Текст книги "Не позже полуночи и другие истории (сборник)"

Крестный путь

Преподобный Эдуард Бэбкок стоял у окна в холле отеля на Елеонской горе и смотрел в сторону Иерусалима, раскинувшегося на склонах холма за Кедронской долиной[83]83
  Долина, лежащая между Елеонской (Масличной) горой и Иерусалимом. Долгое время была излюбленным местом захоронений мусульман (западная часть) и евреев (восточная часть). Отсюда второе название – Иосафатова долина (Долина смерти).


[Закрыть]. После того как его небольшая группа прибыла в отель, ночь опустилась неожиданно быстро; времени едва хватило, чтобы распределить номера, распаковать вещи, наскоро умыться. И уже некогда собраться с мыслями, просмотреть записи, заглянуть в путеводитель. С минуты на минуту его подопечные будут здесь, и каждый из них, претендуя на свою долю внимания со стороны пастора, обрушит на него целый град вопросов.

Не по своей воле Бэбкок принял на себя столь ответственную миссию. Нет, он всего лишь замещал викария Литтл-Блетфорда, который из-за гриппа не смог покинуть теплоход «Вентура» в Хайфе[84]84
  Хайфа – морской порт на северо-западе Израиля.


[Закрыть] и оставил группу из семи прихожан своей церкви без пастыря. Брошенная на произвол судьбы паства была единодушна в том, что коль скоро их собственный викарий не в состоянии предводительствовать ими в намеченной экскурсии по Иерусалиму, то должным образом заменить его сможет только лицо духовного звания, и выбор, естественно, пал на Эдуарда Бэбкока, что не доставило ему ни малейшего удовольствия. Одно дело – впервые посетить Иерусалим среди многочисленных паломников или даже туристов, и совсем другое – оказаться во главе группы совершенно незнакомых людей, которые непременно будут сожалеть о своем викарии и при этом требовать от его заместителя такого же умения повести их за собой, обо всем договориться, все уладить, а то и общительности – иными словами, достоинств и талантов, столь щедро отпущенных природой заболевшему. Бэбкок слишком хорошо знал людей этой породы. От его внимания не ускользнуло, что неизменно выдержанный и благодушный викарий на теплоходе постоянно вился около пассажиров побогаче и не упускал случая вступить в беседу с обладателем какого-нибудь громкого титула. Некоторые из них называли его просто по имени. Особенно часто подобным обращением удостаивала викария леди Алтея Мейсон – в группе из Литтл-Блетфорда лицо самое значительное и, по всей вероятности, глава Блетфорд-Холла. Бэбкок, привыкший к обычаям своего бедного прихода на окраине Хаддерсфилда, в самом обращении по имени не видел ничего предосудительного. Ребята из молодежного клуба зачастую называли его просто Кокки: так бывало за игрой в дротики или во время разговоров по душам, которые и подросткам, и ему самому доставляли одинаковое удовольствие. Но снобизма он не выносил; и если занемогший литтл-блетфордский викарий полагает, что он, Бэбкок, станет раболепствовать перед титулованной дамой и ее семейством, то он глубоко заблуждается.

В супруге леди Алтеи, отставном армейском офицере, полковнике Мейсоне, Бэбкок без труда разглядел представителя старой школы военных. Что же касается вконец избалованного внука этой четы, маленького Робина, то ему было бы гораздо полезнее ходить не в привилегированную частную школу, а в обыкновенную муниципальную и побольше играть со своими сверстниками из простых семей.

Мистер и миссис Фостер – птицы иного калибра, но и они вызывали у Бэбкока недоверие не меньшее, чем Мейсоны. Мистер Фостер был директором-распорядителем некоей преуспевающей фирмы по производству пластмасс, и из его разговоров в автобусе по пути из Хайфы в Иерусалим явствовало, что его занимает не столько посещение святых мест, сколько возможность наладить деловые контакты с израильтянами. Миссис Фостер перебивала деловую болтовню супруга пространными рассуждениями о страданиях голодающих арабских беженцев, ответственность за которые, по ее глубокому убеждению, несет весь мир. Слушая разглагольствования миссис Фостер, Бэбкок подумал, что она вполне могла бы принять на себя часть этой ноши: стоит лишь заменить роскошный меховой жакет чем-нибудь поскромнее и разницу в цене отдать беженцам.

Мистер и миссис Смит были молодожены и проводили в путешествии свой медовый месяц. Это обстоятельство объясняло повышенный интерес к ним со стороны их спутников и давало повод для обычных в подобных случаях благожелательных взглядов, улыбок и даже двусмысленных шуток мистера Фостера. Бэбкок поймал себя на мысли, что Смитам следовало бы остаться в отеле на берегах Галилеи и получше узнать друг друга, а не бродить по Иерусалиму, историческое и религиозное значение которого в их теперешнем настроении они не сумеют по-настоящему оценить и прочувствовать.

Восьмой и старшей в группе была мисс Дин, старая дева. Она сразу же сообщила своим спутникам, что ей около семидесяти лет и что посетить Иерусалим под опекой викария Литтл-Блетфорда было мечтой всей ее жизни. Все заметили, что, когда любезного ее сердцу викария – мисс Дин называла его не иначе как Пастырь – заменил преподобный Бэбкок, она испытала глубокое разочарование.

«Итак, положение не из завидных, – подумал новый пастырь сего небольшого стада, – это, конечно же, испытание, но и честь, ибо оно ниспослано свыше».

Народа в холле становилось все больше. Рядом в ресторане туристы и паломники занимали места за столиками. Обрывки разговоров, шарканье ног, звук отодвигаемых стульев сливались в нестройный гул. Эдуард Бэбкок еще раз взглянул на огни Иерусалима на противоположном холме. Ему было холодно и одиноко среди этих людей. Жгучая тоска по родному Хаддерсфилду охватила его, и вдруг нестерпимо захотелось, чтобы рядом оказалась ватага пусть буйных, но зато преданных ему ребят из молодежного клуба.

Леди Алтея Мейсон сидела за туалетным столиком, прикидывая, как бы поэффектнее расположить складки голубого шифонового шарфа, который лежал на ее плечах. Она выбрала именно этот шарф, потому что голубое больше всего шло к ее глазам. Кроме того, это был ее любимый цвет, и всегда, при любых обстоятельствах, она умудрялась сделать так, чтобы в ее туалете было что-нибудь голубое.

Но сейчас, на фоне более темного платья, голубой шарф выглядел особенно эффектно. Нитка жемчуга и маленькие жемчужные серьги дополняли впечатление непринужденной изысканности… Конечно, Кэт Фостер, как всегда, разоденется. Нацепит свои вульгарные драгоценности. И как она не понимает, что подсиненные волосы старят ее. Вот уж поистине – никакие деньги не помогут женщине, как, впрочем, и мужчине, скрыть недостаток воспитания. В общем, Фостеры очень милы, и все говорят, что в ближайшее время Джим Фостер выставит свою кандидатуру в парламент. Что ж – в добрый час, в конце концов, ни для кого не секрет, что его фирма переводит значительные суммы на счет консерваторов. И тем не менее едва уловимое бахвальство и вульгарность выдают его происхождение. Леди Алтея улыбнулась: недаром друзья всегда считали ее тонким знатоком человеческой натуры.

– Фил, – окликнула она мужа, – ты готов?

Полковник Мейсон в ванной комнате подпиливал ногти. Ему никак не удавалось извлечь черную крупинку из-под ногтя большого пальца.

Полковник сходился с женой только в одном: мужчина должен следить за собой. Плохо вычищенная обувь, пылинки на пиджаке, неухоженные ногти – на всем этом лежало табу. Кроме того, если он и Алтея всегда хорошо одеты и подтянуты, это служит примером остальным членам группы, и прежде всего их внуку Робину. Правда, ему всего девять лет, но чем раньше мальчик начнет учиться – тем лучше, а Робин, видит бог, так смышлен и восприимчив. Со временем из него выйдет отличный солдат, конечно, если его папаша-ученый – кстати, неряха, каких поискать, – разрешит ему стать военным. Но раз дедушка с бабушкой оплачивают образование внука, то не мешало бы прислушаться к их мнению относительно его будущего. Просто поразительно, с какой легкостью нынешние молодые люди, достаточно речистые, когда заявляют о своих правах и призывают идти в ногу со временем, чуть что – предоставляют старшему поколению оплачивать их счета. Вот хотя бы этот круиз. Они взяли с собой Робина прежде всего потому, что так было удобно его родителям. И никто не спросил, удобно ли это ему и Алтее. Положим, да, – они очень привязаны к мальчику. Но не в том же дело! В школьные каникулы такие «совпадения» случаются слишком уж часто.

– Иду! – отозвался полковник и, поправляя галстук, вошел в спальню. – Должен заметить, номер очень удобный. Интересно, наши спутники устроились так же хорошо? Когда я был здесь двадцать лет назад, ничего подобного, конечно, и в помине не было.

«О боже, – подумала леди Алтея, – неужели нам придется все время выслушивать воспоминания о его службе и британской оккупации?[85]85
  В 1920–1947 гг. Иерусалим был административным центром английской подмандатной территории Палестина.


[Закрыть] Сегодня за обедом Фил настолько забылся, что стал объяснять Джиму Фостеру расположение английских позиций при помощи солонки и перечницы».

– Я поставила непременным условием, чтобы всем нам отвели номера с видом на Иерусалим, – сказала она, – но я отнюдь не уверена, что наши спутники отдают себе отчет в том, что благодарить за это надо именно меня. Они всё приняли как нечто само собой разумеющееся. Поистине прискорбно, что милому Артуру пришлось остаться на теплоходе, – он бы так оживил нашу поездку. Откровенно говоря, молодой Бэбкок мне не очень по душе.

– Не знаю, – ответил полковник, – по-моему, он славный малый. Не очень-то сладко, когда на тебя ни с того ни с сего взваливают такое дело. Надо быть снисходительными.

– Если он не может справиться, следовало отказаться. Никак не могу понять, что за молодые люди принимают нынче духовный сан. Во всяком случае, не самого высокого полета. Ты заметил, как он говорит? Впрочем, в наше время ничему не приходится удивляться.

Она встала, чтобы в последний раз посмотреться в зеркало. Полковник откашлялся и взглянул на часы. Он надеялся, что со злополучным пастором Алтея все же воздержится от своего обычного высокомерия.

– А где Робин? – спросил он.

– Я здесь, дедушка.

Все это время мальчик стоял за портьерой и смотрел из окна на панораму города. Забавный малыш. Всегда появляется из ниоткуда. Жаль, что ему надо носить очки, – в них он вылитый отец.

– Ну, мой мальчик, – спросил полковник Мейсон, – что ты там увидел? Не скрою, двадцать лет назад в Иерусалиме не было такого освещения.

– Полагаю, что нет, – ответил внук. – И две тысячи лет назад тоже не было. Электричество поразительно изменило мир. Когда мы ехали в автобусе, я говорил мисс Дин, что Иисус очень бы удивился.

М-да… что на это скажешь? И чего только не услышишь от детей. Полковник и его жена переглянулись. Леди Алтея снисходительно улыбнулась и потрепала Робина по плечу. Ей было приятно думать, что никто, кроме нее, не понимает «его штучек», как она с нежностью называла неожиданные заявления внука.

– Надеюсь, мисс Дин не была шокирована?

– Шокирована? – Робин склонил голову набок и задумался. – Разумеется, нет. Зато я был весьма шокирован, когда мы увидели машину, попавшую в аварию, и даже не остановились.

Полковник Мейсон закрыл дверь номера, и они пошли по коридору.

– Машину? – спросил он. – Какую машину? Я что-то не помню.

– Ты смотрел в другую сторону, дедушка, – ответил Робин, – и объяснял мистеру Фостеру, где в твое время стояли пулеметы. Наверное, никто, кроме меня, не видел разбитую машину. Гид показывал нам место, где когда-то был постоялый двор Доброго Самаритянина. А машина стояла немного дальше.

– Вероятно, шоферу не хватило бензина, – заметила леди Алтея. – Думаю, на такой оживленной дороге ему не пришлось долго ждать помощи.

Проходя мимо высокого зеркала в конце коридора, она поймала свое отражение и поправила голубой шарф.

Джим Фостер спустился в бар пропустить рюмочку. Точнее, две. Потом, когда появятся остальные, он угостит и их, а Кэт придется с этим примириться. Вряд ли она решится при всех стращать его сердечным приступом и напоминать, сколько калорий содержится в двойной порции джина. Он обвел взглядом гудящую в баре толпу. Боже, что за сборище! Избранный народ в дому своем. Ну что ж, удачи им, особенно женщинам, хотя в Хайфе молодые женщины куда симпатичнее. Здесь нет ни одной, которая бы стоила внимания. А вон та компания не из местных, вероятно из Нью-Йорка, к тому же еще и с Ист-Сайда. В отеле до черта туристов, а завтра в самом Иерусалиме будет еще больше.

Джим с радостью отказался бы от этой экскурсии, нанял бы машину и вместе с Кэт отправился к Мертвому морю, где собираются строить пластмассовый завод, о котором было столько разговоров. Израильтяне разработали новую технологию, и можно биться об заклад – если они за что берутся, считай дело прибыльным. Ужасно глупо – проделать такой путь и не иметь возможности по возвращении домой высказать свое компетентное мнение о месте строительства. Пустая трата денег. А вот и молодожены! Излишне спрашивать, чем они занимались после того, как вышли из автобуса. Хотя, если поразмыслить, ни за что нельзя ручаться. Кажется, Боб Смит немного не в своей тарелке. Верно, молодая ненасытна, как все рыжие. Глоток вина придаст им новых сил.

– Эй, молодожены, сюда! – позвал Джим. – Выбор ваш, убыток мой. Давайте расслабимся.

Он галантно уступил Джил свой табурет и, задержав руку на сиденье, пока та занимала предложенное ей место, ощутил легкое прикосновение маленьких ягодиц молодой женщины.

– Весьма признательна, мистер Фостер, – сказала новобрачная и, давая понять, что не утратила самообладания и расценивает медлительность Джима как комплимент в свой адрес, добавила: – Не знаю, как Боб, а я бы выпила шампанского.

В ее голосе прозвучал такой вызов, что молодой супруг залился краской. «О дьявол, – подумал он, – мистер Фостер вообразит, что… По тону Джил он наверняка догадался, что у нас… что у меня… ничего не выходит. Какой ужас! Ума не приложу, в чем дело. Я должен обратиться к врачу. Я…»

– Пожалуйста, виски, сэр, – сказал он.

– Виски так виски, – улыбнулся Джим Фостер. – И ради бога, не называйте вы меня «мистер Фостер». Просто Джим.

Он заказал коктейль с шампанским для Джил, двойной виски для Боба и весьма внушительную порцию джина для себя. В этот момент его жена Кэт сквозь заполнявшую бар толпу с трудом протиснулась к стойке и услышала, что именно он заказывает.

Так я и знала, подумала Кэт, он специально не стал ждать, пока я переоденусь, чтобы спуститься в бар раньше меня. Более того, он положил глаз на эту девчонку. Хоть бы о приличиях подумал – ведь у нее медовый месяц. Но разве Джим пропустит хоть одну юбку! Слава богу, его удалось отговорить от намерения поехать по делам в Тель-Авив, отправив ее в Иерусалим одну. Этот номер не пройдет. Благодарю покорно. Если бы полковник Мейсон не был таким занудой, а леди Алтея не мнила о себе бог весть что, посещение Иерусалима могло бы стать весьма поучительным, особенно для тех, кто интересуется событиями в мире и имеет хоть проблеск интеллекта. Но куда там! Они не удосужились посетить даже беседу о проблеме беженцев, которую она проводила в Литтл-Блетфорде несколько недель назад. Они, видите ли, не выходят из дома по вечерам. Ложь! Если бы леди Алтея побольше думала о других и поменьше о том, что является единственной ныне здравствующей дочерью пэра, который и в палате лордов ни разу не поднялся со своего места, – правда, поговаривали, что он вообще не очень твердо держался на ногах, – то заслуживала бы большего уважения. Но сейчас… Кэт огляделась, и ее негодование возросло. Ей стало стыдно, что она находится среди туристов, которые пьют, веселятся, сорят деньгами вместо того, чтобы отдать их на нужды Оксфама[86]86
  Оксфам – Оксфордский комитет помощи голодающим (Oxford Famine Relief), благотворительная организация; занимается оказанием помощи голодающим и пострадавшим от стихийных бедствий в различных странах.


[Закрыть] или на другие благотворительные цели. Ну что ж, раз она не может сделать ничего поистине значительного для всеобщего блага, то по крайней мере сумеет поставить на место Джима и расстроить его теплую компанию. Кэт решительно подошла к стойке, и ее жаркий румянец был под стать ее ярко-красной блузке.

– Прошу вас, мистер Смит, – начала она, – не подбивайте моего мужа. Врачи давно рекомендуют ему поменьше пить и курить. Иначе ему грозит стенокардия. Не делай такого лица, Джим. Ты знаешь, что это правда. В сущности, нам всем неплохо бы отказаться от алкоголя. По статистике, вред для печени даже от самого умеренного употребления спиртного неизмерим.

Боб Смит поставил стакан обратно на стойку. Он уже начинал чувствовать себя увереннее, но вот пришла миссис Фостер и все испортила.

– О, конечно, вы можете меня не слушать, – продолжала Кэт. – Разве меня кто-нибудь слушает? Но недалек тот день, когда мир одумается: люди поймут, что одни натуральные фруктовые соки помогут им выдержать стрессы и бешеный ритм современной жизни. Тогда мы и жить будем дольше, и выглядеть моложе, и достигнем гораздо большего. Да-да, будьте любезны, грейпфрутовый сок и побольше льда.

Уф, душно. Она чувствовала, как кровь приливает к шее, поднимается к вискам и вновь отливает медленными волнами. До чего глупо… Забыть принять гормональные таблетки…

Поверх ободка бокала Джил Смит разглядывала Кэт Фостер. Должно быть, она старше мужа. Во всяком случае, выглядит старше. Внешность людей среднего возраста, особенно мужчин, так обманчива. Она где-то читала, что мужчины продолжают заниматься «этим» чуть ли не до девяноста лет, а вот женщины после определенных перемен теряют интерес. Возможно, миссис Фостер права и фруктовые соки действительно полезны. И зачем Боб повязал галстук в крапинку! У него теперь такой провинциальный вид. Рядом с мистером Фостером он кажется совсем мальчишкой… Подумать только, предложил называть его просто Джимом… снова коснулся ее руки… Вот уж в самом деле! Похоже, что ее медовый месяц вовсе не сдерживает мужчин, а наоборот, распаляет, если судить по его поведению.

Фостер предложил Джил второй бокал шампанского, и та согласно кивнула.

– Говорите тише, – шепотом сказала она, – иначе миссис Фостер услышит и скажет, что спиртное повредит моей печени.

– Милая девочка, – также шепотом ответил Джим, – ваша молоденькая печень выдержит многие годы такого обращения, ну а моя уже и так проспиртована.

Джил хихикнула – что он говорит! После второго бокала она забыла злополучную сцену в спальне, когда Боб, бледный и взволнованный, заявлял, что она не так отвечает на его ласки и не его вина, если у них ничего не получается. С вызовом взглянув на Боба, который вежливо кивал, слушая рассуждения миссис Фостер о голоде на Ближнем Востоке, в Азии и Индии, она демонстративно оперлась на руку Джима Фостера.

– Не понимаю, – сказала она, – почему леди Алтея выбрала именно этот отель. Тот, что рекомендовали нам на теплоходе, находится в самом Иерусалиме: там организуют ночные прогулки по городу, которые заканчиваются в ночном клубе, и выпивка уже оплачена.

Мисс Дин близоруко оглядывалась по сторонам… Как ей отыскать своих спутников в толпе совершенно незнакомых людей? Милый отец Гарфилд не бросил бы ее на произвол судьбы. Молодой священник, что заменил его, с ней почти не разговаривает. Он, вероятно, не принадлежит к Англиканской церкви, не одобряет традиционного облачения и за всю свою жизнь не спел ни одного псалма. Увидеть хотя бы леди Алтею или полковника, и то стало бы легче на душе. Правда, леди Алтея, благослови ее Господь, иногда склонна к некоторому высокомерию, но у нее столько забот. Как мило, что она приняла на себя хлопоты, связанные с этим путешествием.

Иерусалим… Иерусалим… Как рыдали бы дщери иерусалимские, доведись им увидеть эти толпы нехристей на горе Елеонской. Что за кощунство – строить современный отель на благословенном месте, где так часто проходил Спаситель, возвращаясь с учениками из Вифании в Иерусалим. Как недоставало ей отца Гарфилда, когда автобус на несколько минут задержался в Вифании и гид стал показывать развалины церкви, построенной там, где – как он сказал – две тысячи лет назад стоял дом Марфы, Марии и Лазаря. Какую яркую и трогательную картину изобразил бы милый Пастырь! Она увидела бы скромное, но уютное жилище, чисто подметенную кухню; Марфа ведет хозяйство, от Марии помощь по дому невелика и сводится, вероятно, к мытью посуды. Читая это место в Евангелии, она всегда вспоминала свою младшую сестру Дору – та тоже палец о палец не ударит, если по телевизору идет что-нибудь интересное. О, боже упаси сравнивать Марию, которая слушала в Вифании чудесные проповеди Спасителя, с каким-нибудь Малькольмом Маггериджем[87]87
  Малькольм Маггеридж (1903–1990) – английский журналист, сатирик, общественный деятель.


[Закрыть] и его вечным «почему»: но ведь милый Пастырь всегда говорит, что надо стараться соотнести прошлое с настоящим и тогда станет понятней смысл вещей.

Слава богу, вот и леди Алтея. Какой у нее представительный вид, сразу видно – англичанка; как она выделяется среди всей этой толпы в отеле – кажется, большинство из них иностранцы. Да и полковник рядом с ней – джентльмен и солдат до кончиков ногтей. А малыш Робин… такой оригинальный ребенок. Как он сказал? «Господь очень бы удивился, увидев электрическое освещение?» – «Но, милый, ведь Он же его и изобрел, – ответила она. – Все, что когда-либо было изобретено или открыто, деяние Господне». Жаль, если эта истина не удержится в его маленькой головке. Но ничего, еще будет возможность оказать на него благотворное влияние.

– Ну, мисс Дин, – сказал полковник, подходя к ней, – надеюсь, вы отдохнули после автобуса и за обедом не станете жаловаться на отсутствие аппетита.

– Благодарю вас, полковник, я действительно отдохнула. И тем не менее я в некотором замешательстве. Как вы думаете, у них есть английская еда или нас будут кормить жирной иностранной пищей? Мне надо беречь желудок.

– Ну что ж, если мое знание Ближнего Востока что-нибудь да значит, то воздержитесь от свежих фруктов и дыни, а также от салата. Овощи и фрукты здесь никогда как следует не моют. В свое время расстройство желудка из-за овощей и фруктов случалось у солдат чаще других болезней.

– Ах, Фил, что за вздор, – улыбнулась леди Алтея, – ты живешь прошлым. Разумеется, в таком отеле, как наш, все моют очень тщательно. Не слушайте его, мисс Дин, нам подадут обед из пяти блюд, и вы обязаны воздать должное всему, что положат вам на тарелку. Вы только представьте себе, как дома ваша сестра Дора ужинает яйцом всмятку. Как, должно быть, она вам завидует.

Этого только не хватало, подумала мисс Дин, леди Алтея сказала так из лучших побуждений, но кто ее за язык тянул? С чего она вдруг вообразила, будто у них с Дорой на ужин бывает только по яйцу всмятку? Они действительно мало едят по вечерам, но отнюдь не потому, что стеснены в средствах, – просто у них аппетит умеренный. Ах, если бы здесь был милый Пастырь, он бы знал, как ответить леди Алтее. Он бы заметил, разумеется шутя, – он так обходителен, – что нигде в Литтл-Блетфорде его так вкусно не кормили, как у сестер Дин в их очаровательном домике.

– Благодарю вас, полковник, – проговорила мисс Дин, всем своим видом давая понять, что обращается только к нему. – Я последую вашему совету относительно фруктов и салата. Что же касается меню из пяти блюд, то я повременю с суждением, пока не увижу своими глазами, что нам предложат.

За обедом она надеялась сидеть рядом с полковником. Он так внимателен, хорошо знает Иерусалим былых времен, на его суждение можно положиться.

– Ваш внук, полковник, – сказала мисс Дин, – дружелюбный и общительный мальчик, а ведь дети часто бывают застенчивыми.

– Да, – ответил полковник, – Робин компанейский малый, и мне приятно думать, что это результат моего воспитания. Он и читает много. Большинство детей вообще не заглядывает в книгу.

– Ваш зять – ученый, не так ли? – спросила мисс Дин. – Возможно, мальчик пошел в отца – ведь ученые все такие умные.

– Чего не знаю, того не знаю, – буркнул полковник.

Старая идиотка, подумал он, ничего не понимает, а берется судить. Робин – вылитый Мейсон, очень напоминает его самого в этом возрасте: так же любит читать и фантазировать.

– Робин, – позвал он, – пойдем ужинать. Твоя бабушка хочет есть.

– Право, Фил, – леди Алтея нашла замечание мужа не слишком забавным, – можно подумать, я волк из «Красной Шапочки».

Она неторопливо направилась в другой конец холла. От ее внимания не укрылось, что многие оборачиваются и провожают ее взглядом. По глубокому убеждению леди Алтеи, такой интерес к ней был вызван отнюдь не замечанием полковника, которого почти никто не услышал, а тем, что, несмотря на свои шестьдесят с лишним лет, она – самая элегантная и привлекательная из всех присутствующих женщин. Оглядывая собравшихся в холле туристов в поисках остальных членов своей группы, леди Алтея мысленно прикидывала, как рассадить их за обедом. Ах, вот они где, в баре. Все, кроме Бэбкока, разумеется. Отрядив полковника на поиски пастора, она прошествовала в ресторан и повелительным жестом подозвала метрдотеля.

План леди Алтеи удался на славу, и каждый остался доволен своим местом за столом. Мисс Дин воздала должное всем пяти блюдам обеда, а также вину, хотя, возможно, она и допустила некоторую бестактность, когда, подняв бокал, только что налитый ей, и повернувшись к своему соседу слева, которым оказался преподобный Бэбкок, провозгласила: «Пожелаем нашему милому Пастырю скорейшего выздоровления. Я уверена, что он знает, как нам его не хватает». Истинный смысл тоста дошел до нее не раньше, чем вся компания принялась за третье блюдо из пяти. Она вдруг вспомнила, что молодой человек, с которым она разговаривает, не какой-нибудь инспектор приютов из провинции, а тоже духовное лицо и замещает ее возлюбленного викария. От рюмки хереса, выпитой в баре, мысли мисс Дин пребывали в некотором рассеянии, а отсутствие у Бэбкока пасторского воротничка окончательно сбило ее с толку.

– Советую вам быть осторожнее, – обратилась она к пастору, надеясь хоть немного исправить положение. – Полковник считает, что от салата и фруктов лучше воздержаться. Туземцы их плохо моют. Я бы выбрала жареную баранину.

Услышав слово «туземцы», пастор удивленно взглянул на мисс Дин. Интересно, подумал он, уж не воображает ли она, что находится в пустынях Африки? До какой степени можно утратить всякое представление о современном мире, живя в маленьком городишке Южной Англии!

– Извините за резкость, – сказал он, накладывая себе рагу из цыпленка, – но я убежден, что, знакомясь с тем, как живет вторая половина человечества, мы несем в мир больше добра, чем цепляясь за устаревшие представления. В нашем молодежном клубе много выходцев из Пакистана и с Ямайки, и они по очереди с местными стряпают для клубного буфета. Не скрою – бывают и сюрпризы. И все же это пример равенства: у нас все делится поровну, и молодые люди довольны.

– Совершенно верно, падре, совершенно верно, – заявил полковник, поймав последнюю фразу Бэбкока. – Главное – развивать дух доброй воли за нашим, так сказать, общим столом. Иначе нравственность полетит ко всем чертям.

Носком ботинка Джим Фостер нажал под столом на туфлю Джил Смит. Старый шалун опять разыгрался. Уж не полагает ли он, что они в Пуне[88]88
  Пуна – город на западе Индии, в 150 км от Мумбаи (до 1947 г. – на территории Бомбейского президентства в Британской Индии), где находилась британская военная база.


[Закрыть]? В ответ Джил толкнула Фостера коленом.

Они уже достигли той степени взаимного влечения – на безрыбье и рак рыба, – когда малейший физический контакт возбуждает, а в самом безобидном замечании окружающих слышится двусмысленность и скрытый намек.

– Все зависит от того, что делить и с кем. Вы согласны? – вполголоса спросил Фостер.

– Выйдя замуж, девушка теряет право выбора, – шепотом ответила Джил. – Ей приходится довольствоваться тем, что предлагает муж.

Заметив, что миссис Фостер внимательно смотрит на нее с другого конца стола, Джил широко раскрыла глаза и, придав им самое невинное выражение, еще раз толкнула Джима Фостера коленом – лицемерить так лицемерить.

Леди Алтея скользнула взглядом по залу ресторана и посетителям за соседними столиками, и в душу ее закралось сомнение. Так ли правильно они поступили, решив посетить Иерусалим? Здесь не видно никого, кто бы представлял хоть какой-то интерес. Возможно, в Ливане общество было бы более изысканное. Впрочем, сутки – не такой большой срок. Затем они вернутся на корабль и отправятся на Кипр. Но разумеется, она довольна хотя бы тем, что поездка доставляет удовольствие Филу и ее милому Робину. Надо сказать ему, чтобы он не сидел с раскрытым ртом: такой хорошенький мальчик, а из-за этого похож на дурачка. Очевидно, Кэт Фостер страдает от жары. Она просто пунцовая.

– Но вы обязаны были подписать петицию против производства нервно-паралитического газа! – убеждала Кэт Боба Смита. – Я собрала более тысячи подписей под своим воззванием. Мы все должны бороться против этого яда. Вам понравится, – она повысила голос и хлопнула ладонью по столу, – если ваши дети родятся слепыми, глухими, а то и вовсе калеками? И все из-за этих ужасных химикатов, которые отравят все будущие поколения, если мы не объединимся в борьбе за прекращение их производства.

– Полно вам, – возражал полковник. – Все находится под контролем властей. Кроме того, этот препарат не смертелен, и нам необходимо иметь некоторые запасы на случай беспорядков. Кто-то же должен оградить нас от злонамеренных элементов; их во всем мире еще более чем достаточно. Так что, по моему скромному мнению…

– Фил, дорогой, оставьте ваше скромное мнение при себе, – вмешалась его супруга. – Мне кажется, мы становимся слишком серьезными. Мы ведь не затем приехали в Иерусалим, чтобы обсуждать нервно-паралитический газ, беспорядки и тому подобное. Нет, мы хотим увезти с собой приятные воспоминания об этом городе, одном из самых знаменитых в мире.

За столом сразу наступило молчание. Леди Алтея одарила всех улыбкой: хорошая хозяйка знает, как создать нужное настроение. Даже Джим Фостер на мгновение успокоился и убрал руку с колена Джил Смит. Все ждали, кто заговорит первым и направит беседу по новому руслу. И тут Робин понял, что его час настал. Весь обед он ждал этой возможности. Отец учил его вводить и развивать тему лишь в том случае, когда ты полностью уверен в фактах, которыми располагаешь. На этот раз Робин заранее позаботился о том, чтобы быть на высоте. Перед обедом он просмотрел в фойе туристский справочник и был абсолютно уверен в своих фактах. Взрослым придется выслушать его. Одна мысль об этом приводила его в восторг, придавая вес в собственных глазах. Склонив голову набок, в очках, съехавших на сторону, Робин подался вперед.

– Интересно, – начал он, – знает ли кто-нибудь из вас, что сегодня тринадцатый день нисана[89]89
  Нисан – седьмой месяц иудейского календаря.


[Закрыть]?

Он откинулся на спинку стула, ожидая, какое впечатление произведут его слова. Взрослые смотрели на Робина в явном замешательстве. О чем он? О чем говорит этот ребенок? Полковник нашелся первым – долгая тренировка приучила его быть готовым к любым неожиданностям.

– Тринадцатый день нисана… – повторил он. – Послушай, мальчуган, перестань умничать и объясни нам, что ты имеешь в виду.

– Я не умничаю, дедушка, – возразил Робин, – а просто констатирую факт. Я считаю по древнееврейскому календарю. В четырнадцатый день нисана, то есть завтра, на закате начнется пейсах[90]90
  Пейсах – еврейский праздник, отмечаемый в память исхода евреев из Египта; начинается в канун 14-го нисана и длится 7–8 дней.


[Закрыть], или праздник опресноков[91]91
  Опресноки – в христианской традиции маца, пресный хлеб, испеченный без дрожжевой закваски, который бог повелел есть еврейскому народу, отмечая свое избавление от египетского пленения (Исх. 12: 17).


[Закрыть]. Мне гид сказал. Поэтому здесь и народа так много. Сюда приехали паломники со всего мира. Ведь все знают – по крайней мере, мистер Бэбкок, как мне кажется, – что, по Иоанну и другим авторитетным источникам, Иисус и ученики собрались на Тайную вечерю в тринадцатый день нисана, то есть за сутки до праздника опресноков. Именно поэтому просто замечательно, что и мы заканчиваем нашу вечерю, хотя она и не тайная. В это время две тысячи лет назад Иисус делал то же самое, что и мы.