Текст книги "Хитрец. Игра на Короля"

Перед тем как войти в трактир, Хитрец приказал Берму не говорить ни слова. Это было удивительно и ново, и потому Кадвану не сразу удалось построить свои мысли в рассказ. Думать словами всегда сложнее, чем говорить, ведь в любой момент мысль норовит перескочить на что-либо другое. Так, Хитрец рассмеялся в голос, когда парень неожиданно для себя отвлекся на воспоминание о руках своей бывшей невесты. Фойерен мог бы отпустить на счет этого замечание, но сдержался: он и сам мучился головной болью, вызванной отступлением кратковременных чар, а потому был вполовину менее язвительным, чем обычно.

Итак, слушая доводы Берма, Хитрец иногда заходился добродушным смехом; однако со стороны собеседники напоминали более задумчивых выпивох. Ведь торг, который они вели между собой, был бесконечно серьезен.

«Три тысячи, и никак не меньше, – вновь отчеканил Фойерен. – Иначе сделка не состоится».

«Не пойдет. Может, есть другой выход? Залог? – взмолился Кадван. – Но что же мне заложить, кроме своей головы?»

Парень совсем не хотел облекать последнее в словесную форму, но он опять не успел за ходом своих мыслей. Неблагодарное это дело – скрывать что-либо от телепата, вздохнул он.

«Тогда придумаем твоей голове более достойное применение, – усмехнулся Хитрец. Светло-голубые глаза его по-прежнему спокойно и повелительно взирали на Кадвана. – Что же там было?.. Стрелковый полк и выстрелы по рукам и ногам? Это может оказаться чертовски полезным».

У Берма пропал дар речи – и мысленной в том числе.

«Но тот ли ты человек, который заслуживает доверия? – равнодушно, будто он и не выдал только что ничего странного, продолжил месье Алентанс. – Впрочем, мы скоро это узнаем. Сегодня твой счастливый день, юнец: ты попал в Этидо, когда мне понадобилась помощь в одном пустяковом деле. Полагаю, ты сгодишься для того, чтобы поучаствовать в нем, – заодно и покажешь, чего стоишь».

«Долго же придется на вас работать, чтобы отдать эти деньги, – вздохнул книветский дезертир, и в тот же миг его сбивчивые мысли породили новую, пришедшуюся как нельзя кстати догадку: – И я ведь уже не могу отказаться, так?»

«К сожалению. Ты не гражданин Одельтера и находишься на его территории нелегально уже два – я не ошибаюсь? – года. И ничто не мешает мне позвать ближайший патруль, чтобы за скромное вознаграждение сдать тебя властям».

Кадван почувствовал, как его затрясло. Каким глупцом он себя выставил! Но Берм ничего не смог с этим поделать: он сам привязал себя к Хитрецу излишними откровениями. Конечно, Кадван мог бы отважно возразить, что сообщит полиции о деятельности Фойерена. Но парень решил сдаться без боя: ведь полиция поверит больше человеку с документами.

«Раз у меня нет выбора – добро».

«И запомни, Кадван Берм, я не занимаюсь продажей документов.

Согласившись помочь, я делаю тебе большую уступку».

«Чем же ты тогда занимаешься?» – невольно подумал парень. – Я – курьер, – почти воскликнул Хитрец, и несколько пропойц повернули головы в надежде на то, что в их маленьком, забытом богами трактирчике вот-вот развяжется драка.

Глава 8
Власть над вероятностью

В тот день было так солнечно, насколько вообще может быть солнечно в ноябре. Порывы ветра затихли, и сухим морозным воздухом дышалось легко.

Рано утром мы встретились с присланной месье Васбегардом чародейкой. Она прибыла прямо в особняк Стайеша, и мы сами открыли ей двери. Лицо прибывшей показалось нам знакомым, но ни я, ни Посланник не смогли вспомнить ее имя – видимо, женщина, решив действовать в высшей степени осторожно, наложила на себя кратковременные чары.

Гостья пришла, чтобы посредством запрещенной магии изменить мое лицо. Она начала свою колдовскую работу в кабинете, а князь Таш'Найесх нашептывал ей, что именно он хочет видеть. И, к моему удивлению, вместо того чтобы выделывать над моим лицом пассы, чародейка лишь достала блокнот и стала выводить непонятные символы на первом попавшемся листе.

Прикосновение магии было неощутимо. Время шло своим ходом, а сидевшая передо мной женщина все рисовала и рисовала на бумаге непонятные символы. Сигналом того, что она закончила, стали возгласы Стайеша, который от смеха даже схватился одной рукой за живот:

– Посмотри, на кого ты похожа! Какое уродство!

Испугавшись, я кинулась к зеркалу – и тут же облегченно выдохнула. Уродство мое заключалось лишь в том, что теперь я была неотличима от одельтерок.

Конечно, я узнала себя в девушке, смотревшей на меня с отражения. Но вместе с ней мы лишились той самой Ядовитой – «дикой», как ее называли имперцы, – составляющей. Причина была вовсе не в глазах, обратившихся из оранжевых в болотные каре-зеленые, и не в исчезнувших татуировках. Упростился весь облик. Губы истончились и потеряли изгиб, нос утратил прелестную горбинку и стал совсем прямым и скучным, густые брови поредели и посветлели. Прежний цвет волос, насыщенный шоколадный, сменился темным янтарем, и по обоим плечам рассыпались волнистые пряди. Смуглая кожа побелела, и все родинки были стерты.

Чародейка между тем скомкала листок и бросила его в камин. Огонь тут же окрасился в зеленый, вспыхнул, зашипел… и мигом успокоился.

– Это очень сильные чары, которые будут действовать даже после моей смерти, – произнесла она. – Огонь их скрепил, огонь их и снимет. Будьте аккуратнее с пламенем, княгиня, но не бойтесь, когда настанет время возвращать свой истинный облик.

Стайеш недоверчиво повел бровью: слишком много огня за последние пару дней. Я махнула на него рукой и благодарственно поклонилась женщине. Та, получив от князя толстую пачку купюр, ответила вежливым кивком; и мы были уже готовы распрощаться, как я почувствовала неладное. Мое лицо принялось зудеть, и раздражение вмиг стало таким сильным, что я невольно потянулась к щекам. Расцарапать, нужно расцарапать их до крови! Может, это хоть немного облегчит страдания…

Похоже, теперь мне стало известно, из-за чего запретили эти чары.

– Так вы ничего не добьетесь, княгиня, – спокойно сказала чародейка. – Если совсем невмоготу, можете прикладывать лед. От побочного эффекта нет лекарства, но со временем многие перестают обращать на это внимание.

Кивнув, я приказала принести мне льда, а князь Таш'Найесх согласился проводить чародейку до выхода. Вслед за тем он и сам покинул особняк – отправился на встречу с дипломатами Тари Ашш. Сегодня принимали решение о дальнейших действиях Ядовитой стороны, и нашей задачей, как бы цинично то ни звучало, было развернуть произошедшее таким образом, чтобы запланированные еще три месяца назад переговоры не начались.

Я занялась чтением кое-каких писем, якобы отправленных на мое имя дальними родственниками. Корреспонденция та, разумеется, принадлежала руке наших шпионов, и добрых пять часов ушло на подбор ключа и расшифровку. И все это время меня отвлекало нахлынувшее как из ниоткуда беспокойство. Оно не отпускало ни на минуту, не разжимало хватки. Не позволяло забыться.

Стайеш вернулся в восемь, а в половине девятого перед парадным входом особняка остановился экипаж месье Васбегарда. Сославшись на то, что одельтерский маг уж точно не задержится у нас на чашечку чая, Посланник велел выходить. Уже ударили заморозки, и, оказавшись на улице, я сразу почувствовала отрезвляющее прикосновение холодного воздуха.

Мы еще не приблизились к магу, как тот снял новехонький, сшитый по последней моде цилиндр и изящно поклонился.

– Приветствую, княгиня… князь Таш'Найесх, – Васбегард протянул Стайешу руку, но супруг лишь презрительно кивнул ему в ответ. – Не будем долго расшаркиваться. Позвольте мне уже забрать даму! Клятвенно обещаю сохранить ее в безопасности! Даже несмотря на то что та будет осуществлять…

– Шпионаж, вы хотели сказать? – продолжил за него Посланник. – Честность всегда была вашим коньком, Чьерцем.

Судя по тому, какой радостной одельтерец зашелся улыбкой, можно было с легкостью догадаться, что сцена сия доставила ему удовольствие. Посланник же совладал с собой, и ни одна его черта не выдала того бесконечного презрения, которое он питал по отношению к каждому первому имперцу.

– Наблюдение, я хотел бы сказать. Но вы правы, князь Таш'Найесх. Тот, кто платит, всегда прав.

Стайеш недовольно покачал головой.

– Но позвольте уточнить, – ничуть не оскорбившись, продолжил месье Васбегард. – Как вы видите наши действия, если на обратном пути я не смогу доставить мадам в Этидо или Найтерину?..

Завязался недолгий разговор, во время которого я распоряжалась размещением багажа. Маленькой дорожной сумки, если быть точнее, ибо Стайеш не разрешил брать с собой много вещей, включая его портрет (который, к слову, мне хватило бы ума не взять, но это не помешало князю заявить о том, что он запрещает). Поблагодарив слугу за помощь, я вернулась к стоявшим у парадной лестницы мужчинам.

– Все готово.

– Удаляюсь, удаляюсь, – тут же сказал, будто прочитав мои мысли, Чьерцем.

Поклонившись еще раз, Васбегард водрузил на голову цилиндр и деловито направился к карете. Супруг проводил его неизменно недовольным взглядом. «Язык еще мне покажи», – подумал чародей.

Казалось, все мы в тот день обрели возможность слышать, что творится в голове у окружающих, ибо в этот же момент Стайеш, не заботясь, услышит ли это одельтерский маг, презрительно уронил:

– Вот засранец!

Но выражение это, как ни странно, отражало действительность. Ибо чародей остановился чуть поодаль, и воспитание позволило ему даже не притворяться, что он не следит за нашим разговором.

Озвучив последние напутствия, супруг заключил меня в объятия. Действительно ли решение далось супругу так просто, как он стремился это показать? Так или иначе, Стайешу было безразлично общественное мнение. Теперь же судить его нет смысла: так или иначе, поступок его стал звеном в длинной цепи событий.

– Пора, Келаайи.

– До свидания, теплый мой.

Несмотря на все беды, в тот момент я готова была рыдать Стайешу в плечо. Рыдать и просить остаться. Ведь окружающий мир был мне чужд – в то время как наш дом, пусть он и был полон несчастий, оставался уютным и знакомым.

Но более всего меня удерживали чувства. Ибо нет в любви правил и логики – любовь стихийна. Она может быть невидима днем, но неутомима ночью. Любовь – это тяга к свету, отказ от всего пошлого и грязного, – пусть и эфемерный, пусть и не навсегда. Любовь – это нежность. Любовь – это сила, что может обманывать и увечить; но дары ее не сравнить ни с одной усладой в мире. Знаю, супруг часто представал передо мной в образе врага – сильного и непримиримого, но враг этот приходился мне ближе родных. И я всегда принимала его сторону. Кем бы я была, откажись я любить человека таким, как сотворило его мироздание? Душевнобольной, стало быть…

Супруг помог мне сесть в холодный экипаж, и мужчины надменно попрощались. Месье Васбегард залез в повозку следом и занял место напротив. Кучер вскинул вожжи, и экипаж тронулся, оставляя позади мой дом, семейную жизнь и даже мое настоящее имя. Прежняя жизнь растворялась в пустоте.

* * *

Успокоившись, Лангерье Надаш вновь сделался дряхлым старичком: начал кряхтеть, клацать языком и проглатывать половину слогов. Наблюдая за его превращением, Кавиз Брийер с горечью думал о новообретенной беспомощности учителя. А ведь еще пятнадцать лет назад этот месье мог похвастаться недюжинной силой и даже боролся с культуристами на руках!

С надеждой на то, что разум Лангерье был обратно пропорционален его физическому состоянию, молодой детектив поведал ему о случившемся в особняке Шайесс. Брийер рассказал все в мельчайших деталях, не утаив даже фразы Чьерцема Васбегарда.

– Может, они провели некий ритуал для воспламенения? – предположил Кавиз. – Но я слабо верю во всякие ложи, шабаши… и прочее… магическо-прикладное.

Старец посмотрел на Брийера так, будто молодой детектив был несведущим крестьянином и никогда не проходил обучение в университете.

– Ритуалы – это лишь театр для тех, кто хочет его увидеть! – воскликнул Надаш. – Такими представлениями ублажали королей и успокаивали простой народ. Мой старый знакомый чародей сказал однажды: «Разве я должен выставлять себя на посмешище, размахивая горящим веником и выкрикивая заветные слова? Кто я, по-вашему, уважающий себя маг или уличный фокусник?»

Кавиз вздохнул.

– Но способ убийства не выбирается вслепую, – продолжил старик, – прямо или косвенно он всегда относится к преступнику. Особенно если он умен. А в чародеи, как мы знаем, глупцов не берут. И раз мы имеем дело с магией, надо помнить о том, что… у чародеев своя мораль.

Старец вдруг задумался о чем-то. Выражение лица его выдавало сложную математическую работу мозга, и у Кавиза мелькнула мысль: уж не прошло ли и в самом деле время его наставника? С ювелирной аккуратностью Брийер позволил себе спросить, не отвлекся ли Лангерье ненароком от криминальной истории на свои подсчеты.

– Вздор! – с чувством воскликнул Надаш.

Экономические знания не повредили еще никому, – старик был уверен в этом. Он и сам сорвал с их помощью неплохой куш: много лет назад Лангерье вложился в выгодное дело, проценты с которого позволили ему держать в доме и дворецкого, и фарогнейский ковер. Он завел бы даже дорогих охотничьих собак – просто так, для забавы, для украшения прихожей. Да вот только собак Надаш на дух не переносил.

– Знаешь, в чем сложность расследований в целом? – продолжил он.

– Полагаю, – кивнул Кавиз Брийер, решив не отвечать, что именно этому он учился когда-то в университете.

– Мы вынуждены подозревать всех. Человек может быть исключительных моральных качеств, но в какой-то момент он способен ошибиться и повести себя неверно. Катастрофически неверно… Ну, так что известно о родственниках пострадавших?

– У княгини Джейлесши Шайесс на Островах осталась престарелая мать, которая живет на наследство, полученное ею после смерти мужа. Отец Ийга Шайесса счастлив в новом браке и ведет благочестивую жизнь, трудится на военном поприще. У погибшей служанки на Островах остались муж и дети – семья небогатая, но достойная.

– А что известно о той несчастной, тело которой нашли на складе?

– Ее пока никто не опознал. Будем ждать сообщения о пропаже. Она, видно, была очень одинока, раз никто ее не хватился…

– Верно, – цинично отозвался старик. – Полагаю, Ядовитые женщины не имели знакомства с третьей жертвой?

– Мы не узнаем об этом точно, пока не установим личность погибшей, – вздохнул в очередной раз Брийер. – Я облазил весь особняк, опросил соседей и всех, кто мог быть свидетелем, – и ничего! Ничего! При этом не секрет, как не желала Ядовитая сторона этих переговоров. Ручаюсь, эта мысль сейчас в голове у каждого: а не пришлось ли убийство слишком кстати?

– Не берусь судить, – уклончиво ответил месье Надаш.

– Но Синклит, разумеется, пришлет собственных специалистов для расследования.

– А мы присмотрим за ними! Проделай они все это для срыва переговоров – быстро попадутся на наши ловушки.

– Советники ожидают их уже завтра, – горестно сообщил Кавиз.

Он полез за носовым платком, чтобы высморкаться, но выглядело это так, будто он собирался утереть слезы.

– Значит, со всем надо разобраться прежде! Да, прежде, чем Ядовитые люди распустят перед нами павлиний хвост из своих понятий чести! – вскричал старик таким тоном, будто испытывал к своим предкам с Тари Ашш один лишь стыд. – И если они не знают об этом странном чародействе ничего, их шансы обогнать нас ох как невелики.

Молодой детектив согласился.

– Но мне надо будет увидеть все воочию, – победно сообщил месье Надаш. – Никаких следов – это слишком сомнительно!

Молодой детектив согласился вновь.

Поздним вечером того же дня Кавиз Брийер отвез Лангерье на оба места преступления и, удостоверившись, что там никого нет, провел старика внутрь. Трупы уже убрали, двери закрыли на замки и опечатали, но для детектива это не стало препятствием.

Много лет назад Лангерье Надаш успел закончить обучение на факультете теории магии – это стало его вторым образованием (первым же было, как вы успели догадаться, экономическое). Несмотря на то что за долгое время его отставки в колдовском искусстве открывались все новые и новые законы, в делах чародейских старик оставался вполне сведущ.

Он лично постучал по всем стенам клюкой и удостоверился, что в стенах нет проходов, через которые преступник мог бы пробраться в спальню. Почему двери и окна в комнате оставались закрытыми изнутри, оставалось еще разгадать. Разве что чародей-убийца соткался из воздуха, а затем растворился в нем.

Но три вещи навсегда останутся недоступны для магов: время, расстояние и человеческий рассудок (они изловчались лишь обмануть его, но никак не отнять или излечить, – а иначе в истории Ард Шенлара не осталось бы столько безумных королей). Чародеи также не взаимодействовали с предметами, которых не видели. Это значит, что преступник, находясь не в комнате, не мог силой своей мысли задвинуть оконный шпингалет.

Лангерье Надаш не ведал чар, которые заставляли бы плоть загореться, но это не означало, что в других государствах не существует подобного колдовства. По правде сказать, старик вообще не мог понять, какой стране принадлежала магия, отпечаток которой лег на это проклятое место. Он посоветовал Кавизу искать виновного среди иностранных магов, исключая чародеев Одельтера и Ядовитых островов – их Пульсары были совсем рядом и походили друг на друга, а потому была схожа и магия.

* * *

– И вот почему ты замужем за этим ужасным человеком? – изрек одельтерский маг, не успел экипаж покинуть пределы двора.

Я оторвала взгляд от удаляющегося имения, величественно белого в окружающей его темноте. Повозка, обещавшая доставить нас к железнодорожному вокзалу, понемногу набирала скорость, и мелькающие огни фонарей убыстряли свой ход.

Чьерцем Васбегард определенно был одельтерским феноменом свободословия. В Одельтере в ответ на его остроты дамы впадали в замешательство и предпочитали отсмеиваться, прикрывшись ажурными веерами. Ядовитые же люди были вольны говорить, как им вздумается, особенно в приватных беседах, – но за три года в Найтерине я отвыкла слышать колкие замечания или комментарии касательно чьей-то личной жизни.

Однако, окрестив Чьерцема для собственного спокойствия юродивым, я все же сжалилась над ним и снизошла до искреннего ответа:

– Почему я замужем за князем Таш'Найесхом? По воле Сетша каждому человеку суждено с кем-то другим идти по жизни. Мне – рядом с ним, ему – рядом со мной. Пути наши всегда будут пересекаться, и легче быть вместе, чем противиться этому. Вам, одельтерцам, сложно в такое поверить, но так всегда и случается.

– Ты донельзя наивна!

– Когда же, позвольте узнать, мы успели перейти на «ты»?

Я отвечала спокойно и размеренно, но теперь направляемая в сторону чародея учтивость иссякла, и от нее оставался лишь жалкий послед.

– Ах, прошу прощения, Ваше Сиятельство, – сверкнул карими глазами Чьерцем, – мне представляется крайне разумным перейти на «ты». Вы согласны?

– Полагаю. Называть подобных людей на «вы» мне точно не хочется.

– Чудно! – согласился Чьерцем и между делом поправил повязку на вспоротой в «Азукаре» руке.

Неожиданно Васбегард замолчал, а я не нашла, что ответить. Воцарилась тишина.

Оставшись наедине с собственными мыслями, с подачи одельтерского мага я невольно задумалась о прошлом. О нашей со Стайешем жизни.

Стайеш как четвертый сын князя Таш'Найесха не мог претендовать на владения, – они наследовались первенцем. Поэтому вместо управления землями и места в княжеском Синклите стезей супруга стала дипломатическая деятельность.

Всего в тридцать два года он готовился стать новым Посланником Тари Ашш в Одельтере, и ему нужен был переводчик – для соблюдения формальностей, конечно, ибо одельтерский он знал в совершенстве. Но наши традиции строги: они предписывают, чтобы на официальных мероприятиях князья разговаривали преимущественно на сетшенай-тайхаш[24]24
  Сетшенай-тайхаш – язык Островов Тари Ашш, дословно – «язык Сетша, покровителя Ядовитых людей».


[Закрыть], что, разумеется, очень неудобно, но выгодно подчеркивает статус Ядовитых земель.

С детства изучая шесть языков – родное наречие и десаринайский, несложный одельтерский, барханный мансиди[25]25
  Мансиди – общий язык мансуртов.


[Закрыть] и чувственные эсналуро[26]26
  Эсналуро – основной, в том числе литературный, язык Империи Цесс.


[Закрыть] и фарогнейский, еще в Ашш-Сетесс я сдала экзамены и получила право осуществлять официальные переводы. Должность переводчика при Посланнике досталась именно мне, и тогда все и началось: и мое восхищение, и его страсть. Мы слишком быстро поняли, что Сетш создал нас друг для друга.

Я вспомнила, как 17 апреля 886 года эпохи Высокомерия, всего через шесть месяцев со дня нашего знакомства, я стала княгиней Таш'Найесх, получив в мнимое распоряжение парочку скромных имений и – что намного важнее – древнюю аристократическую фамилию островов Тари Ашш. Таш'Найесх был одним из двадцати семи Истинных родов, прямых потомков первых семей, поселившихся на Островах и основавших здесь государство.

Как счастлива была я в первые недели брака, и каким благодатным казалось неведение! О том, что мировоззрение супруга, перекрываемое невозможностью что-то сделать, обернулось страстью к выпивке… легче было не знать. Заключив брак, мой князь дал себе слово навсегда завязать с алкоголем.

Но Стайеш сорвался уже через два месяца. За этим последовало долгое время разочарований и скандалов, ненависти к одельтерцам, безумства и прозрения, – а затем все начиналось сначала. Крутилось колесо несчастий. К слову, Ядовитым людям, чтобы опьянеть, надо выпить в три-четыре раза больше других, поэтому мы несли еще и материальные убытки.

Когда сил уже не осталось, я схватила дорожный чемодан и спешно выбежала из дома. В том, что только успела надеть… в тонком пальто… в декабре. Но Стайеш выскочил за мной и тут же нагнал; пьяный, он схватил меня за руку и толкнул на снег. Наградив меня парой-тройкой сильных пощечин, супруг потащил меня домой.

Это была некрасивая страница нашей жизни. Но не самая страшная…

Я знала, что могла написать родителям или даже в Синклит. Я могла добиться грандиозного скандала и снятия Стайеша с поста. Но не стала. Мы пережили это, мы разорвали страницу, и ни одна душа за пределами Шато дю Силанс не подозревала о случившемся.

Потому что есть на свете странное наваждение, проклятие страдающих жен, что велит оставаться при самых негодных супругах. И несмотря на произошедшее, я продолжала любить своего князя, ведь однажды он спас меня от безумия. Уберег от самоубийства.

Вместе мы пережили многое: и плохое, и хорошее. И последнего было больше. Намного больше.

* * *

Вечером этого же дня кабинет огромных апартаментов Первого князя Синклита, отписанных ему на время конференции в Этидо, в назначенный час стал заполняться оранжевоглазыми людьми. Каждому входящему князь Таш'Усс жестом приказывал молчать. Гости кивали, разбредались по кабинету и терпеливо ждали, пока прибудет последний из всех, кого обязали явиться.

«Изуверство, подстрекательство, плевок в лицо! – думал князь Таш'Усс, у которого перед глазами вновь и вновь всплывали черно-белые фотографии обожженных тел. – Кто-то целился в пороховую бочку».

Предпоследней к Первому князю Синклита прибыла атташе по науке и культуре Саир Таш'Ахес. Когда ее маленькая ножка перешагнула порог кабинета, Тейенсс Таш'Усс, тяжело опираясь на трость, встал с кресла. Последним вошел князь Стайеш Таш'Найесх. Опоздавшего на пятнадцать минут, его встретили с осуждением: в царстве Тари Ашш это считается серье зной провинностью.

Но теперь все были в сборе, и князь Таш'Усс вышел на середину комнаты. Он выпрямился и заговорил на сетшенай-тайхаш, труднопроизносимом языке Ядовитой нации:

– Стучите по всем стенам, загляните за каждую картину, будьте внимательны! Ищите странные, колдовские предметы. Не верю, чтобы Империя не установила здесь колдовской захват голоса.

Делегаты водили руками по обоям, ожидая, что кисть провалится за иллюзию или нащупает на скрытой полке магический предмет, снимали и снова вешали на гвозди картины. Действом руководил выписанный из Фье-де-ля-Майери одельтерский чародей, под магической маской неотличимый от чародея Таффура Вахэйля. Самозванец дотошно осматривал все предметы интерьера, оценивал их на присутствие чар, а совсем уж подозрительные вещи подсвечивал с помощью проявляющего заклинания. Это была не Ядовитая магия, но из присутствующих он был единственным чародеем, а остальные в разновидностях колдовства не разбирались.

– Здесь, – повторяя голос Таффура, объявил лже-Вахэйль и указал на изящную керамическую статуэтку в виде полуобнаженной женщины, выходящей из морской пены.

Одельтерский чародей говорил на чистом сетшенай-тайхаш; так Стайеш убедился, что Архимаг выставил на места отбывших в Лоэннлиас-Гийяр магов весьма подготовленных людей. От лица Ядовитых чародеев те могли разыграть любые комедию и трагедию, однако одельтерцам запретили делать это под страхом смертной казни.

– Только она? – строго и недоверчиво спросил Первый Князь Синклита, все еще выискивавший взглядом магические вещи.

– Да, княже.

– Поставьте ее на пол.

Княгиня Истенисса Таш'Дассийнеши, Второй секретарь дипломатической миссии, легко подхватила фигурку и, не дожидаясь, пока прикажут принести ткань, сняла со своей шеи теплый шарф. Обернув дорогой шерстью уменьшенную копию тотема Салассии, древней покровительницы морей, она поставила статуэтку на пол. Тейенсс Таш'Усс взял трость в две руки и, размахнувшись, со всей силы ударил по фигурке ручкой из слоновой кости.

Раздался звук разбиваемой керамики, а вместе с ним короткий и громкий, будто умерщвляли ребенка, крик. Вопль вышел настолько омерзительным, что окружающие зажали уши.

Но уже секундой позже в кабинете воцарилась тишина.

– Вот так, – повелительным тоном заявил Тейенсс Таш'Усс. – Ни одна одельтерская сволочь не станет подслушивать!

Лже-Вахэйль учтиво поклонился Тейенссу; в ту же секунду лицо Стайеша густо покрылось красными пятнами. Но изобличение секрета Ядовитых магов грозило серьезными последствиями: зная взбалмошный характер Таш'Усса, можно было с легкостью предсказать, как он, не слушая никаких заверений, тут же устремится в Веарно и начнет обвинять одельтерцев не только в убийствах их людей, но еще и в воровстве магической силы. О том, чтобы допустить подобное, не могло быть и речи. Поэтому Стайеш заставил себя молчать, покуда пятна не сошли с его лица, – благо он стоял позади всех, и никто не заметил в нем перемен.

– Скажем, что подавший мне обед слуга нечаянно задел это убожество. Какая жалость! – презрительно бросил Первый князь Синклита. – Благодарю тебя, дорогая Истенисса, за мной будет должок.

Княгиня Таш'Дассийнеши сделала шаг вперед и почтительно кивнула.

– А теперь перейдем к делу, най иимкес[27]27
  Най иимкес – дословно: мои друзья (сетшенай-тайхаш).


[Закрыть], – продолжил Тейенсс. – Сегодня мы собрались вне титулов и званий, вне дипломатических рангов и привилегий. Я созвал вас сюда как эи саар эйхи[28]28
  Эи саар эйхи – дословно: по крови братьев (сетшенай-тайхаш).


[Закрыть]. Вы все мои братья, и всем вам я доверяю как себе.

Присутствующие начали шептаться: нечасто князья Таш говорят с другими на равных.

– Знайте же, что безутешный князь Шайесс отплыл сегодня утром на острова Тари Ашш, дабы подготовить похороны его жены на родной земле, а с ним домой вернулись и не причастные к деятельности корпуса жены дипломатов.

Князь Таш'Усс добавил, что в Этидо тела погибших подвергли медицинской экспертизе и Одельтер ждет с минуты на минуту приезда Ядовитых детективов с их собственными медиками и чародеями. Однако не совершенное преступление стало темой сегодняшнего собрания. Первый князь Синклита полагал, что настало время затронуть более насущный вопрос.

– Вспомним же о том, что готовили для нас эти две недели. Начало порабощения нашей науки – медленного, пошагового, но неуклонного, – изрек Тейенсс Таш'Усс. – Сколько лет мы во всем подпевали Империи, не осмеливаясь сказать ни слова против? И вот Одельтер, пресыщенный вседозволенностью, пересек черту, покусился на самое святое, что мы имеем! С тяжелыми сердцами мы переплывали через Граничное море, ожидая самого худшего. Сейчас наши сердца еще более омрачены горем, но мы должны использовать недавние смерти как предлог. И отказаться от подписания договора! Стоит лишь заявить о своих взглядах, и мы сможем говорить все громче и громче. Я обещаю, жертвы не только будут отомщены, но и послужат началом нового порядка.

По кабинету прокатились волна вздохов и пара женских возгласов к Сетшу.

– Как это возможно, княже? – с опаской воскликнул атташе по торговле Илеа Хасте, приходившийся Ядовитому чародею Хелиншу младшим братом.

– Я верю, и вы поверьте.

– Ты предлагаешь воззвать к Ассоциации, чтобы она признала нас потерпевшими и возложила всю вину на Одельтер? – догадалась Саир Таш'Ахес.

– Именно! Никто не знает, чей это был грех, – так пусть он принадлежит нашим врагам! – вдохновенно воскликнул Первый Князь. – Это будет сложная работа, и нам придется стараться изо всех сил. Делать ставки, играть, побеждать. Тянуть время. Но мы должны быть несгибаемы.

– Вряд ли получится, – вставил Стайеш Таш'Найесх. – Одельтер сыграет на своей жертве, выставив себя потерпевшей стороной в той же мере. Самое большее, чего мы добьемся, – совместный поиск виновного и представление его перед Трибуналом.

– Но нельзя же сидеть без дела и смиренно ждать исхода, – мягким, подобным мурлыканью кошки, голосом начала княгиня Таш'Дассийнеши. Она уже знала, что должна произнести речь, и с каждым словом ее лирическое сопрано нарастало все сильнее, все звонче ударялось о стены кабинета. – Испокон веков, еще до рождения Сетша, до обретения науки, задолго до образования Ассоциации, наши прародители переплывали Граничное море и грабили разрозненные земли Одельтера! Они увозили их людей, как рабов. Их Ядовитая кровь в нас, слышите, в каждом из нас! Так чего нам бояться?

Толпа оживилась и зажужжала, как рой разбуженных ос.

– Отомстить за обманный договор наших родителей! – выкрикнул кто-то из задних рядов, и фразу его сопроводило множество одобрительных щелчков пальцами.

Но здесь находились и те, кто был настроен весьма недоверчиво.

– Трибунал Судей припомнит нам и незапамятные набеги, и ослабление, и Лживый договор, – заявил князь Таш'Цехес. – А у нас до сих пор нет людей в Ассоциации! Весь мир считает нас частью Империи. Мы вернемся на щите!

– Нет, най иимкес. Мы изменим текущее устройство, – перебил его Тейенсс. – Это случится скоро, и первым шагом станет отказ от заключения договора о науке.

– Мы объявим траур, – предложила Саир Таш'Ахес. – Наденем белую форму и публично воззовем к мудрости Сетша. Семь дней скорби запретят нам принимать участие в государственном управлении и, следовательно, начинать переговоры.

– А за это время на Первый Континент прибудет человек с распоряжениями от Великого князя, – подытожила княгиня Таш'Дассийнеши.