Текст книги "Времена цвергов"

Верриберд обратился к ней так, будто они лишь вчера спустились с гор и ненадолго расстались.

Элгибенна готового пучка трав под рукой не имела, но собрала его из того, что было. Она постарела – как, впрочем, и Верриберд. Но у белых альвов нет зеркал – они считают, что видеть себя ни к чему.

– Это в самом деле поможет? – спросил Верриберд, удивившись, что все травы в пучке – знакомые.

– Это даст долгий и крепкий сон, после которого альв полдня ходит, словно малость не в себе, – ответила она. – И на человека это действует похоже. Есть болезни, сам знаешь, когда тело – лучший лекарь, нужно просто позволить ему работать.

– Темные уверены, что вы даете мальчикам какой-то отвар в пору созревания. Это – те самые травы?

– Да, – не совсем уверенно сказала Элгибенна. – Погоди, я приготовлю еще.

Верриберд уже уходил с полным коробом трав, когда Элгибенна окликнула его:

– Отчего ты не спросишь о нашем сыне?

– О сыне? Я думал, ты сама что-нибудь расскажешь.

Белые альвы были не любопытны. Если бы с сыном что-то случилось – лес бы уж знал и донес весть. А что могла рассказать Элгибенна? Что сын увел в горы кого-то из молодых альв? Что у сына еще одно дитя? Но какое это имеет значение?

Элгибенна едва заметно вздохнула.

– Ладно. Ступай.

Когда Верриберд вернулся, Браммар с Ураром играли в камушки. Это белому альву тоже было непонятно – его мир обходился без игры.

– Я принес травы, – сказал он. – Думаю, их надолго хватит. Сколько у вас мальчиков?

– Тех, кому уже требуется отвар, – восемь, – ответил Урар.

– Покажи на пальцах.

Хотя большинство слов темных альвов было понятно белым альвам, но попадались и такие, которые требовалось пояснить.

Когда Урар и Браммар ушли, Верриберд сел на скамью, прислонился спиной к древесному стволу и стал думать. Сперва он попросил у своего дерева силы, чтобы эта сила вошла в его голову, в его рассудок. Этому белых альвов обучали с детства. Потом он попросил совета.

Дерево, возле которого Верриберд поставил шалаш, было старым, очень старым – возможно, даже помнило предков. Его советы чаще всего бывали мало понятны, приходили в рассудок не словами, а ощущениями. Вот и сейчас – Верриберд ощутил страх. Дерево делилось с ним каким-то давним страхом.

И он впервые подумал, что далекие предки имели не очень-то верное понятие о добре и зле.

Потом наступила зима. Темные альвы продолжали трудиться в земной глубине, а горожане приезжали за товаром на санях. Белые альвы старались спать как можно больше в своих шалашах.

Верриберда разбудил Энниберд. Он ввалился в шалаш без предупреждения.

– Возле озера ходят люди, они угрожали мне, – сказал молодой альв. – Они отчего-то решили, будто я украл у них ребенка. На что мне людской ребенок? Если мне захочется иметь дитя, я не пойду за младенцем к людям!

Он был взволнован и даже сердит – редкое для белого альва состояние.

– Забирайся сюда, а то замерзнешь, – пригласил Верриберд, уступая нагретое место. – И рассказывай, что там произошло.

– Я сам толком не понял. Эти люди, горожане, придумали, что им нужно кататься в санях по озерному льду. Они взяли с собой детей, позвали бегунов – знаешь, тех, что пришли из-за Земмельдинских гор и нанялись в Эрменрийхе гонцами и носильщиками. Они повесили лошадям и бегунам на шеи лисьи хвосты, сани тоже как-то убрали…

– Что убрали?

– Ты живешь в лесу, ты не видел этих повозок, которые скользят по снегу и по льду?

– Ах эти? Видел. На них приезжают за дровами.

– Дети бегали, кричали, играли, они ушли далеко – туда, где Неринне впадает в озеро. Потом взрослые стали звать их, послали за ними бегунов, те их не нашли…

Верриберд вздохнул – племя бегунов разумом не блистало. Вот чем оно блистало, так это скоростью бега. Почти люди, только покрытые шерстью, быстроногие и выносливые, считали белые альвы, и иметь с ними дело все равно что иметь дело с детьми. Бегуны часто нанимались к горожанам – таскать повозки и сани, переносить небольшие грузы в случаях, когда нужна именно скорость. Нанимались они и на службу к баронам, но в замках не жили – не любили жить в тесноте. Если бы не они, вряд ли бароны с челядью и горожане лакомились бы свежими сливками от коров, что паслись на горных лугах.

Бегуны иногда ночевали в городах, но жили даже не в селах, а в стойбищах на лесных опушках, это было удобно – кому нужно, сразу мог их отыскать. Вот и сейчас их наняли для зимних забав, а расплатиться, скорее всего, пообещали жаренным на вертелах мясом, горячими пирогами, ароматными пряниками – тем, что сами они себе приготовить не умели.

– Потом люди сами поехали за детьми на санях. Тогда стало ясно, что одна девочка пропала. Ее начали искать, но нашли мой шалаш и разбудили меня. Они решили, будто я притворяюсь спящим. Я притворяюсь! Я!

– Не кричи, брат, – сказал Верриберд. – Как вышло, что другие дети потеряли эту девочку? Ты это понял?

– Такое бывает только у людей. Дети поссорились, девочка хотела что-то получить, ей не дали, и она стала на всех кричать. Дети даже испугались, а она убежала.

– И это было там, где Неринне впадает в озеро?

– Да.

– Отчего же эти люди искали ее возле твоего шалаша?

– Я не знаю. По-моему, они ее всюду искали.

– Но когда люди ходят по снегу, остаются следы.

– Да! Они видели следы возле моего шалаша, но сами затоптали их.

– Следы ребенка?

– Да! Позволь мне лечь. Моя голова устала…

– Ложись.

Верриберд укрыл Энниберда шерстяным одеялом, а сам сел рядом и задумался. Летом он бы прижался спиной к своему дереву, но зимой деревья спали и не желали делиться силой.

Он мысленно нарисовал озеро с впадающими туда ручьями и речкой. Чуть подальше он поместил холм. Это был рукотворный холм. Его насыпали темные альвы из земли, которая образовалась, когда они рыли свои ходы и шахты. Но сыпали они откуда-то сверху. Верриберд напряг воображение и увидел за невысоким холмом другой, который уже был самым ближним отрогом Малого Артейского хребта. Где-то там были норы, из которых появлялись для торговли темные альвы.

Девочка могла, обидевшись, подняться наверх и забрести в нору. Но странно, что она не оставила следов. Люди не знали тайны легчайшей поступи белых альвов.

И люди могли быть опасны, очень опасны. Они не боялись убивать.

Верриберд видел, как охотники стреляют из луков по птицам и оленям. Он часто успевал спугнуть и птиц, и зверей. Вид крови вызывал у него отвращение. Люди, решившие, будто ребенка похитил белый альв, могут от злости убить и белого альва, даже не подумав, для чего ему дитя.

Слово «война» было известно альвам – и белым, и темным. Война с людьми ничего хорошего не принесла бы. Белым пришлось бы уйти как можно дальше от этих мест, темным – искать других покупателей для своих товаров, а это означало долгий подземный поход туда, где другие реки и другие города с поселками. Да и другие темные альвы, которым соперники ни к чему.

Верриберд обул поверх лапотков, сплетенных из лыка, другие, побольше, а к ним приладил снегоступы из переплетенных веток. Белый альв может бегать по снегу, почти не оставляя следов, но если придется нести ребенка – без снегоступов не обойтись. Надев все самое теплое, он вышел из шалаша и побежал к Неринне.

Уже стемнело, на озере и его берегах мелькали огоньки – это люди при свете факелов искали девочку.

Склон, куда выходили две норы темных альвов, был заметен снегом, но Верриберд сразу понял: с этим снегом что-то не так, он не сам лег, а его уложили. Поднявшись поближе к норе, он позвал Браммара и Урара. Но на зов вышел незнакомый темный альв и не слишком любезно осведомился, чего тут нужно белому.

– Я прошу помощи, – сказал Верриберд. – Там внизу у людей пропал ребенок. Они думают, будто девочку унесли мы, белые. Они чуть не убили моего младшего брата.

Энниберд, скорее всего, и был родственником Верриберда, но очень дальним, и ветвями родства обычно ведали старые альвы-наставницы. В том, что старший назвал младшего братом, не было лжи.

– Подожди, белый, – сказал темный альв.

Ждать пришлось долго. Зато потом из норы выглянул Браммар. В руке у него была плошка с жиром, в котором плавал горящий фитилек.

– Идем к нам, – сказал он. – Ты все расскажешь нашим старшим.

Белые альвы иногда бывали в пещерах, но редко. Ступени лестниц, и вырубленных в камне, и изготовленных из веревок, их пугали. Но сейчас выбора не было. Пришлось идти, сперва вниз, потом вверх, потом опять вниз. Браммар отлично бы обошелся без огонька – светильник он взял для Верриберда. Тот умел ходить в темноте, но в лесной темноте, которая сильно отличается от пещерной.

Белый альв был ошарашен новыми запахами, в которых не было ни малейшей примеси лесной или озерной свежести.

– Вот он. – Браммар поднял светильник повыше, чтобы Верриберд мог разглядеть пещеру. – Сейчас он все расскажет.

Пещера была довольно велика и, как догадался белый альв, имела ниши, закрытые разрисованным холстом. Видимо, каждая ниша предназначалась для темного альва, его жены и детишек. Посередине был большой круглый очаг, у очага сидели старшие – плешивые, седобородые и грузные. Верриберд впервые видел этих старших и понятия не имел, что бороды могут быть такими же белыми, как его волосы. Он бы охотно потолковал и об этом странном наследии далеких общих предков, но понимал, что собеседники желают говорить о простом, а не о странном.

– Грейся у нашего огня, – сказал ему один из старших и указал место на шкуре оленя. Верриберд сел.

Пахло жареным мясом и еще чем-то, таким же неприятным.

– Рассказывай, что ты знаешь о пропавшем ребенке, – велели ему.

И он исправно пересказал все то, что знал от Энниберда.

– Хорошо, что пришел к нам, – буркнул старший. – Девочка у нас. Мы понятия не имели, где ее взяли мальчишки. Они хитрые, они придумали, как замести свои следы на снегу.

– Они еще хитрее, чем ты думаешь, темный, они оставили множество следов возле шалаша моего брата. А ноги у них маленькие, и люди обманулись.

– Вот оно что… Но теперь мы можем отдать девочку родителям. Окажи услугу, отнеси ее на озеро.

– Я отнесу.

– Меррар, дай ему плату.

Платой за услугу были два синих камня, как называются – Верриберд не знал.

После чего старшие приказали женщинам привести девочку.

В ожидании они расспрашивали Верриберда о жизни в зимнем лесу и предложили сделать для него большой переносной очаг из обожженной глины, если он заплатит за очаг летом грибами и ягодами. Эта мысль Верриберду очень понравилась. Он, со своей стороны, обещал показать темным альвам место, где после давней бури осталось много совершенно не нужного белым альвам бурелома, пригодного для костров. Доброе дело для леса сделает тот, кто расчистит бурелом, подумал Верриберд и рассказал темным альвам о том, сколько его много.

Из темноты вышла женщина в покрывале, и Верриберд по одному лишь росту признал в ней белую альву.

– Где девочка? – спросил главный из седобородых.

– Они не отдают. Говорят, она им нужна.

– Ты – мать? – строго спросил седобородый.

– Я мать, – подтвердила белая альва.

– Отчего твой сын тебя не слушает? Кто отец?

– Отец ушел вниз, будет не скоро.

– Отчего он не взял с собой сына? Мальчишку пора приучать к работе.

– Сын не захотел.

Седобородый от неожиданности даже рот приоткрыл.

– Как он мог не захотеть, если отец приказывает? – возмутился второй по старшинству темный альв.

– Но он же альвриг, – гордо ответила белая альва.

– Дети придумали игру, а ты тоже решила поиграть? – Седобородый начинал злиться. – Десяток мальчишек и две девчонки назвали себя альвригами! И поэтому делают, что хотят! Матери альвригов, ступайте к ним и заберите у них ребенка.

– Я не пойду, – отозвалась из ближней ниши белая альва. – Сын лучше знает, что ему нужно.

– Так… А твой муж где?

– Внизу, на новом руднике.

– Ты! – крикнул седобородый, обращаясь к расписной занавеске. Занавеска колыхнулась, но оттуда никто даже не выглянул.

Верриберд сообразил, что произошло.

Белые альвы поняли, что не созданы для жизни в пещерах. Уйти они не могли, и потому устроили, не сговариваясь, тихий и неумолимый бунт. Чего-то такого следовало ожидать, зная неспособность белых жить среди себе подобных. И дети стали их оружием, возможностью и поводом оказать сопротивление.

Он сам, если бы судьба вынудила отказаться от одиночества, примерно так и взбунтовался бы…

Но что тут можно сделать, Верриберд не знал.

– Белый, нам стыдно, – сказал седобородый. – Эти жены – твоего рода, может, ты знаешь, как с ними надо говорить? Нам стыдно за их непослушание.

– Если бы это случилось летом, я бы посоветовал выпустить их из пещер, пусть уходят. А дети… Я даже не знаю, что лучше, – оставить детей отцам или отдать их матерям. Точнее, я даже не знаю, что хуже.

– Ты хорошо сказал, но легче от этого не стало. Реррер, Вриар, Вриар-второй, ступайте и приведите мальчишек вместе с тем ребенком. Вам дозволяется все.

Три плечистых темных альва поднялись и молча пошли к норе, вход в которую Верриберд не видел, но угадывал во мраке.

– Он хочет привести детей силой! – воскликнула белая альва.

– Молчи, – приказал седобородый. – Вырастила непослушного сына, так молчи и терпи, когда другие будут учить его послушанию.

– Он – альвриг!

– Ты утомила меня своей глупостью. Что такое альвриг? Дети придумали слово…

– Выслушай меня, – сказал Верриберд. – Это необычные дети, у них двойной нюх. Матери знают это. Думаю, есть еще какие-то удивительные качества. Мы, белые, считаем, что такими были наши общие предки, пока что-то не разделило их на белых и темных. Может быть, слово – не придуманное, а возвращенное?

– Как дети могут вернуть слово? Придумали, – твердо сказал седобородый. – Сейчас их приведут вместе с девочкой. И ты заберешь ее. Плату ты уже взял.

– Заберу, – подтвердил Верриберд.

– Ты этого не сделаешь! – раздался звонкий голос. Одна из замужних скинула покрывало, и Верриберд узнал Сегебенну. Несколько лет он был ее наставником, пока ей не пришла пора искать себе наставницу, и он знал, что Сегебенна ушла в пещеры, но даже предположить бы не мог, что белая альва способна выступить против своего учителя.

– Сегебенна, ты… – начал было Верриберд.

– Я Абрура, – перебила она.

– Ты поменяла имя, а вместе с именем свою суть? – спросил белый альв.

– Я вернула свою истинную суть, – ответила она. – Мой сын хочет, чтобы девочка жила с нами. Это – главное.

– Девочку нужно вернуть людям, – возразил Верриберд. – Ей не место в пещерах.

– Но альвриги так решили!

Верриберд повернулся к седобородому.

– Я не понимаю, – сказал он. – У вас принято, чтобы матери так служили детям? У нас, белых, нет.

– И у нас – нет, – ответил седобородый. – Они пользуются тем, что отцы детей ушли вниз, за рудой.

Верриберд посмотрел на Сегебенну. Насчет сути он не был уверен, но вид, привычный ему вид белой альвы, она изменила: остригла белоснежные волосы, охватила голову повязкой из полосатой ткани, и руки ее, когда-то полупрозрачные, были черны от возни с очагом и с горшками. И лицо изменилось – белые альвы считали неприличным выражение злости и упрямства, они чаще всего позволяли себе легкую полуулыбку, а Сегебенна скалилась почти по-звериному.

И в ее лице Верриберд увидел нечто, для белого альва невообразимое, – гордость. Она гордилась сыном, который, как Верриберд сообразил, был старшим среди этих непонятных альвригов. Ведь Сегебенна первой ушла жить в пещеры…

Что тут можно сделать – он не знал.

Детишки темных альвов, сидевшие в дальних уголках большой пещеры и за пестрыми занавесками, не выдержали – стали понемногу приближаться к общему костру. Любопытство было сильнее привычки подчиняться старшим.

Снизу донесся пронзительный визг.

– Наш так вопить не может, – сказал седобородый. – Это девочка.

Вскоре из лаза в дальнем углу пещеры появились трое посланных. Один тащил за руку вопящее человеческое дитя. На взгляд Верриберда, девочка могла бы быть дочерью женщины от белого альва; такое случалось, хотя и очень редко; сам он этих детей не видывал, а только слыхал, что где-то за хребтом вроде бы много лет назад такое чудо появилось. У нее были золотые курчавые волосы, торчащие во все стороны из-под меховой шапочки. И она изворачивалась, стараясь укусить за руку темного альва, который не выпускал ее крошечной белой ручки. Лет ей было около четырех, а может, и пять.

Другие двое пинками гнали перед собой тех, кого Верриберд уже мысленно называл альвригами.

Это были дети, больше похожие на белых альвов.

Они не унаследовали смуглой кожи отцов, но и светлой кожи матерей – тоже. Их лица и руки были цвета тусклого серебра. Коротко остриженные волосы – немногим темнее. Глаза – глубоко посаженные, что и среди белых, и среди темных иногда попадалось. А вот губы… Губы то и дело вздергивались вверх, обнажая острые зубы, что удивительно – с довольно длинными клыками.

Оказавшись у костра, они сбились в кучку, а девочка внезапно замолчала.

– Нет у вас стыда и совести, – сказал альвригам седобородый. – Потом мы придумаем, как вас наказать. Реррер, отдай девочку белому.

– Нет, нет, не хочу, не пойду, не хочу, не хочу! – завопила девочка.

– Чего ты хочешь? – подсказал ей один из альвригов, с виду старший; скорее всего, дитя Сегебенны.

– Хочу с тобой! Хочу с вами! Хочу их всех убить!

Это было уж вовсе неожиданно.

– Убить их, убить! – твердила девочка, топая ногами.

– Это больное дитя, – тихо сказал старший темных альвов. – Надо скорее вернуть родителям…

Верриберд молча смотрел на детей. И он увидел, как губы альвригов почернели, а вокруг них заплясали острые язычки серого со стальным блеском пламени.

Пламя у рта было ему знакомо – он видел такое, навещая совсем старого белого альва. Но там язычки светились бледно-розовым и голубым. И было это, когда альв, запрокинув голову, глядел на солнце и беззвучно бормотал слова благословения.

Всего мгновение промедлил Верриберд. Нужно было закричать, чтобы взрослые темные альвы растащили в стороны сомкнувшихся в ряд мальчишек, чтобы заткнули им рты. Ведь они не видели стального пламени – а Верриберд видел!

Всего мгновение молчания…

И тут альвриги запели.

Их лица так исказились, что старшие отшатнулись – им было страшно подойти.

Верриберд разбирал отдельные слова, улавливая не столько созвучия, сколько вложенную в них силу, и с ужасом понял: альвриги творят заклинание власти. Кто их научил – белый альв не знал; он видел, что старшие темных альвов не понимают, что происходит.

Видимо, проснулось не только слово «альвриги», но и кое-что более опасное.

– Замолчите! – крикнул Верриберд. – Урар, Браммар, надо, чтобы они замолчали!

Не приученное к крику горло не выдержало – Верриберд вдруг лишился голоса.

Зато закричали те, кто сидел в нишах за пестрыми занавесками. Матери выскакивали, не позаботившись о покрывалах, выносили детей и даже не возвращались за имуществом.

Верриберд услышал шум, исходящий из толщи земной, что-то вроде того скрипа, который слышат белые альвы, лежа на земле и следя за движением древесных корней, прокладывающих себе дорогу к водоносным слоям.

– Все наверх! Все наверх! – закричал седобородый.

– Пещера рушится! – воскликнул Браммар и кинулся на помощь своей жене, тащившей в охапке двоих близнецов.

И она действительно рушилась – сверху посыпались камни и серый песок. Верриберд с ужасом смотрел на стену, которую рассекло несколько трещин. Они обозначили большой кусок, величиной с помост для купания на озере. Кусок рухнул в пещеру, а в проломе появилось белое огромное существо на толстых ногах. Оно неторопливо вошло в пещеру, и тут все увидели – на острой морде, завершавшейся толстым рогом, нет глаз.

Верриберд вдруг понял – это и есть индерг, чей неторопливый ход между земляными пластами порой слышали сверху белые альвы. Даже их старцы не знали, что это за животное, чем питается и как размножается; предполагали, что пьет воду из подземных рек.

От неожиданности альвриги перестали выкрикивать то, что Верриберд опознал как искаженные заклятия власти.

Индерг остановился. Все так на него уставились, что даже не поняли – черная дыра за ним смыкается и затягивается.

Родители прижали к себе детей, у кого было оружие – выставили клинки перед собой. Альвриги же как будто не ведали страха – они смотрели на белого гиганта с восторгом. И никто из старших не понял природы этого восторга. А это была радость от того, что они узнали подземное чудище и вспомнили о давней победе над ним.

Как Верриберд догадался, что существо, живущее в глуби земной, должно бояться огня? Он не знал. Видимо, и в нем проснулась частица двойственной души давнего предка, имевшего дело с этим порождением глубин.

Верриберд схватил толстую ветку, одним концом лежавшую в костре, и поднял огонь над головой.

– Убирайся! Убирайся прочь! – закричал он. И, выставив перед собой огонь, пошел на безглазое существо.

Ощутив жар, индерг остановился и повернул направо. Там, справа, была довольно глубокая ниша – кто-то из темных альвов ладил жилье для большой семьи. Индерг неторопливо приблизился к нише, вошел в нее, уперся рогом в стену, раздался скрип – и чудовище стало словно бы втягиваться в плотную землю.

За ним оставался проход в полтора роста шириной.

– Туда! Туда! – завизжала девочка.

Белое безглазое страшилище не напугало ее, напротив – в ней проснулось любопытство. Альвриги же откуда-то знали, что им следует делать.

Дальше произошло неожиданное.

Старший из альвригов, сын Сегебенны и Арриара, посадил ее на плечи и вбежал в проход. Прочие, словно опомнившись, слаженным хором стали повторять свои невесть откуда пришедшие заклятия и поспешили за вожаком.

– Туда и дорога… – прошептал седобородый темный альв.

Но заклятия власти оказались опаснее, чем он думал. Дети темных альвов побежали вслед за альвригами, отбиваясь от матерей и отцов. По меньшей мере два десятка скрылись в проходе.

Бывшая белая альва Сегебенна, ныне Абрура, вдруг осознала беду. Ее сын первым последовал за белым чудовищем, и что его ожидало – неведомо.

Она вспомнила слова, с которыми белые альвы обращались к медведям, лосям и лесным кабанам, чтобы те, остановившись, дали безоружному и беззащитному альву спокойно пройти мимо. Она стала выкрикивать эти слова, половина которых ей уже была непонятна.

Но она опоздала.

Стена вокруг прохода стала смыкаться – и сомкнулась совсем.

Все это случилось очень быстро, темные альвы даже не успели удержать беглецов, их жены упали на колени, протягивая руки туда, где вслед за альвригами исчезли дети. И наступила страшная тишина.

– Беда, – сказал седобородый темный альв. – Беда. Ты, белый, теперь наш брат. Ты всегда можешь греться у нашего огня. А белые жены пусть уходят. Тут им больше нет места.

– Пусть уходят, – подтвердили рудокопы, кузнецы и оружейники.

Горестный это был исход. Сегебенна и ее подруги даже не смогли взять свое имущество – оно погибло, когда белое чудище проломило стену.

А снаружи была зима.

– Они погибнут, – сказал Верриберд.

– Не вмешивайся! – велел седобородый. – Они это заслужили.

– Сегебенна, Деабенна! – закричал Верриберд. – Бегите в лес! В лес скорее! Не попадайтесь людям на глаза!

– Чем одна смерть лучше другой? – спросил Браммар. – Сперва они погубили своих детей, теперь их черед.

– Все это сложнее, чем ты думаешь… Вам не следовало пускать к себе наших невест… – пробормотал Верриберд. – Есть же давний запрет – не смешивать кровь…

– Теперь мы и сами это поняли. Но – поздно…

– Да, поздно. Вы остались без детей. Я пойду к своим, – сказал Верриберд. – Я боюсь за них. Если мы не сумели вернуть девочку – люди могут отомстить. Нам нужно разбудить тех, кто спит в шалашах, и увести подальше.

– У нас будут другие дети. Держи, белый, – Урар протянул ему большой нож.

– Мы не убиваем.

– Вы позволяете себя убивать? Держи, держи, пригодится.

На душе у Верриберда было – как хмурым утром в лесу после ночной бури, погубившей лучшие деревья.

– Белый, спроси у ваших стариков. Может, они знают, что это такое было и куда индерг мог увести детей, – попросил седобородый. – Альвригов не жаль, но они одурманили обычных детей. Может быть, они где-то поднимутся наверх…

Но в голосе старого вожака было сомнение.

– Спрошу, конечно. А теперь я должен спешить.

– Погоди…

Старшие темных альвов тихонько посовещались.

– Ты можешь привести сюда ваших детей, – сказал седобородый. – Мы сумеем их защитить. А взрослые альвы должны защищать сами себя, запомни это. Теперь ступай, белый брат.

Верриберда проводили к выходу из пещеры. Снаружи оставались его снегоступы, но сейчас они больше не требовались. Он побежал вниз, и вверх, на рукотворный холм, и опять вниз, и выбежал к озеру.

За то время, что Верриберд провел у темных альвов, людей на берегу прибавилось. Он увидел запряженные крепкими лошадьми скользящие повозки и понял – это пришло подкрепление из города. Очень ему не понравилось, что на ночь глядя горожане что-то затевают. Еще меньше ему понравился собачий лай.

Ближе всех к озеру стоял шалаш Энниберда. Шалаш Верриберда, где он оставил перепуганного младшего брата, был на расстоянии полета стрелы из большого лука. И плохо было то, что к нему вела не едва заметная на траве и хвое тропинка, а след, оставленный на снегу Эннибердом; след почти незаметный, но если осветить факелом и приглядеться, то виден.

А уж если пустить собак…

Верриберд поспешил к своему шалашу, сделав порядочный крюк, чтобы выйти не со стороны озера.

Он опоздал.

Он увидел разоренный шалаш и тело белого альва на снегу. Энниберда закололи рогатиной прямо в сердце.

Не было времени, чтобы оплакать брата. Верриберд понесся в глубь леса – предупреждать своих. На бегу он услышал отчаянный предсмертный вопль. Голос был тонкий. Он подумал – видимо, одна из бывших белых альв попалась на глаза горожанам. Спасти ее было невозможно. И Верриберд сделал то, чего сам от себя не ожидал.

Подаренный Ураром нож он нес за пазухой. И сейчас впервые в жизни взялся за рукоять оружия. Он должен был защитить себя, чтобы никто не помешал предупредить свой род, своих близких.

Поневоле позавидовал Верриберд темным альвам, которые жили все вместе, могли собраться и оказать сопротивление. Отыскивать в лесу поодиночке белых альвов было, пожалуй, непосильной задачей.

Первый на его пути был шалаш Элгибенны. Альва, услышавшая далекий шум, стояла возле, одетая так тепло, как только могла, и собирала в дорогу маленькую воспитанницу.

– В лесу неладно, – сказала она.

– Торопись, – ответил ей Верриберд. – Люди пойдут по лесу, чтобы убить нас всех.

– Но за что?

– Они решили, будто мы украли их ребенка.

– Неужели невозможно им объяснить?.. Мы столько добра им сделали…

– Невозможно. Беги. Беги к бурелому, спрячься в глубине, туда они не полезут.

– А ты?

Верриберд задумался и вдруг присвистнул – он понял, что должен сделать.

– Голова моя полна прошлогодней хвои. Я побегу к старику. Кто-то говорил мне, что он умеет рассылать вести по лесу. Теперь самое время пустить это умение в ход – пока еще есть кого спасать.

Чтобы добраться до старика, следовало пересечь просеку, известную горожанам, – по ней лесорубы ездили рубить сухостой на дрова. Впервые в жизни Верриберд не перебежал просеку бездумно, а сперва огляделся. Это спасло его – он вовремя заметил сани.

Сжав покрепче рукоять ножа, белый альв побежал за кустами, ища место, чтобы безопасно пересечь просеку. Оказалось, те, кто приехал на санях, углубились в лес, и Верриберд налетел на горожанина, одетого, как зимний охотник – в белом балахоне поверх шубы.

Нож в ладони оказался быстрее и опытнее головы, набитой прошлогодней хвоей. Видимо, темные альвы снабдили его, когда ковали, боевой магией – не слишком сильной, чтобы нож не стал спорить с хозяином. Единственным незащищенным местом у противника была шея, прикрытая довольно тонкой тканью. Нож сам нашел, куда бить.

И после этого обратной дороги у белых альвов уже не было. Сперва – девочка, теперь – мертвое тело…

Старый белый альв сидел на пне возле шалаша и слушал лес.

Верриберд попытался коротко растолковать ему беду, коротко не получилось. Он был так напуган убийством, что мысли в голове путались. И он, помня обещание, то и дело спрашивал, куда индерг мог увести детей, чтобы темные альвы могли их вернуть.

– Я понял тебя, – сказал старик. – Успокойся, сядь, отдышись, теперь все буду делать я.

Он подошел к высокой ели и положил полупрозрачные руки на пласты снега поверх еловых лап. Руки задрожали, дрожь передалась дереву.

Она ушла через корни и вскоре вернулась.

– Надо уходить из Артейских лесов, – решил старик. – Я послал знак тревоги. Но где можно спрятаться – я не знаю. Может быть, нас приютят в Гофлендских лесах. Для этого придется перейти Большой отрог Артейского хребта. Сиди, отдыхай, тебе понадобятся силы, чтобы нести детей.

– Я отдохнул.

– Сейчас все наши выходят из шалашей. Съешь немного сушеной брусники и ступай к верховьям Лоинне, место сбора – там.

– А ты?

– Я останусь. Мне они уже ничего плохого не сделают.

– Они могут убить тебя.

– Не убьют. Я знаю, куда мне уходить. И уйду. А теперь расскажи мне еще раз, что было в пещере.

Давясь брусникой, Верриберд уже более связно рассказал про белое безглазое чудище, проходящее сквозь землю.

– Плохо дело, если альвриги как-то выманили индерга. Значит, они имеют над ним власть.

Слово «альвриги» старика не удивило.

– Если бы имели власть – они бы раньше это сделали. А в пещере, я видел, они даже растерялись. Но, скажи, может ли индерг вывести их наверх?

– Солнце убивает индергов. Разве что ночью, но… Девочка… Девочка! Вот кто дал силу их заклятиям.

– Неужели в них проснулись голоса далеких предков?

– Далекие предки умели как-то справляться с индергами, но нам, белым, это знание ни к чему, а темные его забыли. Если альвриги поработят индерга, они смогут путешествовать под землей, не прилагая усилий, не выкапывая ходов. И выходить на поверхность всюду, где только захотят.

– Их надо остановить, – сказал Верриберд.

– Знаю. Поел? Возьми все мои припасы, уходи и не оборачивайся.

– А ты?

– Я уйду в другую сторону. Слушайся! Я знаю, что говорю и делаю.

И Верриберд послушно побежал к истокам Лоинне, туда, где в один поток сливаются три пробившихся из скалы родника.

Старик проводил его взглядом.

Некоторое время он стоял, собираясь с духом, потом тихо запел. Это было песней без единого слова – и оттого еще более сильной и грозной.

Его губы горели. Если бы он мог их видеть – удивился бы язычкам белого пламени. А может, и не удивился бы.

Старик возвращался к далеким предкам и через них шел к их опасным потомкам. Это было единственным средством настичь альвригов.

Он не хотел их уничтожать, он собирался навеки лишить их памяти, но ощутил сильнейшее сопротивление. Он усилил свой посыл и покачнулся – ответ был стремительным и беспощадным. Старик понял – альвриги умеют объединять усилия.