Текст книги "Вор звездной пыли"

2
Мазен

Когда самый надежный слуга сказал Мазену бин Малику, что его старший брат вернется домой в первый час заката, он ожидал (вполне естественно), что старший брат вернется в первый час заката.

Омар никогда не возвращался с охоты утром, а дни он обычно проводил со своими ворами. Вот почему в тот момент, когда Омар распахнул двери спальни Мазена, тот как раз вылезал из окна. Когда Омар зашел внутрь, Мазен сообразил, что совершил серьезный промах, не учтя возможности раннего возвращения брата.

Он попытался увидеть картину глазами старшего принца: он, самый младший сын султана, одет как простолюдин и тайком вылезает из окна своей спальни в разгар дня. Когда его вот так поймали в прошлый раз, он был еще мальчишкой и изображал искателя приключений. Надо полагать, такой предлог не покажется столь же милым сейчас, когда его предложит мужчина двадцати двух лет.

Мазен кашлянул:

– Салам, Омар.

Одна бровь Омара выгнулась так, что лоб наморщился.

– Салам, Мазен.

– Как поохотился?

– Нашел обе цели.

Омар указал на свою одежду: вышитую тунику, заправленную в шаровары, подпоясанные ремнем с ножами. Серебряная кровь джиннов, заляпавшая его одежду, больше походила на мерцающую звездную пыль, а не на сгустки крови.

– Ты сверкаешь, словно луна, брат мой.

Мазен попытался улыбнуться.

– Хоть я и оценил твою лесть, меня больше интересует правда. – Омар закрыл за собой дверь. – Может, проще поговорить в доме?

– Но в доме так душно…

– Отец знает, что ты собрался улизнуть?

Мазен замер. Нет, отец, конечно, не в курсе. Если он об этом пронюхает (про любую из тайных вылазок Мазена), то навсегда запрет его в комнате. Безвылазно сидеть во дворце плохо, но безвылазно сидеть у себя в комнате? Мазен просто умрет!

Он выдавил из себя смешок.

– Я не пытался сбежать! Я просто дышал свежим воздухом.

– Опасно высунувшись из окна?

– Ничего опасного. Эта занавеска на удивление прочная.

– Значит, ты часто сбегаешь, м?

Омар шел к нему, сцепив руки за спиной.

Мазен посмотрел на кинжалы на поясе брата и судорожно сглотнул. Его внутренний ребенок, все еще боявшийся брата, испугался, что Омар может выхватить кинжал и разрезать занавеску.

– Так что это было? Собрался навестить женщину? – Омар остановился у подоконника и подался вперед, так что его улыбка оказалась всего в ладони от лица Мазена. – Собрался осматривать город? Задумал какую-то гнусность?

– Ничего подобного! – Мазен крепче вцепился в занавеску, игравшую роль каната. – Я просто… Я услышал, что сегодня в Мадинну возвращается Старый Руба.

Омар изумленно на него уставился.

– Ты сбегал, чтобы послушать, как старик рассказывает сказки?

– Он же из Белых дюн, Омар! Из БЕЛЫХ ДЮН!!! Ты же знаешь, что говорят про пески тех мест. Эти дюны – прах гулей, которые…

– Ладно. – Омар со вздохом отстранился. – Беги. Иди и слушай, как старики треплют языками.

Мазен заморгал:

– Ты не скажешь отцу?

– Это будет наш секрет. – Омар улыбнулся. – Но не даром, конечно. – Прежде чем Мазен успел запротестовать, Омар вскинул руку и добавил: – У тебя выбора нет. Либо ты заплатишь мне за молчание, либо я сейчас уйду и все расскажу султану.

Мазен почти перестал дышать. Плата. Плата Омару. Он не мог даже представить себе, что именно от него потребует брат, однако готов был на дюжину сделок с Омаром, лишь бы не говорить султану правды: что он, вопреки его, отца, приказу, уходит из дворца без охраны. Что он, принц, идет на якобы кишащие джиннами улицы без защиты.

– Не забудь, Мазен. Услуга за услугу. Ты у меня в долгу, ахи.

Омар еще раз улыбнулся и ушел из комнаты, закрыв за собой двери.

Эта зловещая улыбка так и оставалась с Мазеном, пока он пробирался по внутреннему двору дворца. Он пытался отвлечься, сосредоточиться на чудесах сада, однако их величие затмевалось тревогой. Мощенные камнем дорожки, обсаженные белыми розами, внезапно показались бесцветными и скучными, а изящный фонтан с танцующими стеклянными фигурками почти не сверкал на солнце. Даже садовые деревья, обрезанные в форме фантастических существ из сказок его матери, казались лишенными привычного великолепия.

Мазен в своей простой тунике и шароварах скользил мимо этих зрелищ словно призрак, следуя по извилистым садовым дорожкам мимо ручьев с разноцветными рыбками и через пустые беседки с узорчатыми потолками. Мягкие скамейки стояли нетронутыми под арочными сводами – и останутся такими еще какое-то время, а ближе к вечеру советники султана сделают перерыв в обсуждении политики, чтобы обменяться сплетнями. При этой мысли Мазен напрягся. Он так спланировал свою вылазку, чтобы никто при дворе его не хватился. Он был уверен, что все предусмотрел; осталось только надеяться, что Омар сдержит слово и не расскажет отцу правду.

Страх замедлял его шаги, пока он не оказался у входа для прислуги, где сразу же взбодрился. Стражник, охранявший серебряные ворота, был именно тем, кого он и ожидал увидеть, так что ему удалось купить себе право прохода. Он постарался не думать о том, какой встревоженный вид был у выпускавшего его стражника и насколько поспешно тот спрятал полученные от него монеты.

«У всех свои нужды. Мне нужно вырваться, а ему нужно золото для ребенка, который скоро родится».

Мазен счел это достойным обменом.

Возвышенная часть Мадинны, где располагались дворец и квартал аристократов, была всего лишь маленьким оазисом на равнине, которую занимал город, так что добраться до базара простолюдинов в нижней части было просто. Зеленые поля сменились безжизненной пылью, широкие мощеные улицы уступили место узким грунтовым переулкам, вместо магазинов появились ветхие, но симпатичные лавочки с грубо намалеванными вывесками. Спокойствие и тишина сменились мелодичными звуками лютней и барабанов, а воздух наполнился запахами мускуса и пота, масла и бахура и дразнящими сочетаниями пряностей, от которых у него потекли слюнки.

Купцы отмечали свои лавки яркими красками, чтобы они выделялись на базаре. В поисках золотистого полога Старого Рубы Мазен проходил между самыми разными лавками, однако внимание его привлекали изделия мастеров. Он рассматривал керамические миски, доски для шатранджа, глазурованные плитки со знаками зодиака… А потом замер, зацепившись взглядом за небольшой, но интересный ковер, по поверхности которого шли геометрические узоры. Он узнал эту схему. Почти такой же узор шел по ковру, который лежал на полу в его спальне.

Подняв глаза, он встретился взглядом с купцом, стоявшим за прилавком, – пожилой женщиной в многослойном оранжево-красном одеянии. На табурете рядом с ней сидел тощий молодой человек, устремивший на базар скучающий остекленевший взгляд. Мазен решил, что это ее сын, который присутствует ради ее безопасности.

– Салам, сейид.

Купец говорила тихим голосом, едва слышным на шумном базаре.

– Салам, – механически ответил Мазен. Он обогнул пару ковыляющих с песнями музыкантов и остановился по другую сторону от прилавка. Указывая на ковер, который привлек его внимание, он проговорил: – Ваши ковры прекрасны.

Глаза ткачихи сощурились в улыбке.

– Шукран. Но тем, на который вы смотрите, должна хвастаться не я. Это работа моей дочери. Я просто за ней присматривала. – Подняв руку, она провела пальцами по бахроме. – Он соткан из лучшей верблюжьей шерсти, и на него ушло много недель, пока мы с племенем нашей сестры ехали через скалы над Хибаном.

«Племя». Это слово пробудило в Мазене неуместное томление. Хотя его семья и была потомком кочевников, они уже очень давно не трогались с места… По крайней мере, родня по отцовской линии. Ему хотелось бы узнать, каково это – считать домом всю пустыню.

Он улыбнулся:

– Боги благословили вашу дочь природным талантом. Этот ковер напомнил мне тот, что мне подарили много лет назад. У него похожая выделка и узор. Синие ромбы на белом, а в центре – полумесяц. Мне сказали, что его ткал мастер.

– О, это мой узор! – ткачиха тихо рассмеялась. – Как приятно слышать, что тебя называют мастером.

Мазен ответил ей такой же улыбкой.

– Мне очень приятно с вами познакомиться.

– Да вы настоящий льстец!

– Я говорю правду и только правду.

Он снова посмотрел на ковер – один из многих потрясающе красивых, развешанных по деревянным рамам. Если бы он мог незаметно протащить домой ковер, то взял бы его. Однако эти вылазки не предполагали покупок.

– А вы, случайно, не знакомы с рассказчиком по имени Старый Руба?

Глаза ткачихи заискрились смехом.

– Лучше спросить, кто с ним не знаком. Сегодня я его не видела, но его золотистый шатер вы не пропустите. – Она выгнула бровь. – Если вы ищете истории, то эти ковры их тоже рассказывают.

– Ах, это истории, на которые у меня не хватит монет.

Ложь была настолько вопиющей, что его самого передернуло.

– Что, даже не попробуете торговаться?

– Заплатить меньше полной цены было бы оскорблением!

– Вам повезло иметь золотой язык. – Купчиха попрощалась с ним со смехом и взмахом руки. – Возвращайтесь, когда сможете восхвалить меня монетами, а не словами.

Мазен пообещал это кивком и улыбкой и отправился дальше в поисках Старого Рубы. Новые расспросы позволили выяснить, что корабль, «Айшам», на котором должен был приплыть рассказчик, еще не пришвартовался. Мазену оставалось только ждать, так что он нашел себе занятие в ближайшей чайхане. Сев с того края, откуда хорошо были видны приближающиеся корабли, он заказал кофе с кардамоном.

Дожидаясь, он развлекался тем, что разглядывал прохожих и придумывал про них истории. Мужчина в многоцветном одеянии убегал от своей актерской труппы, те мужчины, что переговаривались таинственным шепотом, стали у него распространителями запретных опьяняющих веществ, а ребенок, крепко вцепившийся в отцовскую руку и широко улыбающийся, был сочтен иностранцем, впервые увидевшим базар Мадинны.

Мазену как раз принесли кофе, когда до него долетел разговор из-за соседнего столика, где пятеро мужчин горбились над своими напитками и сплетничали, словно старухи.

– Говорят, наследный принц притащил с собой джинна.

– Зачем? Для ритуального убийства?

Мазен покосился на говорившего и поспешно отвернулся. Он узнал этого человека – один из дворцовых стражников, получивший выходной. «Успокойся! – мысленно приказал он себе. – Ему тебя не узнать».

Это было скорее надеждой, чем разумным выводом. Его не узнавали во время таких вылазок лишь потому, что он не надевал монарших украшений. Он убирал все три серьги, говорившие о том, что он третий сын султана, и снимал материнский шарф. А еще он не надевал золото и серебро.

Но хотя все, отмечавшее его как принца, отсутствовало, собственные черты он спрятать не мог. Ни свои волнистые черные волосы, ни золотистые глаза. Таким образом, он все равно оставался Мазеном, при всех своих мешковатых бежевых одеждах. Вряд ли гутра на голове что-то изменит, если они увидят его глаза.

«Успокойся. Ни к чему привлекать к себе внимание».

Он отпил кофе.

И тут же им подавился. Стражники прекратили свое бормотание и уставились ему в спину.

«Что за проклятый день!»

Один из стражников подошел к Мазену спросить, все ли у него в порядке. Он попытался засмеяться, но безуспешно.

– Хорошо, – с трудом выдавил он. – Все хорошо. Спасибо за заботу.

Сердце у него панически колотилось. «Отвернись. Отвернись».

К счастью, мужчина вернулся к своему разговору.

– В последнее время в городе стало больше джиннов.

– Больше? Мне казалось, меры безопасности наследного принца должны были не допускать их в город.

Мазен стиснул пиалу. Для джинна войти в Мадинну означало подписать себе смертный приговор, зачем бы им было сюда вторгаться?

– Кому нужны эти сложные меры безопасности, – пренебрежительно махнул рукой один из мужчин. – Надо устроить публичные убийства. Пускать им кровь, собирать тут же проросшие цветы и раздавать зрителям. Это их отпугнет.

Мазену вспомнилась ужасная серебряная кровь на одежде брата. Где именно Омар убил джиннов и что за жизнь возникла на их крови? Молили ли они, чтобы его бессердечный брат их пощадил? Или безрезультатно боролись до самого конца? Мазену не хотелось представлять себе их умоляющими. Не нравилось думать о том, что их жизни прерываются с пролитием крови.

Было удивительно, до ужаса удивительно, что серебряная кровь, пролитая в отчаянной борьбе, может разбудить природу.

В отличие от человеческой крови, которая всегда говорит только о потере. О боли. Об исчезновении.

Мазен невольно вспомнил, как в последний раз видел мать. Это было десять лет назад, ему было всего двенадцать. Он помнил, что она спала. Или так он подумал. Он пришел с посланием от отца и обнаружил ее неподвижно лежащей на кровати, бесстрастно уставившейся в потолок, с алым пятном на груди.

Мазен медленно выдохнул, прогоняя это воспоминание. Время от времени оно болезненно проявлялось. Мать убил какой-то джинн, поэтому отец запретил ему выходить из дворца без охраны.

Он поднял голову, отчаянно пытаясь на что-то отвлечься. Долго искать не пришлось: всего в нескольких шагах какая-то женщина неподвижно застыла в толпе, улыбаясь ему. Она была высокой и тонкокостной, с красивыми формами и длинными ногами, что подчеркивали тонкие слои шелка и газа в ее одеянии.

В теле Мазена вспыхнуло желание при виде ее сияющего облика, при взгляде в ее завораживающие глаза, которые в свете солнца меняли цвет от кофейно-черного до янтарного.

Он смутно осознавал, что дрожь похоти, пробегающая по его телу, неестественна, однако более влиятельная часть его существа не намерена была об этом думать.

Женщина затрепетала ресницами, повернулась и пошла прочь.

Какое-то странное напряжение повисло в воздухе натянутой струной.

И лопнуло.

Мазен встал и, раздвигая губы в медленной улыбке, двинулся за богиней в хаос базара. Потому что кто же еще это мог быть?

Никогда прежде он не испытывал столь сильного вожделения. Конечно, он должен был последовать за ней. Он должен был… Должен…

Сделать ее своей.

3
Лули

– Что скажешь, говорящая ящерица, тебе хочется засахаренного миндаля или жареных фисташек?

Никто не услышал, что Лули шепчет джинну, прячущемуся под ее платком в теле ящерицы, и никто не услышал раздосадованного вздоха в ответ.

Кадир был в плохом настроении с момента их высадки в Мадинне час назад и постоянно предлагал вернуться к Далии. Лули его игнорировала. Зачем спешить в таверну, когда можно потратить деньги?

– Ну, значит, жареные фисташки.

Она направилась к лотку, приготовив две бронзовые монеты. Владелец, добродушный старик, от которого пахло кунжутом, был рад продать ей мешочек орехов.

– Как приятно снова тебя видеть, Лейла! Приплыла на «Айшаме», да?

Лейла. За эти годы данное ей при рождении имя превратилось в вымышленное: им она представлялась людям, которые не сохранили бы в тайне то, что она – Полночный Купец. Ее это устраивало, ведь забытая личность – это забытое прошлое.

– Именно так.

Она отправила фисташку в рот и вздохнула. Как всегда, орехи были идеальными. Единственное, что сделало бы их лучше, – это скорлупки, да и то лишь потому, что ей нравилось их разделять, чтобы досадить Кадиру.

– Какие новости на базаре?

Старик поманил ее к себе.

– Не говори никому, что это я тебе рассказал, но…

Она дала ему выговориться, время от времени кивая, чтобы продемонстрировать внимание. Лоточник обожал сплетничать, а она была рада ему потворствовать. Иногда он, сам этого не подозревая, давал ей наводку на возможных покупателей или сообщал о правительственных слухах. Последние особенно занимали Кадира: он интересовался политикой больше нее.

В конце концов заскучал даже Кадир.

– Мы можем идти домой? Надо бы… – он оборвал фразу резким вдохом. – Лули, справа!

Поначалу она ничего особенного не увидела. Лавочники махали руками, зазывая покупателей. Горожане в самых разных одеждах, от черных вуалей и до красочных шелковых нарядов, проходили по тесной улице.

А потом она заметила женщину, которая растворялась и снова возникала в толпе, словно мираж. Высокая и сияющая, с безупречными чертами лица. Лули ее красота потрясла.

Кадир зашипел ей в ухо, и она поспешно потерла одно из железных колец на своих пальцах. Постепенно ее разум очистился. Ей пришло в голову, что, несмотря на неземную красоту женщины, никто на нее даже взгляда не бросает. С тем же успехом она могла быть духом. Даже сейчас Лули пришлось сосредоточиться, чтобы не потерять ее из вида. Если бы Кадир не обратил ее внимание на эту женщину, взгляд Лули соскользнул бы с нее, словно капля воды.

Джинна?

Едва она это осознала, как увидела человека в простой бежевой одежде, следующего за джинной. У него на лице застыла странная улыбка, не доходившая до остекленевших глаз.

– Что могло привести джинну в город?

Кадир подобрался ближе к ее уху.

– Не знаю, – прошептала она. – Но хотелось бы выяснить.

Она вежливо закончила свой разговор с лоточником и пошла за джинной и улыбающимся мужчиной, держась в отдалении.

– Думаешь, этот человек охотник?

Она достала двустороннюю монетку и подкинула. Монетка упала стороной с джинном. «Нет».

– Странно. Джинны следуют за людьми в города только ради мести, – сказал Кадир. Лули ускорила шаг. Кадир зашипел ей в ухо: – Ты что делаешь?

– Иду за ними.

Двусторонняя монета никогда ей не лгала, а значит, джинна заворожила мужчину по иной причине. Лули вернула монету в карман и достала свой компас.

– Веди меня к джинне, – прошептала она.

Зачарованная стрелка повиновалась, указывая ей направление к исчезающей джинне.

– Это неразумно, – сказал Кадир.

– И когда меня это останавливало?

Кадир вздохнул:

– Когда-нибудь твое любопытство тебя убьет.

Однако Лули его уже не слушала. Она сосредоточилась на компасе – магии, которая никогда ее не подводила. Магии, которая много лет назад спасла ей жизнь.

– Как это работает? – спросила Лули, наклоняя компас.

Она уже неделю шла с джинном по пустыне и заметила, как он приказывает компасу вести их к укрытию и добыче.

– Он показывает направление. Когда я что-то ищу, он помогает мне это найти.

Кадир посмотрел на компас с ласковой улыбкой.

Лейла передвигала его вправо и влево, но красная стрелка неизменно поворачивалась к ней. Отец называл компас капризным. Однако он не разобрался в его магии и подарил его ей. Он не предвидел, что Кадир – истинный владелец – за ним вернется.

И при этом спасет ей жизнь.

Кадир придвинулся к догорающему костру. Он помахал рукой над тлеющими углями, и они снова вспыхнули. Помимо костра в лагере были только потрепанный шатер и бездонный мешок Кадира.

Джинн пожал плечами.

– Компас мой. Он потребовал, чтобы я тебя сопровождал, вот почему он у тебя. Я останусь, пока он не позовет меня в какую-то иную сторону.

– А с чего ему это делать?

Кадир пристально посмотрел на нее.

– Я заблудился в вашей человеческой пустыне и не мог вернуться домой. Вот почему, когда я нашел компас у тебя, он счел нужным направить меня по иному пути. – Темные глаза джинна впились в нее. – По твоему пути.

Лейла проглотила вставший в горле ком.

– А почему ты не можешь вернуться домой?

Он тряхнул головой:

– Потому что теперь мне там не рады. Но это неважно: компас никогда меня не подводил.

Он произнес эти слова с твердой уверенностью, но его глаза…

Даже залитые светом костра они таили в себе тени.

Лули прошла по переплетению улочек и снова увидела джинну. Та заводила мужчину в заброшенную молельню – скромное глинобитное строение с решетками на окнах и поблекшими узорами из звезд и полумесяцев на стенах. Большие металлические двери, ведущие в здание, были распахнуты, но помещение за ними было почти неразличимо: его окутывал неестественный мрак.

– Какой у тебя план? – шепотом спросил Кадир.

– Поговорю с ней. Но на всякий случай…

Лули залезла в мешок за своим любимым оружием: изогнутым кинжалом с рукоятью из черного обсидиана. «Каф» – первая буква имени Кадира – была начертана на обратной стороне золотом. Это было единственным знаком его принадлежности.

– И что ты надеешься получить, угрожая джинну?

– Возможно, жизнь человека.

Нож был крайним средством. Она старалась избегать насилия, и ей меньше всего хотелось, чтобы джинна опознала в кинжале реликвию – инструмент, зачарованный магией джиннов. Она по опыту знала, что демонстрировать реликвии джиннам глупо. До смерти глупо.

Лули вошла в здание. Просторная комната оказалась темной и пустой, молельные ниши в стенах были затянуты пылью и паутиной. Потолок, несмотря на изображенное на нем солнечное небо, казался мрачным и серым. Слабый свет, проходивший в окна, был приглушенным и пыльным. Из помещения как будто выпили все краски.

Джинна стояла в центре, скрестив руки. Лули уставилась на нее. На волосы – поток живой тьмы, падавший ей на плечи и растворявшийся за спиной дымом. Человеческий мужчина стоял рядом с ней со все той же странной приклеенной улыбкой.

– Человеческая девица, – сказала джинна ровно, – уходи. Мне нет до тебя дела. – Ее взгляд упал на руки Лули. Лули запоздало поняла, что джинна видит ее кольца. Она спрятала руки за спину, но слишком поздно. – Ты посмела приблизиться ко мне с этими кольцами? – прошипела джинна.

Лули проглотила стон. Кольца были распространенной защитой от одержимости джиннами. Вполне понятно, что у джиннов при этом они вызывали ярость. Хотя Кадир скептически относился к их эффективности, он требовал, чтобы она их носила. «Если суеверие тебя не убьет, оно может тебя спасти», – часто наставлял он ее.

– Эти кольца нужны, чтобы избежать неприятных недоразумений вроде этого, – осторожно проговорила Лули. – А я пришла только для того, чтобы предостеречь тебя: не следует причинять вред человеку на территории города.

Ее взгляд метнулся к теням на стенах, которые тянулись к ней, словно пролитая тушь. Она едва смогла удержаться от дрожи, когда мягкий голос джинны наполнил тишину:

– Знаешь, сколько моих сородичей убил этот человек? – Она ткнула пальцем ему в грудь. – Он мой, и я могу делать с ним все, что пожелаю.

Джинна сделала шаг назад и взмахнула рукой. Тьма на стенах отрастила конечности и бесцеремонно вытолкала Лули из дверей, на свет. Лули заморгала. Она обернулась к отступающей тьме.

Она колебалась мгновение. Два. Три.

– Лули!

Кадир впился когтями ей в плечо, предостерегая. Не слушая его, она побежала за тенями обратно в дом. Двери захлопнулись, оставляя ее во мраке. Она услышала движение у себя за спиной, но, когда обернулась, ничего не увидела.

– Никогда я не встречала человека, который так рвался бы умереть.

Голос джинны доносился отовсюду и ниоткуда.

Лули приготовила кинжал. Вернула твердость трясущимся рукам.

– Этот мужчина не охотник.

Никакого ответа. Она крепче сжала кинжал, ожидая удара. Однако он так и не последовал. Вместо этого она ощутила, что ее легкие начинает жечь.

Дым.

Лули отчаянно ударила воздух перед собой, позади себя. Никакого сопротивления. Давление в легких все нарастало, пока она не потеряла способность дышать. Пока не упала на колени, пытаясь глотнуть воздух. Кинжал выскользнул у нее из руки и упал на пол. Если при этом и раздался какой-то звук, Лули его не услышала. Было только давление, все нараставшее, нараставшее, нараставшее…

– Борись сколько хочешь, дурочка: нельзя ранить тени.

Лули смутно ощутила, как Кадир сползает с ее плеча. А потом мир исчез и осталась только боль. У Лули трещали кости. В ушах звенело. В глазах потемнело, и в дымке боли она увидела отрывки собственных кровавых воспоминаний.

Красные лужи на пустынном песке. Трупы. Мужчины в черном, орудующие саблями.

Ее отец и мать, мертвые. Ее племя, уничтоженное.

– Ах…

Голос джинны гулко пронесся по пустой комнате.

Боль спала, так что Лули ощутила все свое пылающее в агонии тело. Голова у нее была словно ватой набита. Из темноты на Лули смотрели рубиново-красные глаза.

– Ты жертва людей в черном? – Темнота пошла рябью, и Лули показалось, что джинна тянется к ней. Голос нападавшей смягчился, выдавая неуверенность. – Ты…

Ее слова перешли в вопль: солнечный свет ворвался в комнату. Тень извивалась и вопила, пока не осталась лишь тьма, впитывающаяся в трещины плиточного пола. Лули медленно повернулась к дверям, где в ореоле солнечного света стоял мужчина.

Темные пятна плыли у нее в глазах, мир медленно заполнялся красками.

Ей удалось сделать один сладкий вдох – и она потеряла сознание.