Текст книги "Звери малой земли"

Глава 6
Шествие

1918 год

Сонсу подождал минут десять после того, как ушел Мёнбо, и только тогда покинул контору. Он искренне жалел, что воссоединение со старым другом пошло не так, как он надеялся. Вместо того чтобы предаться воспоминаниям о прошлых авантюрах за едой и напитками, упиваясь сознанием того, что кто-то помнит тебя таким, каким ты был когда-то, от встречи они получили только шок понимания того, насколько сильно они теперь отличались друг от друга. Это было гораздо хуже, чем если бы он познакомился с новым человеком и у них как-то не задалось бы с самого начала. К тому же многие годы никто не указывал Сонсу на его недостатки. Все окружающие с готовностью угождали ему: подчиненные – почтением, коллеги – комплиментами, жена – благоговением. И это всеобщее одобрение так безусловно стало частью действительности Сонсу, что он испытал самое глубочайшее потрясение при виде человека, заявившего ему в лицо, что он неправ.

«Правду ли он говорит? Есть ли что-то дурное в том, что я не желаю отказаться от прав, данных мне по рождению, переехать в Шанхай или какую-нибудь деревушку на сибирском высокогорье и тратить мои дни на стрельбу по мишеням и планирование покушений?» – вопрошал себя Сонсу. Он был наслышан о том, как молодые люди – и из обеспеченных высокородных династий, и из крестьянских семейств, и иже с ними – собирались на конспиративных квартирах и клялись посвятить жизнь общему делу. Участники таких таинств срезали себе кончик безымянного пальца и подписывали документы кровью, а на операции выходили не иначе как в приталенных костюмах и шляпах по последней моде, чтобы, если им все-таки довелось бы вдруг встретить смерть, что могло произойти в любой момент, они отошли в мир иной, выглядя достойно. А еще заявляли, что женщины были совершенно без ума от повстанцев.

«Но к чему все это? Глупость, да и только. Ничего хорошего из этого не выйдет. К тому же все эти покушения суть те же обычные убийства, преступления». Такой поток мыслей потихоньку сводил на «нет» сомнения Сонсу. «Мы заявляем, что японцы убивают корейский народ. Но правильно ли в ответ учинять расправу над ними? Это высшее варварство, которое ничуть не менее постыдно. Нет, я не буду соучастником в безрассудном ожесточении. Как бы ни отзывался обо мне Мёнбо, ничто не убедит меня встать на их сторону».

Сонсу полностью удовлетворился своими аргументами. Он почти что улыбался от переполнившего его чувства собственного достоинства, с которым он и вышел на улицу. Солнце было в зените на фоне небесной лазури. Порывы легкого ветерка несли живительную прохладу. Вскоре он случайно встретил друга-драматурга, который тоже получил образование в Японии. Сонсу обменялся с приятелем рукопожатием и обмолвился словом о Мёнбо, с которым драматург тоже был знаком.

– Удивительно, что я повидался с вами обоими в один день, – заметил Сонсу. Затем он деликатно упомянул, что у Мёнбо все складывается нелучшим образом со здоровьем и финансами, что он приехал в Сеул на непродолжительное время, чтобы попросить денег у друзей, и что он сам не был готов незамедлительно оказать помощь другу, хотя мысли о такой перспективе его не покидали. Все это Сонсу искусно донес до собеседника, так ничего прямо не сообщив ему.

– Правильно сделал, что отказал, – проговорил драматург. – Он мне никогда не нравился. И спасибо за то, что предупредил. У меня будут готовы оправдания, если он вдруг попросит о встрече.

Пока они на ходу обменивались новостями, перед ними вдруг возникло скопление громко кричащих людей.

– Только не очередная демонстрация! Предлагаю пойти другим путем, – сказал Сонсу.

– Да нет, кажется. Они вроде бы смеются. Может быть, какое-то представление смотрят? – предположил драматург, которому всегда нравились зрелища. Он отправился в направлении толпы. Когда они подошли поближе, стало понятно, что возгласы и хлопки людей были обращены в адрес какого-то действа посреди бульвара. Друзья протиснулись вперед, и их взору открылось шествие с участием примерно двух десятков куртизанок.

Каждая дама была облачена в изумительное шелковое одеяние, перехваченное белым поясом, концы которого развевались за спиной. На поясах значились имя каждой из куртизанок и наименование недавно открывшегося ресторана «Мёнвольгван». В руках некоторых женщин были корзинки с цветами, и время от времени дамы кидали бутоны обожателям в толпе.

– Абсолютный фурор! – со смехом признал драматург. – Просто блистательно! О «Мёнвольгване» теперь будет говорить весь город! Нам с тобой нужно заглянуть туда в ближайшее время.

Сонсу всегда нравилось смотреть на красивых женщин, и он с любопытством оглядывал процессию. Как вдруг он оцепенел. В самом центре шествия он заметил знакомое, но изменившееся лицо Дани.

Вначале Сонсу мог лишь сопоставить ее облик с образом, который хранился в воспоминаниях. Прежде круглое личико похудело, а черты лица стали более резкими. Кожа, когда-то свежая и румяная, как первый восход солнца весной, под слоем пудры походила на отполированный кусок мрамора. Подведенные черным глаза, выдающиеся скулы и накрашенные ярко-красной помадой губы делали ее ослепительной. Она уже не выглядела юной. Отрицать это было невозможно. Но одно все же осталось неизменным – живое выражение глаз, через которые можно было украдкой заглянуть в таинственный сад ее внутреннего мира. Это по-прежнему были те самые глаза, которые, казалось, могли заглянуть в сердце любого встречного. В этом никакой перемены не произошло! Когда все эти мысли пронеслись через его сознание, Сонсу наконец-то смог увидеть Дани такой, какой ее видели окружающие: яркой дамой, затмевавшей всех прочих женщин.

Каким образом за все семь лет после возвращения в Сеул он умудрился не встретиться с нею? Объяснение тому было простое: он давно знал, что она стала куртизанкой, и не просто куртизанкой, а одной из самых известных представительниц своей профессии. Сонсу не мог не быть наслышан о ней. В столице интеллигенты, литераторы, художники, дипломаты и люди такого рода крутились всего в нескольких, тесно связанных между собой кругах. И все они обожали красивых куртизанок, некоторые – с чуть менее благородными намерениями, другие – с чуть более невинными ожиданиями. Однако – вынужденно признался он сам себе – он целенаправленно избегал встречи с нею и намеренно посещал только те торжества и попойки, на которых он мог быть уверен, что она не будет развлекать гостей. В глубине души он уже пришел к мысли, что любым связям между ними давно пришел конец. К чему откапывать древние кости и силиться сварить из них бульон? Лучшее, что можно сказать о прошлом, – то, что оно уже прожито и осталось позади. А потому он ни разу не задавался вопросом о ней и даже не мечтал о встрече. Но вот она сама попалась ему на глаза, и он ощутил сильное смятение, не зная, что поделать с собой.

– Знаешь вот ту, Дани? – поинтересовался с понимающей улыбкой драматург, подметивший, куда устремлен взгляд Сонсу.

– Я был знаком с нею в давние времена, – ответил тот. – Она тогда еще была в школе.

– В школе? – Драматург недоверчиво задрал брови.

Сонсу пояснил, что мать Дани, которая и сама была куртизанкой первого звена, отошла от дел, когда ей выпала честь стать второй женой влиятельного чиновника.

– Приемная дочь в благородном семействе. Но если ее отправили учиться, то как она вообще стала куртизанкой? – допытывался драматург.

Сонсу отмахнулся от вопроса, не желая углубляться в дела минувших дней. Ему было известно, что Дани получила самое обычное воспитание и была самой невинной девушкой на момент их случайного знакомства перед зданием школы, в которой она училась. Дани никоим образом не было суждено стать куртизанкой. Сонсу обольстил ее невнятными обещаниями и скрылся, как только ему предложили продолжить учебу за рубежом. Такой поворот событий совсем не тревожил его. Ведь он же не говорил прямо: «Я возьму тебя в жены». Он не мог позволить себе жениться на ком-либо, кроме женщины безупречного происхождения и неоспоримого достатка, дамы с определенной долей великосветской заурядности, как его покорная и умиротворенная всем женушка. Не его вина, если Дани не понимала этого.

– Кстати, за ней стоит очень могущественный покровитель. – Драматург назвал имя какого-то японского судьи, который был на пике карьеры. Именно это светило правосудия, по всей видимости, обеспечило Дани двухэтажным домом и даже бриллиантами. – Если она тебя заинтриговала – знай: она – запретный плод. – Драматург подмигнул другу. – Смотри сколько влезет, но даже не думай приближаться к ней. Так всегда бывает с лучшими из женщин!

– Да я, впрочем, и не собирался, – проговорил Сонсу, с трудом отводя взгляд от удаляющегося от него красного одеяния Дани.

В нескольких кварталах от того бульвара Ямада Гэндзо выехал верхом на лошади из штаба полка в компании офицера Ито Ацуо, с которым он был дружен. Вследствие сильного отвращения к жестокости, подобной той, которую Хаяси продемонстрировал во время поездки на охоту, Ямада с легкостью уговорил отца отправить его как можно дальше от Пхеньяна. Барон Ямада, как типичный представитель могущественного семейного клана, как правило, был склонен безоговорочно потакать амбициям собственных детей. Отец воззвал к впечатляющей сети целесообразных связей и знакомств, и к весне Гэндзо было предложено отправиться служить в Сеул в звании майора. Неожиданное повышение Ямады вызвало тайную враждебность со стороны практически всех сослуживцев в Пхеньяне – в особенности майора Хаяси. Ямада это прекрасно сознавал, то же было очевидно и его товарищам. Однако все они столь преуспели в сокрытии истинных чувств, а равно в выражении и принятии поздравлений без малейшего намека на горечь, что не оставалось никаких причин устраивать друг другу ссоры.

Ямада быстро обнаружил, что в Сеуле, как и в Пхеньяне, не было ни одного командира, который бы пользовался незыблемой властью. Баланс обеспечивался несколькими военачальниками, которые соперничали за продвижение по карьерной лестнице и наращивание влияния. Прислушавшись к совету отца, Ямада примкнул к фракции, к которой принадлежал майор Ито. Ямада и Ито были статными красавцами примерно одного возраста и в равной мере высокородного происхождения. Ито, будучи не самого высокого роста, выделялся тонкой талией и мускулистыми икрами, что придавало ему вид человека безграничной энергичности. Он был наследником графства, но, вопреки почетному статусу, держал себя непринужденно и легко. Ито Ямаде пришелся по душе, по крайней мере, в тех пределах, в которых его душа была вообще способна на дружбу. Они часто проводили время вместе вне полка. И на этот раз они направили лошадей к месту запланированной неформальной встречи.

– Понимаешь, поглощение слабых стран и народов более сильными державами и нациями не только неизбежно, но даже желательно, – заметил Ито, проводя пальцем по фигурным усикам. – Модернизировалась бы Корея без участия Японии? Кто принес сюда поезда, дороги, электропровода, – одним словом, прогресс? Мы проявляем всю благосклонность, которую возможно проявлять при управлении столь неустроенным краем. Но этим паршивцам неведомо, что все это – на пользу им.

– Прогресс сюда принесли мы, спору нет. И ты прав: в этом случае вполне применимы законы природы. Однако у меня есть серьезные сомнения по поводу этой истории с рисом, – парировал Ямада. – К чему выжимать из них последние соки? От этого они становятся только враждебнее и неукротимее. Разве нет другого пути?

– Рис нам нужен в Японии. Тело человека же в самую первую очередь подает все питательные вещества и свежую кровь сердцу, а уж потом рукам и ногам. Япония – сердце, а Корея – лишь конечность. К тому же тёсэндзины очень уж раздобрели, энергии и крови в жилах у них предостаточно. Пустим им немного крови, они сразу станут послушными. – Эти слова Ито молвил с улыбкой. Ритмичное покачивание тела в седле придавало ему особо залихватский вид в этот замечательный день. – Мы им дарим прогресс, а они нам в обмен дают рис, ну и всякие диковинки, вроде старинных селадонов, тигриных шкур и тому подобного. И такой строй установлен сейчас по всему миру. Вспомни хотя бы, как Великобритания, Франция, Германия, Нидерланды и Бельгия разделили между собой Африку и Азию и оттого стали только сильнее. А Соединенные Штаты промышляют на Филиппинах и в южной части Тихого океана. Такой уж у нас сложился миропорядок.

Ито сделал паузу в монологе, но тут, заметив толпу, собирающуюся вдоль бульвара, понесся галопом вперед. Ямада, подстегнув лошадь, последовал за ним.

– Это процессия чосонских куртизанок! – крикнул Ито, предлагая другу встать рядом с ним. Ямада подвел лошадь к коню Ито. Поверх голов скопившихся людей ему открылся вид на шествие изысканно одетых женщин, распевающих песни, декламирующих нараспев и усыпающих окружающих цветами. Ито зашелся таким громким хохотом, что красивый черный жеребец под ним смущенно заходил ходуном.

– Ой, я совсем забыл о женщинах. Рис, тигры и женщины – вот чем славится Чосон, – заметил с усмешкой Ито и присоединился к аплодисментам и веселым возгласам толпы. Вновь повернувшись к Ямаде, Ито проговорил: – Я без ума от этих девушек. В них есть изюминка, которую не найдешь у наших гейш.

– И в чем же их изюминка? – полюбопытствовал Ямада.

– На мой вкус, они более своевольные, чем гейши, которые, подобно воде, нежны и уступчивы. В чосонских куртизанках бушует пламя. Они будут страстно бороться с тобой до самого конца. Однако как раз в преодолении их сопротивления и кроется несказанное удовольствие. Это как расколоть скорлупку грецкого ореха, чтобы полакомиться сердцевинкой. – Ито подмигнул товарищу, сопровождая слова непристойным жестом.

Мимо них проходила рука об руку пара совсем молоденьких воспитанниц, победоносно улыбающихся толпе. Ито не удержался от возгласа:

– Только посмотри на этих малюток. Чудо, правда же? Куртизанки в миниатюре!