Текст книги "Шайтан-звезда (Книга первая)"

– Твой господин мудр, но он не терял достоинства, – возразил аль-Кассар, и Джейран поняла желание этого хмурого льва, залитого в железо и скрывшего лицо под золотой маской. Его отчаяние уже дошло до предела, как путник доходит до высокого перевала, после которого начинается спуск. И он, предводитель айаров, не знал, как в одиночку спуститься с вершин своего отчаяния. Он нуждался в помощи – и не мог принять эту помощь от Хабрура или Джевана-курда, но почему? Возможно, потому, что они были свидетелями его унижения, – подумала Джейран.

– А я полагаю, что терял, – сказала девушка, уверенная, что лжет. – И что такое достоинство? Вот ты сидишь сейчас, о господин, и скорбишь о том, что не исполнил какой-то клятвы. А человек без достоинства и не подумал бы скорбеть, клянусь Аллахом! Он бы радовался, что от нарушения клятвы получил какую-то выгоду. Значит, оно у тебя есть, о господин… и Аллаху – виднее…

На том доводы Джейран иссякли.

– Как может женщина рассуждать о достоинстве мужчины? – помолчав, спросил аль-Кассар.

Джейран поняла, что этот гордец все еще ставит преграды между своим отчаянием и вполне разумным желанием усмирить скорбь.

– О господин, я слушала истории о несчастных влюбленных, которые рассказывали на площади возле хаммама, и женщины там были так же сильны духом и верны, как мужчины, и умирали от любви так же, как они. И если эти женщины избирали себе этих мужчин – значит, они рассуждали об их достоинстве тоже, о господин, – сказав это, девушка удивилась, как вовремя вспомнила историю о Лейли и Кайсе из племени Бану Амир.

Еще более удивительным было то, что в темноте она обрела неожиданную смелость.

Она не видела аль-Кассара и лишь по голосу догадывалась, где он находится. И он тоже не видел ее. Более того – Джейран могла поклясться Аллахом, что этот человек не знает, хороша она собой или же подобна пятнистой змее, потому что, когда Хабрур и Джеван-курд показали ему свою добычу, он не уделил Джейран даже взгляда.

Она впервые в жизни была наедине с мужчиной, впервые была с мужчиной в полнейшей темноте… ибо нельзя же считать сближением те чары, что навел на нее Маймун ибн Дамдам!..

Джинн, которого, очевидно, поделом заточили в медный кувшин, разбудил в Джейран некое чувство, порождавшее волнение, и если бы девушка осмелилась, она бы назвала это волнением от предвкушения близости.

– Не зови меня господином, зови меня Болтуном или Брехуном, как это делают мои люди, ибо мои слова воистину подобны лаю собаки, упустившей добычу, – приказал аль-Кассар.

– Я не могу так тебя называть! – подумав, сказала Джейран. – Не я дала тебе достоинство, не мне и лишать тебя достоинства, о господин. Кто я такая, чтобы называть Брехуном мужа из благородных айаров?

– Воистину, отныне наше занятие – грабить на дорогах, и мое ремесло – быть айаром! – вздохнув, произнес аль-Кассар. – И пусть это будет для нас карой и наказанием!

Джейран не уловила ничего странного в этих словах, но поняла, что, если не вмешаться, этот несчастный опять начнет призывать на свою голову какие-то непостижимые бедствия.

– И вообще мне кажется, о господин, что, придумывая себе такие клички, ты оскорбляешь Аллаха, – торопливо сказала она. – Ведь у тебя есть благородное имя и прозвище, и Аллах знает тебя по ним, и если бы он хотел унизить тебя, то сам бы лишил тебя благородного имени.

– Ты замужем, о женщина? – вдруг спросил носящий золотую маску. – Или ты принадлежишь лишь своему хозяину?

– Я не замужем, и мой хозяин не прикасался ко мне, и сегодня я дала обет, что не будет близости между мной и им, если я спасусь от смерти… – тут только Джейран вспомнила, что невольно исхитрилась обмануть самого Аллаха. Ведь у нее не было больше пути к хозяину хаммама, и с тем же успехом она могла дать клятву, что никогда не будет близости между ней и великим мудрецом Сулейманом ибн Даудом, который уже много столетий покоится в могиле. А другие мужчины в тот опасный миг напрочь вылетели у нее из головы, как будто близость была возможна только с одним, недосягаемым и недоступным.

– Если Аллах мне поможет, и облегчит мои бедствия, и я смогу исправить то зло, которое причинил, то я позабочусь о тебе, – пообещал аль-Кассар. – Ты нашла слова, которые исцеляют душу, клянусь Аллахом! Но это – лишь краткая передышка, о женщина. Пока зло не исправлено, никто не увидит моего лица…

– О господин, в этой темноте даже собственной руки не видно, почему бы тебе не снять маску и не дать себе отдых от этой штуки? – предложила Джейран. – А я бы принесла воды, чтобы ты мог вымыть лицо.

– Вымыть лицо? – носящий золотую маску спросил это с таким изумлением, как будто омовение лица, рук до локтей и ног до щиколоток не полагалось совершать правоверному пять раз в день перед обязательной молитвой. – Ты говоришь – вымыть лицо, о женщина?

– Ты же не давал клятвы ходить неумытым, о господин, – разумно отвечала Джейран. – Если бы тут было немного муки из волчьих бобов, и салфетки из хлопка, и хотя бы глиняный очаг, из тех, которые можно переносить из угла в угол, я бы согрела воду, и растерла тебя, и вымыла, как полагается, и расчесала тебе бороду, и умастила ее душистым маслом…

Вдруг она сообразила, что здесь не хаммам, и смутилась.

– Я умею делать все это и многое другое, – добавила она. – Таково мое ремесло, о господин.

Аль-Кассар ничего ей не ответил.

Вдруг она услышала странное сопенье и даже шип, какой бывает, если воздух изо рта вырывается сквозь сжатые зубы.

– О господин, что еще случилось? – испуганно спросила она.

– С умыванием ничего не получится, о женщина, – отвечал из темноты аль-Кассар.

Джейран испугалась, что этот безумец успел дать Аллаху клятву не умываться.

Носящий золотую маску опять подозрительно засопел и вдруг вскрикнул.

– О господин! Тебя укусила змея?!

– Не вопи, о женщина… – отвечал аль-Кассар. – В недобрый час надел я эту маску! Клянусь Аллахом, я не могу распутать шнурки на затылке!

– Я помогу тебе, о господин, – с этими словами Джейран пошла вдоль стены на голос и, как и следовало ожидать, столкнулась с аль-Кассаром грудь к груди.

Она ощутила на плечах две мужские руки, ощутила пожатие длинных и цепких пальцев, ощутила тепло ладоней – и помянула недобрым словом Маймуна ибн Дамдама, научившего все ее внутренности испытывать волнение от таких вещей.

Очевидно, и аль-Кассар сделал несколько шагов ей навстречу.

– Сейчас я помогу тебе, о господин, – прошептала Джейран, не чуя под ногами камней. – Я распущу шнурки…

Оказалось, что носящий золотую маску успел в темноте снять свой синий траурный тюрбан. На голове у него была только шелковая ермолка, а из-под нее спускались на плечи жесткие и упругие кудри, длинные, как полагается воину. Если бы вытянуть одну вьющуюся прядь, она оказалась бы не меньше локтя длиной.

Джейран поняла, что для распутывания узлов лучше бы зайти сзади, лишь когда обнаружила, что ее занятие – на самом деле объятие. Она в растерянности отступила, но аль-Кассар удержал ее.

Плащ-аба соскользнул с ее плеч и лег на пол.

– О господин. – прошептала девушка. – Не надо этого… Я не могу…

Предводитель айаров ничего не ответил, но и хватки своих сильных пальцев не ослабил.

– Я не хочу, чтобы ты думал, будто я выполняю приказ Джевана-курда, о господин… – совсем растерявшись, объяснила она.

Тут последний шнурок развязался, и маска упала с лица аль-Кассара, но каменного пола пещеры она не коснулась, а оказалась лежащей одновременно на груди своего владельца и на груди Джейран.

Чтобы взять ее, кто-то должен был прервать это странное объятие. Чтобы она не упала, ни Джейран, ни аль-Кассар не могли совершить лишнего движения.

Так и стояли эти двое, пронизанные волнением, и дыхание мужчины было громким, а девушка сдерживала свое дыхание.

– Где вода, которую тебе принес Джеван-курд, о господин? – спросила Джейран.

– Я поставил кувшин на пол, о женщина, – отвечал аль-Кассар.

И оба они не шелохнулись.

– Не бойся меня, – вдруг услышала Джейран. – Если Аллаху будет угодно, я возьму тебя в свой харим…

Джейран ощутила сильнейшую радость – вот нашелся мужчина, который готов приблизить ее к себе, и взять в свой харим, и это не ремесленник, живущий на пять дирхемов в день, а предводитель воинов, владеющий дорогим оружием, и лошадьми, и их грузом! И сразу же вслед за радостью возникла столь же сильная тревога.

Как и всякой девушке, ей нужно было время, чтобы привыкнуть к мысли, что она должна принадлежать какому-то определенному мужчине.

Джейран столько лет была всей душой готова к тому, чтобы по первому же слову хозяина харима стать его наложницей, что сейчас быстрота событий испугала ее.

Она желала этого человека, чья золотая маска не падала лишь потому, что их груди соприкасались!

Она желала целовать его руки, и ласкать пальцами его лицо, и наслаждаться безупречной атласной поверхностью кожи, и упругостью завитков его кудрей и бороды, но все это обрушилось на нее столь стремительно, что ей захотелось прервать события, и уединиться, и поразмыслить о них.

О том, что айару, живущему той добычей, какую он выследит, и тем, до чего дотянется его рука, не положено содержать харим, Джейран совершенно не подумала – так уверенно произнес свое обещание аль-Кассар.

– О господин, – прошептала она. – А как же мой обет?

– Я сам не сдержал обета и жестоко расплачиваюсь за это, клянусь Аллахом! – сказал ее незримый собеседник. – Так что я не заставлю тебя нарушать обет. Как тебя зовут, о девушка?

– Меня зовут Джейран…

– А потом, о Джейран, если Аллах будет к нам милостив, мы призовем факихов, которые смыслят в делах брака, развода и обетов, и они найдут для тебя способ войти в мой харим. А если ты не захочешь – я отдам тебя за того, кого ты сочтешь подходящим, и приданое для тебя, а также устройство твоей свадьбы для меня обязательны, клянусь…

– Нет, о господин! – воскликнула девушка, упираясь руками ему в грудь. – Ради Аллаха, не давай больше обетов! И если не ты – то мне никто не нужен…

Золотая маска упала на камни. У Джейран перехватило дыхание.

Она вздохнула и сказала совсем тихо:

– Клянусь Аллахом…

* * *

– Хотел бы я знать, какой безумец выстроил эту дорогу! – воскликнул Джеван-курд. – Она ведет через пустыню и упирается в горы! Я бы еще мог понять, если бы в этих горах добывали ценный камень. Какой прок от дороги, ведущей к пустому месту? А ведь на ее прокладку ушло немало денег. Ты посмотри, о Хабрур, если столетия ничего не сделали с этими плитами, то ведь на них пошел хороший и дорогой камень!

– Что говорят о дороге местные жители, о Ахмед? – спросил Хабрур.

– Они говорят, что в горах есть старая крепость. Дорога, очевидно, ведет к ней, о господин, – сообщил Ахмед.

– И никто не знает, когда она была проложена?

– Полагают, что это случилось еще до пророка, о господин.

– Слыхал я, что много веков назад здесь велись войны, и румы держали в осаде некую крепость, и даже выстроили дорогу, по которой подвезли большие осадные устройства, – сказал Хабрур. – Вполне может быть, что это – та самая, а Аллах лучше знает.

– Не можем ли мы в ней отсидеться? – спросил Джеван-курд.

– Я не знаю дороги к ней, о господин, – отвечал Ахмед.

– Если румы что-то осаждали, то от этого укрепления мало что оставалось, о Джеван, – утешил курда Хабрур. – Мы заберемся туда, где не найдем ни пищи, ни воды, а когда будем спускаться обратно, нас встретит Джубейр ибн Умейр.

– Куда же занес шайтан Джудара ибн Маджида, порази его Аллах в печенку? – осведомился Джеван у высоких каменных скал и бескрайней пустыни, ибо люди, ехавшие с ним рядом, ответа на этот вопрос не имели. – Доживу ли я до встречи с ним и с его молодцами? А если Джудар забыл о своем долге – почему его не вразумит Мансур ибн Джубейр?

И на этот вопрос также не было ответа.

Беседа эта велась утром, когда отряд айаров, совершив молитву и поев, вышел из пещеры и двинулся дальше. Ахмед обещал показать дорогу, по которой можно ехать на конях довольно быстро, – и она действительно обнаружилась и вела вдоль гор, но, по его словам, когда-то раньше она углублялась в горы, пока ее не перекрыл обвал.

Впереди ехали аль-Кассар, Хабрур, Джеван-курд с Алидом, а эти двое почти не разлучались, невзирая на разницу в возрасте и образовании, и Ахмед, показывавший путь.

Аль-Кассар, выйдя утром из маленькой пещеры, присоединился к общей молитве, но не к общей трапезе. Джейран, первой покинув пещеру, попросила для него еды, чтобы он мог как следует поесть, пока она не завяжет шнурки золотой маски.

Узнав, что аль-Кассар позволяет женщине снимать с себя маску и надевать обратно, Хабрур и Джеван-курд радостно переглянулись.

Джейран получила от Джевана-курда строгий приказ держаться возле него и Хабрура. Он отыскал также в своих хурджинах вещь, совершенно необходимую ей сейчас, – шелковый изар. Видимо, во всех странствиях курд не забывал о нуждах своего харима. И он вручил ей этот изар со словами:

– Если Аллах будет милостив, получишь и больше, о дочь греха…

Но на нежности с его стороны Джейран и не рассчитывала.

Она ехала позади Джевана-курда на вьючной лошади, и это ее вполне устраивало. И она искренне надеялась, что айары довезут ее, как обещали, до ближайшего селения. А что касается обещания, данного аль-Кассаром, – так он сам найдет способ исполнить это обещание, когда превратности времен минуют его. Так полагала Джейран, зная, что айаров преследует некий Джубейр ибн Умейр с огромным войском.

Ей пришло было в голову, что отряд может укрыться в райской долине. Но пробраться тем путем, каким протискивалась и ползла она сама, всадники бы не сумели. И Джейран не стала умножать бесполезные речи.

А между тем ухо ее уловило разговор о неком бурном потоке, вылетающем из Черного ущелья с такой силой, что он ворочает и тащит с собой огромные камни, но потом обретает спокойствие и разливается. Сказано было, что придется, достигнув берега этого потока, спуститься по течению, чтобы переправиться, и это якобы поможет замести следы, но Джейран мало интересовалась замыслами айаров. Ей было и самой о чем поразмыслить.

Этой ночью она, едва успев оплакать свое несбывшееся счастье с хозяином хаммама, уже обещала войти в харим совсем другого человека! И Джейран силилась понять, как это все получилось.

А она и не могла понять этого, ибо в слово «любовь» всю жизнь вкладывала смысл, достойный маленькой девочки, а не девятнадцатилетней женщины. Впрочем, она жила такой жизнью, что и не могла знать, как важны для зарождения любви диковинные случайности, мимолетные взгляды и прикосновения, ощущение опасности и дозволенных ею безрассудств.

Джейран желала любить наилучшего мужчину – и единственным, похожим на этого наилучшего, был хозяин хаммама. Она просто наделила своего мужчину его лицом и его руками. Но когда во мраке ее коснулись руки аль-Кассара – оказалось, что мечта осуществилась. И великим благодеянием Аллаха было то, что она еще не видела лица своего избранника. Несходство с хозяином хаммама могло помешать зарождению любви. Сейчас же ей и мысль о несходстве не приходила в голову.

Никогда еще девушке не приходилось так тщательно разбираться в причинах и следствиях своих поступков и стремлений. Непривычная к такому делу, она все же честно пыталась все понять, и это оказалось для нее непосильным трудом.

Углубившись в свои мысли, Джейран поглядывала на едущего впереди аль-Кассара, который уже откликался хотя бы поворотом головы, когда его называли этим именем, так что айары, не сговариваясь, перестали величать его аль-Бакбуком и аль-Хаддаром.

Он был среднего роста и тонок, подобно ветке ивы, но в плечах неожиданно широк, движения его были плавными, но при том горделивыми, и казалось, что его вороной жеребец перенял у него эти качества, так высоко он нес точеную голову, так поглядывал по сторонам, шевеля чуткими ноздрями.

С каждым фарсангом пути Джейран все больше нравился ее избранник, хотя он ни разу не обернулся к ней и не приветствовал ее хотя бы взором.

– Слышите шум воды, о господин? – обратился к аль-Кассару Ахмед. – Это ревет поток Черного ущелья.

– О аль-Кассар! – воскликнул вдруг Алид. – Клянусь Аллахом, я слышу еще и человеческий голос!

– Человеческий голос, о Алид? – переспросил Хабрур. – Что здесь делать человеческому голосу?

Но Джеван-курд уже дал знак отряду, и все остановились, и те немногие беседы, что вели между собой айары, немедленно смолкли.

– Я поеду и погляжу, что там такое, клянусь Аллахом! – Алид, радуясь тому, что первым уловил загадочную угрозу, резко выпрямился в седле.

– Я поеду с тобой, о дитя, – Джеван-курд, сказав это, переглянулся с Хабруром, и тот кивнул. – Ибо, если там ловушка, то я ее опознаю скорее, чем ты.

– О Джудар, о Селим! – Хабрур протянул руку, и двое айаров выехали вперед. – Отправляйтесь с Джеваном. И ты, о Ахмед, тоже поезжай. А мы подождем здесь.

Алид ударил коня стременами и понесся к потоку первым.

Джеван-курд, несколько недовольный такой отвагой, достал лук и, на скаку добывая из деревянного колчана бесперую стрелу, поскакал следом.

Несколько айаров тоже наложили стрелы на тетивы луков и замерли, ожидая неприятностей.

Алид, первым достигший берега потока, вдруг замахал рукой, подавая кому-то знак, и повернул коня, и помчался навстречу Джевану-курду с сопровождавшими его всадниками.

– Что это он кричит? – в тревоге спросил Хабрур. – Ради Аллаха, может кто-нибудь разобрать?

Но первым понял, о чем речь, сам аль-Кассар.

– Хвала Аллаху! – воскликнул он и помчался к потоку, с ревом летевшему из ущелья.

Джейран приподнялась в седле, пытаясь понять, что там происходит. И она подумала – а не тот ли это поток, в который она чуть не вывалилась из скользкой трубы?

Вдруг она увидела, что Джеван-курд останавливает коня, и целится из лука, и спускает стрелу. А также услышала торжествующий вопль Алида. После чего пятеро всадников, подъехав к тому месту, где начиналось узкое, как от удара огромным топором, ущелье, соскочили с коней и принялись снимать с седел свернутые кольцами конские путы, изготовленные из войлока с пальмовым лыком.

Очевидно, они собирались вызволить кого-то из бурлящей воды.

И они кинули одновременно несколько петель, и одна, принадлежащая Селиму, а может, и Джудару, угодила в цель, и все они, ухватившись за веревку, принялись ее тянуть, извлекая из потока того, кого, по всей видимости, спасли. Но Джейран не могла понять, для чего им понадобился выстрел из лука.

Аль-Кассар же, приблизившись к берегу, остановил жеребца, обернулся и махнул рукой своему отряду, как бы призывая его следовать за собой.

– Едем, во имя Аллаха! – приказал Хабрур.

Отряд пустил коней рысью, и Джейран, покачиваясь в седле сразу же за Хабруром, видела, что на берегу потока происходят странные вещи.

Алид, соскочив с коня, полез для чего-то вверх по склону. Аль-Кассар, сделав то же самое, сорвал с себя белоснежную джуббу и, держа ее обеими руками, ждал на берегу. И он обнял того, кого вынули из воды, одновременно кутая его в джуббу, обнял с такой пылкостью, что у более искушенной женщины, чем Джейран, она могла бы вызвать ревность.

– О Аллах, этого не может быть! – воскликнул вдруг Хабрур. – Как он попал сюда?

Джейран вгляделась в лицо спасенного – и тоже удивилась, как мог попасть в эти края человек великанского роста и с черным лицом. Разумеется, чернокожие рабы имелись в каждом городе, где она побывала, но не станет же гордый аль-Кассар обнимать раба, словно родного брата!

– Велик Аллах! – единым голосом ответил Хабруру весь отряд. – Аль-Мунзир – с нами! Хвала Аллаху – вот кто прекратит наши бедствия!

И сразу же все заторопились к берегу, и погнали коней что есть духу, и обступили великана, и обнимали его, и целовали.

Алид тем временем отыскал на склоне спрятанную одежду Джабира аль-Мунзира и привел его коня.

Очевидно, аль-Кассар и аль-Мунзир успели рассказать друг другу что-то очень важное, поскольку, когда и Джейран подъехала к берегу, Джеван-курд указал на нее пальцем.

– Вот эта женщина, которую мы спасли от ее похитителей! – сказал он чернокожему великану. – Спрашивай ее, о чем желаешь! А ты, о женщина, сойди на землю, чтобы нам не задирать головы.

Аль-Мунзир, все еще завернутый в джуббу аль-Кассара, подождал, пока Джейран слезет с лошади и оправит на себе изар.

– Ты рассказала, что разбойники похитили тебя и привезли в эти горы, о женщина, – сказал он. – Одного из разбойников только что застрелил мой друг Джеван. Вон его тело, оно застряло между каменных зубов посреди потока, где мы чуть не прикончили друг друга. Подойди, погляди и скажи – знаком он тебе?

– Клянусь Аллахом, я вовремя спустил тетиву! – похвастался курд. – И я впервые видел, чтобы люди, которых вот-вот погубит поток, еще и сами пытались погубить друг друга!

– Жаль, что ты не видел нашего сражения, пока мы не свалились в воду, о Джеван! – отвечал Джабир. – И жаль, что его индийский кистень пошел на дно вместе с дубинкой. Я никогда раньше не видел такого оружия. Индийские куттары у меня есть, и лук-ситхак с лезвиями на концах, и сабля-шамшер, но двойной кистень с тяжелыми кольцами вместо шаров я видел впервые!

Джейран подошла к берегу и увидела в глубине ущелья тело, застрявшее между двумя каменными клыками. Но лица она разглядеть не смогла.

– Мне кажется, я никогда не видела этого человека, о господин, – сказала она, вернувшись.

– Может быть, ты слышала, как эти люди называют друг друга? – продолжал допытываться аль-Мунзир. – Не было ли среди них Ибрахима?

Джейран задумалась, припоминая, и вдруг действительно вспомнила! Это был один из тех, что сбросили в поток еще живого человека.

– Ты вспомнила, о женщина! – вдруг воскликнул чернокожий. – Ты знаешь его, но почему же ты молчишь об этом? О Хабрур, кто ее допрашивал? Она знает больше, чем говорит, клянусь Аллахом!

– Разве я не говорил, что она будет лгать? – вмешался Алид.

– Ты испугал ее, о аль-Мунзир, – отвечал Хабрур. – Сейчас она успокоится и все тебе скажет. А ты дай решить это дело старшим, о дитя. Ведь не ты у нас пока называешься Предупреждающим, и не ты привык угадывать опасность по малейшим признакам, и не твое мнение будет решающим для нашего господина, да хранит его Аллах!

Аль-Кассар подошел к Джейран.

– Не обижай эту девушку, о брат, – сказал он.

– Когда это я обижал девушек? – удивился аль-Мунзир. – Но с этим ущельем и с этими горами связаны страшные вещи. Я шел по следу похищенной Абризы, пока не попал сюда. И я уверен, что Абризу прячут там, в горах!

Тут Джейран действительно испугалась.

Аль-Кассар вздохнул и опустил голову.

– Аллах отвернулся от нас, – прошептал он. – Сколько бедствий принес я Абризе…

– Расскажи, как все это было, о Джабир, – негромко обратился к чернокожему Хабрур. – И расскажи наконец подробно. Как это ни горько, а правду мы знать должны. Впрочем, даже хорошо, что мы узнали про Абризу только теперь. Посмотри на своего брата, посмотри, что он с собой сделал… В довершение всех бед взял себе имя проклятого разбойника, от которого только и осталось, что эта золотая маска…

– Я не знаю, кто ее похитил и зачем это сделали, – отвечал аль-Мунзир, кивком давая Хабруру понять, что он уразумел слова о состоянии аль-Кассара. – Я только шел по следу, и расспрашивал людей, и делал выводы. И оказалось, что Абриза в тот день была в хаммаме, и забыла там свои браслеты, и банщица по имени Джейран принесла их, и осталась в доме, и подсыпала всем нам в питье бандж, и впустила в дом похитителей!

– Банщица по имени Джейран? – переспросил аль-Кассар, делая к ним шаг, и невольно повернулся к той, что носила это проклятое Аллахом имя!

Джейран попятилась.

И все поняли, что это могло означать.

– Ступай-ка сюда, о женщина! – рявкнул Джеван-курд. – О аль-Мунзир, ты видел ту, что принесла браслеты? Мог бы ты ее узнать?

– Если будет на то воля Аллаха, – сказал чернокожий великан. – Она вошла к нам во двор, и завела беседу с Абризой, и в конце концов скинула изар, не обращая на меня внимания, как не обращают внимания на черных рабов. Но я отвернулся, ибо неприлично таращиться на лица женщин, тебе не принадлежащих.

Джеван устремился было к Джейран, но последние слова аль-Мунзира остановили его. Он что-то недовольно буркнул в усы, но не отступил, а остался рядом с девушкой.

Алид, получив от Хабрура строгое внушение, слушал эти речи молча, как подобает самому младшему. Вдруг он понял, чего хочет Джеван-курд. Не говоря ни слова, он схватил Джейран за руку и сорвал с нее изар.

– Ты узнаешь ее? – спросил Джеван-курд, хватая девушку за другую руку. – Подними голову, о несчастная! Если ты невинна, тебе нечего бояться, клянусь Аллахом!

– Прекратите это! – приказал аль-Кассар, выступая вперед и отстраняя Алида от Джейран. – Даже у невинного высохнет от страха во рту слюна, если на него так рычать! Мало ли, что ее зовут Джейран! Та женщина могла солгать!

– А браслеты? Как же тогда к ней попали забытые в хаммаме браслеты, о Ади? Их могла взять только банщица! – воскликнул Джабир аль-Мунзир. – И ее зовут Джейран! И она знает одного из тех врагов Аллаха – Ибрахима! Нет, никакие разбойники не похищали эту женщину! Ее выпустили через какой-то потайной ход те, что украли Абризу!

– Но я сам напал на тех, которые стреляли в нее, о Джабир! – вмешался Джеван-курд. – Мы убили всех троих! Разве это не оправдывает ее?

– Значит, тем людям нужно было, чтобы она вошла к вам в доверие! – немедленно нашел объяснение аль-Мунзир. – И их госпожа – а ими управляет женщина, о Ади! – пожертвовала тремя из них, чтобы вы приняли к себе эту пятнистую змею!

– Но ведь ты же не узнал ее, о Джабир! – тот, кого Джейран привыкла называть аль-Кассаром, начал горячиться.

– О сынок, сделай так, как говорит аль-Мунзир! – вмешался Хабрур, и говорил он с аль-Кассаром воистину так, как мать с больным ребенком. – Если бы Джабир был с нами, мы избежали бы половины всех бедствий, что нас постигли! И он знает об этом деле больше нас! Раз ты узнал ее, о Джабир, то решение принадлежит тебе.

– Пусть решение принадлежит аль-Мунзиру! – присоединился и Джеван-курд.

– Как я могу узнать женщину, лица которой не видел? – осведомился тот.

– Но дай же ей, ради Аллаха, сказать хоть слово в свое оправдание! – настаивал аль-Кассар.

Видя, что носящий золотую маску – все еще на ее стороне, и надеясь, что его слово – все же решающее, Джейран выдернула запястье из горячей ладони Алида, немало поразив его своей силой, и поднесла руку к горлу.

Она решила, что настал час показать крест, который дала ей Абриза, и обяснить, что ей нужно было найти в городе раба по имени Рейхан.

Но тут аль-Мунзир, ожидавший подвохов и неприятностей уже со всех решительно сторон, заподозрил ее в том, чего у нее на уме отродясь не было.

– Что это ты ищешь на себе, о женщина? Клянусь Аллахом, никто и не подумал обыскать ее! А если у нее при себе оружие? Или яд, который она может выпить, чтобы не выдать своей тайны?

Джейран хотела воскликнуть, что у нее при себе – лишь знак для раба Рейхана, но, как и предсказал аль-Кассар, у нее от волнения и страха высохла во рту слюна. Никто и никогда не кричал на нее так грозно, как этот чернокожий – очевидно, только что избежавший смерти.

Не слыша ответа и ожидая от Джейран наихудшего, аль-Мунзир схватил ее за руку, лежащую на груди поверх золотого креста, и, сжав ее своим кулаком в кулак, рванул к себе.

Золотая цепочка натянулась, врезаясь Джейран в шею. Девушка вскрикнула.

– Клянусь Аллахом, золото! – крикнул Джеван-курд.

Аль-Мунзир сдернул цепочку с крестом с шеи Джейран.

– О Ади! Это крест Абризы!

Девушка поняла, что теперь ей уже не оправдаться. И ее первоначальная ложь про разбойников будет свидетельствовать против нее, а не за нее.

Аль-Кассар выхватил крест из руки аль-Мунзира. Хабрур шагнул к ним, чтобы увидеть эту диковину, любознательный Алид тоже проскользнул к ней, и даже суровый Джеван-курд отвлекся от своей пленницы и вытянул шею, хотя уж он-то никак не мог разглядеть креста.

– Крест Абризы, клянусь Аллахом! – повторил аль-Кассар.

Джейран рванулась, высвободилась – и побежала вверх по склону, наискосок, туда, где могла укрыться за большими камнями.

– Стреляйте в нее! – закричал Джеван-курд.

– Великие мужи считают убиение женщины плохой приметой! – отвечал премудрый Хабрур.

И больше Джейран не могла разобрать ни слова.

* * *

Потом, вспоминая, как ноги сами вознесли ее по крутому откосу и как съехал погнавшийся было за ней Алид, Джейран поняла, что благодарить нужно не только Аллаха, но и древние, прошитые толстыми нитками сандалии на подошве толщиной в два пальца.

Ее кожаные туфли слетели бы с ног при таком подъеме, а босиком на каменистом склоне она не сделала бы ни шага. Или же ее ноги выскользнули бы из этих почти лишенных задника туфель, что привело бы к тому же результату. А сандалии плотно крепились на ступне при помощи грубых и надежных ремешков. Тот, кто их смастерил, как раз и имел в виду путешествия по горным тропам.

Она бежала вверх и наискосок, забирая все круче, еще не зная, как доберется до нависающих камней и как спрячется за ними, но понимая, что Аллах не оставил ей иного пути.

Если бы она осталась, окаменев от ужаса, то дело могло кончиться и пыткой. Яростные лица мужчин не сулили ничего хорошего.

И вот она затаилась за камнем, а внизу шумели айары, и кое-кто уже накладывал на тетиву стрелу, а юный Алид, опозорившись таким образом, вскочил на коня, собираясь брать гору приступом в седле.

Джейран уперлась плечом в камень. Он плохо держался на своем природном месте. Но, если бы Джейран спихнула его, ей немедленно пришлось бы искать иного укрытия.

Аллах и тут не оставил иного пути – когда Алид, вооружившись длинным копьем, погнал коня вверх, а за ним полезло несколько айаров с луками и стрелами, Джейран поднатужилась, качнула камень, и испытанным способом, прижавшись спиной к скале, толкнула его ногой.

Камень полетел под ноги коню, который шарахнулся в сторону, едва не уронив всадника, и разогнал лучников.

Воспользовавшись этой суматохой, Джейран перебралась повыше и подумала, что если будет так карабкаться и дальше, то вернется в конце концов обратно в райскую долину.

И в тоже время она понимала, хотя и противилась этой мысли, что вооруженным мужчинам несложно будет поймать ее, ведь она не сможет забраться достаточно высоко, чтобы стрелы не достали ее, и тот же Алид, ловкий, как обезьяна, вскарабкается наконец по склону с другой стороны, и окажется выше, чем Джейран, и высмотрит ее среди камней, и пустит стрелу.

Вдруг Джейран услышала свист. Прилетел он откуда-то сверху, и повторился, и раздался в третий раз. Удивленная, она подняла голову.