысого, худого пожилого человека и спросил: «Вы когда-нибудь употребляли наркотики?» «Да, – ответил Арнольд, – на протяжении 31 года». Этого было достаточно, чтобы укрепить доверие Курта. Когда он бывал в Лос-Анджелесе, то заходил к Арнольду домой, но ему редко хотелось говорить о лечении: в основном он хотел услышать о Чарли Паркере, Билли Холидей и других легендах, которых знал Арнольд. Арнольд пытался вставить поучительные истории о том, как наркотики уничтожили их. Курт вежливо слушал, но всегда переводил разговор на великих людей.

24 октября Курт воссоединился с Кристом и Дэйвом, чтобы начать работу над следующим альбомом. Они решили вернуться к созданию демо с Джеком Эндино на той же микшерной панели, что и во время Bleach. Хотя они работали над шестью песнями, только Rape Me продвинулась достаточно далеко. Кортни и Фрэнсис пришли на вторую ночную сессию. Курт сделал последний вокальный дубль для Rape Me с Фрэнсис, сидящей у него на коленях. Сессия закончилась, когда пришел смертельно больной семнадцатилетний парень из Make-A-Wish Foundation[180]180
  Make-A-Wish Foundation – международный благотворительный фонд, помогающий исполнять желания смертельно больным детям.


[Закрыть], и группа купила ему пиццу.

Они закончили октябрь выступлением для 50 000 поклонников в Буэнос-Айресе, Аргентина. Им предлагали огромные гонорары за выступления на таких мегаконцертах, и Курт теперь время от времени принимал их. Но шоу было болезненным как для группы, так и для зрителей: Nirvana сыграла первые аккорды Teen Spirit, но не сыграла песню, и толпа чуть не взбунтовалась от разочарования. Курт также скучал по Фрэнсис. Это был один из его первых концертов в туре без нее.

В начале ноября Курт и Кортни переехали в отель Four Seasons Olympic в Сиэтле, зарегистрировавшись под именем «Билл Бейли», настоящее имя Акселя Роуза. Они пробудут здесь почти два месяца и получат счет на 36 000 долларов, прежде чем шикарный отель вышвырнет их вон. В конце концов их вышвырнут из всех роскошных отелей Сиэтла и заставят переехать в более скромные номера. Обычно они попадали в неприятности не из-за употребления наркотиков, а из-за привычки оставлять на коврах следы от сигарет и дотла разрушать свои номера. «Я всегда давала горничным чаевые, – вспоминала няня Джеки Фэрри, – но доходило до того, что представители отеля говорили: “Нам не нужны лишние хлопоты”».

За неделю до Дня благодарения Кортни сидела в ресторане Four Seasons Garden Court и давала интервью Джиллиан Гаар из Rocket. В основном Кортни говорила о предстоящем альбоме Hole, но у нее был один комментарий о своем муже: «Вся эта идея о том, что этот человек ужасно слаб и не принимает никаких решений. Кто-нибудь вообще поставит его пластинку? Кто-нибудь вообще поставит мою пластинку? Вы говорите о двух людях, которые совсем не глупы!» Она атаковала сексизм рока, где «женщина, конечно, может использовать только свою киску, чтобы чего-то достичь. Мужчины же могут просто играть хорошие песни».

Интервью с Rocket было первым в более масштабной кампании по борьбе с последствиями. Пара чувствовала себя настолько оскорбленной статьей Vanity Fair, что они начали поощрять запросы на интервью от сочувствующих авторов. Spin пригласил Джонатана Поунмэна из Sub Pop, чтобы рассказать о них, и его статья, озаглавленная «Семейные ценности», нарисовала портрет любящих и чрезмерно заботливых родителей. «Мы знали, что можем дать ей [Фрэнсис] то, чего не получили сами, – сказала Кортни Поунмэну. – Верность и сострадание, поддержку. Мы знали, что можем дать ей настоящий дом и баловать ее». Но еще более эффективными, чем сама статья, были прилагаемые к ней фотографии Курта и Кортни, играющих со своим ребенком. Фотографии показывали, что они были удивительно красивой семьей, а Фрэнсис – красивым ребенком, который выглядел здоровым и о котором хорошо заботились.

В течение октября Курт провел огромное количество часов, одержимо сочиняя аннотации для Incesticide – альбома, запланированного к выпуску до Рождества, с песнями, не включенными в готовый сборник. Он также нарисовал обложку альбома с младенцем, цепляющимся за родителя-инопланетянина, смотрящего на маки. Курт написал как минимум двадцать различных вариантов аннотации на обложку и использовал этот форум, чтобы раскритиковать то, что он воспринимал как растущий список своих врагов. В одном из вариантов Курт подверг сомнению представления о том, что его контролируют другие: «Большое “пошли на хер” тем из вас, кто имеет наглость утверждать, что я настолько наивен и глуп, что позволю использовать себя и манипулировать собой».

В октябре того же года менеджеры Курта предложили ему рассмотреть возможность публикации официальной биографии, которая могла бы отпугнуть более обличительную прессу. Он согласился, решив, что если расскажет историю своей жизни – даже если она будет противоречивой, – то это даст ему контроль над общественным мнением. Gold Mountain обратились к Майклу Азерраду, который в октябре начал работу над книгой, написанной при содействии Курта. Для его обложки Курт даже создал картину маслом, которой в итоге так и не воспользовались. Той осенью он дал ряд интервью Азерраду, и, хотя по большей части Курт говорил правду, как и в своем интервью с Хилберном, он много раз направлял писателя к менее освещенной сцене, чтобы игнорировать более мрачный пейзаж. Как бы то ни было, книга Азеррада включала откровенные признания Курта в проблемах с наркотиками, хотя степень его зависимости была сильно приуменьшена. Когда Курт прочитал последнюю версию рукописи, он сделал всего два исправления и оставил многие из собственных мифических историй – от оружия в реке до жизни под мостом.

На второй неделе ноября Курт устроил фотосессию для Monk – он должен был появиться на обложке их сиэтлского номера. Курт приехал в студию Чарли Хоселтона один и, в отличие от большинства других фотосессий, был настроен на сотрудничество. «Давай так, – сказал Курт Хоселтону. – Я останусь на столько, на сколько ты захочешь, я сделаю все, что ты захочешь, только сделай для меня две вещи: выключи телефон и не открывай дверь, если кто-нибудь придет». Кортни уже пять раз звонила в студию, разыскивая его. Редакторы Monk убедили Курта одеться лесорубом и позировать с бензопилой. В какой-то момент во время съемок он осмелился выйти на улицу, и когда Хоселтон попросил его позировать перед эспрессо-машиной, Курт сделал кое-что получше – он отодвинул баристу в сторону и приготовил кофе сам.

Месяц спустя, когда Курт давал интервью еженедельному гей-журналу Advocate, автор Кевин Оллман обнаружил, что супруги выглядят на удивление по-домашнему: Кортни готовилась к прогулке с Фрэнсис. Когда Оллман заметил, что они совсем не похожи на Сида и Нэнси, Курт ответил: «Просто удивительно, что на этом этапе истории рок-н-ролла люди все еще ожидают, что их рок-иконы будут жить как эти классические рок-архетипы, как Сид и Нэнси. Предполагать, что мы точно такие же, просто потому что какое-то время употребляли наркотики, – это довольно оскорбительно». Это было перспективное интервью, которое показало, что Курт подыгрывает гей-читателям журнала. Он лживо утверждал, что его арестовали за то, что он писал «Гомосексуалы рулят» в Абердине и говорил о своей поддержке прав гомосексуалистов. Он пересказал историю с премией Акселя Роуза / MTV, но преувеличил, заявив, что у Роуза была свита из «50 телохранителей: огромных, гигантских безмозглых болванов, готовых убивать». Когда его спросили о наркотиках, Курт признался, что некогда боролся с ними, но объяснил, что слухи об этом продолжали гулять, потому что: «Я тощий. Все думают, что мы снова на наркотиках, даже те, с кем мы работаем. Наверное, мне придется привыкать к этому всю оставшуюся жизнь».

Курт признал, что прошедший год был для него наименее плодотворным периодом. По крайней мере, он читал книги, в том числе «Парфюмера» Патрика Зюскинда. Он также заявлял, что является поклонником творчества Камиллы Палья – это было одним из многих влияний Кортни. Он говорил о живописи и о том, что в последнее время главным его художественным выражением было изготовление кукол. «Я копирую их из журналов для кукольных коллекционеров, – объяснил Курт. – Они из глины. Я обжигаю их, а потом делаю так, чтобы они выглядели очень старыми, надеваю на них старую одежду». Когда его попросили сказать какие-нибудь заключительные слова, он ответил фразой, которая не была похожа на мысль человека в возрасте 25 лет: «Я не имею права судить».

К середине ноября суд Лос-Анджелеса ослабил свои ограничения в отношении Кобейнов, и Джейми, сестра Кортни, уехала. За три месяца опекунства над Фрэнсис Джейми проявила себя строгим опекуном, редко позволяя Курту и Кортни проводить время с дочерью без присмотра. С уходом Джейми Джеки продолжала следовать правилам, защищая ребенка от родителей, когда те были под кайфом. Джеки взяла на себя большую часть пеленания и кормления, хотя часто оставляла Фрэнсис с полной бутылочкой у родителей перед сном. «Иногда Курт говорил: “Я очень хочу ее видеть”, – вспоминала Фэрри. – И я приносила к ним Фрэнсис, но Курт уже был не в состоянии следить за ней, поэтому я забирала малышку обратно, ведь он клевал носом». И все же, когда Курт и Кортни были трезвы, они были теплыми и любящими родителями.

В последние месяцы 1992 года Курт завершил работу над многими песнями для своего следующего альбома, который он все еще называл I Hate Myself and I Want to Die, и большинство из них были о его семье, старой и новой. Встреча с отцом преследовала Курта, и Дон стал центральным персонажем в этом последнем песенном цикле. В Serve the Servants Курт создал свою самую автобиографичную лирику, начиная с прямого упоминания о мании вокруг Nevermind: «Подростковая тоска хорошо окупилась / теперь я скучный и старый». Были издевки над его критиками («самозваные судьи судят») и над тем, как пресса относилась к Кортни («если она всплывает, она – не ведьма»). Но большая часть песни была о Доне, с печально известной строкой: «Я очень старался иметь отца / но вместо этого у меня был папа». В припеве Курт преуменьшил самое значительное событие в своей жизни: «Тот легендарный развод – такая скука». Когда он исполнял песню, то пел эту фразу так, как будто она была ненужной, но в самом первом варианте он написал эту строку в два раза больше и трижды подчеркнул ее.

Хотя никаких объяснений и не требовалось, Курт набросал обширные примечания к песне. «Я думаю, что эта песня для моего отца, – писал он, – который не способен общаться на том уровне любви, которого я всегда ожидал. Я решил по-своему дать отцу понять, что не испытываю к нему ненависти. Мне просто нечего ему сказать, и мне не нужны отношения отца и сына с человеком, с которым я не хочу провести скучное Рождество. Другими словами: я люблю тебя; я не испытываю ненависти к тебе; я не хочу говорить с тобой». Написав это, Курт передумал и вычеркнул большую часть.

Курт написал Дону очередное неотправленное письмо следующей весной, размышляя о том, как Фрэнсис изменила его:

Семь месяцев назад я решил поставить себя в положение, которое требует самой высокой формы ответственности, на которую только способен пойти человек. Ответственность, которую не следует навязывать. Каждый раз, когда я смотрю телевизионное шоу, где показывают умирающих детей или истории родителей, недавно потерявших своего ребенка, я не могу сдержать слез. Мысль о потере ребенка преследует меня каждый день. Я даже немного нервничаю, когда сажаю ее в машину, опасаясь попасть в аварию. Я клянусь, что, если я когда-нибудь окажусь в подобной ситуации [как та], которая была у тебя (т. е. развод), я буду бороться до смерти, чтобы сохранить право обеспечивать своего ребенка. Я сделаю все возможное, чтобы напомнить ей, что люблю ее больше, чем себя. Не потому, что это мой отцовский долг, а потому, что я хочу этого, потому что люблю ее. И если в итоге мы с Кортни возненавидим друг друга, мы оба будем достаточно взрослыми и ответственными, чтобы быть любезными друг с другом, когда наш ребенок будет рядом. Я знаю, ты уже много лет считаешь, что моя мать каким-то образом промыла нам с Ким мозги, чтобы мы возненавидели тебя. Не могу передать, насколько это не соответствует действительности, и я думаю, что это очень праздный и неубедительный предлог, чтобы больше не пытаться выполнять свои отцовские обязанности. Я не могу припомнить, чтобы моя мать когда-либо говорила о тебе дерьмово, разве что в последние два года средней школы. Время, когда я пришел к своему собственному осознанию без помощи матери. Однако она заметила мое презрение к тебе и твоей семье и одобряла мои чувства, пользуясь случаем, чтобы дать выход своему разочарованию из-за тебя. Каждый раз, когда она говорила о тебе всякие гадости, я давал ей понять, что не одобряю этого и считаю, что в этом нет необходимости. Я никогда не принимал ничью сторону – ни твою, ни ее, потому что, пока я рос, я одинаково презирал вас обоих.

Еще более красноречивым был коллаж, который Курт создал в своем дневнике, где он взял фотографию Дона из ежегодника и вставил ее рядом с фотографией своего A&R-агента, Гэри Герша. Над Доном он написал: «Старый Папа» с подписью «Заставил меня заложить свою первую гитару. Настоял на том, чтобы я занялся спортом». Над Гершем он написал «Новый Папа», без всякого описания. Под этим коллажем Курт наклеил несколько картинок из старых медицинских учебников с деформированными телами и озаглавил их так: «Множество настроений Курдта Кобейна». Под настроение «малыш» он использовал образ умственно отсталого мужчины; под «слабаком» он наклеил обмочившегося человека; под тощим человеком он написал «задира», чтобы описать свое настроение; а единственному нормальному человеку он изменил рубашку, написав на ней «Bratmobile»[181]181
  Brat – плохо воспитанный ребенок.


[Закрыть], и нарисовал шприц под настроение «нахальный».