Текст книги "Не позже полуночи и другие истории (сборник)"

– Знаете, – вдруг сказала Шейла в порыве откровенности, вызванной глотком виски, выпитым до «Гиннесса», – тот капитан Ник, которого я себе нарисовала, ничуточки на вас не похож.

– А что вы себе нарисовали?

– Ну раз мне сказали, что вы анахорет, я вообразила себе старца, живущего в замке в окружении преданной челяди и грозных волкодавов. Этакий старый хмырь. Угрюмый, резкий, вечно орущий на слуг или же добренький господинчик, любитель розыгрышей и всяких штучек.

Он улыбнулся.

– Я умею быть очень резким, и Бобу часто от меня достается. Что же до розыгрышей… В свое время я ими очень увлекался. Да и сейчас не прочь. Еще пива?

Она покачала головой и, откинувшись, прислонилась спиной к переборке.

– Беда в том, – продолжал он, – что шутки, которые я разыгрывал, обычно доставляли удовольствие только мне одному. Да к тому же вышли из моды. Не думаю, что вот вы, например, сажали когда-нибудь вашему редактору в письменный стол выводок белых мышей.

Пожалуй, уборная премьерши сойдет за редакторский письменный стол.

– Белыми мышами мне не случалось баловаться, – заявила она. – А вот дымовую шашку я своему боссу однажды сунула под кровать. И поверьте, он выскочил из нее как ошпаренный.

Все так и было – в Манчестере, и Брюс ей этого так и не простил: авансы, которые он делал, желая закрутить с ней тайный романчик, рассеялись как дым.

– Вот-вот, – сказал он. – Лучшие шутки тешат только нас самих. Но босса вашего, надо думать, вы хорошо шуганули.

– Необходимая самозащита, – сказала она. – Мне совсем не улыбалось ложиться с ним в постель.

Он было прыснул, но сдержался:

– Прошу прощения за нескромный вопрос: вам сильно досаждают ваши редакторы?

Она помолчала, делая вид, что обдумывает ответ.

– Как когда. Есть очень настырные. Но если хочешь сделать карьеру, а я как раз хочу, на этом можно получить повышение. Впрочем, тут все далеко не просто. Я – особа не очень податливая.

– В каком смысле?

– В самом простом: я не раздеваюсь по первому требованию. Нужно, чтобы человек мне нравился. Я вас шокирую?

– Отнюдь. Старому хмырю вроде меня интересно знать, чем дышит нынешняя молодежь.

Она потянулась за сигаретой. На этот раз он не замедлил поднести зажигалку.

– Дело в том, – сказала она (совсем как если бы беседовала с отцом, убедившись, что мама накрепко засела в соседней комнате; только с Ником подобный разговор доставлял ей больше удовольствия), – дело в том, что, на мой взгляд, сексу придают непомерно много значения. Мужчины поднимают вокруг этого дела невообразимый шум – от их воя, право, уже мутит! Некоторые даже впадают в истерику. И единственно ради того, чтобы хвастать снятыми скальпами – этакая игра в краснокожих индейцев. Ничего хорошего я тут не вижу. Правда, мне всего девятнадцать. У меня еще много времени впереди, возможно, я еще дозрею.

– Я не стал бы на это рассчитывать. Девятнадцать – вполне зрелый возраст. Куда более зрелый, чем вы думаете. – Он встал с рундука, перешел на место у штурвала и включил мотор. – Мне доставляет огромное удовольствие, – добавил он, – думать о том, сколько скальпов вы уже сняли и какой вой разносится по всей Флит-стрит. Сочту долгом предостеречь своих друзей-журналистов: им надо быть начеку.

Она взглянула на него в испуге:

– Друзей-журналистов?

Он улыбнулся:

– У меня в прессе есть кой-какие связи. – И, развернув катер, направил его к Овечьему острову.

Так, сказала себе Шейла, значит, не сегодня завтра он проверит, какая я корреспондентка, и установит, что никакие редакторы меня к нему не посылали. Что же касается Дженнифер Блэр, то ему придется перебрать немалое число театральных менеджеров, прежде чем кто-нибудь из них скажет: «А, вы о той блистательной молодой актрисе, которую в Стратфорде[66]66
  Стратфорд (Стратфорд-на-Эйвоне) – город в графстве Уорикшир, на родине Шекспира, где находится Королевский Шекспировский театр.


[Закрыть] пытаются заполучить на будущий сезон?»

Не успела она это подумать, как они уже приближались к его владениям; катер подвалил к причалу у лодочного домика, умело замаскированного густо насаженными деревьями, где их ждал Майкл, и она вспомнила, какой ужас испытала утром, когда тот подвел ее к полураскрытому мегалитическому захоронению, затерянному в глуши лесистого острова.

– Я испортила вам день, – сказала она Нику. – Вы все так увлеченно работали на раскопках. И, верно, продолжали, если бы не я.

– Необязательно. Отдыхать можно по-разному. Могильник никуда не убежит. Есть новости, Майкл?

– Получено несколько радиограмм, сэр. Они ждут вас в доме. Все в порядке.

Как только Ник переступил порог дома, он полностью преобразился: деловитый, подтянутый, сосредоточенный на своих, никак не связанных с нею делах. Даже Шиппи, которая, заслышав голос хозяина, попыталась прыгнуть к нему на руки, тут же оказалась на полу.

– Всем быть в рубке через пять минут, – распорядился он.

– Есть, сэр.

– С вашего разрешения, – повернулся он к Шейле, – я вас покину. Вам придется развлекать себя самой. Книги, радио, телевизор – все в комнате, где мы беседовали вчера. В ближайшие часы я буду занят.

В ближайшие часы… Стрелки стояли на начале седьмого. Он наверняка проканителится со своими делами, какие они ни есть, до девяти, а то и десяти. Обидно! Она рассчитывала совсем на другое – провести вечер у камина в долгой доверительной беседе, когда что только не случается между двумя людьми.

– О’кей, – сказала она вслух, пожимая плечами. – Я в ваших руках. Кстати, хотелось бы знать, как долго еще вы намерены меня здесь держать. Мне надо вернуться в Лондон: я назначила несколько свиданий.

– Не сомневаюсь. Но с охотой за скальпами придется повременить. Боб, позаботьтесь о чае для мисс Блэр.

Он исчез в глубине коридора вместе с собачкой, которая следовала за ним по пятам. Шейла, надувшись, опустилась на банкетку. Какая досада! А главное, все уже так замечательно шло. Никакого желания читать или слушать пластинки у нее не было. Да и Ник, верно, одних вкусов с отцом: давно вышедшие в тираж Питер Чейни[67]67
  Питер Чейни (1896–1951) – английский писатель, автор «крутых» детективных романов.


[Закрыть] и Джон Бакен[68]68
  Джон Бакен (1875–1940) – британский государственный деятель и писатель, автор многочисленных остросюжетных романов.


[Закрыть], которых тот без конца перечитывал. И музыка легкого жанра – «Южный океан»[69]69
  Знаменитый бродвейский мюзикл Р. Роджерса и О. Хаммерстайна (1949) по мотивам книги Дж. Миченера «Тихоокеанские истории» (1947); впоследствии был дважды экранизирован (1958, 2001).


[Закрыть], скорее всего.

Боб принес чаю – на этот раз с вишневым вареньем и песочными колечками, и что особенно ценно, только-только испеченными. Она умяла их все без остатка. Потом послонялась по комнате, исследуя полки. Ни Питера Чейни, ни Джона Бакена на них не оказалось. Зато, как, впрочем, она и ожидала, длинными рядами выстроились книги об Ирландии, всенепременный Йейтс[70]70
  Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) – ирландский поэт, драматург и эссеист, один из зачинателей движения за ирландское (гэльское) возрождение.


[Закрыть], Синг[71]71
  Джон Миллингтон Синг (1871–1909) – ирландский драматург, деятель ирландского литературного возрождения.


[Закрыть], А. Е.[72]72
  Псевдоним – от Aeon (Эон) – известного ирландского поэта, философа и художника Джорджа Рассела (1867–1935), одного из лидеров ирландского литературного возрождения.


[Закрыть] и монография о Театре Аббатства[73]73
  Театр Аббатства – первый национальный ирландский театр в Дублине, созданный в 1904 г. при активном участии У. Б. Йейтса.


[Закрыть]. Ее, пожалуй, было бы интересно почитать, но сейчас я не в настроении, подумала Шейла, совсем не в настроении. Пластинки оказались в основном с классическим репертуаром – Моцарт, Гайдн, Бах – целый склад бесподобной музыки. Будь тут Ник, какое наслаждение было бы послушать их с ним вместе! Фотографию на письменном столе Шейла обходила взглядом. Даже мысль о ней ее раздражала. И как только он мог? Что он увидел в ее матери? А ее отец? Что увидел в ней он, если на то пошло? Но Ник – другое дело. Он намного интеллектуальнее, чем когда-либо был отец, и просто уму непостижимо, чтобы такой человек стал увиваться вокруг особы, подобной ее матери, пусть даже в свое время прехорошенькой.

Кажется, я знаю, чем заняться, подумала Шейла. Пойду вымою голову.

Средство это часто помогало, когда ничто другое не действовало. Она пошла по коридору мимо двери с табличкой: «Рубка». Оттуда слышался гул голосов. Рассмеялся Ник. Шейла ускорила шаги: не хватало только, чтобы ее поймали на подслушивании. Дверь таки открылась, но Шейла ее уже проскочила и, бросив взгляд через плечо, увидела, что из комнаты вышел совсем молоденький парень – один из тех, кто утром помогал раскапывать могильник. Он запомнился ей копной пушистых волос. Ему было не больше восемнадцати. Они все были очень молоды – вот на чем сейчас она зацепилась. Все, кроме самого Ника и Боба! Она миновала вертящуюся дверь, вошла в свою комнату и села на кровать, ошеломленная мыслью, которая внезапно пришла ей в голову.

Ник – гомосексуалист. Они все – гомики. Поэтому-то Ника уволили с флота. Отец дознался об этом и не счел возможным представить Ника к повышению, а тот на всю жизнь затаил на отца обиду. Возможно, даты, которые она переписала, фиксируют те случаи, когда Ник нарывался на неприятности. Фотография служила ширмой – педерасты часто прикрываются женитьбой. Нет-нет, только не Ник. Это – конец! Ей этого не перенести! Ну почему, почему единственный привлекательный мужчина, встретившийся ей на жизненном пути, должен оказаться подобного рода типом! Черт бы их побрал, пропади они пропадом, все эти молодчики, голые до пояса, скучившиеся там у мегалитической могилы. Верно, и сейчас в «рубке» они собрались ради тех же дел. А для чего же еще! Ее пребывание здесь лишено всякого смысла. Как, впрочем, и вся ее поездка. Чем скорее она вырвется с этого острова и возвратится в Лондон, тем лучше.

Она отвернула оба крана, наполнила раковину и с яростью погрузила голову в воду. Даже мыло – «Эгейская синь» – выдавало патологию: ну какой нормальный мужчина станет держать у себя в доме такую экзотику! Шейла вытерла волосы полотенцем и накрутила его тюрбаном вокруг головы. Сняла джинсы, натянула другие. Эта пара плохо на ней сидела. Долой! Надела дорожную юбку: пусть видят, что ей претит ходить в штанах, подражая мужчинам.

В дверь постучали.

– Войдите, – сердито бросила Шейла.

Это был стюард.

– Простите, мисс, но капитан просит вас пройти в «рубку».

– Очень сожалею, но ему придется подождать. Я только что вымыла голову.

– Кхм, – кашлянул Боб. – Я не советовал бы вам, мисс, заставлять капитана ждать.

Тон – учтивейший, любезнее некуда, и все же… От этой квадратной, коренастой фигуры веяло чем-то непреклонным.

– Превосходно, – заявила Шейла. – В таком случае капитану придется примириться с моим видом.

И она, как была, в тюрбане, делавшем ее похожей на аравийского шейха, пустилась по коридору вслед за стюардом.

– Виноват, – пробормотал он и постучал в дверь «рубки». – К вам мисс Блэр, сэр, – доложил он.

Она была готова к любому зрелищу. Молодые люди, валяющиеся на койках нагишом. Курящиеся ароматические палочки. Ник, дирижирующий в качестве распорядителя неописуемо гнусными действиями. Вместо этого ее взгляду представились семеро молодых людей, сидящих за столом во главе с Ником. В углу находился восьмой с наушниками на голове. Семеро за столом оглядели ее сверху донизу и отвели глаза. Ник только поднял брови и взял со стола листок бумаги. Она узнала четвертушку с датами, которая исчезла из ее туристской книжки.

– Извините, что прервал ваши усилия по части haute coiffure[74]74
  Прическа (фр.).


[Закрыть], – сказал он, – но эти джентльмены и я желали бы знать, что означают числа на листке, который был вложен в ваш путеводитель.

Следуй испытанному афоризму. Лучший вид защиты – нападение.

– Именно этот вопрос я и хотела задать вам, капитан Барри, если бы сподобилась получить от вас интервью. Однако смею предположить, вы ушли бы от ответа. Потому что эти даты, несомненно, имеют для вас значение, и огромное, иначе зачем бы вашим приятелям, таким истинным джентльменам, красть из моей сумочки именно этот листок.

– Логично, – заметил Ник. – Кто дал вам эти даты?

– Мне дали их в редакции. Они были среди других сведений, которые я получила вместе с заданием. Часть исходных данных.

– Вы имеете в виду редакцию журнала «Прожектор»?

– Точно так.

– Где вам поручили написать очерк о неком отставном военном моряке – то бишь обо мне, – поведать миру, чем он заполняет время, какие у него увлечения и так далее.

– Совершенно верно.

– И другим вашим коллегам заказали такие же очерки о других отставниках.

– Именно. Серия очерков. В редакции ухватились за эту идею. Нечто свежее.

– Н-да. К сожалению, вынужден подпортить вам рассказ, но мы выяснили у издателя «Прожектора», что там не только не намерены публиковать подобную серию, но и никакой Дженнифер Блэр среди их сотрудников, даже на самой мизерной должности, не числится.

Ей следовало этого ожидать. При его связях в прессе. Жаль, что она не журналистка. Что бы он там ни скрывал, его тайна, разоблаченная в любом воскресном приложении, принесла бы ей состояние.

– Видите ли, – сказала она, – тут есть щекотливые обстоятельства. Не могла бы я поговорить с вами наедине?

– Можно и наедине, раз вам так предпочтительнее, – заявил Ник.

Семеро молодцев дружно вскочили на ноги. Крепко спаянная команда. Воспитанная в том духе, какой, надо думать, нравится Нику.

– С вашего разрешения, – добавил он, – радист останется на своем посту. Радиограммы идут потоком. Он ничего не услышит из того, что вы скажете.

– Пожалуйста, – сказала она.

Семеро молодцев потянулись за дверь, Ник откинулся на спинку кресла. Проницательный синий глаз ни на мгновение не отрывался от ее лица.

– Садитесь и выкладывайте, – сказал Ник.

Она присела на один из освободившихся стульев и вдруг подумала о полотенце, накрученном на голове. Вряд ли оно прибавляло ей достоинства. Не важно. Дело не в ней, а в нем. Сейчас она попробует посмотреть, чего он стоит. Она скажет ему правду – до известного предела, потом сочинит что-нибудь по ходу и посмотрит, как он на это отреагирует.

– В «Прожекторе» вам все правильно сказали, – начала она, глубоко вздохнув. – Ни у них, ни в других журналах я не работаю. Я не журналистка, я актриса. И в театральном мире мое имя мало кому известно. Я состою в одной молодежной труппе. Мы в основном гастролируем. Но недавно нам удалось заполучить площадку в Лондоне. Можете проверить, если угодно. Новый театр для всех, район Виктория. Вот в нем каждая собака знает Дженнифер Блэр. Меня пригласили на главные роли в шекспировских комедиях, которые пойдут там в этом сезоне.

Ник улыбнулся:

– Вот это больше похоже на правду. Примите мои поздравления.

– Поберегите их до открытия. Оно состоится недели через три. Кстати, в театре о моей поездке ничего не знают и понятия не имеют, что я в Ирландии. Я приехала сюда на пари.

Она перевела дыхание. Сейчас пойдет вранье.

– У моего приятеля – он с театрами не связан – много друзей на флоте. И вот к нему в руки попал листок с датами, где сверху стояло ваше имя. Он понимал: что-то этот список означает, а вот что, не знал. Ну и как-то вечером мы за ужином хлебнули лишнего, и он стал меня подначивать – я, мол, вовсе не такая хорошая актриса, и он ставит двадцать пять фунтов плюс дорожные расходы, что мне не удастся разыграть корреспондентку и получить у вас интервью – так, ради шутки. Я сказала – заметано. Вот почему я здесь. Разумеется, я вовсе не ожидала, что в числе всего прочего меня похитят и заточат на острове. И когда вчера вечером обнаружилось, что из моей книжки исчез листок с датами, я, не скрою, слегка струхнула. Не иначе, подумалось мне, за ними стоит что-то серьезное, не подлежащее огласке. Ведь все эти числа относятся к началу пятидесятых – к тем годам, когда вы увольнялись с флота, что я выяснила, сунув нос в военно-морской именной справочник, который раздобыла в одной общедоступной библиотеке. Мне, откровенно говоря, совершенно безразлично, что там за этими датами стоит, но вам, как я уже сказала, по всей очевидности, совсем не безразлично, и я готова держать пари, они скрывают весьма темные, а то и противозаконные дела.

Ник заскрипел стулом, покачался на нем туда-сюда. Синий глаз оторвался от ее лица, уставился в потолок. Капитан Барри явно не находился с ответом: верный знак, что ее стрела попала в яблочко.

– Ну, это как посмотреть, – начал он негромко. – Что называть темным. И противозаконным. Мнения тут расходятся. Вы, возможно, отшатнетесь в ужасе от того, что я и мои молодые друзья считаем вполне оправданным.

– Я не так-то легко прихожу в ужас.

– Согласен. У меня сложилось такое же впечатление. Но мне придется убедить в этом моих товарищей – вот в чем трудность. События пятидесятых их не касаются – тогда они были еще детьми. Но то, чем мы сообща занимаемся сейчас, касается каждого из нас, и еще как. Если даже самая малость о том, что мы делаем, просочится наружу, мы окажемся не в ладах со стражами закона.

Он встал, подошел к столу и зашуршал бумагами. Так, подумала Шейла, в каких бы противозаконных действиях отец ни подозревал Барри, он продолжает заниматься тем же здесь, в Ирландии. Сбывает контрабандой в США археологические находки? Или верна ее сегодняшняя гипотеза? Неужели Ник и эти мальчики… В Эйре, где поднят такой трезвон вокруг нравственности, подобное отклонение вполне может преследоваться законом. Яснее ясного – ему себя ей выдавать ни к чему.

Ник перешел к парню в наушниках, встал за его спиной. Тот заносил что-то в блокнот. Радиограмму, должно быть. Посмотрев запись, Ник черкнул несколько слов в ответ. И тут же повернулся к Шейле:

– Хотите видеть нас в деле?

Она обомлела. Переступая порог «рубки», она была готова ко всему, но не к такому вопросу в лоб…

– Что вы имеете в виду? – пробормотала она, обороняясь.

Тюрбан слетел у нее с головы на пол. Ник поднял его и, подавая, сказал:

– Приключение, какое с вами вряд ли когда-нибудь повторится. Сами вы ни в чем не будете принимать участия. Полюбуетесь на расстоянии. Очень вдохновляющее зрелище. Вполне безопасное.

Он улыбался, но что-то в его улыбке настораживало. Шейла попятилась от него к дверям. Внезапно ей привиделось, как она сидит в чаще леса у разверстой доисторической могилы; бежать ей некуда, а Ник и его молодчики исполняют какой-то первобытный, невыразимо гнусный обряд.

– Если начистоту… – начала она, но он, все еще улыбаясь, не дал ей договорить:

– Если начистоту, я этого требую. То, что вы увидите, вам кое-что объяснит. Часть пути мы проделаем по воде, дальше двинем по дорогам.

Он распахнул дверь. Вся команда, включая Боба, выстроилась в коридоре.

– Все в порядке, – бросил Ник. – Мисс Блэр не доставит нам неприятностей. Всем занять боевые посты.

Молодые люди один за другим покинули коридор. Ник, взяв Шейлу под руку, повел ее в сторону вертящейся двери, ведущей на его половину.

– Наденьте пальто и шарф, если есть. Возможно, будет холодно. Действуйте, и побыстрей.

Он скрылся в своей комнате. Когда Шейла снова вышла в коридор, он уже ждал ее, поглядывая на часы. На нем был свитер с высоким воротом и брезентовый плащ с капюшоном.

– Пошли, – сказал он.

В коридоре никого не было, кроме Боба, который стоял у двери в «кубрик» со шпицем на руках.

– Удачи, сэр, – пожелал он.

– Спасибо, Боб. Шиппи два кусочка сахара. Не больше.

Ник повел Шейлу узкой тропинкой через лес. У лодочного домика стоял катер. Еле слышно жужжал мотор. На борту было только двое – Майкл и парень с копной волос.

– Забирайтесь в каюту и ни ногой оттуда, – приказал Шейле Ник, направляясь в рубку.

Катер заскользил по озеру. Остров исчез за кормой. Сидя в каюте, Шейла вскоре перестала ориентироваться. Берега расплывались далеким пятном, то удаляясь, то приближаясь, но не обретая под сумрачным небом сколько-нибудь четких очертаний. В крошечный иллюминатор она видела, что иногда они шли вблизи берега: катер пробирался среди камышей, но уже в следующее мгновение кругом была только вода, черная и неподвижная, если не считать белой пены, сбиваемой носом стремительно двигавшегося судна. Машина работала почти неслышно. Все молчали. Внезапно тихое постукивание заглохло, – должно быть, Ник повернул катер к берегу и шел по отмели. Секунду спустя он сунул голову в каюту и протянул Шейле руку:

– Сюда. Придется хлюпать по воде – ничего не поделаешь.

Кроме воды, камышей и неба, ничего не было видно. Шейла побрела по вязкой хляби, цепляясь за руку Ника. Впереди ступал пышноволосый паренек. Черная жижа просачивалась в туфли. Наконец они вышли на твердый грунт – что-то вроде дороги. В темноте угадывался какой-то предмет. Оказалось, автофургон. Рядом стоял человек, которого Шейла поначалу и вовсе не различила. Он открыл в фургоне дверцу. Ник влез первым, втащив за собой Шейлу. Паренек, обойдя кузов, уселся вместе с шофером, и машина, подпрыгивая и погромыхивая, покатила по проселку, пока, одолев какой-то холм или пригорок, не выехала на укатанную ровную поверхность, должно быть шоссе. Шейла попыталась сесть, выпрямив спину, но тут же стукнулась о полку головой. Что-то над ней загремело, покатилось.

– Сидите смирно, – сказал Ник. – Еще обрушите на нас всю эту гору хлеба.

– Хлеба?

Это было первое слово, произнесенное ею с тех пор, как они покинули остров. Ник включил фонарик, и она увидела, что они отделены от водителя глухой перегородкой. Кругом стояли полки, аккуратно загруженные хлебом, лотками с пирожными, печеньем, сластями и еще консервными банками.

– Вот, подзаправьтесь, – сказал Ник. – Сегодня вам вряд ли представится еще раз такая возможность. – И, протянув руку, взял буханку хлеба и переломил надвое. Потом вырубил фонарик, и они вновь оказались в кромешной тьме.

Я совершенно беззащитна, подумала Шейла, бессильнее мертвой, которую везут в катафалке.

– Вы что, угнали фургон? – спросила она.

– Угнали? На кой ляд мне его угонять? Нам предоставил его бакалейщик из Малдоны. Сам и сидит за рулем. Возьмите сыру. И хлебните отсюда. – И он прижал ей к губам флягу. Шейла чуть не задохнулась, глотнув чистого спирта, но ей сразу стало тепло и не так страшно. – Вы наверняка промочили ноги. Скиньте туфли. А жакет сверните и положите под голову. Вот так, можно будет и позабавиться.

– Позабавиться? Как?

– Ну, нам придется отмахать миль тридцать шесть, пока не выедем к границе. Дорога ровная до самого конца. Я не прочь снять с вас скальп.

Она уезжала поездом в пансион на севере Англии. Отец махал ей на прощанье с перрона рукой.

– Не уходи, – кричала она из окна вагона. – Не покидай меня!

Спальный вагон исчез, превратился в театральную уборную, где она стояла перед зеркалом в костюме Цезарио из «Двенадцатой ночи». Вдруг спальный вагон-уборная взорвался…

Шейла села, ударилась головой о полку с хлебом. Ника рядом не было. Фургон стоял на месте. Что-то ее разбудило, вырвало из полного затмения – не иначе как лопнула шина. Внутри фургона было черным-черно, ничего не видно, даже стрелок на часах. Время перестало существовать. Все дело в химическом сродстве тел, сказала себе Шейла. Вернее, их оболочек – человеческой кожи. Они либо гармонируют, либо нет. Либо сочетаются и сплавляются в единую ткань, растворяясь друг в друге и обновляясь, либо ничего не происходит, как ничего не происходит, когда неисправна вилка, взорвался запал, перепутаны контакты на распределительном щитке. Но когда механизм срабатывает – а сегодня он сработал, – тогда раскалывают небо стрелы, пылают леса, это – твой Азенкур[75]75
  Селение примерно в 60 км южнее Кале (Франция), близ которого во время Столетней войны войска английского короля Генриха V разгромили французов 25 октября 1415 г.


[Закрыть]. И пусть я проживу до девяноста лет, выйду замуж за очень славного человека, рожу пятнадцать детей, завоюю всяческие театральные призы и «Оскары», второй такой ночи у меня не будет – не брызнет осколками мир, не сгорит у меня на глазах. Но как бы там ни было, я это испытала…

Дверцы фургона распахнулись, и ее обдало потоком холодного воздуха.

– Капитан говорит, – сказал, весело скалясь, паренек с копной волос, – если вы любите фейерверки, так вылезайте. Есть на что посмотреть.

Вслед за пареньком она спустилась из фургона, протирая глаза. Фургон стоял у канавы, за ней тянулось поле, через которое, судя по всему, текла река, но вблизи все тонуло в черной мгле. Кроме нескольких строений у излучины дороги – скорее всего, ферма, – Шейла ничего не различала. Зато вдали небо полыхало оранжевым заревом, словно солнце, вместо того чтобы уже несколько часов как уйти за горизонт, перепутав время суток, вставало на севере, где взметались вверх языки пламени и чернели столбы дыма. Ник стоял у кабины рядом с шофером, и оба глядели в небо. Из приемника, установленного в кабине над приборным щитком, вещал приглушенный голос.

– Что это? Что случилось? – спросила Шейла.

Шофер, человек средних лет, с изрезанным морщинами лицом, повернулся к ней, улыбаясь:

– Арма[76]76
  Административный центр графства Арма на юге Северной Ирландии.


[Закрыть] горит, в центре, лучшая часть города. Но с собором ничего не сделается. Святой Патрик стоит и будет стоять, даже если вся округа выгорит дотла.

Паренек приложил ухо к приемнику и, выпрямившись, тронул Ника за рукав.

– В Оме уже взорвалось, – доложил он. – Через три минуты сообщат из Страбана. Через пять – из Эннискиллена.

– Что и требуется, – отозвался Ник. – Поехали.

Подсадив Шейлу, он помог ей взобраться в фургон и сам поднялся следом. Фургон тронулся, развернулся на сто восемьдесят градусов и покатил по дороге туда, откуда приехал.

– Как же я не поняла! – воскликнула Шейла. – Как могла не догадаться! Вы заморочили мне голову этим могильником в лесу и вообще напустили густого туману.

– Никакого туману. Я на самом деле увлекаюсь раскопками. Но и пиротехникой тоже.

Он протянул ей флягу, но она замотала головой.

– Вы – убийца. На вашей совести – беспомощные люди, которые сейчас заживо горят в своих постелях, и дети – возможно, сотни погибших детей.

– Погибших? Да они все сейчас высыпали на улицу, аплодируя. Вы больше слушайте Мёрфи. Он и не такого наскажет – вечно фантазирует. В Арме этот взрыв и не почувствовали: загорелся какой-нибудь пакгауз, хорошо, если два.

– А в других городах, которые назвал ваш подручный?

– Ну, пустили небольшой фейерверк. В основном для эффекта.

Теперь ей все стало ясно: в памяти всплыл последний разговор с отцом. Он, несомненно, давно уже обо всем догадался. Долг выше дружбы. Верность отечеству прежде всего. Неудивительно, что он и Ник перестали поздравлять друг друга с Рождеством.

Ник достал с полки яблоко.

– Так, – сказал он, впиваясь в него зубами, – значит, многообещающая актриса…

– Многообещающая – расхожий газетный штамп.

– Ну-ну, не скромничайте. Вы далеко пойдете. Сумели разыграть меня не хуже, чем я вас. Впрочем, еще не знаю, поверил ли я в этого вашего приятеля, у которого куча друзей на флоте. Как его зовут?

– Никак. Хоть убейте, не скажу.

Счастье, что она назвалась Дженнифер Блэр. В качестве Шейлы Манни она ничего бы из него не выудила.

– Ладно уж, живите, – сказал он. – Теперь это не имеет значения. Дела давнишнего прошлого.

– Значит, вам известно, что стоит за этими датами.

– Известно, что стоит. Правда, тогда мы были еще любителями. 5 июня 1951 года – налет на Эбрингтонские казармы в Дерри[77]77
  Дерри (Лондондерри) – морской порт на севере Северной Ирландии, административный центр графства Лондондерри.


[Закрыть]. Очень удачная операция. 25 июня 1953-го – на офицерский учебный батальон Фелстед-скул в Эссексе. Задали им перцу. 12 июня 1954 года – Гофские казармы в Арме. Результат невелик, но для поднятия духа сгодилось. 17 октября 1954 года – казармы в Оме. Несколько ребят перешли тогда к нам. 24 апреля 1955 года – Эглинтонская военно-морская база в Дерри. Н-да… тут я, пожалуй, помолчу. 13 августа 1955 года – склад боеприпасов в Арборфилде, в Беркшире. Началось вполне сносно, а кончилось чуть ли не разгромом. Пришлось потом заняться кой-какими домашними делами.

В одной из опер Пуччини есть ария «О, милый мой отец!»[78]78
  Имеется в виду ария Лауретты «О, mio babbino caro» из оперы итальянского композитора Джакомо Пуччини «Джанни Скикки» (1918).


[Закрыть]. Слушая ее, Шейла всегда плакала. Но все равно, подумала она, где бы ты ни был сейчас в ином своем бытии, прости меня за то, что я сделала и, возможно, еще раз сделаю сегодня ночью. Ведь таким образом я выполняю твое желание, хотя, боюсь, ты не одобрил бы способ, каким я его выполняю. Но ты жил высокими идеалами, а у меня нет никаких. Все, что было в те дни, не моя беда. Моя беда куда проще, куда глубже: я по уши, по самую маковку врезалась в твоего бывшего друга!

– Политика меня не интересует, – сказала она. – Какой смысл развлекаться взрывами и калечить людям жизнь. Надеетесь такими мерами объединить Ирландию?

– Да, надеемся. Все как один, – ответил он. – И так оно и будет, не сегодня, так завтра, хотя, возможно, для кое-кого из наших жизнь станет намного скучней. Взять хотя бы Мёрфи. Невелика радость весь день гонять по округе фургон с бакалеей и укладываться в постель к девяти. Если в объединенной Ирландии ему предстоит такое будущее, он и до семидесяти не дотянет. А с нами он чувствует себя молодым. На прошлой неделе, когда он прибыл на остров за инструкциями, я сказал ему: «Джонни еще совсем мальчишка» – Джонни – его сын, тот, что сейчас едет с ним рядом, – «Джонни еще совсем мальчишка, – говорю я ему, – может, не стоит пока разрешать ему рисковать своей жизнью?» – «Плевать на риск, – отвечает Мёрфи, – это единственное, чем можно уберечь паренька от беды в том бардаке, в какой превратился мир».

– Вы все здесь буйнопомешанные, – буркнула Шейла. – Я вздохну с облегчением, когда мы окажемся по вашу сторону границы.

– По мою сторону границы? – повторил он. – Мы границы не пересекали. За кого вы меня принимаете? В свое время я всласть повалял дурака, но даже я не стану колесить по вражеской территории в продуктовом фургоне. Просто мне хотелось показать вам занятное зрелище. А так, по правде говоря, теперь я чаще выступаю в роли консультанта. «Спросите капитана Барри! – восклицает тот или другой из наших ребят. – Он, возможно, что-нибудь присоветует», и я бросаю копать могильники или кропать свои исторические опусы и иду талдычить на короткой волне. Это помогает мне, как и Мёрфи, оставаться в душе молодым. – Он снял с полки несколько буханок пшеничного хлеба и подложил себе под голову. – Вот так получше. А то шея без подпорки устает. Я однажды, было дело, упражнялся с девчонкой, прислонившись к куче лимонок, но тогда я был помоложе. Девчонка и бровью не повела. Верно, думала, что это редька.

Нет, решила она. Не сейчас. Я не смогу. Сражение окончено и выиграно. Я прошу мира. Мне бы только лежать, не двигаясь, касаясь ногами его коленей, положив голову ему на плечо. Покойно и хорошо.

– Не надо, – сказала она.

– Что так? Выдохлись?

– Нет, не выдохлась. Но от ваших дел меня в такой жар бросило, что еще неделю внутри все будет тлеть – как казармы, которые вы запалили. Кстати, я по праву принадлежу к протестантам из Ольстера[79]79
  Ольстер – шесть графств Северной Ирландии, входящих в состав Соединенного королевства Великобритании и Северной Ирландии; начиная с 1950-х гг. – арена острого конфликта между ополченцами-католиками Ирландской республиканской армии, выступавшими за независимость от Великобритании, и радикальными пробританскими лоялистами (протестантами).


[Закрыть]. Мой дед оттуда родом.

– Вот как? Тогда все понятно. Стало быть, между нами отношения любви-ненависти. Типичные отношения между людьми, разделенными общей границей. Притяжение и вражда вперемежку. Особый случай.

– Пожалуй, вы правы.

– Конечно прав. Когда я лишился глаза в автомобильной катастрофе, на меня посыпались сочувственные письма от людей по ту сторону границы, которые с радостью увидели бы меня мертвым.

– Вы долго пролежали в больнице?

– Шесть недель. Про́пасть времени, чтобы кое о чем подумать. И кое-что решить.

Вот, сказала она себе. Сейчас – подходящий момент. Только гляди в оба, обдумывай каждый шаг.

– Скажите, эта фотография… – начала она, – этот снимок у вас на письменном столе… Это ведь подделка, не правда ли?

Он рассмеялся:

– Право, надо быть актрисой, чтобы учуять обман. Дань былому увлечению розыгрышами. При взгляде на эту фотографию я всегда невольно улыбаюсь – вот и держу ее у себя на столе. А женат я никогда не был и всю историю придумал с ходу – исключительно вам на благо.