Текст книги "Клинком и сердцем. Том 2"

Лучано встряхнул упомянутой головой, не сразу сообразив, что нужно бастардо. Только испытал досаду, что ему мешают. А потом так изумился, что вместо оправданий не менее возмущённым шёпотом возразил, не оборачиваясь:

– Это вы с ума сошли! Да как бы я осмелился! Подумать неприличное… Да о ком угодно, только не о ней! Она же… вылитая Всеблагая! Всеблагая мать в облике Весны! Ради всех богов, неужели вы в этом своём Дорвенанте совсем не умеете ценить красоту?! Она же… совершенство! Чистая нежная прелесть! Да я даже не думал ни о чём таком, пока вы… Вы! И уберите руку, синьор, чтоб вас! Никогда, слышите… Никогда так не подходите к человеку, если не собираетесь его убить!

Его тряхнуло от запоздалого стыда за то, что позволил кому-то просто подойти к себе сзади. Он, Шип! Этому дорвенантскому медведю с сотней благородных предков, или сколько их там у него! Да если бы не это… эта… не чудо, что плещется в зачарованном озере! Вот сработало бы тело раньше головы, прыгнул нож в руку и…

– Это нечестно, – так же тихо, но уже без возмущения сказал бастардо, явно ошеломлённый его напором, и убрал руку. – Слушайте, я понимаю ваш… э-э-э… итлийский характер, но смотреть на девушку без её позволения недопустимо!

– Вот и не смотрите! – с наслаждением отрезал Лучано, слегка повернувшись и поняв, что Вальдерон в самом деле старательно отводит взгляд от картины в озере. – Вы человек благородный, вам нельзя. А я простолюдин. И развратный итлиец к тому же. Мне можно всё!

Фыркнул, приходя в себя, с огромным сожалением отвернулся и уныло добавил:

– Ну что вы за человек такой, а, синьор? Я ведь и правда без всяких грязных помыслов, клянусь Всеблагой.

– Верю, – бросил бастардо. И добавил совершенно серьёзным тоном: – Только поэтому голову и не отрываю. Айлин мне как сестра, ясно? И подглядывать за нею я никому не позволю даже из самых… благочестивых помыслов.

– Не повезло вам тогда, синьор, – посочувствовал Лучано. – Иметь такую сестру, о которой даже мечтать нельзя! Ладно, как скажете.

А потом добавил с расчётливой мстительностью:

– Ну, раз она вам как сестра, никаких разговоров быть не может, верно? А я-то хотел рассказать вам про веснушки…

– Какие веснушки? – процедил бастардо.

– Маленькие, – с нежной вкрадчивостью уточнил Лучано. – Золотистые такие, просто ах! Неужели вы никогда не задавались вопросом, где они ещё у синьорины Айлин, кроме лица? М-м-м?

Он ловко увернулся от Вальдерона и, смеясь, выскочил из кустов.

– Фарелли! – умудрился рявкнуть бастардо шёпотом. – Вы же не могли! Не могли их разглядеть.

– Как скажете, синьор, – весело согласился Лучано, отступая по тропе спиной назад и зорко глядя за возмущённым дорвенантцем. – Нет-нет, никаких разговоров! Я чту добродетель синьорины Айлин и вашу заодно! Всем сердцем! Кстати, вы ведь принесли дрова? Утки уже готовы стать нашим ужином!

– Ну вы и мерзавец! – почти восхищённо простонал Вальдерон. – Никакого стыда! Правильно я подумал, что вы кое на кого похожи.

– О-о-о! – заулыбался Лучано. – И на кого же? Может, обменяемся секретами, м?

– Нет! – отрезал Вальдерон с не меньшей мстительностью. – Идите уже, занимайтесь утками! И я надеюсь, что когда пойду купаться, в кустах вас не будет.

– Один-один, – поклонился Лучано как мог изящно. – Не извольте беспокоиться, синьор. И советую не задерживаться здесь слишком долго, иначе за бесстыжего мерзавца примут уже вас.

Вальдерон что-то фыркнул позади, но Лучано уже нёсся по тропинке, перейдя с шага на бег. Ему казалось, что сейчас он мог бы добежать до самой Верокьи! Что-то горячее и острое жгло внутри, колотилось, будто вместо одного сердца в груди разом забилась дюжина. Он с удивлением думал, как был неосторожен. Да с чего из него вообще попёрла эта хмельная насмешливая дерзость? Быть пойманным на подглядывании за благородной девицей и вместо почтительных извинений начать огрызаться!

Бастардо ведь мог его выгнать! Что там выгнать, в Верокье за подобное благородный синьор велел бы слугам запороть наглого простолюдина насмерть, и все приняли бы это как должное! Положим, сейчас у них в отряде иное положение, но всё-таки… Да уж, втёрся в доверие по приказу королевы, нечего сказать!

Он хотел приложить ладони к пылающим щекам, и только сейчас понял, что руки всё ещё грязные, да и воды в котелок не набрал. Как пришёл с пустым, так и убежал. Это оказалось последней каплей. Лучано уже шагом вступил на поляну, бросил злосчастный котелок на землю, полил себе на руки остатками воды из фляги и принялся насаживать куски утки на прутья.

Глупо, как же глупо всё вышло! И надо же было напороться на столь добродетельного синьора! Другой встал бы рядом полюбоваться. Ну, или выгнал бы Лучано, чтобы простолюдин не позволял себе лишнего, но остался сам. Этот – пари держать можно! – подглядывать не станет. Как сестра, ага. То-то в глазах бастардо порой такое собачье выражение, когда он украдкой поглядывает на синьорину. Неужели сам не понимает?!

А перед глазами стояло сияющее видение посреди чёрной глади ночного озера. Лучано скрипнул зубами. И вот эта вот девчонка… нежная и милая, добрая, умеющая улыбаться так, что невозможно не улыбнуться в ответ, храбрая, как сотня пьяных гуардо… Её просто не станет через несколько дней. Не станет! И никогда больше не будет в этом мире!

Да, конечно, её душа отправится в Претёмные Сады и когда-нибудь опять вернётся в этот мир в другом теле. Но это уже будет не она! Если через сотню-другую лет она встретит Лучано, который тоже перестанет быть собой, они не узнают друг друга! Да и встретятся вряд ли. Известно, что судьба сталкивает снова только те души, которые оставили слишком глубокий след в прошлой жизни. Несчастливые возлюбленные, смертельные враги, лучшие друзья или любимые, не успевшие выучить какой-то важный урок, данный богами… Это уж точно не про Лучано! Кто он такой для синьорины Айлин? Даже не убийца, потому что магесса всё уже решила для себя сама!

Он пристроил прутья над углями, едва сдерживаясь, чтобы делать это с должной аккуратностью. Ох, как же правы были наставники, говоря, что Шип никогда и ни в коем случае не должен думать о клиенте, как о живом человеке! С того момента, как взят заказ, жертва уже мертва, даже если ещё дышит и ходит.

Но ведь раньше так и было! Лет пять назад мастеру Ларци заказали молодого дворянина, сверстника Лучано. Парень как раз праздновал двадцатилетие. Шумно праздновал, с размахом! Пристроившись к развесёлой компании, Лучано три дня таскался вместе с ними по кабакам и борделям, пил и ел за счёт клиента, тискал оплаченных им гулящих девок, смеялся шуткам именинника и вместе с остальными клялся ему в вечной верности… А потом, улучив, наконец, момент, капнул в его стакан содержимое крошечного флакона, дождался, когда клиент выпьет, и остался в очередном публичном доме, когда все двинулись дальше.

Через несколько часов, когда про Лучано давно забыли, именинник упал мёртвым – и трое отличных целителей, которым заплатил безутешный отец, поклялись репутацией, что это следствие слабого от природы сердца и невоздержанности в забавах. Чистая работа. И ведь ничего даже не дрогнуло, хотя парень был славный. Весёлый такой, щедрый… Но Лучано смотрел на него и видел полторы тысячи серебряных скудо, половина из которых уже заплачена вперёд.

Сейчас-то что изменилось?! Ну да, синьорина Айлин тоже мила… А ещё она ухаживала за Лучано во время болезни. Стирала для него. Избавила от призрака Алессандро, побери его Баргот. Позволила называть себя по имени… Но разве всего этого достаточно?!

Да он даже спасти её не может! Приди ему, младшему мастеру Шипов, такая дурная блажь, он не может схватить её в охапку и утащить в Итлию, а лучше куда-нибудь подальше – она просто не позволит! Ей обязательно надо спасти эту жуткую страну! И бастардо, который, которого… с которым тоже всё сложно, если говорить откровенно! Лучано никогда и никому не был обязан жизнью, кроме мастера Ларци, а Вальдерон вытащил его из реки, да ещё и за лекарствами ездил. Ага, и по нужде сходить помогал. Правда, Лучано вернул ему часть долга на холме, но… Претёмная, как же всё это глупо, сложно, неправильно!

Последний предмет его мыслей появился на поляне, когда утка уже начала подрумяниваться, и запах от неё поплыл одуряющий. Бастардо бросил возле костра охапку сучьев и присел не напротив, а немного в стороне, чтобы пламя не светило в глаза, из чего Лучано сделал вывод, что с ним собираются поговорить. Ну, хотя бы перед тем, как попытаться набить морду, чему он бы не особо удивился.

– Послушайте, Фарелли, – начал дорвенантец на удивление мирным голосом. – Я вас, в общем-то, не виню. Айлин… Она прекрасная девушка! Просто невероятная! И я понимаю, что ею легко увлечься. Да что там, ею просто невозможно не увлечься! Я, конечно, не себя имею в виду… А так, вообще!

– Да, синьор, – очень вежливо отозвался Лучано, наклоняясь к костру и переворачивая прутик над углями.

Ну, разумеется, «вообще»! Конечно-конечно!

– Но вы же понимаете, что она вам не пара?

Вальдерон имел такой сконфуженный и одновременно упрямый вид, что Лучано стало почти смешно. То есть непременно стало бы, не будь на душе так мерзко. Бастардо решил, что он просто увлёкся синьориной. Да если бы! Будь это обычное желание покувыркаться с красивой девицей, Лучано улучил бы время и попытался добиться своего. Не силой, Всеблагая Мать упаси! Но попробовал бы непременно. В конце концов, что магессе терять? А близость смерти кружит голову… Так нет! Он понятия не имел, как назвать то, что чувствует при мыслях о синьорине Айлин и в её присутствии, но желание там стояло на последнем месте. Хотя после сегодняшнего вечера…

– Я понимаю, синьор, – повторил он тем же безупречно учтивым тоном. – И приношу искренние извинения за то, что позволил себе. Надеюсь, это… может остаться между нами?

– Ну, Айлин я точно ничего рассказывать не стану. – Бастардо запустил пальцы в и без того взлохмаченные светлые волосы, растрепав их ещё сильнее. – Только потому, что ей будет неловко! Вы не понимаете, какая она! Если Айлин иногда позволяет себе… вольности… Или ведёт себя слишком… просто для леди… Так это потому, что она даже подумать не может о плохом или недостойном. Но она не просто магесса, она леди из Трёх Дюжин, а это лишь на ступеньку ниже королевского рода.

– Это многое объясняет, – бесстрастно согласился Лучано.

Действительно, не будет же столь высокородная дама, хоть и юная, стесняться слуги? Всем известно, что простолюдины – это вещи, только умеют ходить и говорить. Может быть, в этом всё дело? Магесса видит в нём что-то вроде… Пушка? Вот и балует, как ещё одного ручного зверя? А, да что об этом думать!

– Наша утка пахнет на весь лес! – раздалось вдруг звонко, и на поляну выскочил сначала Пушок, блистающий белизной от ушей до лап, а следом вышла синьорина Айлин, на ходу отжимая мокрую рыжую копну. – Господа, озеро в вашем полном распоряжении! Представьте себе, там вода тёплая! Ну, почти тёплая… Но всё равно, дивное место, как будто сама Всеблагая благословила. А что у вас такие лица? Что-то случилось?

– Нет, ничего, прекрасная синьорина, – безмятежно улыбнулся Лучано, поднимаясь. – Погодите сушить волосы, я сейчас возьму гребень и уложу их. Вы ведь позволите несравненное счастье снова послужить вам горничной, м?

Магесса прыснула и присела на пенёк у костра, сложив руки на коленях и идеально выпрямив спину. Такие, как она, впитывают манеры с молоком матери. Лучано взял любимый гребень из сандала, привезённый с собой из Итлии, встал за спиной синьорины и принялся разбирать тугие влажные кольца, не поднимая взгляда на Вальдерона.

– Мы попозже сходим, – уронил бастардо тоже совершенно спокойно. – Правда, Фарелли? После ужина.

– Как скажете, синьор. Тогда окажите любезность, снимите утку. Она готова.

Мокрая рыжая роскошь липла к рукам, пахла озёрной водой и самой девушкой. Лучано бережно расчёсывал длинные пряди от кончиков к корням, укладывал их волнами…

– Время рассказывать истории, – сказала вдруг магесса. – Мы в Академии всегда такими весенними и летними ночами собирались у кого-нибудь в комнате, приносили шамьет, печенье и… Только обычно это были страшные истории, а мне сейчас не хочется пугаться!

«Неудивительно, – молча согласился Лучано. – После того холма и деревни вряд ли получится рассказать что-то страшнее. А если получится, то тем более не стоит. Наоборот, нужно смеяться, нести любые пошлости, только бы прогнать саму память о том, чем мы занимались ещё утром».

– Прекрасная мысль! – поспешно поддержал бастардо, подавая магессе прутик с мясом. – Кто будет первым?

– Синьор… то есть Лучано! – сообщила синьорина, вгрызаясь в утку. – М-м-м-м, как вкусно! У него руки всё равно пока заняты! То есть… Лучано, вы ведь не против?

– Нисколько, – отозвался он. – Только дайте подумать.

Положим, рассказать любой Шип способен многое… Только всё это не годится ни для ушей благородной девицы, ни для бастардо, считающего его честным наёмником, а не убийцей. Хм, разве что…

– Не помню, говорил ли я, – начал Лучано неторопливо, – но мой мастер взял меня из детского приюта, когда мне было десять лет. Человек он одинокий, ни супруги, ни детей не имеет, но живёт весьма состоятельно, в собственном палаццо с садом и как это… лабораторио… мастерской. Выполняет заказы на лекарства и средства для красоты, делает ароматные свечи и духи. Вот этому ремеслу он меня и стал учить. Но после приюта я был несносным сорванцом, просто ужасным.

– Почему? – удивился бастардо. – Разве вы не были ему благодарны?

– Был, – улыбнулся Лучано. – Но я никак не мог поверить, что он взял меня насовсем, понимаете? Один из лучших мастеров Верокьи, совладелец торгового дома «Скрабацца и сыновья», зельедел, к которому приезжают посоветоваться знаменитые целители, – и я, безродный подкидыш.

В памяти вспыхнуло, как он впервые увидел сад мастера. Огромный, полный красок и запахов, так что голова закружилась. И по этому саду можно было ходить! В любое время! Нюхать траву и цветы, трогать влажную душистую землю, мять её в пальцах, закрывать глаза и дышать, дышать…

А ещё у мастера были книги! Огромные и совсем небольшие, с непонятными письменами и кучей картинок, которые неделями разглядывай – и всё равно найдёшь новую. И лаборатория с множеством стеклянных, металлических и деревянных устройств! И еда… Кухня без замка на двери! Понятное дело, Лучано скорее руку бы себе отгрыз, чем взял в доме грандмастера хоть кусок хлеба без разрешения, но корзина, в которой на столе просто так лежат булочки, это само по себе чудо!

И, глядя на всё это, он чувствовал себя самозванцем. Драным помоечным котёнком, которого взяли в дом из прихоти, но вот он уронит что-то, разобьёт или поцарапает драгоценную обивку мебели… И рука, которая только что гладила, сожмётся на загривке, мир перевернётся – и облезлый котеныш полетит на жаркую, каменистую и голодную улицу.

А раз так – чего стараться? Дурное упрямство кипело где-то внутри, по ночам прорываясь беззвучными злыми слезами в подушку, а днём Лучано словно сам Баргот под руку толкал. И каждый раз, уронив хрупкую пробирку или дорогую фарфоровую чашку, сломав метлой для подметания дорожек редкий цветок в саду, он с вызовом смотрел на мастера в упор, плотно сжав губы. Ну же! Когда ты перестанешь прикидываться добрым?! Добрых грандмастеров не бывает! Да и просто людей, пожалуй, тоже.

Чувствуя, что перерыв в рассказе затянулся, он снова улыбнулся, но в этот раз улыбка вышла чуть неловкой, потому что бастардо на неё не ответил, напротив, посмотрел сочувственно.

– А ещё у мастера жили кошки! – продолжил Лучано. – Собственно, и сейчас живут, просто другие, уже не те. Мастер иногда подбирает уличных кошек и котов, самых облезлых и худых, лечит их, откармливает… Ну, надо же на ком-то пробовать лекарства от чесотки и лишая! Можно и на людях, но… в общем, кошек он просто очень любит. Когда я к нему попал, в доме их было три. Толстые, как поросята, мохнатые, а уж наглые, как… сборщики налогов, – заменил он в последний момент сравнение с гулящими девками, но синьорина всё равно хихикнула. – Мастер обожал их и пускал гулять повсюду, кроме мастерской, а одной из моих обязанностей по дому как раз и было подметать там пол и мыть посуду. Сущие пустяки по сравнению с приютом, я и за работу это не считал. Но всё равно то бросал мензурки грязными, то не оттирал пятна… То вместо булочек, за которыми меня посылали, тратил деньги на уличный балаган, а потом врал, что у меня их украли. И всё время ждал, когда же мастер разозлится и меня выгонит.

– Бедный… – вздохнула синьорина и задрала голову, ухитрившись посмотреть в глаза Лучано. – А ваш мастер вас не наказывал?

– Сначала нет. Это меня больше всего и удивляло.

Лучано запнулся, потому что весёлая история про кошек, артефакторный ларь и печёнку вдруг вывернула в какую-то другую сторону, совсем неожиданную.

– Но потом и у него терпение кончилось, конечно, – усмехнулся он. – Когда я разбил очередной флакон с духами, мастер меня поймал, перегнул через колено, сдёрнул штаны и так всыпал ремня! О-о-о, я потом неделю чесался!

– Заслужил, – бросил Вальдерон, а магесса снова сочувственно вздохнула.

«Идиотто, – через годы всплыл в памяти голос Ларци, в котором усталости было куда больше, чем раздражения. – И долго ты ещё будешь чудить, паршивец? В казармы хочешь? Хвост от дохлой кошки тебе, а не казармы. Я из тебя, поганца, человека сделаю…» Голос был подозрительно мягким, и Лучано как-то сразу проникся! Понял, что человека из него сделают, хочет он того или нет, но лучше не мешать мастеру в этом благом деле.

И ледяной карцер в казармах, куда сажали провинившихся после жестокой порки, показался далёким сном.

– Ещё как заслужил, – согласился Лучано. – А главное, мне сразу так полегчало! Ремень – это же пустяки! Ремнём отцы наказывают сыновей! Вот тут я и поверил, что меня не вернут обратно. И до того проникся, что решил быть самым лучшим подмастерьем на свете. Так старался! Мыл и чистил до блеска всё, даже то, что не просили. На рынок был готов бегать хоть по три раза в день, а уж двор и дорожки в саду выметал – ни пылинки не было! Ну и перестарался однажды. Мастер проводил опыт с розовым маслом. Знаете, оно очень сильно пахнет! И мне было велено и самому в эти дни не ходить в мастерскую, и, главное, не пускать туда кошек. Но вы вот знаете, как не пустить кошку туда, куда ей нельзя ходить?!

– Никакой надежды, – согласился Вальдерон задумчиво, и его глаза опять как-то подозрительно блеснули, когда бастардо почему-то окинул взглядом самого Лучано. – Значит, кошки вас и подвели?

– Один кот, – вздохнул Лучано. – Огромная серая скотина по имени Мышьяк! Пролез каким-то образом в окно, я кинулся его ловить… В общем, своротили мы с ним на пару перегонный куб на пол! Пока я его ловил, свалил ещё пару готовых бутылок. Кот в масле, я в масле, хоть обоих жарь на сковороде, а в мастерской по полу кататься можно, как на льду! И запа-а-ах!

Плечи и голова магессы подрагивали под ладонями Лучано, Вальдерон тоже ухмылялся, но с пониманием. Ох, явно бастардо сам в детстве не был паинькой…

– Уж поверьте, – снова вздохнул Лучано, – столько розового масла – это вам не шутки! Отмывай не отмывай – толку никакого. Да и масло дорогущее! Мышьяк своими совиными глазищами на меня сверкнул – и снова в окно, а я перепугался до смерти, всякое рассуждение потерял. За те деньги, что это масло стоило, мастер мог бы пять толковых подмастерьев на несколько лет нанять! И куб ещё разбился… Понял я, что поркой не отделаюсь, и забился куда подальше, а самым далёким оказался подвал, где стоял артефакторный ларь. Такой, знаете, где холод внутри. Здоровенный! Мастер Ларци в нём печёнку хранил для котов. Чтобы в доме всегда имелся запас, а то, не дай Всеблагая, котики голодными останутся. Вот я в этот ларь залез, изнутри закрылся и принялся ждать неизвестно чего.

– Ой, – сказала магесса. – У нас такие лари в лабораториях стоят. В них трупы для исследований хранятся. Они же на защёлках!

– Именно, – кивнул Лучано. – Захлопнуть-то я его смог, а вот открыть изнутри уже не получилось. Тут-то я понял, что всё. Покричал, поколотился изнутри, а потом… уснул. На холоде быстро засыпаешь! Говорят, самая лёгкая смерть. Хотя я теперь совершенно не согласен! Как вспомню ту реку!

Его снова передёрнуло. Бастардо молча и снова с явным сочувствием кивнул.

– Ну и как вы выбрались? – негромко поинтересовался он.

– Да никак, – пожал плечами Лучано. – Кошки меня спасли. Когда мастер Ларци понял, что случилось, начал меня искать. А проще всего это было сделать по запаху. Мы же с Мышьяком пропахли насквозь! Вот мастер сначала нашёл эту пушистую скотину в саду, потом вернулся, прошёл по розовому следу до подвала… А там ему в голову не пришло, что я такого дурака свалял! И ушёл бы он от ларя обратно, да кошки возмутились, начали орать, бегать вокруг и драть ларь когтями. Не иначе, решили, что я на их законную печёнку посягаю. Вот мастер понял, что дело неладно, открыл ларь, а там…

«А там был я, – подумал он. – Уже засыпающий от холода, ни мозги, ни язык не ворочались… И Ларци молча потащил меня в горячую ванну, где принялся отмачивать, растирать, поить снадобьями. Зато как он потом возмущался! Человек, от взгляда которого трепетали старшие мастера гильдии, ругал меня на все лады, а я слова сказать не мог. Потом он утомился и уже с безнадёжным спокойствием спросил: «Ну и зачем ты это сделал, мальчик мой? Объяснить хоть можешь?» «Не хотел… в казармы… – шёпотом выдавил я, дрожа от холода в горячей ванне. – Я думал… за такое…» «Идиотто, – вздохнул Ларци. – Как есть идиотто. Ну сколько раз тебе повторять, что в казармы ты не вернёшься? Что, не веришь?» Я помотал головой и ещё тише выдавил: «А если я совсем что-то такое сделаю… такое… ну такое!» «Совершенно непростительное? – серьёзно уточнил Ларци, и я молча кивнул. – Ну, тогда я сам тебя убью, – сказал он. – Собственными руками. Этому веришь?»

И я закивал, чувствуя, как ледяная глыба где-то внутри тает, а губы тянутся в искренней счастливой улыбке. Я поверил! И какая же безмерная благодарность затопила меня тогда… Потому что смерть – это не страшно! Страшно вернуться в казармы или снова нарваться на кого-то вроде мастера Алессандро. А смерть, да ещё от этих рук, что поили меня горячим шамьетом… Это будет совершенно правильно!»

– Б-бедненький… – проговорила магесса, безуспешно борясь со смехом. – Но вас больше не наказали?

– Да нет, – усмехнулся Лучано. – И даже не выпороли. Мастер, правда, кричал, что заставит меня самого эту пропахшую розами печёнку слопать. Но это он только грозился. Коты же от неё наотрез отказались, да и ларь пришлось поменять. А уж мастерская ещё год благоухала, как самый дорогой бордель… Прошу прощения, синьорина!

– Н-ничего, – сквозь смех успокоила его магесса. – Хорошо, что всё так закончилось, правда?

– Правда, – согласился Лучано и, с сожалением оставив почти высохшую мягкую гриву, обошёл сидящую магессу, сев у костра. – Только печёнку я с тех пор не слишком люблю. Пожалуй, как и розы вообще. Хорошо, что в саду мастера Ларци их нет.

– А я люблю розы, – вздохнула Айлин. – Однажды мне подарили целую корзину роз, представляете? А потом ещё веточку белой розы с двумя бутонами… Как же это было красиво, если бы вы только знали!

Она замолчала, глядя в костёр нежно и мечтательно, но прежде, чем Лучано заверил, что столь прекрасная синьорина заслуживает не корзины, а целой поляны роз, вдруг встрепенулась и хихикнула, добавив:

– А ещё розы очень удобно зачаровывать. Однажды на моём первом курсе мы с Даррой и Саймоном зачаровали розу. Ой, что тогда было! А ещё… – Она зарумянилась и покосилась на бастардо. – В этом году мы сдавали экзамен по проклятиям, и мэтр Денвер… он вёл этот предмет у нашего курса, понимаете? Так вот, мэтр Денвер поручил всем просто выучить и наложить по одному проклятию, а мне – составить авторское, потому что мэтр Бастельеро, наш куратор, мастер проклятий! А мне… – Она вздохнула и доверчиво призналась: – Мне совсем не удаются проклятия. Даже накладывается одно из трёх, а уж самой составить… Я честно пыталась! Но у меня всё никак не выходило, и я так расстроилась, что решила отвлечься! И одолжила у соседки итлийский роман. «Замок Любви», – уточнила она, покраснев, и Лучано едва не присвистнул.

«Замок Любви» даже в Итлии прославился фривольностью! Насколько же свободные нравы в этой их Академии? Бастардо же, судя по невозмутимому лицу, название вовсе ничего не сказало. И хорошо, пожалуй, что не сказало – хватит с Лучано неожиданностей от синьорины Айлин!

– Весьма примечательный роман, – согласился он вслух. – И что же?

– И там я нашла великолепный материал для проклятия! – воодушевлённо откликнулась магесса. – Понимаете, там… Вы ведь его читали, да? Все эти мириады бабочек в животе прекрасной Джульетты, или расцветшая роза в её лоне…

– Прекрасные аллегории, – кивнул Лучано, теряясь в догадках, в чём именно эта невозможная девица нашла материал для проклятий? – Но, должен признать, я всё ещё не понимаю.

– Бабочки! – хихикнула магесса. – Лучано, вы когда-нибудь ловили бабочек? Они царапаются. У них жёсткие лапки, а ещё усы, мохнатое тело, даже если не говорить о крыльях! А розы? У них ведь шипы! Кстати, когда бутон раскрывается, то… основание венчика тоже жёсткое!

Лучано вспомнил бабочек, прилетавших в сад к мастеру Ларци. Ловить их ему, правда, не доводилось, но иногда бабочки, опьянённые запахами цветов, садились на руки или на волосы, важно складывали и снова разворачивали крылья – не хуже, чем павлин в палаццо дожа свой огромный хвост, – и это действительно было слегка щекотно, но приятно!

«На руке, – невольно подумал Лучано. – А в животе это должно быть… хм… да ещё и мириады! Нет, если подумать, то проклятие и в самом деле страшное. Ну почему, почему автор не мог ограничиться одной, в крайнем случае – двумя-тремя бабочками? Сдались ему эти мириады!»

– Полагаю, экзамен вы выдержали с блеском? – поинтересовался он уже вслух.

Вот мастер Ларци непременно оценил бы и необычный подход, и работу с материалом, но кто знает, каковы мэтры в их Академии? К примеру, грандсиньор Бастельеро вовсе не походил на человека, способного оценить изящество подобного решения!

– Ну, мэтр Денвер остался не слишком доволен, – вздохнула магесса. – Он всегда говорил, что проклятия – чрезвычайно серьёзное дело. Да и мэтр Бастельеро тоже… Зато Саймон был в полном восторге и даже сказал, что обязательно изобретёт что-нибудь подобное, только возьмёт за образец не итлийские романы, а чинский трактат о любви. Насколько я поняла, даже изобрёл, – задумчиво добавила она. – Понимаете, один боевик с двенадцатого курса постоянно норовил его задеть, и Саймон, конечно, отомстил. Только я совсем не поняла, что он сделал. То есть… Саймон сказал, что слегка повредил ему флейту, но на флейте тот боевик никогда не играл, это точно. И даже если бы играл! Что страшного в том, что флейта превратилась в нефритовую? Ведь можно купить новую в любой музыкальной лавке! Синьор Фарелли? Вам плохо?

– М-мне хорошо-о-о… – возразил Лучано, сползая на землю и утыкаясь лицом в колени. – Мне п-п-просто замечательно-о-о-о… у-у-у-у…

– Это… Фарелли, это ведь то, о чём я подумал? – со священным ужасом уточнил бастардо, и Лучано кивнул. – Всеблагая мать! А как же…

И тоже скорчился, пряча лицо в поднятых ладонях.

– Вот! – гневно завершила магесса. – И Вороны тоже так смеялись. А мне никто ничего не объяснил! Мужчины иногда бывают совершенно невыносимы! Лучано, ну хоть вы расскажите!

– П-пощадите, синьорина, – всхлипнул Лучано. – Не могу. Язык не повернётся. Но поверьте, проклятие было… ик… страшное! Надеюсь, его удалось потом снять?

– Саймон говорил, что да. Магистр Бреннан, хоть и целитель, уже столько лет работает в Академии с про́клятыми адептами! У него такой опыт! Но тот боевик больше с Саймоном не связывался.

– Охотно верю, – согласился Вальдерон, просмеявшись. – Думаю, необходимость э-э-э… обращаться к целителю сама по себе была тем ещё наказанием.

– Да-да, – подтвердил Лучано. – Тут, главное, флейту… донести… в целости…

Они посмотрели друг на друга и снова заржали, как жеребцы, под возмущённое сопение добродетельной синьорины.

– А мне и рассказать особо нечего, – признался Вальдерон, когда все трое успокоились. – Разве что про свой первый урок фехтования? Только это между нами, обещаете?

– Клянусь! – приложил руку к сердцу Лучано и выслушал совершенно восхитительную историю о фраганском бретёре и кочерге.

– Пять лет? – изумился он, когда бастардо закончил. – Можно только позавидовать! Эти господа редко берут учеников, а уж так, как вас, учат только собственных детей, которым готовятся передать семейное дело и славу.

Он вспомнил южанина, которого видел на дороге под конвоем дорвенантского отряда. Похоже, это и был тот самый бретёр. Не просто телохранитель, как сказала королева, но друг и наставник. Беатрис во многом ошиблась. И самое печальное, что вряд ли она поймёт, насколько ошиблась в юной магессе.

Лучано поспешно прогнал эти мысли и прислушался: синьорина Айлин начала объяснять бастардо, почему на дороге крикнула «ку-ку» перед тем, как швырнуть заклятием в благородного синьора Кастельмаро.

– А у нас тоже есть такая игра, – сказал он одобрительно, выслушав правила «кукушки». – Одному завязывают глаза, остальные кричат или мяукают, а он кидает… яблоки.

Крошечной заминки никто, кажется, не заметил, а Лучано не стал объяснять, что яблоками бросаются только самые маленькие Шипы-первогодки, а потом в дело идут ножи. И тут хоть лови их на лету, хоть уклоняйся – дело твоё. Поймать, конечно, выгоднее, тогда можно пойманный нож кинуть в кого-нибудь другого, и если попадёшь – будешь следующей «кукушкой» вне очереди, а это лишний шанс уцелеть.

– Как-то мы с отцом пошли на рыбалку… – начал, в свою очередь, бастардо. – Считается, что это не такое достойное дворянина дело, как охота, но ему нравится…

– Ал, я уверена, что любое дело, которым занимается лорд Себастьян, исключительно достойное, – серьёзно заверила магесса, и бастардо, благодарно улыбнувшись, уже собрался продолжать, но замер и поинтересовался: – Фарелли? Вы что, Баргота увидели?

– Н-нет, – с трудом проговорил Лучано, чувствуя себя ужасно глупо, но не в силах признаться, что увидел.

Только не Баргота, а Перлюрена! Именно его, неведомого зверя, что приходит к пьяницам. Особенно Перлюрен любит тех, кто подолгу и помногу совершает возлияния, а потом резко бросает это делать. Страшное существо, как говорят! Описывают, правда, по-разному.