Текст книги "Про то, как враг народов войну выигрывал"

Ну а не сдал бы Ватутин относительно небольшой город Житомир, ну а затем в тот второй раз мать городов русских, Киев, совсем же недвусмысленно героически ему вот и впрямь именно что должно было у герра Манштейна до чего еще немыслимо славно отбить…

Действуя, как и всегда, во всеоружии марксистского мировоззрения, да и всецело напрягши тугие мышцы народных масс.

Столь безоглядно и обезличено давя фашиста одной той еще всемогущей живой силой…

ДВЕСТИ ТЫСЯЧ ЖИЗНЕЙ, ОТДАННЫЕ РАЗВЕ ЧТО ЛИШЬ ЗАТЕМ, ДАБЫ ДО ЧЕГО РАСТОРОПНО ПОСПЕТЬ К ПРАЗДНИКУ 7 Ноября – ЭТО ЕЩЕ явно, НУ СОВСЕМ НИЧЕГО…

40

Надумай Ватутин 400 тысяч солдатских жизней в ту никак пока до конца не оттаявшую украинскую землю ПОЧТИ так зазря совсем вот бестолково же положить…

И все это именно дабы на долгие века затем оставить о себе вполне ведь доброе имя, то это как раз-таки именно уж тогда и мог бы он купаться в лучах той никак и близко нисколько не меркнущей боевой славы…

И то совсем не иначе, а как раз-таки при подобном раскладе, может, и оказался бы он с тем самым НАИБОЛЕЕ ЗАГЛАВНЫМ ГЕРОЕМ ВОЙНЫ, ШТАБНЫМ ПОЛКОВОДЦЕМ Жуковым после победы в правах, хоть сколько-то, пусть и издали и впрямь еще в чем-то вот явно уравнен.

Что, впрочем, сколь явно весьма и весьма как-никак совсем уж навряд ли!

А этот самый В-Е-Л-И-К-И-Й сталинский стратег подо Ржевом дел и тел наворочал неисчислимо великую массу, а город, как и понятно, он тогда и близко совсем вот не взял.

Жуков, в некоем том еще стратегическом смысле, был разве что истинно так жутким сталинским пугалом в армейском огороде, в чьи задачи неизменно входило быть разве что тем еще вороном, что глаза людям, сверху надменно налетая, разом вот безо всякого счета радостно уж то и дело спешно выклевывает.

Матерный координатор действий фронтов, он души своей черной никогда не жалел и мостил весь свой путь к победе делами вполне ведь достойными Георгия Черепотворца.

41

Ржев высший жандарм Красной армии Жуков не освободил, а только лишь безо всякой в том пользы залил все к нему подступы ручьями и реками солдатской крови.

Немецкие части, в конце концов, попросту сами оставили город, угроза неминуемого окружения их нисколько никак явно этак совсем вовсе вот не прельщала.

Причем все данные о тогдашних потерях были в сущие разы произвольно принижены, поскольку настоящие данные о безвозвратной убыли простой людской силы – это до сих самых пор наиболее главная тайна, хранимая в секретных архивах за всеми семью печатями.

И если бы немецкие военачальники имели точно ту суровую закалку и никак не благородное происхождение, то и они бы своими людьми во все стороны точно так же швырялись…

А между тем своих солдат немцы за спички в коробке никак не считали.

А потому и впрямь сколь отчаянно и неутомимо сражаться за город Ржев они никак уж совсем вовсе вот не пожелали.

Ну а неутомимо ярый сталинский стратег Жуков мог бы и далее зазря копья на подступах к городу ломать, но в данном конкретном случае высшее нацистское политическое руководство в ход войны совершенно не вмешивалось, ему было наплевать на Ржев, поскольку тот никогда не был переименован именем бессменного вождя всей коммунистической партии.

Да и не были еще советские войска на самых подступах к воротам Рейха, как это было в куда более поздние времена до чего же немыслимо славной операции «Багратион», проведенной подлинным гением той войны Константином Константиновичем Рокоссовским, а впрочем, обо всем этом несколько позже.

42

Доблестный полководец Жуков вообще уж и близко никогда не освобождал никаких городов, поскольку он сколь рьяно и доблестно трудился на одной единственно верной и исконной своей ниве беспрестанного и неистощимого на выдумку истребления недисциплинированности и расхлябанности, а все остальное его волновало на редкость мало, если хоть сколько-то волновало когда-либо вообще.

Ему совсем не само по себе продвижение вперед к победе было, как есть действительно нужно, а одна лишь до чего ведь истинно праведная сформированность рядов армии, в которой должен был править железный порядок, а вовсе не сентиментальная слякотность всяческих интеллигентских пространных дискуссий.

А между тем город Ржев нисколько не был непреступной твердыней, его попросту никак нельзя было брать тупо и наобум.

Но Жуков был весьма расторопным и доблестным вертухаем при том самом единственном во всем СССР неизменно как есть совсем уж вовсе так никем незаменимом начальнике тюрьмы народов.

Строить воинственные рожи и расстреливать, расстреливать и расстреливать всех ему сходу не подчинившихся ему было совсем вот явно никак оно не впервой.

Он был палачом и главарем команды палачей…

Ржев был только одним из выдающихся этапов всей его военной палачеграфии…

Взять город ему оказалось никак вовсе совсем не по зубам, зато жителей деревень тамошних он явно вот от всяческой дальнейшей судьбы, как есть, и впрямь до чего еще непоправимо уж безо всякого счета весьма расторопно тогда избавил… почти поголовно их всех «освободил».

Брали их раз за разом и назад отдавали, а мирное население, оно, куда только вообще деться-то может от всех тех так и летящих во фрицев пуль и снарядов?

43

Но разве важна была великим стратегам из генштаба хоть чья-либо совсем этак напрасная смерть или жизнь без рук, без ног – главное для них было одно лишь то, чтобы никак не иначе, а вполне обязательно всякое свое безумно бравое наступление под какую-либо светлую дату сколь непременно весьма подобострастно как есть подгадать…

А между тем надобно было и довольно-таки на редкость весьма старательно поспеть, а то вдруг товарищ Сталин сильно и весьма недобро опечалится, вот он светлый праздник, 7 ноября, а Киев, мать городов русских, нисколько еще не был никем взят и полностью раз и навсегда отныне освобожден от проклятущих нацистских полчищ.

Да и во второй раз его взять ко дню рождения Ильича тоже, без тени сомнения, и вправду этак как-никак оно уж действительно сколь еще полноценно ведь именно стоило…

И если бы Николай Федорович Ватутин со Ставкой долгими неделями почти вот безо всякого толку не препирался, а все делал, как то ему было, собственно, заранее велено, то именно тогда и быть бы ему тем напыщенно бравым послевоенным маршалом.

44

Похоже на то, что всевластный хозяин – этот титул не за фрицев убитых своим генералам, млея от их преданности сурово жаловал, нет, маршалом (как Лаврентий Берия) у него становился тот, кто, немало не жалея живота своего, совсем не единожды тогда поспособствовал обескровливанию при помощи жестокой войны СВОЕГО собственного народа (включая грузин).

Не надо бы забывать, кем это именно был по национальности великий герой войны 1812 года Багратион.

Ну а тот пресловутый гений Жуков и есть наиболее естественный символ советской армии, не считавший людей даже за винтики, а только за полностью взаимозаменяемые боевые единицы, которым следовало скромно гордиться, что им по самой их должности положено помереть, а все равно не дать ни пути, ни броду подлому (внезапно осмелевшему) «вероломному» врагу.

45

Ну а вражеским генералам, что и вправду были настоящими знатоками военного дела, все это было разве что только вот исключительно на руку, они рассекали советские воинские соединения и били их с боков, отрезая их от всего на свете, а значит, и лишая их буквально всякой хоть сколько-то возможной активной боеспособности.

До чего еще плохо ведь доведется всем тем бравым военным, над которыми сверху всевластно восседает всласть обрюзгшая от осатанелого тупого безделья чисто же политическая задница.

Нет, конечно, есть и над ней, пусть и вконец раз и навсегда угоревшая от всех тех бесконечных и бесчисленных каждодневных фимиамов довольно ведь весьма мудрая голова, однако в целом командует обстановкой слезливая и трусливая псевдогероическая истерия…

Вот только бы отступивших безо всякого спросу на том самом месте разом расстреливать, дабы душу свою черную хоть сколько-то смело и воинственно и впрямь до чего еще браво бы разом так отвести…

46

И вполне естественно, что все эти трусы и доносчики, ставшие во главе армии именно после той до чего отчаянно суровой ее великой чистки, были-то с политическим начальством на самой вот короткой ноге, ну а в руке все с тем, что и в революцию (имеющим решающие слово) товарищем маузером.

И надо бы прямо на то указать, что все они сколь же частенько и до чего ведь самодовольно и пускали его прямиком этак в ход, разом сваливая на кого угодно другого свое собственное головотяпство, а нерадивую и спесивую тупость, ставя себе в одно лишь на редкость большое большевистское достоинство.

И вот он, тому наиболее явный и более чем принципиально наглядный пример, и если бы то был какой-либо вовсе-то разве что совсем уж единичный случай, в книгу истинно большого писателя он бы тогда никак и близко попросту совсем не попал.

Астафьев. «Прокляты и убиты. Книга первая».

«Танки те заскребены были, собраны по фронту, большинство машин чинены-перечинены, со свежими сизыми швами сварки, с царапинами и выбоинами на броне, с хлябающими гусеницами, которые, буксуя в болотной жиже и в торфе, посваливались, две машины оставались и после ремонта с заклиненными башнями. Танкисты, через силу бодрясь, заверяли пехоту: зато, мол, боекомплект полный, танк может быть использован как вкопанное в землю забронированное орудие.

Но с ними, с танкистами и с танками, никто не хотел сражаться, их били, жгли с неба. Когда черным дымом выстелило чахло заросшую пойму и в горящих машинах начал рваться этот самый полный боекомплект, вдоль речки донесло не только сажу и дым, но и крики заживо сгорающих людей.

Часть уцелевших экипажей вместе с пехотою бросились через осеннюю речку вплавь. Многие утонули, а тех, что добрались до берега, разгневавшийся командир полка или бригады, одетый в новый черный комбинезон, расстреливал лично из пистолета, зло сверкая глазами, брызгая слюной. Пьяный до полусмерти, он кричал:

«Изменники! Суки! Трусы!» – и палил, палил, едва успевая менять обоймы, которые ему подсовывали холуи, тоже готовые праведно презирать и стрелять всех отступающих.

И вообще, за речкой обнаружилось: тех, кто жаждал воевать не с фашистом-врагом, а со своими собратьями по фронту, гораздо больше, чем на противоположном берегу боеспособных людей».

Трусы – они и есть более чем дикие трусы и это именно из-за их панического страха кадровая армия вся в струпьях ранений и контузий и впрямь-таки в самом начале войны, словно в том еще гиблом болоте, разом увязла…

И крайне, кстати, совсем так нисколько нетипичным случаем, куда скорее могла быть разве что та далее уж в этой книге совершенно ведь внезапно последовавшая смерть всех тех тупомордых карателей…

А есть еще, между тем, и самая отъявленная преступная безответственность всех тех, кто те танки безо всякого прикрытия с воздуха или, на худой конец, сопровождения зенитной артиллерии в бой вперед и с песней сколь бестрепетно и бестолково совсем же нелепо до чего чрезвычайно на редкость разом поспешно так вдаль отсылает…

Поскольку любой даже и самый современный танк для воздушного противника, он-то все равно, что тот еще таракан для широкой ноги.

Причем у таракана явно шансов, куда разве что во всем значительно больше.

47

Да, но дело оно ясное, смелость есть смелость – пуля храброго боится.

Конечно, боится, когда ружье кремневое, его пока заново перезарядишь…

Ну а когда у немцев в пулемете MG-42 250 патронов…

Тут уж надо было всенепременно этак более чем явно панически бояться совершать все те до чего и впрямь совсем бессмысленные массовые атаки, а еще и по многу раз на день.

И лента новая в это чудо немецкой техники очень-то быстро заново сколь так бесперебойно всегдашне мигом вот тогда разом вставлялась…

Впрямь оглянуться не успеешь, а он снова также беспрестанно строчит и наших людей, словно колхозник сено, косит.

Да и перегрева, как «Максим», он почти не боялся, а потому на одного подобного пулеметчика за день боев до 2000 советских жизней порой приходилось.

48

И зачем это наших солдат, так и дрожа при этом от ярости из-за любых веских возражений своих младших командиров, безостановочно и слепо вовсе ведь до чего только именно что напропалую так и бросали вовсе-то совсем не в бой, а чисто же на убой?

И к чему вообще могло бы еще привести подобное самоуничтожение, если бы, конечно, не огромные человеческие ресурсы необъятно широкой страны?

Ну, так, а чего это тут поделаешь, именно таково и было, свойство почти всякого же начальственного страха…

Вот ведь, тот чисто вымышленный автором диалог, но вполне он явно полностью в духе тех самых сумрачно мрачных времен.

«– Ты чего не воюешь?

– Как это не воюю, у меня каждые два часа новые атаки!..

– А взять, почему ничего не можешь?

– Так людей у меня мало, товарищ полковник.

– Лишних нет! Придется тебе атаковать тем, что есть, а там-то далее и поглядим, может, и появятся свежие резервы».

Вот это и есть тот типичнейший разговор двух «талантливых» в одной лишь той на редкость бескрайне суровой бесслезности крайне так одутловато туповатых горе-стратегов сталинской эпохи.

О, как они попросту безнадежно никак уж совсем не любили всяческую до чего напрасную трепотню, тех кто думал, а не только соображал и юлил, стараясь как можно лучше набить руку на тупой и отчаянно лихой бесноватой лютости.

У всего того командования было новое и не просто пролетарское, а именно зверски твердокаменное и чудовищно невежественное лицо.

Поскольку все те, что до чего много язвили да умничали, давно вот по разным лагерям свои длинные срока отбывали…

А у этих коньячных вояк всегда была лишь одна та на всех сколь еще непримиримо лютая храбрость – чужими жизнями жизнелюбивого врага неистово смело раз за разом так и, надрывая при этом от натуги легкие совсем ведь бесслезно, несмотря на любые потери одолевать…

49

Да только чего это тут вообще попишешь коли таково оно нынче именно попросту ведь как-никак еще разве что вообще…

В условиях современной войны довольно многое всецело решает совсем не отчаянная солдатская храбрость, а как раз-таки вполне здравое умение принять до конца взвешенное, продуманное и подчас единственно правильное решение, да и в самый нужный момент, поскольку все события развиваются буквально-то лавинообразно и никак уж неподатливо расчету на счетах – стремительно…

Никогда ранее вовсе еще не бывало этакой маневренности войск, их совершенно так беспрецедентной, нежели чем некогда ранее подвижности, а то и подчас неотвратимо смертоносной молниеносности…

Причем главную работу выполняли авиация и танковые крылья, а пехота могла и несколько подотстать, ее задачей было лишь разве что добивание окруженных и подчас полностью деморализованных частей Красной армии.

И вполне, то возможно, что кому-либо и по сей день искренне кажется, что буквально всякого агрессора на российской земле всенепременно же ждет на редкость этак неминуемое поражение, раз у нас, в конце концов, и впрямь всенепременно отыщется способ, как это его всеми силами совсем вот бестрепетно и массово затем одолеть.

Стоит лишь, тупо и делово, навалившись на вероломного врага, все его силы исключительно так наскоро всячески затем обескровить именно что всем тем и впрямь совсем на редкость всеобъемлюще подавляющим во всей той людской силе… абсолютно так исключительно вот до чего еще вовсе-то самым безусловным своим преимуществом.

Для чего и надо бы разом вооружиться безукоризненной бескомпромиссностью, а также и чьей-либо сколь безыскусно подневольной чужой храбростью.

50

Товарищ Сталин, был большой ученый, именно в подобных «отчаянно бравых» делах вовсе-то совсем уж и впрямь-таки чудовищно безоговорочного принуждения ко всяческим сущим чудесам полностью как есть на все времена до чего еще бездумно бессмысленного и исключительно же разом совсем ведь до конца обескровливающего армию солдатского бравого бесстрашия…

Вот какую телеграмму он отбил во время Кронштадтского восстания, март 1921.

«Морские специалисты уверяют, что взятие Красной Горки с моря опрокидывает морскую науку. Мне остается лишь оплакивать так называемую науку. Быстрое взятие Горки объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившим до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных.

Считаю своим долгом заявить, что я впредь буду действовать, таким образом, несмотря на все мое благоговение перед наукой.

Сталин».

51

Да только столь и впрямь беспримерно ведь «ХОРОШО» подобного рода операция может пройти, разве что если, не дрогнув при этом и веком посылать многих и многих людей на верную смерть на своей личной территории, что фактически всегда была весьма надежно приватизирована исключительно так одним лишь, тем еще большевистским здравым смыслом.

А как раз-таки потому в ходе той одной, сугубо отдельной и весьма ограниченной карательной акции и было возможно даже и не такое сколь еще славно, хотя куда вернее совсем же бесславно до чего ведь жестокосердно более чем наскоро на скорую руку действительно как бы между делом еще провернуть.

Надо было всего-то лишь безотлагательно стать абсолютно и всевластно на редкость так исключительно уж совершенно до чего попросту бесчеловечным…

Однако попробуй нечто подобное хоть сколько-то вообще осуществить, когда на тебя не то чтобы и впрямь до мозга и костей совсем неумелого, однако на том чисто военном поприще более чем безыскусно вовсе безграмотного именно что издалека всею силой разом попрет безумно бравая вражеская армия.

К тому же с большим умом и талантом сколь этак совсем ведь безукоризненно взаимодействующая (промеж всех своих самых различных родов войск).

Все равно одолеем, наше дело правое – победа будет за нами.

И за ценой мы, ясное дело, вовсе-то никак не постоим, однако цена эта не только пот и кровь, но еще и пустое разбазаривание всего разом и вся…

«У храбрости ума мало», – эта фраза фронтовика сапера Зиновия Герда, сказанная им в фильме «Место встречи изменить нельзя», отлично передает все безумие на редкость слепой самодостаточности, доверху переполненной наивысшей убежденностью в той и близко неминуемой неизбежности как-никак еще обязательно затем последующей фактически, словно гром среди ясного неба грядущей своей победы.

Причем подобные люди, будучи полководцами, всегда ведь как-никак ранее, в конце-то концов, более чем обязательно проигрывали сражения, и это несмотря на все те с виду кажущиеся довольно-таки до чего значительными чисто разве что только временные свои успехи.

Знаменитый Пирр, четырежды в пух и прах разбивал римское войско, однако это как раз именно после той четвертой по счету победы он во весь же тот совсем ведь наверняка полностью сорванный громкими командами голос некогда сколь еще громко вот завопил:

«Еще одна такая победа, и у меня не останется армии», – причем этот крик смертельно раненой воинственной души и может послужить наиболее явным и исключительно же бесславным историческим примером, чего это именно делать военачальнику и близко этак вовсе нисколько не следует.

Ну, а в качестве довольно-то небольшого военного чина люди подобного склада характера разве что лишь себя и других совершенно попусту и бездарно для всякого ведь ратного дела всегда уж совсем до чего еще понапрасну губили.

И как раз в данном-то духе оно всегда вот и было, причем довольно-таки еще издревле – сильно храбрые никогда подолгу не жили; по-настоящему храбрый воин – это тот, кто в самом пекле сражения головы никак и близко никогда не теряет.

Ну а храбрецы, одним лишь разве что нахрапом пытающиеся врага одолеть, как правило, одну окропленную кровью ею вмиг отсыревшую землю сколь безысходно бренными телами затем уж и удобряют…

52

Однако это как раз-таки в эти наши новые, славные и добрые времена и возник тот весьма бесновато воинственный класс храбрецов, кои сами под пули и близко никогда не полезут, зато до чего многих других они под их ужасающий свист сколь отчаянно в спину до чего упрямо и вдохновенно разом толкают.

И при этом они вовсе этак до чего ужасающе корчат геройские рожи, и всех тех, кто их вразумлять довольно-то опрометчиво, не дай только Бог, как-никак действительно вздумает, всенепременно ведь ждет тот более чем незамедлительный трибунал, а то и та совсем же как-никак попросту чисто безымянная общая могила.

А если беспристрастно повернуться к лику истинных былых героев, то вот тогда буквально сразу окажется, что не нападать на врага, достаточно долго выжидая для того более удобного часа, никакая не трусость, а военная хитрость и гуманизм по отношению к своим солдатам, которых ждут, не дождутся дома их родные и близкие.

Родину, ее и близко совсем нельзя было до того и впрямь попросту этак столь иступленно защищать, дабы разве что на редкость весьма обильно, затем оросить кровью ее сынов леса, поля…

А для чего тогда были большие и малые реки?

И надо ли было сколь весьма поспешно останавливать немцев не теми сходу так никак и близко вовсе-то на раз неодолимыми водными преградами, а лишь, в сущности, теми, с одного только-то виду совершенно уж вовсе будто бы нисколько неистощимыми, человеческими ресурсами?

53

А между тем настоящих людей (а таких в России немало) надо было хоть сколько-то всячески на деле, а не на пустых словах как-то все-таки еще попытаться от самой верной и неминуемой смерти до чего весьма явственно разом уберечь и как щепки в огонь их никогда не подбрасывать.

Пусть лучше пришлые недруги дохнут, словно мухи от бескормицы, как то некогда уж явно и бывало во времена Наполеона, ну а своих надо было, словно зеницу ока хранить ради всех тех только лишь затем грядущих побед, да и поражений, кстати, ведь тоже.

Кутузов, к примеру, своих до чего еще по мере сил весьма этак старательно некогда берег.

Вот чего пишет о нем Лев Толстой в его романе «Война и мир»:

«Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению. Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости, то, что они могли бы понять – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем. Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте вместо донесения лист белой бумаги. И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей. Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску».

54

Ну а во времена начала Второй мировой войны роль, и ног под собой никак не чуя драпающего Наполеона, с превеликим прискорбием исполнила почти вся та довольно-таки не в меру языкатая, но совершенно уж при всем том исключительно так на редкость до чего совсем вот отвратительно немощная умом советская номенклатура.

ПРИЧЕМ ВСЕ ТЕ ЕЕ до чего только бравые и никак нескупые на слово деятели были буквально-то вдоволь без году неделя всякими званиями и привилегиями уж всецело вкривь и вкось сколь еще до чего щедро тогда со всех так сторон явно подсахарены, посеребрены и позолочены.

Причем состояла эта серая умом масса (благодаря всем тем сталинским чисткам) из той самой, что ни на есть наиболее отборной, да еще и весьма и весьма тщательно выпестованной и вышколенной сволочи, а она у любого народа почти всегда более чем неизменно во всем полностью идентична…

Тем более что тогдашняя советская власть вообще была бесподобно так интернациональна, а потому и любые более чем беспочвенные обвинения в русофобстве на самом-то деле попросту вообще вот смешны, если уж не сказать – абсолютно абсурдны.

И вся эта «отчаянной храбрости» братия тикала со столь невероятно дьявольской поспешностью, что иногда (бывало и такое) пришедшую издалека машину надо было затем довольно долго еще вполне всерьез, отмывать, поскольку господа товарищи вовсе не были готовы отойти по нужде в кустики, а когда прижмет, всякое вот как-никак непременно может случиться.

Однако при всех тех чисто «сугубо личных своих подобного рода достоинствах» новоявленные приспособленцы, выпестовавшиеся внутри лона большевистской партии как раз-таки после самой тщательной ее очистки от почти всякого того самого изначального элемента на сколь весьма судьбоносном перепутье сумрачных и злосчастных 30-х годов… в конце концов, разом как-никак более-менее непременно оправились.

А именно тогда и стали они до чего еще совсем уж более чем так бесцеремонно расстреливать боевых офицеров за все их настоящие или мнимые самими же чекистами с почти чистого листа надуманные просчеты.

55

И главное, при всем том в свете всех тех чисто уж официальных прожекторов все это и поныне выглядит сколь этак явно совершенно ведь вовсе иначе, а именно разве что как всегда всецело лишь только, значит по-ихнему…

Поскольку вовсе так не иначе, а на то она и есть, та донельзя слащаво ЛЖИВАЯ и сугубо официальная версия истории, чтобы все, значит, некогда действительно на деле бывшее в те исключительно иные тона вовсе-то беспардонно донельзя же острым орлиным глазом совсем этак «реалистично» и масштабно более чем предметно разом преобразовывать.

А между тем Лев Толстой в его романе «Война и мир» до чего на редкость наглядно всем нам преподносит, чем это вообще занималась в его время прикладная история, а она тогда совсем бессмысленно наводила буквально на все, то навеки ушедшее в былое и славное прошлое весьма изящный искристо блестящий глянец.

Причем делалось это как раз-таки ради того, дабы все та совсем ведь опостыло некогда имевшаяся в далеком прошлом, чудовищно же несветлая обыденность неизменно бы затем смотрелась (в глазах грядущих поколений) до чего только совсем недвусмысленно ярче и многопланово красочнее.

Раз уж никак и близко нельзя было допустить и мысли о создании в людском сознании довольно выпуклых образов до чего только совсем же непосредственно связанных именно с той донельзя так вовсе исключительно вот невзрачно мрачной обыденностью безо всякой той при этом ее «гипергероизации»…

А между тем самое настоящее мужество вовсе уж никак и близко не заключено в бешеном и показном энтузиазме, и оно вообще исключительно так малоприметно и достаточно скромно.

Да вот, однако, кое-кому явно никак не с руки – освящать реалии и будни войны именно в свете всей той и впрямь до чего бескрайне суровой и крайне этак весьма и весьма сколь на редкость более чем неприглядно правдивой, да и полностью как есть самой-то на деле настоящей действительности.

Да и вообще, кое-кому нужно было, прежде так всего, всеми теми исторически светлыми красками до чего и вправду весьма полноценно освидетельствовать все, то восторженно хлесткое очарование уж навсегда ныне явно ведь канувшей в лету эпохи.

И вот они, на сей счет до чего изумительно бравые слова Льва Толстого:

«В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополчение за ополчением поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаяньи, горе и геройстве русских. В действительности же, это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем, в действительности, те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из-за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращала никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти-то люди были самыми полезными деятелями того времени. Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват».

56

Однако во всем, как всегда сколь бестолково и обезличенно виноватых, мы ведь всенепременно совсем без труда весьма доблестно как пить дать где-нибудь до чего еще обязательно разом вот сыщем.

И этакими за все разом ответственными уж и впрямь-таки вовсе-то совсем на редкость безответственными личностями, прежде всего, до чего непременно окажутся именно те на редкость простые и бравые солдаты, у которых зачастую вся ведь сила их великого духа, собственно, и является главной оборонительной и наступательной мощью.

Причем бывает она, куда только и впрямь до чего еще значительно поважнее всяческой той или иной военной амуниции.

А как раз-таки про нечто подобное граждане советские историки нам-то все уши сколь давненько до чего только весьма старательно прожужжали… на все лады вальяжно вещая безо всякого перерыва…

Слабая у нас, оказывается, была армия, плохо обученная, недисциплинированная.

А между тем как раз ради того, чтобы СОВЕРШЕННО же незамедлительно сходу перейти в контратаку, и нужна была та самая неумолимая воля командиров и истинно ведь железная дисциплина солдат, да только откуда всему этому было, собственно, взяться у армии, которую враг вмиг уделал в хвост и в гриву?

57

И той армии нужно было бы прямо вот так сразу отойти назад, да постепенно и неспешно перегруппироваться, но то явно оказалось бы никак и близко уж нисколько совсем не по-советски.