Текст книги "Рандеву и другие рассказы (сборник)"

– До блеска лекция доводится за кафедрой, – усмехнулся Скривенер. – В процессе, так сказать.

Это что, бестолковость, недоумевал Скривенер: всерьез предположить, что вечером он собирается работать? Как подобная мысль могла прийти ей в голову? Вряд ли это можно списать на естественную в ее возрасте застенчивость и скромность: она держится так уверенно, выказывает бесспорный природный ум… Может быть, следует действовать прямее – например, заметить шутливым тоном: «Терпеть не могу расхаживать по гостиничным коридорам в халате!» Но едва он приготовился раскрыть рот, как она перегнулась через стол и взяла его за руку:

– Чудеснее всего, что я могу полностью вам довериться, сказать абсолютно все. Абсолютно! Как будто вы мой брат-близнец. Для других вы великий Роберт Скривенер, а для меня…

Его опять окутала блаженная волна тепла. Сколько молчаливого обещания в ее голосе, сколько самозабвенности в пожатии ее руки!.. В конце концов неважно, что их номера на разных этажах, что понадобится тайком сновать туда-сюда… Вынужденное разобщение только придаст ситуации привкус интриги.

– Влюбленность! Какое потрясающее чувство! – вздохнула Аннетта.

Он ответил ей нежным пожатием, лихорадочно обдумывая, как дальше себя вести. Может быть, лучше, встав из-за стола, выйти на набережную и прогуляться вдоль озера – минут десять, а потом…

– Все получилось так внезапно, – продолжала она, – вы знаете, как это бывает, знаете по собственному опыту, не раз переживали что-то похожее. Помните, у вас в «Мадригале» Диана входит в ресторан и вдруг теряет ощущение времени и пространства. И со мной было точно так же. Как только я вчера на пляже увидела Альберто, я поняла: мне конец!

По инерции Скривенер еще держал ее руку в своей, но все его тело напряглось.

– Альберто, – машинально повторил он.

– Да, Альберто! Немножко парикмахерское имя, правда? На самом деле он пляжный инструктор при гостинице, и красавец, каких мало. Стройный, загорелый, прямо настоящий бог солнца. Мы взглянули друг на друга – и сразу все стало ясно. – Она засмеялась и крепче сжала его пальцы. – Я сказала, что забыла в номере полотенце, и мы понемногу разговорились, и он спросил, хорошо ли я умею плавать – он по совместительству дает уроки плавания, – и мы вместе зашли в воду. Я вообще-то плаваю как рыба, но ради смеха сделала вид, будто только учусь, – и ради приличия тоже, а то было бы неудобно перед другими купальщиками. Ах, Роберт, вы не представляете, до чего это было чудесно! Я весь остаток дня провела на пляже, и сегодня все повторилось, и, конечно, поэтому я пришла с опозданием. Я все ему про вас рассказала, он очень впечатлился, только беспокоился, что я заставляю вас ждать. Но я его заверила, что беспокоиться не надо: Роберт Скривенер – человек необычный, он все понимает без слов, у него потрясающая интуиция. Не случайно он такой знаменитый писатель!

Тут она отняла руку, чтобы зажечь сигарету, а он сделал вид, будто допивает остатки ликера из своей рюмки. Главное – не выдать себя: ни по его лицу, ни по голосу она не должна догадаться, как шокировало его это неожиданное признание.

– Забавно, забавно, – произнес он сквозь зубы.

– Только не подумайте, что я вообще такая легкомысленная, – сказала она, чуть сморщив носик. – Наоборот, я всегда веду себя разумно и даже примерно. Но тут я просто потеряла голову. Я сегодня говорила Альберто: «Представляю, как Роберт посмеется, когда я ему все расскажу!» Но Альберто со мной не согласился, он подумал – вдруг вы обидитесь.

Нечеловеческим усилием Скривенер заставил себя рассмеяться. Этот смех стоил ему по меньшей мере десяти лет жизни.

– Обижусь? – переспросил он. – На что, собственно, я должен обидеться?

– И правда, на что? – подхватила Аннетта. – Я так ему и сказала: Роберт – писатель. Ему всегда полезен новый опыт. И знаете, что самое удивительное? Ведь если бы не вы, мы бы с Альберто никогда не встретились! Я здесь, в Женеве, я наслаждаюсь жизнью в этом божественном отеле – и все это благодаря вам!

С губ Скривенера уже готов был сорваться язвительный комментарий – например, «Приятно приносить пользу ближнему» или «Всегда к вашим услугам», – но ему хватило присутствия духа промолчать. Выказать малейший признак неудовольствия значило бы потерять лицо.

– Буду ли я представлен? – намеренно небрежно осведомился он.

– Конечно! – откликнулась Аннетта. – Мы с Альберто условились встретиться в баре у вокзала, ровно в десять вечера. Кстати, уже почти десять. Мы решили – в баре лучше, чем в гостинице, там всегда многолюдно и нас там никто не узнает. Понимаете, если гостиничное начальство пронюхает, что их служащий завел роман с постоялицей, мой прекрасный Альберто может лишиться работы.

И поделом, подумал Скривенер. На смену шоку пришел глухой, бессильный гнев – гнев, которому нельзя было дать выход. Унизительность и бессмысленность предстоящего вечера парализовала всякую охоту к действию. Одно колкое замечание с его стороны – и все пропало. Одно неосторожное слово – и прощай писательская цельность, о которой он собирался говорить в своих женевских лекциях; прощай самообладание и душевное равновесие…

– Вы готовы? Тогда пойдемте, – предложил Скривенер; она тут же поднялась, не пытаясь хотя бы из вежливости замаскировать нетерпение, и направилась к дверям ресторана. Он шел за ней, любуясь ее гибкой, грациозной фигуркой, такой соблазнительной в открытом платье. Вот только наряжалась и прихорашивалась она не для него – для пляжного инструктора…

Самое неприятное – из создавшейся ситуации никак не выпутаться. Разыграть внезапную усталость, сослаться на неотложную работу или на несварение желудка – все эти жалкие уловки не помогут, престиж будет безвозвратно погублен. Его мучило сознание того, что в еженедельных письмах к Аннетте он был предельно откровенен: он считал ее близким другом, доверенным лицом, раскрывал перед ней всю душу…

Пока они шли к вокзалу по уже темным в этот час улицам, напоенным влажным, бархатистым дыханием летнего вечера, Аннетта продолжала щебетать:

– Альберто наверняка будет смущаться, но вы не сердитесь – ему всего двадцать два года, он мой ровесник, в вашем присутствии он побоится даже рот раскрыть. Он, между прочим, мечтает завтра пойти на вашу лекцию. Мы оба непременно будем. Он никогда еще не видел вблизи живого писателя!

– А вы? – не удержался Скривенер. Эта реплика выстрелила, как пуля из ружья, но вхолостую: приподнятое настроение, а может быть, временно притупившаяся восприимчивость помешали Аннетте уловить в его тоне сарказм.

– Я? – переспросила она. – Вообще в Цюрихе бывают иногда встречи с писателями, но я обычно к вечеру так устаю, что уже не до развлечений.

«Еще бы! Продавать чулки – титанический труд!» Его так и подмывало срезать ее, щелкнуть по носу, но гордость не позволила.

Наконец они подошли к бару с безвкусной световой вывеской, выходившему на широкую привокзальную улицу, и Аннетта Лимож стала уверенно проталкиваться внутрь, сквозь толпу сгрудившихся в помещении людей.

– Надеюсь, вас тут не узна́ют, – говорила она на ходу. – Вот будет обидно, если какой-нибудь официальный деятель заметит вас, прицепится и испортит нам вечер.

Только это и могло бы его выручить, мелькнуло в голове у Скривенера. Он многое бы отдал за то, чтобы к нему и правда подошел какой-нибудь местный литератор – пусть даже безнадежный зануда – и почтительно тронул его за рукав со словами: «Если не ошибаюсь, Роберт Скривенер? Какая удача! Мы вас разыскивали весь день, звонили в „Мирабель“, но не застали. Не присоединитесь ли вы к нам? Почтем за честь!» И тогда – только тогда – он небрежно взглянул бы в ее сторону и бросил: «Извините, дорогая! Вынужден вас оставить – тут обнаружились мои знакомые. Ступайте к своему Альберто, он наверняка вас заждался». Его гордость была бы спасена, достоинство не было бы безнадежно растоптано.

Увы, события развивались совсем не так. Аннетта провела его в дальний угол, где на высоком стуле у барной стойки сидел загорелый молодой человек с шапкой кудрявых волос. Довольно смазливый, хотя и не без вульгарности – в духе курортной рекламы. Аляповатый перстень у него на мизинце заставил Скривенера поежиться. А сама Аннетта… За ужином на террасе отеля она была просто совершенство – держалась безукоризненно, демонстрируя полнейшее savoir-faire[16]16
  Здесь: умение вести себя в обществе (фр.).


[Закрыть], и выглядела прелестно, обворожительно, теперь же – теперь в его глазах она как будто сразу утратила класс. Кокетливый смешок, который она издала при виде Альберто – это был, разумеется, он, – показался Скривенеру откровенно пошлым.

– Привет, милый, – проворковала она (словечко «милый» неприятно резануло – что за неприличие!), – а вот и мы. Познакомься, это мистер Роберт Скривенер.

Молодой человек протянул руку, и Скривенер прикоснулся к ней с брезгливым чувством, как к чему-то нечистому.

– Очень приятно, – сказал Альберто, соскальзывая со стула; какое-то время все трое постояли, натянуто улыбаясь.

Скривенер взял на себя роль приглашающего и заказал напитки. Они уселись за столик. Скривенер с горечью осознал свой изменившийся статус: еще недавно он горделиво любовался своей спутницей, ловя на себе завистливые взгляды других мужчин, теперь же был вынужден играть роль добродушного дядюшки – или, еще того чище, изображать дуэнью при влюбленной парочке. Сознание собственной ущербности усугублялось тем, что пляжный инструктор, судя по всему, чувствовал его состояние и был смущен не меньше его самого. Будь этот малый просто неотесанный наглец, с ним можно было бы и не считаться, но Альберто вел себя сдержанно и даже скромно: в отличие от шумной Аннетты Лимож, он сидел молча, не поднимая глаз от своего бокала (кроме пива, он ничего не пил), и только время от времени несмело косился на Скривенера из-под длинных ресниц, с почти что виноватым выражением.

Скривенер знал (и оттого, что он знал это, ощущение униженности только обострялось): если бы Аннетта отлучилась на пару минут и оставила их одних, он положил бы на стол перед Альберто купюру в несколько тысяч швейцарских франков, и молодой человек понял бы его без слов. Он встал бы и просто исчез. Путь снова был бы свободен, девушка опять принадлежала бы ему – только ему. Но даже если бы план сработал, ему пришлось бы напрячь все силы, чтобы стереть из памяти события последних двух дней, хотя он пошел бы и на это: такую власть сумела забрать над ним молоденькая продавщица из Цюриха. Скривенер был не настолько слеп, чтобы не понимать: по части внешности он красавцу Альберто не соперник; однако Аннетта Лимож приехала в Женеву к нему, пригласил ее сюда не кто-нибудь, а именно он – писатель, добившийся международной известности, человек, априори достойный внимания прекраснейших на свете женщин… Впрочем, так ли оно на самом деле? Оглядываясь вокруг, он видел, что каждую женщину сопровождает муж или любовник; вероятно, кто-то за удовольствие платил, кому-то услуги доставались даром, но по крайней мере в том и в другом случае имела место обоюдная договоренность. А он, Роберт Скривенер, признанный диагност и врачеватель человеческого сердца, вынужден искать расположения какой-то продавщицы из Цюриха, у которой даже не хватило терпения дождаться и обслужить своего покупателя.

– Роберт, я что хочу сказать, – голос Аннетты прервал невеселый ход его мыслей, – если до завтрашней лекции у вас нет никаких срочных дел, мы могли бы все втроем провести день в горах. Вы бы взяли напрокат машину, и мы бы устроили шикарный пикник. Еду нам в ресторане приготовят и упакуют.

Странным образом, похожий план обдумывал сам Скривенер – до пришествия пляжного инструктора. На поездку в горы или прогулку по озеру как раз хватило бы времени между лекцией и утренней встречей со швейцарскими коллегами.

– Боюсь, середина дня у меня занята, – отозвался Скривенер. – Я приглашен на ланч к здешним писателям.

– Какая жалость! – вздохнула Аннетта. – Но вообще-то мы могли бы съездить и без вас. Альберто освобождается в полдень. – Она ласково сжала руку молодого человека – Скривенер невольно вспомнил, как совсем недавно она сжимала его собственную. – Милый, ты ведь не против? Роберт наймет нам машину, и мы чудесно проведем день, а к началу лекции вернемся. И после все вместе поужинаем.

Альберто слегка зарделся и бросил на Скривенера смущенный взгляд.

– Может быть, у мистера Скривенера другие планы… – начал он.

– Не выдумывай! – отмахнулась Аннетта. – Нет у него никаких особых планов, правда, Роберт?

Скривенер вдруг почувствовал раздражение: почему она так фамильярно к нему обращается? Почему все время зовет его просто Роберт? Насколько лучше звучит «мистер Скривенер» – солидно, достойно. Он попытался припомнить, в какой момент сам предложил своей корреспондентке называть его по имени, без церемоний, но припомнить не мог. Слишком много времени прошло, они оба подсознательно привыкли к этой непринужденной, дружеской форме.

– Особых планов у меня действительно нет, но я завишу от организаторов моих лекций. За меня решают они, – объяснил Скривенер.

– Ладно, детали обсудим завтра утром, – сказала Аннетта. – Главное – чтобы все были довольны. Альберто, кстати, еще не читал «Созвездие Быка» и не знает, как потрясающе ваш герой Марк излагает свою жизненную философию. Это мое любимое место! Я завтра же куплю ему книжку, а вы сделаете дарственную надпись – да, Роберт?

– Почту за честь, – откликнулся Скривенер и с щедростью сэра Филипа Сидни[17]17
  Сэр Филип Сидни (1554–1586) – английский дипломат и литератор, был известен при дворе королевы Елизаветы чисто рыцарским великодушием и благородством.


[Закрыть] заказал пляжному инструктору еще пива.

Между тем тягостный вечер близился к концу. Бар постепенно пустел. Да, думал Скривенер, если бы не насмешница судьба и не Альберто, они с Аннеттой уже давно предавались бы бог знает каким страстным ласкам – все равно, в двадцать седьмом или в пятидесятом номере отеля «Мирабель»…

– Кажется, хозяин заведения ждет не дождется, когда мы наконец уйдем, – заметил Скривенер.

Неразлучная троица поднялась на ноги, Скривенер расплатился, и все направились обратно в гостиницу. Аннетта шла в середине и держала обоих своих спутников под руку.

– Я просто блаженствую, – вздохнула она. – Рядом со мной двое мужчин, самых дорогих мне на свете!

Мужчины ничего не ответили. Может быть, Альберто молчал, терзаемый стыдом, как библейский персонаж, которому враг его мстит добром за зло; а впрочем, его чувства Скривенера не особенно занимали. Почему-то ему вспомнился старый анекдот, когда ирландский барышник говорит довольному покупателю необъезженного коня: «Ей-ей, вас ублажить не трудно, сэр!»

Перед входом в «Мирабель» Аннетта замедлила шаги. Руку Скривенера она отпустила, но за Альберто продолжала держаться.

– Мы еще немножко прогуляемся по набережной, – сказала она, и Скривенер заметил, как она поглядела в сторону озера – туда, где темнел строй деревянных пляжных кабинок, ключи от которых скорее всего имелись у Альберто.

– Что ж, тогда пожелаю вам обоим доброй ночи, – отозвался Скривенер.

Аннетта Лимож подарила его чарующей улыбкой:

– Вечер был просто сказочный! Прямо не знаю, как вас отблагодарить!

Вот и я не знаю, подумал Скривенер. На прощанье он вскинул руку, поймав себя на том, что этот жест одновременно смахивает на папское благословение и на фашистское приветствие, и направился к дверям отеля. Его поднял на второй этаж сонный лифтер. Постель в его номере была расстелена на ночь, пижама лежала сверху. Все чисто, аккуратно, целомудренно! Костюм, который он перед уходом оставил на кресле, заботливо повешен в шифоньер, заметки к лекциям сложены стопочкой. Скривенер зажег лампу на прикроватном столике; дорожный будильник показывал без четверти два. Он подошел к окну и решительным движением задернул шторы. Потом взял томик Тургенева в мягкой обложке, который читал в самолете, положил его на подушку вместе с очками и стал не спеша раздеваться.

С Аннеттой Лимож Скривенер увиделся только ближе к полудню. В десять утра он позвонил к ней в номер и услышал совершенно заспанный голос. Она явно еще не пришла в себя после восторгов минувшей ночи и еле ворочала языком. Скривенер поспешил положить трубку, предупредив, что позвонит через час. До одиннадцати он успел принять душ, одеться, позавтракать и даже совершить краткую прогулку. На повторный звонок никто не ответил; телефонистка на коммутаторе предположила, что мадмуазель Лимож, вероятно, в ванной. Больше Скривенер звонить не стал. Швейцарский коллега должен был заехать за ним в отель ровно в полдень, и без пяти минут двенадцать Скривенер спустился в вестибюль. За три минуты до полудня из лифта выплыла Аннетта. Она снова облачилась в полосатые брючки, изумрудно-зеленую блузку и босоножки. Волосы у нее были распущены по плечам, губы ярко алели. Она напоминала спелый персик, только что сорванный с дерева, – увы, не им, не Скривенером.

– Все улажено, – весело сообщила она, подходя. – Машину я заказала. В полпервого заеду за Альберто.

Как нарочно в этот момент в вестибюле появился дородный господин в сером костюме, с котелком в руке; господин двинулся прямо к нему.

– Мистер Роберт Скривенер? – осведомился он почтительным голосом с немецко-швейцарским акцентом. – Имею честь представиться: Франц Либер, секретарь Международного общества литераторов. Счастлив приветствовать вас в Женеве!

– Благодарю вас, – ответил Скривенер и, слегка замявшись, добавил: – А это… мадмуазель Лимож.

Толстяк церемонно поклонился.

– Как жаль, герр Либер, что вы увозите от нас мистера Скривенера! – прощебетала Аннетта. – Если бы не этот ваш официальный прием, мы бы с ним провели чудесный денек на природе, в горах!

Герр Либер растерянно взглянул на Скривенера:

– Какое-то недоразумение? Я что-то перепутал?

– Нет, нет, – успокоил его Скривенер, торопясь загладить неловкость. – Все в порядке, мы с вами давно уговорились.

Секретарь Общества, обуреваемый стремлением представить свою организацию как эталон гостеприимства, принялся уверять, что приглашение на прием распространяется и на любых друзей их почетного гостя. Однако Скривенер, уловив в глазах Аннетты колебание, поторопился поставить точку: он всерьез опасался, что в число «любых друзей» может попасть пляжный инструктор.

– Большое спасибо, но у мадмуазель Лимож весь день уже расписан, – сказал он и, повернувшись к Аннетте, бросил: – Увидимся перед лекцией. Если вернетесь раньше меня, оставьте записку внизу, у портье.

Уйти, уйти поскорее – вдруг ей взбредет в голову отменить поездку в горы и потащить Альберто на прием! Он натужно улыбнулся представителю принимающей стороны и произнес:

– Ну что, поехали?

Когда они сели в ожидавший у дверей автомобиль, Скривенер окинул беглым взглядом далекие горы, на вершинах которых и сейчас, в июне, белел снег, и подумал, какие сладостные часы могли бы его ожидать на залитой солнцем горной лужайке или на берегу звенящего студеного ручья… А вместо этого ему предстояло убивать время в душном ресторане какого-то отеля. Почетный гость, ничего не скажешь! И пока он сидит за ланчем, продавщица из Цюриха и смазливый малый с женевского пляжа будут предаваться удовольствиям намного более приятным и разнообразным, чем гастрономические. И предаваться, между прочим, за его счет.

– Я глубоко сожалею, – начал герр Либер. – Если бы вы предупредили меня, что будете в Женеве не один, я мог бы заранее пригласить вашу… я правильно понял – вашу племянницу?

– Нет, это просто знакомая, – сухо пояснил Скривенер.

– Нижайше прошу меня простить. Не надо ли прислать билеты для мадмуазель Лимож или для кого-то еще, кого вы пожелаете позвать на свою лекцию?

– Насколько я знаю, мадмуазель Лимож уже позаботилась о билетах.

– Прекрасно. Превосходно. После лекции, как всегда, будет скромный фуршет. Мистер Скривенер, я хотел бы перед вами извиниться: у нас возникли небольшие проблемы, о которых я не имел возможности заблаговременно вас известить. Дело в том, что из-за летних отпусков и еще ряда факторов вне сферы нашего влияния мы не смогли реализовать достаточное количество билетов на вторую лекцию, которую вы столь любезно согласились прочесть. Билеты на первую практически все проданы, но что касается второй… – Он в замешательстве умолк и, раскрасневшись от волнения, беспомощно моргал глазами за стеклами очков.

– Понимаю, – произнес Скривенер. – Вы хотели бы отменить вторую лекцию?

– Решение, разумеется, за вами, – поспешил уточнить герр Либер. – Но я думаю, вам было бы не очень приятно видеть незаполненный лекционный зал. Тратить свое драгоценное время ради малочисленной аудитории…

– Да-да, отменяйте, спокойно отменяйте, – перебил его Скривенер и увидел, что на лице секретаря выразилось заметное облегчение.

Наконец они прибыли на место, и Скривенер очутился в центре разноголосой группы мужчин и женщин; их было два или три десятка, и с каждым надо было познакомиться, каждому пожать руку. Затем все проследовали в ресторан, где был накрыт длинный стол, украшенный флажками европейских стран.

Как правило Роберт Скривенер был не прочь обсуждать достоинства своих книг на встречах с читателями. Поводы для обсуждения – избранные отрывки из «Мадригала», философская основа «Созвездия Быка», даже не слишком, быть может, актуальная тема «Любимцев Фортуны» – способствовали укреплению его контактов с просвещенной частью читательской аудитории. Сегодня, однако, по непонятной ему самому причине контакт установить не удавалось. Было неинтересно, попросту скучно. С какой стати он должен рассыпа́ться в благодарностях, если некая дама в пенсне, сидящая справа от него, без запинки цитирует наизусть длиннейший пассаж из «Ясона»? И какой ему прок от того, что ученый господин, сидящий слева, раз двадцать прочел «Созвездие Быка» и сам намерен зимой выступить с лекцией об этом выдающемся произведении в Базельском университете – если, конечно, автор не имеет ничего против? Скривенер слышал собственный голос, отвечал комплиментом на комплимент, банальностью на банальность, через силу глотал тяжелую, чересчур жирную еду, но его мысли и чувства витали далеко. Где-то сейчас прелестная Аннетта и ее загорелый красавец? На фоне какого горного пейзажа они предаются любовным утехам? Какими лесными ягодами освежают губы, уставшие от поцелуев?..

– Да, несомненно, – говорил он между тем соседке справа, – мы, писатели, обязаны обличать пошлость во всех ее проявлениях, мы должны вести постоянный бой с посредственностью, с мещанством, которое хочет низвести нас до собственного уровня. Я надеюсь затронуть эту тему в сегодняшней лекции.

Он жестом отклонил попытку официанта положить ему на тарелку еще кусок жареной свинины (как можно подавать это на ланч в июне месяце?!) и повернулся к соседу слева: тот как раз утверждал, что кинематограф губителен для западной цивилизации.

– Подумайте: здесь, в Женеве, – вещал он, – в городе, где мы имеем честь и счастье общаться с лучшими умами Европы, приходится отменять вашу лекцию, потому что билеты на нее не распроданы. А в то же время за два квартала отсюда люди ломятся в кинотеатр, чтобы посмотреть очередную голливудскую чушь. Это крах интеллекта – другого слова я не подберу!

– Совершенно с вами согласен, – произнес Скривенер и украдкой взглянул на часы. Стрелки показывали половину третьего; прием затягивался.

Спастись от радушных хозяев ему удалось лишь в шестом часу вечера. После утомительного застолья его повели в центр Международного общества литераторов и продемонстрировали редчайшее собрание рукописей; обычно они хранились под стеклом, но сейчас в его честь были извлечены на свет и разложены на столе. Ему пришлось также лицезреть портреты других именитых членов Общества, которые почему-либо не смогли лично приветствовать Скривенера, но прислали письма с извинениями и сожалениями, и письма эти были зачитаны вслух. В четыре подали чай, хотя обильный ланч еще не успел забыться и перевариться, и вместе с чаем явилась новая группа литераторов калибром помельче, которые не удостоились приглашения на официальный прием, но тем не менее жаждали пожать руку Роберту Скривенеру. В «Мирабель» он вернулся только в полшестого; до лекции, назначенной на семь тридцать, оставалось ровно два часа.

Первый сюрприз ожидал его внизу. Когда Скривенер попросил ключ от номера, портье объяснил, что ключ примерно час назад взяла мадмуазель Лимож, и так как ключ она пока не возвращала, то, по-видимому, она все еще там. Скривенер вызвал лифт, поспешно прошел к себе в номер и обнаружил Аннетту на балконе. Она нежилась в шезлонге – вместо брюк на ней теперь были шортики в обтяжку, а на глазах большие солнцезащитные очки.

– О, привет! – прощебетала она, заслышав его шаги. – Мы потрясающе провели день! Альберто только что ушел.

Действительно, вид номера свидетельствовал о том, что в нем недавно побывали посторонние. Чужой свитер на кровати. Поднос с бокалами на столе. Его книги в беспорядке. И совсем уж нестерпимо – на полу в ванной мокрое полотенце.

– Вы же вроде собирались отправиться в горы? – спросил Скривенер. Он так опешил, что не сразу смог прореагировать на столь бесцеремонное вторжение.

– Горы мы отменили. Поехали перекусить в ближний пригород, а потом решили, что в такую жару лучше просто выкупаться. Альберто велел шоферу отвезти нас в одно дивное местечко на озере, милях в пятнадцати отсюда. Мы там роскошно отдохнули, а потом вернулись в «Мирабель». Я не могла пригласить Альберто к себе, это вызвало бы толки, и я подумала, что вы не будете против, если мы воспользуемся вашим ключом, пока вас нет. Альберто принял душ и ушел переодеться перед лекцией, а потом обещал зайти за мной.

Она сняла темные очки и улыбнулась.

– Если память мне не изменяет, – заметил Скривенер, – вы опасались приглашать своего приятеля в отель, чтобы у него не возникли неприятности по службе?

– К себе в номер я его и не приглашала, – объяснила Аннетта. – Это и правда могло бы ему навредить. А вы – совсем другое дело! Роберт Скривенер вне подозрений! Вестибюль весь увешан объявлениями о вашей лекции. Мы с Альберто ждем ее с нетерпением.

С нетерпением, значит, буркнул про себя Скривенер. С таким нетерпением, что не удосужились подобрать с полу полотенце и поставить сохнуть пробковый коврик – на нем еще темнели мокрые следы. А мыло – дорогое английское мыло, которое он привез с собой, – вообще осталось на дне ванны; оно застряло в сливном отверстии и уже наполовину размокло.

На Скривенера накатила бешеная злоба. У него свело горло и перехватило дыхание. Он с грохотом захлопнул дверь в ванную, вышел на балкон и молча воззрился на Аннетту, которая старательно красила ногти на ногах.

– Я тут подумала… – начала она, окуная кисточку в пузырек с пахучим ядовито-красным лаком. – Не поехать ли нам всем после лекции куда-нибудь потанцевать? Альберто знает отличный ресторанчик на той стороне озера, там можно и поужинать на открытом воздухе, и потанцевать, а заодно посмотреть вечернюю иллюминацию и знаменитый фонтан с подсветкой!

– Вы закапали лаком балкон, – сказал Скривенер.

– Неужели? Ничего, femme de chambre[18]18
  Горничная (фр.).


[Закрыть] вытрет. Ну, как вам моя идея? Вам ведь тоже надо немного развеяться, особенно после умственной перегрузки.

– Умственной перегрузки? – непроизвольно повторил Скривенер. – Умственной перегрузки… – У него вырвался нервный смешок, в котором сквозила истерическая нотка.

Аннетта удивленно вскинула на него глаза:

– Что такое? Вы чем-то недовольны?

И даже сейчас, в этот самый момент, думал Скривенер, согласись она хоть на день распрощаться со своим пляжным красавцем, он все забыл бы: и свой внезапный гнев, и ее неслыханную наглость и самонадеянность, забыл бы гордость, бесконечную цепь унижений и готов был бы начать все сначала, вычеркнув из памяти тот злосчастный момент, после которого все пошло наперекосяк.

– Наверно, волнуетесь перед лекцией? – участливо спросила Аннетта. – Право, не стоит! Вас все равно услышат только первые шесть рядов. В лектории отвратительная акустика. У Альберто есть знакомый, который там делает уборку, он рассказывал.

Скривенер сжал кулаки и стиснул зубы. Как быть? Убить ее тут же, на месте, или подхватить на руки и швырнуть на кровать? Ни на то ни на другое храбрости ему не хватило; пришлось ограничиться третьим, самым малодушным вариантом. Он ушел с балкона и заперся в ванной, нарочно громко хлопнув дверью. На робкий стук через несколько минут он не откликнулся и до отказа вывернул краны с горячей и холодной водой. Какое-то время он просидел на краешке ванны, скрестив на груди руки, и вышел наружу, только когда услышал, что дверь номера открылась и закрылась: значит, Аннетта ушла. Он сел к столу и стал листать свои заметки.

Ровно в семь за ним заехал секретарь Общества. В парадном костюме с топорщившейся на груди крахмальной манишкой герр Либер смахивал на зобастого голубя. Он еще раз принес извинения за вынужденную отмену завтрашней лекции, сославшись, как сосед Скривенера за ланчем, на губительное влияние кинематографа и вызванный этим отток потенциальных слушателей.

– Сотни людей томятся в очереди, чтобы попасть на этот фильм! – посетовал он. – Жена и дочь посмотрели его уже два раза. Сам я в кино принципиально не хожу. Когда мы посылали вам приглашение, мы не знали, что ваши лекции совпадут с показом этой картины в Женеве, в нашем главном кинотеатре.

А если б и знали, подумал Скривенер, что бы предприняли? Отменили бы обе лекции, а не только вторую? Весь его тщательно разработанный план теперь можно было выкинуть в корзину. Вторая лекция была задумана как продолжение и развитие первой; он наметил основные пункты, которые собирался последовательно рассмотреть. В частности, он хотел осветить роль поэта как представителя наиболее чистой и возвышенной области литературы и космическую функцию поэзии как таковой, противопоставив поэту прозаика, для которого главное – долг перед человечеством. Все эти пункты и подпункты, на которые он потратил столько времени, пошли насмарку. Вряд ли удалось бы их объединить в некое общее кредо и в доступной форме донести до слушателей. Справиться с подобной задачей экспромтом у него просто не было сил.

Его провели на подиум и усадили за стол. Слушая, как президент Международного общества литераторов произносит вступительное слово, Скривенер глядел на серьезные лица собравшихся в зале людей и думал, что то, ради чего он работал, лишилось всякого смысла. Его главные книги – «Любимцы Фортуны», «Мадригал», «Созвездие Быка», «Ясон», – которые сейчас превозносил президент Общества и которые, по всей вероятности, были знакомы большинству аудитории, свелись к нулю в результате череды событий, вырвавшихся из-под его контроля. Поездка в Женеву с самого начала пошла вкривь и вкось, и сейчас, пока президент все говорил и говорил, Скривенер вместо того, чтобы пытаться как-то удержать расползавшуюся ткань своей лекции, составлял в уме телеграмму секретарше в Лондон. Надо было безотлагательно, завтра же лететь домой. Какой смысл брать напрокат машину и пускаться в путешествие вдоль берегов Роны, если та, ради которой это путешествие затевалось, не оправдала надежд и затрат?