Текст книги "Времена цвергов"

От тебя ждут новых подвигов, во всех взглядах ты читаешь вопрос: ну, когда же?.. До чего обременительно такое ожидание!

Встреча в галерее испугала Рейнмара. Прекрасная Иоланта фон Фалькнор хотела заглянуть ему в глаза – а он отводил взгляд. Но потом всю ночь ему мерещилась красавица, и во сне у него были обе руки – чтобы обнимать и прижимать к груди.

Он встал и подошел к окну. Осенние ветры – то, что требуется разгоряченному телу, чтобы прогнать морок. И он не знал, что под окном сидит лекарская дочка Эрна. Даже если бы знал – не поглядел бы вниз.

А она сидела, спрятавшись под ковром из дикого винограда, что заплел всю стену, и посылала вверх одно-единственное слово: «люблю…»

Она так хотела прикоснуться пальцами к щеке спящего Рейнмара! И гладила прохладные листья, отдавая им, бессловесным и неразумным, переполнявшую ее любовь…

Старый барон посовещался с женой и отправил гонца в Фалькнор. Оттуда пришло письмо – граф просил прислать к нему дочь. Но объяснить графине Иоланте, что ей следует возвращаться к отцу, никто не сумел. Когда ее разозлили, она, взвизгнув, растолкала горничных и кинулась бежать наугад. Темная витая лестница и беспросветный мрак винного погреба ее не испугали. Насилу девицу выманили, показывая ей издали расшитое серебряными птицами шелковое покрывало и золотые браслеты.

– Надо избавляться от дурочки, – сказал старый барон.

– Не торопись, мой повелитель. Я видела, как она глядела на нашего Рейнмара, – возразила баронесса. – Из-за него она решила остаться.

– Но она глупа, как ослица.

– Достаточно умна, чтобы выбрать самого красивого из молодых людей. Доверься мне, мой повелитель, я приведу эту парочку к алтарю.

Баронесса поговорила с сыном.

– Я ей не нужен, – хмуро сказал Рейнмар.

– Она любит тебя. Не зря же она пришла сюда пешком из Фалькнора.

– Не может она меня любить. Я ведь даже обнять ее не смогу!

– Думаю, что сможешь.

Графу отписали, что девица прихворнула. И баронесса всерьез принялась сводить будущих жениха и невесту.

У нее были и другие дети. Младшую дочку, Беатрису, которой не исполнилось и четырех, баронесса подучила, чтобы девочка все время была при гостье, развлекала ее своими шалостями, приносила ей лакомства. Если у дочери графа фон Фалькнор – разум ребенка, то и подружиться она может только с ребенком.

И точно – маленькая Беатриса Иоланте понравилась. Когда девочка принесла ей охапки кукол – проснулись воспоминания, и королева цвергов внезапно обняла ребенка, прижала к плечу кудрявую головку. Смешались тускло-золотые волосы девочки и рыже-золотые волосы Иоланты Церфессы. Пальцы королевы прикоснулись к кудряшкам Беатрисы – и королева подумала, что золотистые волосы юнкера Рейнмара, того же цвета, что и у сестренки, наверно, таковы же на ощупь.

Эйтри же, которому удалось увидеть на закате Беатрису, подумал: пожалуй, вот будущая королева, только вот хватит ли в ней упрямства и злости?

Иоланта Церфесса не могла каждую ночь встречаться с Эйтри, да это и не требовалось. Она прошла в баронском замке ту школу, какую не могла пройти под землей: школу кокетства. Наблюдая за другими девицами, она обнаружила, как много значат взгляды, пожатия плечиков, особый наклон тела вперед, когда подаешься к кавалеру низко открытой грудью. Азарт овладел ею – она тоже захотела восхищенных взглядов, тайных рукопожатий; увидев в замковом саду поцелуй, она сперва не поняла, что это такое, но по лицам влюбленных догадалась – нечто прекрасное, дающее девице власть над мужчиной. И она впервые задумалась о том, что быть королевой цвергов – не такое уж радостное ремесло.

Чтобы понравиться Рейнмару, она даже стала учить людскую речь. Понимала Иоланта Церфесса уже многое, но говорить побаивалась – наречие цвергов, похожее на перебранку сварливых псов, и привычка хрипло вопить исказили и изуродовали ее голос, наверху она отчетливо поняла это. Однажды ночью она слушала, как поют для девиц и дам молодые рыцари, стала потихоньку подпевать – и пение помогло ей.

А Рейнмар однажды ночью, после страстного сновидения, проснулся с ощущением грядущих перемен. Всякий раз, укладываясь в постель, он долго пристраивал правую руку, чтобы не порезаться во сне. И вот, сев, он ощутил не привычную тяжесть Зеленого Меча, а нечто иное. Ощупав левой рукой правую, он ахнул – меч из упругого сделался мягким, похожим на моток веревки. Меч, выращенный из черной фасолины, стал увядать!

Видимо, его убила неприязнь хозяина. А может, кончился его срок. Если меч – растение, то рано или поздно он увянет, к тому же на дворе осень. Долго рассуждать Рейнмар не стал и уснул радостный.

Утром к нему прибежала Беатриса, забралась на постель, стала рассказывать про свою старшую подружку. И, подученная баронессой, даже приврала малость – что прекрасная Иоланта расспрашивала о юнкере Рейнмаре девиц.

– Она заговорила? – удивился юноша.

– Заговорила! – подтвердила Беатриса. – Немножко заговорила! Братец, женись на ней!

– Она не согласится.

– Согласится! И мне на свадьбу сошьют платье из зеленой парчи!

Платье девочке было обещано матерью – за помощь.

Затеи баронессы привели к тому, что однажды утром Рейнмар, сильно смущаясь, предложил Иоланте Церфессе прогулку в замковом саду. Сад в осеннюю пору был пуст и гол, но вид на реку и дальние поля открывался прелестный.

Беатриса из любопытства побежала следом.

Королева вела себя так, как подсмотрела недавно: улыбкой говорила «да» на все сбивчивые речи юноши, это «да» несколько раз прошептала и прикасалась, точно невзначай, то к его плащу, то к пальцам левой руки. Она вела ту девичью игру, устоять против которой Рейнмар не мог, позволил сладкому туману заполнить голову и душу, – а опомнился в тот миг, когда девушка стала толкать его к куче засохших веток.

Его нога провалилась в пустоту, но он успел ухватиться левой рукой за ствол молодой вишни.

Иоланта Церфесса зарычала и стала бить Рейнмара по руке, одновременно пихая его ногой в бездонную яму. Он, сообразив, что настает смертный час, высвободил из-под плаща правую руку и хлестнул Иоланту Церфессу Зеленым Мечом. Если бы только меч был прежним! Но он не ожил. Он увял, как трава, его удар был – как удар веревки. И Рейнмар, получив удар ногой в голову, полетел в черную глубину.

Беатриса спешила к нему. Но девочка опоздала.

Королева заскакала вокруг дыры, потрясая кулаками и рыча. Она добилась своего – осталось только самой спуститься вниз и убедиться, что Рейнмар мертв.

Беатриса визжала и била ее своими маленькими слабыми кулачками, а сквозь ветви за ними следил Эйтри.

Но Иоланта Церфесса, отшвырнув ребенка, вдруг замерла, запрокинув голову. Ей смертельно не хотелось расставаться с синим утренним небом и солнечным светом, со свежим прохладным воздухом, полным пряного запаха палой листвы и не успевших отцвести белых хризантем.

Но здесь, наверху, она была всего лишь дочерью графа, а там, внизу, – королевой цвергов. Стоил ли душистый осенний воздух этого титула?

Королева не заметила, что выше по склону зашуршали сухие листья. А стоило бы ей обернуться – прочь из замкового сада бежала лекарская дочка Эрна.

Девушка шла следом за Иолантой Церфессой, Рейнмаром и маленькой Беатрисой, прячась за вечнозеленой изгородью. В ее сердце не было ревности – она просто хотела быть поближе к любимому. Она даже хотела, чтобы гордая графская дочь полюбила Рейнмара – в самом деле, что может дать рыцарю простая лекарская дочка? А графиня принесет знатное приданое. И отрадно будет знать, что любимый счастлив…

И потому Эрна глазам не поверила, увидев, как Иоланта Церфесса пытается погубить Рейнмара. Их сражение длилось меньше минуты – Эрна не успела опомниться, да и горло у нее пересохло. А когда девушка увидела, как графиня скачет вокруг черной ямы, как грозится кулаками и корчит страшные рожи, сразу стало ясно, где искать помощи против этой ведьмы – в форбурге!

Эрна знала, к кому бежать: к той темнолицей старухе, которую сильно не любил ее почтенный батюшка, ученый лекарь Корнелиус, подозревая, что она приложила руку к появлению Зеленого Меча. Корнелиус называл ее ведьмой и колдуньей, а кто же сладит с бешеной Иолантой фон Фалькнор, если не более искусная и сильная ведьма?

Нужно было спешить, и Эрна, выбирая, кинуться ли на помощь маленькой Беатрисе или нестись во весь дух к старой Шварценелль ради спасения Рейнмара, выбрала жизнь любимого.

* * *

– Вот, мать посылает. – Немного смутившись, Уве снял с телеги небольшую корзинку. – Яблок немного, свежего сыра… грибов сушеных две низки…

Шварценелль улыбнулась.

После того, как она уехала из Русдорфа и поселилась в Шимдорне, чтобы быть поближе к Рейнмару и наблюдать за ростом Зеленого Меча, впервые русдорфская женщина прислала ей гостинец. А ведь она той ночью не только Уве отыскала среди убитых, но и еще несколько парней и мужчин, которые иначе истекли бы кровью. Анна, самая сварливая, оказалась самой благодарной.

– Вам самим там есть нечего, – сказала Шварценелль. – Заходи, у меня свежий хлеб из замковой пекарни, отвезешь матери ковригу.

– Мы до последнего в лес ходили. И репа на огородах уцелела, и моркови немного.

– А муку и зерно цверги унесли.

– Недавно господин барон прислал немного зерна и муки.

Уве привез в Шимдорн по уговору со скорняком заячьи невыделанные шкурки и две лосиные шкуры, обратно собирался везти зимние припасы – хотя бы пару бочат солонины и несколько мешков матросских сухарей из Асселя, где им придавали каменную твердость. Такие сухари, размоченные в горячей похлебке, весной – сущее спасение. И охотники, уходящие на несколько дней в лес, нуждаются в провианте. Кроме того, несколько женщин дали ему фамильные серебряные ложки в надежде, что на вырученные деньги удастся недорого купить пряжу. Цверги унесли даже дырявые чулки…

Русдорф жил. Русдорф возрождал и охоту, и торговлю. На охоту старики брали мальчишек, обучали их ремеслу. А вот чем по весне засеять поля, что посадить в огородах – это был большой и трудный вопрос. Шварценелль обсудила его с Уве во всех подробностях. Решили – зимой, когда на реках встанет лед и будет санный ледяной путь, ехать двумя санями в Эммельхарт на ярмарку, там взять под любой залог и за любую цену семенное зерно. И там же можно нанять работников – в Русдорфе стоит несколько пустых домов, а есть люди, которые мыкаются по белу свету, не имея своего угла.

Шварценелль решила, что сама пойдет с парнем к ювелиру, авось выторгует побольше, а что до пряжи – ее новая соседка, Марта Эрмлих, как раз тем и промышляла, что ездила по северным селам и скупала пасмы неокрашенной и даже плохо промытой шерсти; если с ней договориться, то она могла бы и до Норнунда доехать, пока туда не добрались другие скупщики.

Этот деловой разговор Шварценелль и Уве вели на границе замкового форбурга и собственно Шимдорна. Форбург прилепился к холму, на котором выстроили замок, с востока и разрастался в сторону села, село же тянулось к замку, и вскоре им предстояло слиться. Шварценелль выбрала комнату у вдовы замкового конюха еще и потому, что население форбурга, обслуживавшее замок, обычно знало все новости.

– Идем, Уве, – сказала она и вдруг ощутила движение на груди. Зашевелился мешочек, в котором лежали две оставшиеся фасолины.

Этот мешочек в последние дни уже раза три напоминал о себе, но Шварценелль, расспросив замковых служанок, успокаивалась: Рейнмар здоров и бодр, ему ничто не угрожает.

Шварценелль положила руку на мешочек и приняла известие: стряслась беда.

– Сперва – в замок, – решила она. – Подожди меня тут, Уве. Да – в печи ведь стоит горшок с горячей пшенной кашей! Поешь пока. Я скоро.

Она достала горшок, выложила в миску два половника вкусной каши, сдобрила ее коровьим маслом, и Уве широко улыбнулся – в Русдорфе теперь масло доставалось только маленьким детям. А парень любил-таки поесть.

Шварценелль невольно задержалась, глядя, как он управляется с кашей. Ей нравилось смотреть, как едят хорошо поработавшие мужчины. Своего мужчины, кормить которого – одно удовольствие, у нее уже лет сорок не было – после того, как выгнала из дома метлой загулявшего муженька.

И тут в комнатушку вбежала Эрна.

– Госпожа Нелль, там ведьма!

– Где ведьма?! – Уве даже вскочил.

– Графиня Иоланта – ведьма! Бежим, бежим! Она юнкера погубит!

Эрна то кричала, то, вдруг испугавшись, шептала, но Шварценелль в конце концов докопалась до смысла.

– Значит, скинула молодого барона в черную яму и скакала вокруг?

– Да, да! Бежим, госпожа Нелль, нужно отогнать ее, вы сможете, и помочь юнкеру Рейнмару! Только вы сможете, больше – никто! Не то она и маленькую даму Беатрису погубит!

– Пойдем, Уве, – сказала Шварценелль. – Странное это дело. И мешочек мой буянит.

Втроем они прибежали в замковый сад. Там уже никакой графини фон Фалькнор не было, Беатрисы тоже не было, а яма, куда рухнул Рейнмар, оказалась бездонной.

– Это работа цвергов, – Шварценелль заглянула в глубину. – Да, здесь побывали цверги…

– Она где-то поблизости, ее нужно найти, – твердила Эрна. – Только почему она оставила на траве свои парчовые туфли?..

– Туфли, говоришь, оставила?.. И скакала, и кулаками махала? Ох, уж не королева ли цвергов у нас тут побывала?

Все, чему Шварценелль раньше не придавала значения, вдруг сложилось в картинку: немота молодой графини, удивительная белизна ее лица, загадочное появление в Фалькноре…

– Уве, ты парень сообразительный. Где и как нужно рыть от самого речного берега, чтобы попасть к этой норе? Как я понимаю, пробиваться недолго, полтора десятка шагов, склон-то крутой.

Уве сразу сообразил, о чем речь.

– Ищи лопаты, зови людей, матушка Нелль, – сказал он. – А я спущусь вниз. Может, что и пойму.

– Барышня Эрна, беги в замок, кричи, что молодой барон провалился в дыру, – велела Шварценелль. – И убедись, что маленькая Беатриса в безопасности. Я с тобой, Уве. Не бойся, доводилось мне спускаться по крутым склонам… Ох, как же оно так вышло?..

Шварценелль уже догадывалась, что произошло, но не желала верить. Она поступила по дивному наитию – посадила зерно в разверстую рану. И ведь Зеленый Меч спас город Бремлин! Так что случилось?

Уве рассчитал, где нужно копать, чтобы упереться в нору, и выдирал мешающие делу кусты. При этом он нехорошо усмехался, а огонек в прищуренных глазах означал: при нужде парень и голыми руками прокопается вглубь, под самый замок, ведь у него с цвергами свои счеты – двое братьев в ночном бою погибли. Вскоре прибежали стражник Снорре Тотт, пекарь Янсен – прямо в белом фартуке, конюх Курре – прямо с навозными вилами. Появились и лопаты. Яму раскидали в четверть часа и вышли к норе, ведущей вверх и, под углом, – вниз, под реку.

Рейнмара не нашли – зато нашли Иоланту Церфессу. В спине у красавицы торчал изогнутый нож – такой, какие раньше, говорят, умели ковать темные альвы – те, что давно покинули здешние места.

Никто ничего не понимал. Прибежала баронесса с дамами, разослала всех на поиски своей младшенькой, прибежали еще стражники, пришел и сам барон с пажами и свитой – своими любимцами-охотниками.

Лезть под реку боялись все.

Уве отвел Шварценелль в сторону.

– Ты ведь знаешь об этом деле больше, чем все они, – сказал Уве.

– Знаю, сыночек… А ты хоть понимаешь, что теперь, когда пропал молодой барон с его мечом, опять придут цверги и вольфкопы?

– Да, это я понимаю.

– Плохо дело, Уве. Они за все отомстят.

– Да уж ничего хорошего… Гляди-ка!

Эрна, пока все хлопотали вокруг тела Иоланты Церфессы, подошла к ведущему под реку лазу и, опустившись на четвереньки, смотрела туда.

– Она же сейчас отправится к цвергам! – сообразила Шварценелль.

– Зачем?

– Затем – если мы не нашли в норе молодого барона, значит, цверги его утащили. А на кой им тащить в пещеры покойника? Хватай ее, тащи наверх, я за тобой!

С немалым трудом увели Шварценелль и Уве наверх бедную Эрну.

– Подумай, дурочка, если даже ты проберешься в пещеру цвергов – чем ты поможешь Рейнмару? Тебя просто убьют – или отправят в дальние пещеры, где женщины цвергов растят потомство, будешь там сидеть в темноте и нянчить уродцев, – убеждала Шварценелль. – Чтобы выручить юнкера Рейнмара, нужна помощь умных людей, нужно настоящее оружие…

– Такое, как Зеленый Меч? – спросила Эрна. – Но ведь и он не помог!

– Я не знаю, почему он не помог! Я не знаю, что случилось с Зеленым Мечом! – закричала Шварценелль. – Я думала, если его вырастить – он умрет только вместе с хозяином!..

И осеклась.

– Так это ты вырастила меч? – догадался Уве. – Говори уж, раз начала. Ну?!

– Я, – призналась Шварценелль. – Я дорогой ценой купила эти зерна. Хотела защитить Русдорф… Но что-то с ними не так…

– Зерна?

– Всего одно зерно, Уве. И с ним, как видишь, невесть что вышло. Как же теперь быть?

– Если они опять придут, Русдорф погибнет. Матушка Нелль, дай мне такое зерно!

– У меня нет!

– Почему ты не хочешь? Ага, понял… Для этого я должен лишиться руки?

Эрна, слушая спор, затаилась, едва дышала.

– Уве, мне показалось, что посадить зерно в рану, сделать меч продолжением руки – правильно и надежно. Теперь ты видишь, что я ошиблась? Нужно было сделать что-то другое, а что – не знаю. Не знаю!

– Дай мне зерно!

Шварценелль прямо ощутила жар, идущий от упрямца.

– Уве, Рейнмар был рыцарь, он умел обращаться с Зеленым Мечом. А если ты его получишь – первым делом себя покалечишь. Гибкий меч – не прямой, он и хозяина режет, а ты с прямым еле-еле управляешься, ты же деревенский парень!

– Дай мне зерно.

– Уве, я ошиблась! Нужно было сделать что-то другое!

– Дай мне это зерно.

Этот бесполезный разговор длился чуть ли не час. Потом Уве, смертельно обидевшись, пошел прочь. Ему нужно было много сделать и о многом подумать. Хотя бы – к какому из северных графов податься, чтобы отвел землю для беженцев из Русдорфа. В том, что придется бежать, бросив дома и пашни, он не сомневался.

Эрна догнала его и дернула за рукав.

– Я знаю, где зерна, – сказала она. – Матушка Нелль носит их в мешочке на груди, я подсмотрела. Только надо торопиться.

– Знаю, что надо.

– Ты не понял. Она мне сказала – пойдет к тем, кто обманом забрал у нее дар. Если уж их магия не может помочь Русдорфу – пусть хотя бы дар вернут. Станет опять лекаркой…

Уве вздохнул.

– Что она еще сказала?

– Сказала, что попробует узнать про юнкера Рейнмара. Но это, наверно, чтобы меня успокоить. А в дорогу собралась завтра на рассвете.

– Ты его любишь? Рыцаря Рейнмара?

– Люблю…

– Эх…

– Я выкраду у нее зерна! Я умею ходить совсем бесшумно! А ты – ты отрубишь мне руку!

– Ты ума лишилась!

– Но сажать же нужно в рану!

– Это старая Нелль выдумала. Куда сажать – мы с тобой не знаем.

– В рану, – убежденно сказала Эрна. – Вот у молодого барона вырос же меч. И у меня вырастет.

– Ты будешь с ним управляться еще хуже, чем я…

Но Уве так хотел получить семя, из которого вырастает Зеленый Меч, что на ночь остался в Шимдорне.

Ночь была шумная – всюду искали маленькую Беатрису. В конце концов поняли, что девочку утащили цверги. Баронесса чуть с ума не сошла – себя во всем винила. Барон обещал сокровища тому, кто полезет в нору под рекой. Желающих не было. Шварценелль, хотя и собиралась выспаться перед дорогой, допоздна оставалась в Шимдорнском замке, готовила для баронессы и для дам успокоительные отвары. Наконец она поняла, что надо бы хоть часа два поспать, и не те у нее годы, чтобы так долго быть на ногах и при этом прекрасно себя чувствовать.

Перед рассветом Эрна принесла Уве мешочек.

– Всего два. Если мы их погубим – других уже не будет, – проворчал Уве. Ему почему-то казалось, что зерен у Шварценелль – не меньше дюжины.

Две черные фасолины лежали у него на ладони.

– Нужно что-то сделать, – сказала Эрна. – Вчера люди говорили – если маленькая дама Беатриса не найдется, значит, она все равно что погибла, и старый барон прикажет завалить нору большим камнем. Как же я тогда спущусь вниз?

– Утешься, норы еще будут. Теперь цверги опять пойдут в наступление на наши села и города. Вольфкопам больше нечего бояться…

– Как ты думаешь – он жив?

– Это было бы замечательно. Тогда цверги попытались бы его на что-то обменять…

Уве оказался прав – днем возле норы нашли послание от цвергов. Им нужен был не более и не менее как сам Шимдорнский замок.

Шварценелль, обнаружив пропажу, пошла искать Уве и Эрну. В замке она отыскала только ученого лекаря Корнелиуса, который уже собирал дорожные сундуки.

– На север, только на север, – сказал лекарь. – Если барон согласится, тут будет пристанище вольфкопов. Отсюда они будут грозить всем западным графствам. А выкурить их из замка может только очень сильная магия. Я даже не знаю, есть ли еще знатоки, умеющие пускать ее в ход. Ты мою дочку не видела?

– Когда найдешь Эрну – уводи ее отсюда хоть связанной, с кляпом во рту.

– Думаешь, она захочет остаться в Шимдорне, когда отсюда уйдут люди?

– Я сказала, а ты решай.

Корнелиус недолюбливал Шварценелль, но на сей раз к ее словам прислушался.

В замке шли поспешные сборы, в одной комнате ругались, в другой рыдали, и все кляли барона, согласившегося уступить замок цвергам, которые, разумеется, не сдержат слова и не вернут Рейнмара, а если и вернут – то при последнем издыхании. Во всей этой суете носился Корнелиус, разыскивая дочку. И, конечно же, не разыскал.

Уве и Эрна забрались в брошенную хижину, жители которой убежали на север первыми. Они сидели за столом, а на столе перед ними лежали две черные фасолины.

– Ну что же, – говорил Уве, – зерно, солонину и сухари я своим отправил с конюшонком Бирре, он родом из наших мест, обо всем предупредил, моя совесть чиста. Попробуем, что ли?

Эрна сперва молча положила руку на стол, потом быстро убрала.

– А если цверги вернут молодого барона живым и невредимым?

– Нашла ты кому верить… Ладно. Ты отвернись, если боишься крови… Я сам себе руку отрублю.

– Кто боится крови? Я?! Да я ее видела больше, чем ты – сметаны!

Эрна если и соврала, то совсем чуточку. Отец учил ее помогать при перевязках. Да и смешно бояться крови девушке, которая собиралась стать ученой повитухой.

– Ну, смотри…

– Погоди, я полотенце приготовлю. Нужно будет перетянуть руку, чтобы ты всю кровь не потерял.

Увидев полотенце, Уве призадумался.

– Может, не обязательно всю руку? – спросил он. – Может, просто раны хватит, чтобы эта штука укоренилась?

– Знаешь, наверно, хватит раны. На ладони!

– Точно! Это даже лучше, чем меч вместо руки!

Они еще немного посовещались, кому какую фасолину: одна вроде была поменьше, но и потемней, а другая побольше, зато с зеленоватым оттенком. Наконец рассудили: маленькой ладошке – малое зерно, а крупной жесткой ладони – большое.

Непросто оказалось Эрне заправить фасолину в рану на руке Уве. Зерно будущего меча оказалось скользким и выскакивало. Наконец она свела над фасолиной края раны и туго забинтовала ладонь.

– Видел, как это делается? Теперь ты – мне…

У парня так ловко не получилось, все-таки он действовал одной левой и в важный миг испугался: Эрна побледнела и, казалось, вот-вот лишится чувств. Но вместе они справились и с последней фасолиной.

– Теперь остается ждать, – сказал Уве. – Если бы мы знали, сколько времени прорастал меч у рыцаря Рейнмара! Тебе очень больно?

– Нет!

– И мне – нет!

Оба соврали.

Шесть дней обитатели замка собирали имущество и понемногу выезжали: кто на север, кто на восток. Барон и баронесса вместе с немногими преданными домочадцами решили остаться в Шимдорне и ждать Рейнмара.

– Вас обманут, – говорили им. – Вам принесут труп и скажут, что молодой человек скончался пять минут назад. А в замке уже будут хозяйничать вольфкопы.

– Я больше ничего не могу сделать для него, – отвечал барон. – Только ждать…

Первые вольфкопы пришли ночью и заняли Белую башню. Барон приказал принести им туда хлеба и меда. О том, что вольфкопы разоряют гнезда диких лесных пчел, он знал. А что до ковриг хлеба – с чем-то же нужно этот самый мед есть.

По соседству с бароном поселилась Шварценелль. Обнаружив пропажу, она сразу догадалась, чьих рук это дело. И ею овладело смятение: нужно было идти к тем, кто дал ей три зерна, и просить совета, но где-то поблизости прятались Уве и Эрна, следовало найти их и удержать от глупостей… хотя бы попытаться удержать…

Шварценелль обходила пустые дома в форбурге и в селе, даже кладбищенские склепы осмотрела. Но она не подумала о реке. Уве и Эрна, отыскав брошенную лодку, переправились на другой берег и оттуда наблюдали за замком.

Обоим было очень плохо. Зарождение меча в руке оказалось делом болезненным, и корни, которые пускало зерно, вдруг раскалялись настолько, что терпеть было почти невозможно, тыкались в локоть и в плечо, пронзали руку судорогой.

– Ничего, ничего… – твердила Эрна. – Я спасу тебя, любимый…

Она и мысли не допускала, что Рейнмар мертв.

– Ну, проклятые вольфкопы, держитесь… – бормотал Уве. – Клочья от вас полетят…

После бессонной ночи, на рассвете, боль у обоих прошла, только на правой ладони у каждого выросли бугорки. И в это же утро Уве и Эрна, прислушавшись, уловили под землей гул. Они не знали об индергах и удивились – неужели там шагает, как солдаты на параде, войско цвергов?

Трое индергов прошли под рекой, остановились под замком и были отпущены в земные глубины. В это время замок уже был полон вольфкопов. Они приходили днем и ночью, никто им не сопротивлялся, и сколько их собралось – даже вообразить было трудно.

Ночью старый барон и баронесса, держась за руки, подошли к воротам. Они знали, что после заката цверги выходят из земли. А вот чего они не знали – так это замыслов Уве и Эрны. Эти двое переправились через реку и тоже оказались у ворот, но затаились в пустом форбурге.

Барон затрубил в свой охотничий рог. Ворота приоткрылись.

– Я пришел за сыном, – сказал барон.

Громкий хохот был ему ответом.

– Я сдержал слово, господа цверги! Отдайте сына! – потребовал барон.

– Уходи! Уходи, пока жив! – крикнули из-за ворот. – Мы тебя пощадим, если ты немедленно уберешься!

Барон требовал и грозил высшей справедливостью, цверги за воротами хохотали.

Уве и Эрна все это слышали.

– Я же говорил тебе, что они его убили.

– Нет, он жив!

В конце концов альвригам надоела эта игра. Вольфкопы по их приказу распахнули ворота и вывалились всей косматой и зловонной ордой.

– На север! На север! – кричали они и, отбросив на обочину барона с баронессой, шли и размахивали оружием.

В их языке было немного слов, недостающие сообщали им альвриги. Что такое север – полузвери не знали, но воля королевы и заклинания власти гнали их туда – а новым словом они себя подбадривали.

За передовым отрядом четыре огромных вольфкопа несли носилки, а на носилках стояла юная королева – Гизелла Ингвира. Она топала и потрясала кулачками. В ней еще не было истинной яростной воли, да и откуда, в тринадцать-то лет, ее вынесли, чтобы она ощутила истинную злость и жажду битвы.

А за носилками шли главные альвриги – Эйтри, Вейги и еще Модсогнир. Смена королевы означала и смену ее свиты.

– Они идут к Бемдорфу! – сообразил Уве. – Надо предупредить бемдорфцев. Эрна, бежим!

Вольфкопы еще не перешли на бег – на знаменитый мерный и неутомимый бег. Уве и Эрна могли успеть. Они, взявшись за руки, побежали по склону вниз и оказались на ведущей к северу дороге раньше вольфкопов.

Дорога, ровная и утоптанная, да еще в лунную ночь, была для них единственным спасением. Если бы они пошли кривыми тропами, то не успели бы в Бемдорф до прихода врага.

Уве, как все деревенские парни, хорошо бегал. А вот Эрна, городская девушка, скоро запыхалась.

– Оставь меня, я пережду в кустах! Оставь! Беги! – требовала она, задыхаясь.

Это было разумно – да только Уве не мог ее покинуть. Если бы он это сделал – ему бы всю жизнь потом было стыдно.

И случилось то, что должно было случиться, – Эрна упала. Да так неловко, что не могла ступить на правую ногу.

До Бемдорфа было еще далеко, а вот орда вольфкопов приближалась; они уже перешли на привычный бег и время от времени вопили: «На север!»

Уве не сразу понял, что произошло, и прикрикнул на девушку. Она попыталась отползти. Он склонился над ней, чтобы поставить на ноги и хотя бы в сторону оттащить. И тут из-за поворота показались вольфкопы. Они увидели две фигурки вдали и зарычали. Трогать барона с баронессой они не стали – тогда они еще были спокойны. Но сейчас разгорячились от бега и поняли, что перед ними добыча.

– Горит… – прошептала Эрна. Ее правая ладонь налилась жаром. И Уве, когда он обнял девушку, острой болью пронзило. Он отдернул руку и уставился на ладонь. Там, куда он посадил черную фасолину, под холщовыми бинтами дергало и жгло. Вдруг на бинте образовалось черное пятно, от него паучьими лапами расползлись трещины, пошел дымок. Прожженная повязка свалилась, а на ладони, в самой серединке, встал дыбом зеленый огонек.

– Меч! – воскликнул Уве. – У меня есть меч! Ну, держитесь, проклятые звери!

Радость его была так велика, что рассудок отшибло напрочь: Уве, уже не пытаясь помочь Эрне, стоял посреди дороги и ждал вольфкопов.

Меч не вырастал, огонек был невысок, с палец, не более. И передовые вольфкопы подбежали совсем близко.

– Уве, берегись! – крикнула Эрна, отползая к обочине.

Но упрямый парень не уходил. Он был уверен, что вот сейчас из ладони взметнется в небо Зеленый Меч, гроза всякой нечисти.

– Убей его! Убей его! – тонким голоском вопила юная королева Гизелла Ингвира. И кривые клинки уже нависли над головой Уве.

Тут с ним что-то стряслось – совсем необъяснимое. Может, ненависть к врагу, пылавшая в сердце, обрела плоть – он не знал. Он сжал правый кулак и замахнулся.

Но кулак внезапно разжался. То, что появилось на ладони, уже жило своей жизнью и отдало Уве приказ: бросай меня! Уве сделал правильное движение, огонек слетел с ладони, но появился другой – тоже ростом с палец. И изнутри уже лез третий.

Сорвавшийся с ладони огонек вдруг в воздухе вырос, обратился в сияющий шар зеленого пламени и ударил ближайшего вольфкопа в грудь. Мех запылал, вольфкоп кинулся наземь, пытаясь погасить огонь.

– Ага! Вот оно! Это вам за Русдорф! Это – за моих братьев! За Герта! За Гедерта! За старого Фрейца! За Эберхарда! За Рослинда! Мало?! За рыцаря Рейнмара! За Петера Баума! За другого Петера!..

Каждое имя вызывало в памяти лицо – и тут же рождался огненный шар. Уве вертелся, швыряя шары в обступивших его вольфкопов, он сражался, как безумный, поражая одного врага за другим, он пробился к носилкам перепуганной Гизеллы Ингвиры, чья воля была бессильна перед его волей. Но тут вольфкопов нагнали альвриги.

Они умели ставить защиту от огня – и несколько зеленых шаров, ударившись в незримую стену, сползли по ней и погасли. Уве, недоумевая, чуть замешкался – и два вольфкопа, обойдя его по дуге, подкрались сзади.