Текст книги "Хладнокровное предательство"

Глава 24

Ратлидж проснулся от голоса Хэмиша: «Каблук еще ничего не доказывает». Казалось, владелец голоса находится совсем рядом; Ратлидж невольно зажмурился.

– Каблук доказывает, что у завала кто-то был.

«Ну да, допустим. Но ведь каблук не скажет, когда именно он отвалился! Или от чьего ботинка он оторвался. И не скажет, забрался его владелец так высоко из любопытства или с намерением убить. О камнепаде известно всем. Эту старую тропу все забыли».

По пути к гостинице Ратлидж остановился у дома Грили и, не заглушая мотора, написал инспектору записку с просьбой навести справки в полицейских участках на побережье.

«Пусть расспросят владельцев гостиниц и лавочников, не интересовался ли какой-нибудь заезжий турист старой скотопрогонной тропой, которая ведет в Эрскдейл. Возможно, кто-то спрашивал, как можно попасть в горную долину со стороны моря».

«Чистое сумасбродство!» – воскликнул Хэмиш.

– Это только начало, – парировал Ратлидж. – Если мы не докопаемся до сути, за нас это сделает умный адвокат обвиняемого.

Хэмиш промолчал.

Спустя какое-то время Ратлидж открыл глаза и убедился, что в комнате, кроме него, никого нет.

Когда утром Ратлидж направился в кухню, надеясь выпить чаю и позавтракать, его остановил в коридоре Камминс. Еще накануне он хотел о чем-то поговорить. Они зашли в пустую столовую; Ратлидж понял, что хозяин гостиницы давно поджидает его. У одного стула, отодвинутого от стола, стояло блюдце, полное окурков.

Без всякого вступления Камминс заявил:

– Я насчет тех людей, о которых вы справлялись в Скотленд-Ярде.

– Да? – осторожно отозвался Ратлидж, думая о фамилии, которую он не назвал ни Грили, ни кому бы то ни было.

К его удивлению, Камминс спросил прямо:

– Я в вашем списке есть?

– Почему вы решили, что должны быть в моем списке?

– Потому что вы что-то подозреваете. У вас на лице написано!

– Пришли еще не все ответы на мои вопросы, – уклончиво ответил Ратлидж. – Может быть, вы хотите что-то рассказать мне до того, как я их получу?

– Я… мне просто хотелось узнать, есть ли в вашем списке моя фамилия! Я ничего плохого не сделал… во всяком случае, Элкоттам. Но я раньше… понимаете, дело очень щекотливое, личное… и мне бы не хотелось, чтобы пошли слухи. Особенно в наших краях, где соседям все сразу же становится известно.

– Значит, наверное, лучше всего рассказать мне, что вы скрываете.

– Ничего я не скрываю… во всяком случае, к убийству это не имеет никакого отношения. Повторяю, речь идет о личном деле. Посторонним не понять… Наверное, каждый из нас совершал в жизни такие поступки, которыми он не слишком гордится!

Ратлидж посуровел, и Гарри отступил на шаг, положив руку на спинку стоящего сзади стула.

– Я вовсе не имею в виду, что… Нет, забудьте! Я ничего не говорил. Просто сейчас у всех нервы на пределе. Даже Элизабет не в себе. Она утром напустилась на меня, а ведь она никогда не срывается. Никогда! Уж если ее нервы расстроены, то… неудивительно… что и другие на взводе. – Он отвернулся, посмотрел в окно. – Только бы вы арестовали того, кто убил Элкоттов! Тогда у нас снова будет спокойно.

– Вы давно знакомы с мисс Фрейзер? – спросил Ратлидж.

Камминс развернулся так быстро, что едва не свалил стул:

– С Элизабет? Примерно года четыре, а что?

– Как она попала в Эрскдейл?

– Я сам пригласил ее сюда. Предложил побыть компаньонкой жены, пока я на фронте. Элизабет тогда только поправлялась после несчастного случая. Ей не хотелось, чтобы ее жалели; она мечтала найти тихий уголок, где никто не спросит, как и почему она прикована к инвалидному креслу. – Он обвел рукой вокруг себя, как будто холодная столовая была святилищем. – Мы обо всем договорились, положение устраивало нас обоих.

– Расскажите, что с ней случилось.

– Откровенно говоря, я и сам не знаю. Как-то рано утром я отправился в Грин-парк. Накануне немного перебрал с выпивкой, решил бороться с похмельем на свежем воздухе. Она сидела в своем инвалидном кресле и плакала. Я подошел к ней и спросил, не могу ли я чем-нибудь ей помочь. Она попросила, чтобы я поговорил с ней, пока она снова не возьмет себя в руки. И я с ней поговорил. Минут через пятнадцать она поблагодарила меня, и все.

– А дальше?

– Через день или два после того я встретил ее на улице, и она сказала: «Я помню ваш рассказ о горах, которые обступают Эрскдейл, и о вечернем свете, который мерцает на поверхности озера. А вот фамилию вашу, к сожалению, запамятовала». Я пригласил ее выпить чаю, и мы еще немного поговорили. Кажется, тогда я признался ей, что моя жена несчастна. Состояние Веры уже давно беспокоило меня, только я ничего не мог поделать. Нельзя же послать армию куда подальше! Не помню, я ли предложил ей поехать к нам и составить компанию Вере, или она сама вызвалась помочь нам. Да это и не важно. Я был ей благодарен. Через две недели после нашей второй встречи я посадил ее на поезд и попрощался с ней. Через три дня меня отправили в Египет. Элизабет часто писала мне. Вера не могла писать. Она, видите ли, запила. Боялась, что меня убьют. Тогда многие женщины, как она…

– И вы послали в помощь жене совершенно незнакомую девушку? Вы ничего не знали о ней? Доверчивый вы человек!

– Я был в отчаянии. Она показалась мне мягкой и доброй. Вере нужна была чья-то помощь, а к родне она обратиться не могла. Ее родственники не разговаривают с ней с тех пор, как мы поженились. Боже, что же мне еще было делать!

Грили пришел, когда Ратлидж собирался выйти из гостиницы.

– Ну, что вы придумали насчет старой скотопрогонной тропы?

– Это еще один путь в долину, – пояснил Ратлидж.

– Да, но вряд ли его кто-то выбрал.

– Вряд ли Джош Робинсон мог выжить. Но вы все-таки его искали. Я намерен и здесь проявить педантичность.

– Я пошлю кого-нибудь разузнать, хотя это напрасно потраченное время. Даже летом туристы так далеко не забираются. Туда нелегко добраться и в хорошую погоду, а вид оттуда не лучше, чем с других гор, куда подступы легче. Ведь тут недалеко озеро Уэстуотер и Баттермир, есть из чего выбирать.

Ратлидж достал из кармана оторванный каблук:

– А об этом что скажете? Я нашел его с эрскдейлской стороны камнепада.

– С чего вы взяли, что каблук принадлежал убийце? Он мог проваляться там бог знает сколько времени.

– Что вам известно о Дрю Тейлоре?

Грили явно удивился:

– Дрю живет здесь всю жизнь. Его мать дожила до восьмидесяти семи лет; говорят, характер у нее был не сахар. Неудивительно, что он так и не женился! Сомневаюсь, что в шести графствах нашлась бы женщина, которую миссис Тейлор сочла бы достойной невесткой. Неужели теперь вы и его подозреваете?!

– Я из любопытства. Во взводе Элкотта служил рядовой по фамилии Тейлор. Они не ладили. Вот я и подумал, нет ли тут какой связи.

– Элкотт не любил вспоминать о войне. А у Тейлора близких родственников нет.

– В самом деле.

Ратлидж отнес тарелку и чашку в раковину.

– Я хочу еще раз побеседовать с Белфорсом. Пойдете со мной?

Белфорс как раз открывал лавку. Он кивнул двум представителям закона и пригласил их войти.

– Вам, наверное, новый заступ нужен? – спросил он.

– Револьвер, который Тео Элкотт привез из Африки.

– Тео ничего не привозил. У мер на корабле от лихорадки.

– Где сейчас револьвер?

– Не знаю. Генри… отец Джералда… показывал мне его. Он не говорил, что он с ним сделал.

– Тогда вы видели его единственный раз?

Белфорс отвел глаза и начал старательно полировать тряпкой прилавок.

– По правде говоря, я и не помню.

Ратлидж кивнул Грили:

– Инспектор, будьте добры, арестуйте этого человека!

– За что?! – воскликнул пораженный Грили.

– За сокрытие улик! – Ратлидж круто развернулся и вышел на улицу.

Он услышал, как Белфорс возмущенно окликает его:

– Послушайте!

Ратлидж не остановился.

Дойдя до крошечного полицейского участка, он сразу направился в кабинет Грили и, не отвечая на расспросы сержанта Миллера, закрыл за собой дверь. Вскоре он услышал, как Грили привел арестованного. Белфорс громко сетовал на произвол и угрожал пожаловаться на Ратлиджа его начальству.

Сержант Миллер удивленно осведомился, что натворил Белфорс.

– Сэр, но ведь не убийца же он? Мистер Белфорс!

Хэмиш мрачно заметил: «В этом не было необходимости!»

Ратлидж ему не ответил.

Вскоре Грили открыл дверь своего кабинета и с порога объявил:

– Ну что, довольны? Это самоуправство!

– Возможно, и самоуправство, но я не люблю, когда меня обманывают. Подождем полчаса, а потом проверим, готов ли мистер Белфорс пойти нам навстречу.

Белфорс еще кипел от негодования, когда Ратлидж зашел в единственную камеру, чтобы поговорить с ним.

– Вот увидите, я обо всем доложу главному констеблю!

– Когда вас обвинят в соучастии в убийстве, он, возможно, взглянет на дело по-иному.

Слова Ратлиджа мгновенно отрезвили Белфорса.

– Я никого не убивал!

– Может, и не убивали. Пусть суд решает. – Ратлидж направился к двери.

Белфорс сказал:

– Слушайте, вы все неправильно поняли! Я много лет не видел того револьвера. И не хочу доставлять неприятности другим людям из-за какой-то мальчишеской выходки, розыгрыша!

Ратлидж остановился на пороге.

– Мистер Белфорс, я всего лишь хотел узнать, при каких обстоятельствах вы видели револьвер Тео Элкотта в последний раз. Раз вы считаете, что совесть не позволяет вам отвечать на мои вопросы, у меня не остается иного выхода, и придется передать те же вопросы судье.

– Чтоб вам провалиться! Генри Элкотт был моим другом. Его сыновья были моими друзьями!

– Мистер Белфорс, как известно, любопытство погубило кошку. Вы попросили Генри Элкотта показать вам револьвер его брата. Вы стояли за прилавком, и Генри дал вам револьвер? А вы, наверное, осмотрели его, а потом положили палец на спусковой крючок… Так поступил бы на вашем месте любой нормальный мужчина. Вы, если можно так выразиться, оживили в памяти подвиг прежнего владельца. Ни одному жителю Эрскдейла еще не приходилось убивать буров. Волнующее ощущение! Вы так и представляли, как враги ворвались на железнодорожную станцию! Наверное, собирались убить Тео Элкотта, прежде чем он успеет телеграфировать об отряде бурских ополченцев. А может, буры замышляли захватить станцию и из засады напасть на поезд. Как известно, буры очень любили уничтожать британские линии связи. И Тео Элкотт, помешанный на технике, – вы сами так говорили, – сделал то, что не представилось возможным совершить ни вам, ни Генри, ни другому жителю Эрскдейла… – Ратлидж помолчал. – Именно поэтому вы узнали револьвер, когда снова увидели его!

Белфорс смотрел на него в упор и молчал.

– Кто?!

– Говорю вам, я его не выдам.

– Кто принес вам револьвер? Джош Робинсон? Он хотел его продать? Он знал, что револьвер вам понравится, потому что вы знали Тео лучше, чем остальные.

– Нет, это был не мальчик!

Ратлидж вспомнил, как Белфорс и его жена подошли к Полу Элкотту, когда в землю опускали гробы с телами его брата и племянников.

– Значит, Пол! Он напоминает вам Тео. Он тихоня, не такой живой и общительный, как Джералд. Вы любите Пола. И приглядывали за ним с тех пор, как умер его отец, Генри.

Белфорс долго молчал и наконец не выдержал:

– Ну и гад же вы!

– Мистер Белфорс, никому из нас не будет лучше, если у меня лопнет терпение. По-моему, пора вам уже рассказать все как было.

После долгой паузы Белфорс нехотя заговорил:

– Ему тогда было всего пятнадцать. Он знал, что я друг его дяди Тео. Принес револьвер и сказал, что отец хочет его продать, но не чужому человеку. Не захочу ли я купить его? Наверное, он решил, что я поверю ему на слово, но я пошел к Генри и спросил, в самом ли деле он хочет продать револьвер Тео. Генри сказал, что это неправда.

– Зачем Полу понадобилось продавать револьвер?

– Он поссорился с отцом и разобиделся на него. Решил продать самую ценную вещь, какая была в их семье, и сбежать из наших краев.

– Они поссорились из-за того, кому достанется ферма?

– Он так и не сказал. Не знаю. Генри ужасно разозлился из-за револьвера, он отволок Пола в хлев и выпорол вожжами. Я чувствовал себя виноватым, ведь парень попал в беду отчасти из-за меня. Револьвер какое-то время хранился у меня в лавке. Но Пол не держал на меня зла, он понимал, что я должен был спросить Генри, прежде чем купить револьвер. А потом ко мне пришел Джералд и попросил вернуть ящик, в котором хранился револьвер. Он принес записку от Генри, и я передал ему револьвер Тео.

– Как к этому отнесся Пол?

Белфорс нехотя ответил:

– Он сказал… сказал, что однажды заберет и револьвер, и все остальное, что принадлежит ему по праву. Всего лишь мальчишеская угроза, пустые слова! Пол вовсе не мстительный. Он знал, что отец рано или поздно умрет. Пятнадцатилетнему мальчишке трудно скрывать свои чувства. И мои слова вовсе не доказывают, что Пол убил брата!

«Как посмотреть, – заметил Хэмиш, – Пол Элкотт знал, где найти револьвер. Если, конечно, хотел им воспользоваться».

Ратлидж сказал:

– Прежде чем освободить вас, я должен поговорить с Элкоттом.

И он оставил негодующего Белфорса в камере.

Элкотт снова приехал на ферму. Кухня стала почти чистой; теперь он красил стены в яркий, солнечный желтый цвет. Скатерть с розами, подушки на стульях и занавески исчезли. В углу стоял рулон материи – букеты васильков на кремовом фоне.

Ратлидж постучался и вошел. Пол вскинул голову.

– Так гораздо лучше, – заметил Ратлидж.

– А мне до сих пор мерещится запах крови. Не знаю, смогу ли я здесь жить. Сзади есть пристройка; может, там устроюсь. Не знаю… – Пол смотрел на стены, как будто и сейчас видел пятна крови, которые он так старался закрасить.

– Кто занимается овцами вашего брата?

– Я. И соседи помогают по доброте душевной. В метель вроде ни одна овца не околела… спасибо и на том. – Элкотт положил кисть. – Вы вряд ли проделали такой путь, чтобы расспросить об овцах.

– Вы правы. Меня интересует револьвер вашего дяди Тео.

По лицу Элкотта пробежала тень.

– А я-то все гадал, когда кто-нибудь вспомнит!

– Жаль, что вы не рассказали мне все с самого начала. – Ратлидж снял пальто и шляпу и бросил их на спинку стула. – Если вам, конечно, нечего скрывать.

– Я не подумал. Вначале не подумал. Как-то в голову не пришло. После того, что я здесь увидел, остальное начисто стерлось!

– Что с ним случилось?

– С револьвером дяди Тео? Он достался Джерри. А Джерри собирался передать его по наследству сыновьям.

– Допустим. Где сейчас этот револьвер?

– По-моему, Джерри хранил его в спальне. Я не смотрел. Мне… как-то не хочется рыться в его вещах. Все кажется, что он где-то там и следит за мной!

– Покажите, где ваш брат хранил револьвер, я сам поищу.

Пол Элкотт вымыл руки и вытер их о тряпку, которой пользовался, пока красил стены.

– Пойдемте.

Хэмиш заметил: «Он как будто на виселицу собирается».

Коридорчиком они вышли в главную часть дома. Пол Элкотт первым поднялся по лестнице и вошел в спальню брата и его жены, Грейс. Ратлидж молча следил, как он открывает сундук, стоящий у дальней стены.

Сундук был дубовый, резной, полированный, от пола его отделяли четыре дубовые плашки. В сундуке лежали одеяла, скатерти и постельное белье.

Элкотт отошел в сторону; Ратлидж стал извлекать содержимое и выкладывать на кровать. На дне сундука обнаружился прямоугольный ящичек темного дерева; на крышке были выжжены инициалы «Т. А. Э.», а под ними – очертания гор. Одна из них была с плоской вершиной. Столовая гора в Кейптауне.

Хэмиш забеспокоился: «Револьвер наверняка окажется на месте. Вычищенный и смазанный. Пока он прибирался в доме, успел обо всем позаботиться».

Ратлидж вынул ящичек и передал его Полу Элкотту. Тот откинул крышку, и Ратлидж узнал дорожный бювар. Если поставить чуть наискось прямоугольную дощечку, обтянутую зеленым бархатом и прикрепленную к днищу полосками обработанной кожи, на ней очень удобно писать, даже сидя на земле.

Элкотт нащупал сбоку потайной рычажок и извлек верхнюю дощечку. Внизу с одной стороны было отделение для перьев, а с другой – для марок и квадратной чернильницы, заткнутой пробкой. Отделение побольше предназначалось для писчей бумаги и конвертов. Ящичек оказался достаточно вместительным для того, чтобы в нем уместился еще и револьвер.

Но револьвера внутри не оказалось.

Элкотт медленно поднял голову и посмотрел на Ратлиджа.

– Клянусь… я к нему не прикасался! – придушенным голосом произнес он.

– Тогда где же он сейчас?

– Бог знает… я, как и вы, могу лишь гадать. В доме ведь были дети, и Джерри мог унести револьвер из дому и спрятать в хлеву или в сарае, чтобы они не нашли. Мне он тоже ничего не говорил… и правильно делал. Когда-то я сглупил. Натворил дел… Не знаю я, почему его здесь нет!

Мотив. Возможность. Средства.

Пол Элкотт мог взять револьвер в любое время. Пока крестили близнецов. Пока брат поднимался на горное пастбище. Пока Грейс ходила в городок за покупками. В воскресенье утром, когда хозяева были в церкви.

Хэмиш произнес: «Джералд Элкотт не успел бы вовремя добраться до револьвера. Даже если бы он и был здесь».

Но ведь и Джош Робинсон наверняка знал, где хранится револьвер. Дети часто больше знают, что творится дома, чем думают взрослые. Джералд мог даже показать ему револьвер, надеясь, что пасынок будет гордиться своей новой семьей. Вряд ли ему приходило в голову, что однажды мальчик достанет оружие и с его помощью перестреляет своих близких!

– Вы меня арестуете? – спросил Пол Элкотт, механически закрывая ящичек. – Я этого не делал. Перед Богом клянусь!

Наступило долгое молчание. Элкотт ждал, лицо его было искажено страхом и неуверенностью. Он нагнулся, чтобы снова поставить ящичек на дно сундука, а остальное содержимое положить сверху, и закрыл крышку.

Ратлидж сказал:

– Сейчас я вас не арестую. Пока против вас недостаточно улик. Но предупреждаю: вам запрещено покидать Эрскдейл.

Пол Элкотт выпрямился и уныло ответил:

– Да мне и податься-то некуда…

Глава 25

Распорядившись, чтобы Белфорса освободили, Ратлидж вернулся в гостиницу.

Где револьвер? Кто его взял? Пол Элкотт или мальчик? А может, он валяется где-нибудь под снегом? Или Джералд так хорошо его запрятал, что никто до сих пор его не нашел?

«Нельзя арестовывать Элкотта, пока не поймешь наверняка», – твердил Хэмиш.

Пока непонятно, кто нажимал на спусковой крючок…

Насупившись, он вошел на кухню. Элизабет Фрейзер чистила картошку; увидев выражение его лица, она отложила нож.

– Что случилось?

– Бог знает… Ничего. Стоит мне обнаружить улику, как тут же возникает множество вопросов. Не знаю, что и подумать. А вы напрасно возитесь на кухне! Нельзя чистить картошку с раненой рукой!

– Да и ваша выглядит не лучше, – заметила Элизабет, показывая на его ладонь. – Где это вы так поранились?

Ратлидж посмотрел на свою руку:

– Я… лазал по камням и, должно быть, порезался.

– О камень так не порежешься. Ну-ка, дайте взглянуть!

– Нет, все в порядке. – Он снял пальто. – Значит, сюда вы приехали по просьбе Гарри Камминса? Какие отношения вас связывают?

Она рассмеялась:

– Никаких, кроме взаимной благодарности. Мне нужно было убежище, а его жене… компаньонка. Мы друг другу подошли. Знаете, он ведь ее любит. Но она не позволяет ему себя любить. Держит на расстоянии вытянутой руки, и иногда он не выдерживает. Он хорошо относился к Грейс. Она была молодой, живой и хорошенькой. Такой же, как когда-то его жена. Он очень переживал. Хотел, чтобы его Вера снова стала такой, как раньше.

– Вы что же, хотите сказать, что Камминс был влюблен в Грейс Элкотт?!

– Нет, что вы! Просто Грейс напоминала ему, чего он лишился. Вот и все. В ней он как будто видел отражение прошлого. Как-то он признавался, что слишком многого требовал от жены. И из-за этого чувствовал себя виноватым. Но он хотел не только чтобы она… вернулась.

– Он обмолвился, что ее родные отвернулись от нее, потому что она вышла за него замуж.

– Да. Такие события ведут к трагедии, хотя и не должны бы.

– Почему ее родные отвернулись от нее? Что такого он натворил?

– Не могу вам сказать… это его тайна. Уверяю вас, к убийству она не имеет никакого отношения!

– Тогда спрошу у самого Камминса.

– Нет, лучше не надо! Он не знает, что мне все известно. И не должен понять, как я узнала правду. Ему будет больно. – Мисс Фрейзер в досаде взмахнула рукой. – Вера рассказала мне в приступе пьяной откровенности. Она сама не помнила, о чем шла речь. Потом даже спрашивала, не говорила ли чего-то необычного. То есть, как она выразилась, «не выдала ли фамильных секретов». Конечно, я заверила ее, что она ничего не выдала. Она бы снова запила, если бы поняла, что я… – Элизабет Фрейзер подняла на него умоляющий взгляд. – Я очень уважаю Гарри. Он много страдал. Пожалуйста, не спрашивайте его ни о чем!

– Тогда вы сами должны мне все рассказать, а уж мне предоставьте решать, важно это или нет.

Она смерила его оценивающим взглядом, и он почувствовал, что невольно краснеет.

– Я понимаю, вы ищете убийцу пяти человек, – тихо сказала она. – А может, и шести! Но ваша профессия не дает вам права причинять людям страдание. Тогда вы ничем не лучше убийцы.

Ратлиджу стало больно. Почему даже она не может его понять? Ему показалось, будто ее мнение для него очень важно. Чем она его приворожила – блондинка в инвалидном кресле? Почему ему так хочется остаться незапятнанным в ее глазах?

Прежде чем он успел раскрыть рот, она продолжала тем же тихим голосом:

– Дело не в том, что он натворил. Дело в том, кем он был. Ее родные пришли в ярость, узнав, что она вышла замуж за еврея. Хотя он сменил имя и религию. Никто больше не знает… кроме меня.

– У Эдуарда VIII было много друзей-евреев, – машинально ответил Ратлидж, но, еще не договорив, понял, что воззрения сильных мира сего ничего не значат для простых людей, для которых некоторые вещи равносильны пожизненному клейму.

– Она из богатой семьи. И привыкла совсем к другой жизни.

– Поэтому Камминсы переехали сюда, где он сошел за нееврея и мог считаться почтенным гражданином?

– Вот именно – до войны, когда ни у кого не было денег на отпуск за границей. Да никто и не хотел никуда уезжать. Гостиница, как, впрочем, и весь Эрскдейл, держалась на плаву благодаря летним туристам. Как только они перестали приезжать, всем сразу стало труднее.

– Что привело вас на север? – снова спросил он. – Если не Гарри Камминс…

– Разбитое сердце, – ответила она. – Но это, инспектор, вас совершенно не касается!

Миссис Камминс сидела в малой гостиной и с унылым видом листала альбом с фотографиями. В камине пылал огонь; редкий случай – в гостиной было сравнительно тепло. Когда Ратлидж вошел, она подняла на него взгляд:

– Ах, простите, мне не следовало здесь находиться – эту комнату мы отводим для постояльцев. Но ее гораздо легче согреть, чем остальные.

– Почему бы и не насладиться теплом? – сказал Ратлидж, садясь напротив. Помолчав, он спросил: – Вы всю жизнь живете в Эрскдейле?

Хэмиш возмущенно вмешался: «Нечестно пользоваться ее состоянием!»

И все же кое-что Ратлиджу требовалось узнать. Он видел, что сейчас Вера Камминс особенно беззащитна. Как будто, сидя в своей гостиной, она вспоминала, какой когда-то была – или должна была стать.

– Ах нет, я выросла в Лондоне, в Кенсингтоне, – ответила она. – Вам знакомы те места?

– Да, конечно. Ваши родные до сих пор там живут?

Тень пробежала по ее лицу.

– Я ничего про них не знаю. Мы… потеряли друг друга из виду.

– Мисс Фрейзер с ними знакома?

– Нет, я спрашивала ее, когда она приехала сюда. Она их не знает. Родные Элизабет живут в Челси. У госпиталя, в красивом старом доме. Мне хотелось бы жить там после того, как мы поженились. Но конечно, Гарри не был… счастлив в Лондоне.

– Поэтому вы поселились здесь.

– Вообще-то сначала мы приехали в Уорик. Но там жизнь у нас не заладилась. Друзей мы не завели, даже поговорить было не с кем. Там было очень одиноко. – Она усмехнулась. – Я не знала, что значит одиночество, пока мы не приехали сюда!

– Почему?

– Мы ведь нездешние. Правда, мой дедушка из Баттермира, но он уже очень давно умер. Нет, все были с нами очень милы, но близко к себе не подпускали. Гарри нуждается в обществе больше, чем я, и я чувствовала, как всеобщая отчужденность давит на него.

Ратлиджу, однако, показалось, что и самой Вере недостает здешней, какой ни есть, общественной жизни, общения.

– А его родные живы?

– Нет. Поэтому он и… сделал то, что сделал. Так сказать, ушел. Он никого не ранил. Но его поступок оставил глубокий след в его душе. Я все понимаю. Иногда мне кажется, что он во всем обвиняет меня…

Наблюдая за ее лицом, Ратлидж понял, что жизнь обошлась с ней довольно жестоко.

– Наверное, помощь мисс Фрейзер пришлась очень кстати, пока Гарри был на войне?

– Сначала я отнеслась к ней с подозрением. Думала, он нарочно подослал ее, чтобы она меня убила.

– Убила вас?! – изумленно переспросил Ратлидж. – Но почему?

– Потому что она уже убила человека. Разве вы не в курсе? Я думала, полицейским всегда известно о таких вещах. Элизабет была вполне откровенна, когда приехала, – продолжала миссис Камминс. – Сказала, будет нечестно, если я не узнаю. Она и Гарри обо всем рассказала. Гарри вечно пригревает у себя заблудших овечек. Пару раз я видела, как он разговаривал с Джошем Робинсоном. Судя по всему, он и меня считает такой же неприкаянной. Нет, неправда, не с самого начала. Мы с ним очень любили друг друга. – Она поднесла руку ко лбу, как будто желая прочистить мозги. – Иногда я об этом забываю.

– Вы были против того, что он еврей? – негромко спросил Ратлидж.

– Откуда вы знаете?! – ошеломленно спросила она. – Неужели все настолько очевидно?

Ратлидж улыбнулся, стараясь не обращать внимания на Хэмиша, который обзывал его предателем, не умеющим держать слово.

– Я все-таки полицейский!

– Да, конечно. Но вы кажетесь слишком милым для полицейского. Элизабет считает вас настоящим джентльменом. Она к вам очень тепло относится.

– Гарри… – смущенно напомнил ей Ратлидж.

– Нет, мне совершенно все равно, кто он такой, пусть даже готтентот! Зато моему отцу было не все равно. Он пригрозил, что отречется от меня, если я пойду на мезальянс… так он воспринял наш брак! Разумеется, я ему не поверила. – На глаза Веры навернулись слезы. – У меня даже приданого не было! Родители не позволили мне ничего взять из дому, кроме одежды, которая была на мне.

– Как жестоко с их стороны!

– Правда? А я часто думаю, не я ли оказалась жестокой… когда ослушалась их.

Сменив тему, Ратлидж спросил:

– Вы хорошо ладили с мисс Фрейзер после того, как она сюда приехала?

– Элизабет все любят. Я ей завидую. Даже Гарри любит ее – по-своему. В Египте Гарри очень изменился… Мне кажется, очутившись совсем рядом с Палестиной, он невольно осознал, чего лишился. Он писал мне длинные письма о том, как ему хочется поехать в Иерусалим. Я не находила в себе сил отвечать ему… Меня охватывал настоящий ужас при мысли о том, что Палестина отнимет его у меня! – Она отложила книгу и встала. – Я могла бы отбить его у другой женщины. Но против его прошлого я бессильна. Я все время надеялась, что Лоуренс Аравийский[1]1
  Л о у р е н с А р а в и й с к и й – Томас Эдвард Лоуренс (1888–1935), британский офицер, разведчик, писатель, путешественник, сыгравший большую роль в арабском восстании 1916–1918 годов. Считается военным героем как в Великобритании, так и в ряде арабских стран Ближнего Востока.


[Закрыть], о котором пишут во всех газетах, добьется, чтобы арабы захватили всю Палестину, а евреев выкинули оттуда. Только так я могла бы выиграть битву за душу Гарри.