Текст книги "Улица Яффо"

Амаль пришлось остаться в доме. В свои шесть лет она была достаточно большой, чтобы все видеть, но слишком маленькой, чтобы влиять на происходящее. Она сидела скрестив ноги на ковре, прислонившись головой к теплому, знакомому телу бабушки, и смотрела, как ее старые морщинистые пальцы ведут иглу по красной ткани. Бабушка вышивала тауб – длинный льняной кафтан, который по торжественным случаям надевали все палестинские женщины, даже те, кто в повседневной жизни носил юбки и блузки. Узоры вышивки рассказывали об истории их деревень и городов, нити окрашивались кожурой граната, толчеными ракушками и виноградными листьями.

– Кто увидит тебя в этом платье, – сказала бабушка, – тот прочтет по нему твое происхождение. Оранжевые ветви на вырезе символизируют поля вашей семьи. Зеленые треугольники – это кипарисы, которые защищают апельсиновые деревья от ветра, так же как и платье должно защитить тебя от тяжелых времен. А волнистый узор цвета индиго говорит о Средиземном море, глубоко вплетенном в твою душу.

* * *

В последнюю ночь перед нападением они все вместе сидели на крыше и пили чай, как и в летние ночи в Яффе, – только на этот раз они видели не изобилие звезд, а бездонную темноту между ними. Жорж не делился с детьми своими мыслями. Есть вещи, которые не должен знать ни один ребенок. Настал момент, когда отцовской любви оказалось недостаточно, чтобы оградить детей от жестокости мира. Жорж задумался, не было ли ошибкой, что они остались в Лидде. Точно так же, как после побега из Яффы он задавался вопросом, не было ли ошибкой их бегство. Что бы он ни делал, взвешивая интересы семьи и страны, в любом случае за все приходилось платить. Через несколько недель, сказал Жорж дочери, мы снова будем жить дома. Станем есть мороженое на проспекте Короля Георга, все вместе. И Амаль не стала ему противоречить. Выстрелы в ночи звучали все ближе и ближе, но она хотела показать отцу, что не боится.

Глава
14

Наступление началось в жаркий летний день, 10 июля. Они были дома, все. Даже Башар. Бойцы отправили его домой. Толку от тебя никакого, сказали ему, ты еще не мужчина. Мариам ушла в медпункт, взяв с Башара обещание не выходить из дома. И он сдержал обещание. Даже когда снаряд попал в дом напротив и стена рухнула, похоронив двоих детей. Он остался с Амаль, а Жорж и Ибрагим побежали туда и принялись голыми руками расчищать завалы, чтобы отыскать детей. Башар остался дома и когда появились самолеты и на город полетели бомбы. Амаль, Башар и Джибриль сидели на ковре с бабушкой, включив погромче радио, и подпевали патриотическим песням, чтобы заглушить взрывы и вой санитарных машин. Мимо дома проносились джипы с ранеными. Через открытую дверь они видели, как бойцы несли в больницу окровавленные тела. Плохие новости шли одна за другой. Пал аэропорт. Рантия на севере. Вильгемия. Приглушенные артиллерийские взрывы эхом разносились по равнине, вокруг поднимались клубы дыма. Прямо около их дома вдруг разгорелся громкий спор. Один мужчина выбежал на улицу, размахивая белой тряпкой, привязанной к метле, а остальные в ярости бросились его останавливать. Мы не сдадимся, кричали они, вырывая ткань у него из рук. Вечером вернулась Мариам, измученная, взволнованная, но не сказала ни слова. Быстро что-то поела и ушла опять в медпункт. Улица перед домом была заполнена людьми, бежавшими с окраин Лидды. Они спали под открытым небом. Ночью было слышно только стрекотание сверчков. Люди молчали. Не было видно ни одного вооруженного человека, все они затаились в обороне вокруг города.

На следующее утро самолеты прилетели снова. С неба дождем посыпались белые листовки. Умевшие читать поднимали их и с проклятиями тут же отбрасывали. Но в основном люди искали еду. Они ходили от двери к двери, вымаливая кусок хлеба. Башар и Амаль шли по улице, когда услышали первые выстрелы. Они находились между домом и медпунктом – тетя послала их к Мариам с едой. Поднос с лепешками, оливками и фетой Амаль несла на голове, как это делают взрослые женщины; Башар тащил канистру с водой. Они хотели было повернуть и бежать обратно к дому, как вдруг увидели, что прямо на них мчится целая колонна. В джипах и бронемашинах сидели мужчины в куфиях, поначалу показавшиеся им иорданскими солдатами. Но люди в панике разбегались с криками: Yahud! Yahud! [28]28
  Евреи! Евреи! (араб.)


[Закрыть] Израильские солдаты стреляли из пулеметов по всему, что двигалось. Амаль повалила Башара на землю. Стену над ними пробила очередь; машины пронеслись мимо, со всех сторон сыпались разбитые оконные стекла. Когда пыль осела, они услышали кашель выживших и стоны раненых. Жорж уже бежал к ним от дома, он обнял их.

– Ранены?

Амаль не знала. Она чувствовала только, что руки и ноги онемели и она почти ничего не слышит.

– Быстрее в дом!

Он схватил ее на руки и побежал обратно, как вдруг два джипа развернулись перед мечетью и принялись палить по клубящейся пыли вокруг, бессмысленно кружась по площади. Жорж повалил детей на землю, защитив их своим телом. Из полицейского участка иорданские солдаты открыли огонь, израильтяне выскочили из джипов и, укрывшись за ними, стали стрелять в ответ. Пули летели со всех сторон. Жорж и дети отползли за невысокую стену, за которой солдаты не могли их видеть. На улице лежали трупы. Дом Ибрагима был на другой стороне, недосягаем. Они не могли двинуться ни вперед, ни назад. Но со своего места могли видеть медпункт. Дверь открылась, и оттуда вышли два человека в форме Красного Креста. Мужчина в брюках и женщина в юбке. И тут Амаль поняла, что эта высокая женщина – ее мать. Сердце у нее замерло. Солдаты выпустили очередь по улице, и медики метнулись обратно, но дверь не закрыли. Амаль увидела, что в десяти-пятнадцати метрах от медпункта лежит раненый человек. За ним тянулся кровавый след, мужчина еле-еле полз, но силы, похоже, окончательно оставили его. Из медпункта ему что-то кричали, но он лишь слабо поднял руку. Со всех сторон свистели пули. Из своего укрытия Амаль увидела, как Мариам бросила веревку из открытой двери, в сторону мужчины. Тот сумел ухватиться за нее. Мариам потянула, но мужчина уже слишком ослаб, чтобы удержать веревку. Вокруг его тела растекалась лужа крови. Потом он перестал двигаться.

Амаль трясло. Она больше не контролировала свое тело, словно оно ей не принадлежало. В горле пересохло, в каждом вдохе вместо воздуха была пыль. Только ощущая рядом дыхание отца и брата, она понимала, что еще жива. Через полчаса, которые показались вечностью, Амаль услышала, что пулеметные залпы удаляются. Жорж поднялся, сгреб детей и побежал к дому. Амаль не знала, как ей удалось добраться туда на дрожащих ногах. Захлопнув за собой дверь, они обнялись, не веря, что живы.

Около двухсот тел лежало на улицах. Жорж и Башар помогали медикам класть раненых на носилки и переносить их в медпункт. Воздух оглашали детский плач и крики женщин, разыскивающих своих детей. Мужчины бродили, простирая руки к небу и взывая к Богу о помощи.

Вечером израильские бронемашины заняли центр. Голос из громкоговорителей эхом разносился по городу. Все жители старше пятнадцати лет должны были покинуть свои дома и явиться в Большую мечеть. «Любой, кого найдут на улице после наступления темноты, будет расстрелян!»

Солдаты выламывали двери и выталкивали людей из домов. Улицы Лидды заполнили сотни людей, старых и молодых; опустив головы, они брели к мечети, мимо трупов соседей и родственников. Зрелище было ужасающим и жалким разом: эта молниеносная атака сломила людей.

* * *

– Не трогай меня! – Ибрагим оттолкнул руку солдата, который стоял посреди гостиной и кричал: Barra! Barra! Прочь! Прочь! Второй солдат, которому не было и двадцати, ударил старика прикладом в бок. Ибрагим согнулся. Но не упал. Башар кинулся к нему, прося отпустить деда. Один из солдат схватил мальчика и потащил его к двери.

– Не трогай ребенка! – крикнул Жорж, преградив ему дорогу.

Солдат ударил его прикладом. Жорж упал. Перепуганная Амаль попыталась помочь отцу встать, но он сам поднялся.

– Давай! Вон!

Жорж посмотрел молодому солдату прямо в глаза и сказал на иврите:

– Вы в нашем доме. Ведите себя пристойно.

Солдаты опешили.

Жорж взял Башара за руку. Взглядом показал Ибрагиму, что умнее не давать солдатам себя унижать перед детьми. Именно потому, что детям еще не было пятнадцати, Жорж не хотел оставлять их одних в доме. Он велел Амаль и Джибрилю идти с ним и подтолкнул их к двери мимо молчавших солдат. Те не заикнулись о том, что дети еще маленькие, впрочем, они и сами были еще почти детьми, воевать их обучили, а вот что делать в домах мирных жителей, они не знали.

* * *

Повсюду лежали трупы. Соседи. Женщина, которая еще утром просила хлеба для своих детей. Собаки. Амаль увидела ошалелого малыша, не понимающего, куда ему податься. А солдаты стояли, непринужденно привалившись к своим джипам, опустив винтовки. Они свое дело сделали.

– Идите с поднятой головой! – велел Ибрагим.

Размеренно, неторопливо он двинулся мимо солдат. В тот момент Амаль поняла то, что никогда не забудет до конца жизни: пусть у тебя больше нет выбора, но ты можешь сохранить достоинство.

Один из солдат взглянул на Амаль, когда она проходила мимо. Молодой светловолосый мужчина, симпатичный, даже дружелюбный – по отношению к своему товарищу, которому он зажег сигарету. Почему они ненавидят нас, спросила себя Амаль, и тут же поняла, что это вовсе не ненависть, лично ее они не ненавидят. Что это скорее презрительное безразличие, словно арабы для них не люди, а некая масса.

* * *

В мечети толпились сотни, если не тысячи людей. Амаль крепко сжимала руку отца, чтобы не потеряться. Двор и молитвенный зал заполняли мужчины, женщины и дети. Снаружи, во дворе, негде было укрыться от солнца. А внутри царила жаркая духота. Люди стояли, прижавшись друг к другу, невозможно было пошевелиться, не говоря о том, чтобы сесть. Воздух пропах потом, отдавал мочой. Жажда становилась невыносимой. Пить им не давали. Если кто-то принимался жаловаться, солдаты пускали очередь над головами. Во дворе был только один колодец – для ритуальных омовений. Люди передавали друг другу воду в ладонях. Многие падали, теряя сознание от жажды, жары и страха. На закате стало настолько нестерпимо, что солдаты разрешили женщинам и детям разойтись по домам.

* * *

– Запритесь в доме, – наказал детям Жорж, Башару он сказал, что теперь тот отвечает за младших. – Будьте сильными и держитесь вместе!

Башар пообещал ему защищать Амаль и Джибриля. К ним приблизился солдат и велел поторапливаться. Амаль напоследок еще разок обернулась на отца, который выглядел в толпе таким одиноким. Его прощальный взгляд должен был подбодрить ее. Но Амаль отчетливо увидела, что он боится. Не за себя, за детей. А она боялась за отца. Снаружи в темноте раздавались выстрелы. Бойцы, засевшие в полицейском участке, продолжали сопротивляться.

* * *

После того как отпустили женщин и детей, в мечеть согнали новых мужчин. В полночь стало так тесно, что теперь солдаты решили выпустить христиан. По толпе прокатился ропот. Мусульмане говорили друг другу: «Молитесь Аллаху, перед тем как умрете». Ибрагим и несколько других мужчин отказались оставить мусульман. Тогда солдаты дали очередь поверх голов. Все в панике пригнулись. Солдаты вытолкали христиан на улицу. В темноте их повели к церкви, стоявшей по соседству, а мусульман, стоявших на улице с поднятыми руками, погнали в мечеть.

Церковь быстро заполнилась. Там были совсем молодые парни в окровавленных штанах и рубашках – сдавшиеся в плен бойцы. Они стояли опустив головы, стыдясь своего позора, но никто не упрекнул их ни единым словом. Мрачная тишина накрыла храм. Будущее не сулило ничего доброго, но никто не желал выказать слабость. Способные держаться на ногах помогали другим, готовым потерять сознание. Кое-кто тихо молился. Снаружи доносились выстрелы. В алтаре висела икона – святой Георгий пронзает копьем змея. Они как-то пережили эту ночь.

* * *

Утром Амаль с опаской выглянула в окно. На улице перед домом все еще лежали трупы, до которых никому не было дела. Стрельба и взрывы стихли, над городом повисла свинцовая жара. Солдаты ходили от дома к дому. Постепенно на улицах показались женщины и старики – они медленно брели прочь из города, с тюками и детьми. Двоюродные братья Амаль и тетушка исчезли. Жорж наказал Башару присматривать за младшей сестрой, но на самом деле это Амаль присматривала за обоими братьями. Накануне она заперла дверь и спрятала ключ, чтобы Башар не наделал глупостей. Ночью утешала малыша Джибриля, плакавшего и просившегося к родителям. Внезапно тяжелую тишину снова нарушили выстрелы. Амаль увидела, как солдаты бегут к джипам. Донесся крик: «Арабский легион! Аллаху акбар!»

А потом начался ад.

Тогда-то Амаль и потеряла брата. Когда она отвернулась от окна, то обнаружила, что брата нет, а входная дверь открыта.

– Где Башар?

– Он побежал, – сказал Джибриль, – воевать с евреями.

Амаль хотела заглянуть под ковер, где спрятала ключ, но тут совсем рядом раздалась пулеметная очередь, и стена напротив открытой двери брызнула штукатуркой. Амаль захлопнула дверь и бросилась к Джибрилю, который забился в угол, крепко обняла его и не отпускала, пока стрельба и взрывы не затихли. Казалось, они так просидели вечность. Амаль корила себя за то, что не уследила за Башаром. И в то же время гордилась братом. Теперь он будет змееборцем.

* * *

Непривычную тишину разорвали крики, но теперь они звучали совсем иначе. Это был вой обезумевших женщин и мужчин.

– Мечеть! Они убили всех! Боже, защити нас!

У Амаль стиснуло горло. Она открыла дверь и, не соображая ничего, вышла на улицу. Полуденное солнце палило. Мимо пробежали мужчины с носилками. У раненого была оторвана то ли рука, то ли нога. Женщина мчалась, вцепившись себе в волосы, и пронзительно вопила:

– Где арабы? Где Аллах?

Амаль узнала, что произошло. Два или три иорданских броневика должны были эвакуировать своих бойцов, но заблудились в городе. Жители Лидды решили, что началась спасительная контратака. Оставшиеся в живых бойцы выбежали из укрытий, открыв огонь. Еврейские солдаты ответили мощным пулеметным огнем. И в самом центре этого ада оказались беженцы. Израильский солдат выстрелил из базуки в окно мечети, набитой людьми. Амаль не понимала, что это значит. Она лишь слышала крики, несущиеся со всех сторон: «Они мертвы!» Точно парализованная, она неподвижно стояла у двери. Казалось, весь мир сошел с ума. Потом, все так же оцепенело, развернулась и вошла в дом. В мечети же остались отец, дедушка и все прочие мужчины. Джибриль стоял, дрожа, посреди комнаты, он испуганно отвернулся, когда сестра посмотрела на него. Штаны у него были мокрые.

Только когда из медпункта вернулась Мариам, в шоковом состоянии и полностью обессиленная, Амаль узнала: катастрофа произошла не в Большой мечети. А в меньшей, мечети Дахмаш. Многие люди укрылись внутри, надеясь, что солдаты пощадят дом Аллаха. Человек, вошедший туда после рокового выстрела, увидел молельный зал, центр которого был пуст. Разорванные тела разбросало по стенам.

* * *

Жорж и Ибрагим были живы. Следующую ночь они снова провели в церкви Святого Георгия. Тем временем самые уважаемые люди города вели переговоры с оккупантами. Через тридцать шесть часов в церковь вошел израильский офицер и крикнул по-арабски: «Вон! Все на выход!» Мужчины с трудом могли в это поверить. Пока не узнали, каким было условие их освобождения.

* * *

Снаружи Жоржу и Ибрагиму открылась какая-то нереальная картина: толпы мужчин медленно, спотыкаясь, выходили из ворот Большой мечети. Склонив головы, они брели по улице, молчаливые, как тени. Их воля была сломлена. Солдаты стояли в стороне, опустив оружие, они молчали, словно не понимали, что здесь происходит. Ни малейшего дуновения ветра. Казалось, у всей страны перехватило дыхание. Из Малой мечети выжившие вытаскивали тела. Засохшая кровь на обезображенных лицах. Солдаты наблюдали, как люди грузят тела на запряженные ослами телеги, чтобы где-то их закопать.

* * *

Когда они добрались до дома Ибрагима, у Жоржа сжалось горло. Что они сделали с женщинами? С детьми? Дверь была приоткрыта. Он позвал, но никто не ответил. Он прошел по пустым комнатам. На столе в гостиной недопитые стаканы. Чайник холодный. Мужчины молча прошли на кухню и набросились на черствый хлеб.

Потом Жорж кинулся в медпункт, надеясь найти там Мариам. По пути он видел, как солдаты стучат во все двери подряд, врываются в дома. В медпункте на полу вплотную друг к другу лежали раненые, которые не могли двигаться. У мертвых лица были закрыты платками. К Жоржу подошли два израильских солдата. Или это были офицеры? Оба одеты в рубашки цвета хаки, никаких знаков отличия Жорж не увидел. Он спросил про Мариам. А они спросили, что он здесь делает. Из палаты вышла бледная от бессонных ночей медсестра и тихо сказала:

– Они отослали ее. Мариам, доктора Исмаила, доктора Хаббаша… Здесь остались только два врача.

– Куда?

Медсестра со страхом посмотрела на солдат.

– Я не знаю.

Она извинилась и исчезла.

* * *

Вернувшись в дом Ибрагима, Жорж услышал громкие голоса. Они доносились не из гостиной, а с заднего двора. Он обнаружил там Ибрагима – тот стоял у колодца. Рядом – два вооруженных солдата. Ибрагим был совершенно голый.

– Вон отсюда! Yalla! – заорал солдат и вскинул винтовку.

Он был крепкий и горластый, его напарник – тщедушный и с виду робкий.

– Оставьте старика в покое, – крикнул Жорж по-арабски.

Он подобрал штаны Ибрагима и протянул старику, чтобы тот мог прикрыться.

– Ты тоже. Вон! – приказал солдат на иврите.

– Куда вон? – спросил Жорж.

– В Рамаллу! К Абдалле!

Он понял, что происходит. Все жители должны покинуть город. Таково было условие, под которое освободили мужчин. Солдат направил винтовку на Жоржа, затем на Ибрагима. Они стояли неподвижно.

– Это мой дом. Я никуда не уйду, – сказал Ибрагим.

– Пять минут! – выкрикнул солдат. – Потом расстреляем!

Жорж жестом показал, что все понял. Он последовал за солдатами, направившимися к выходу. За дверью те остановились, заговорили с товарищами. Из соседних домов тянулись женщины с тюками на головах. Жорж пошел на кухню. Вода – вот что понадобится в первую очередь. Немного фиников, овечий сыр – то, что они смогут унести. Все прочее пусть остается. Он ощущал себя таким измученным и униженным, что уже не мог принимать решения, только выполнять простые действия. Жорж поискал деньги, которые спрятал в шкафу. Деньги исчезли. Украшения Мариам тоже. Он вышел на задний двор. Ибрагим уже оделся в свежее, даже причесался.

– Где вы держите свои ценности? – спросил Жорж.

Ибрагим сделал вид, что не услышал его.

– Возьми их, – сказал Жорж.

– Нет.

– Не глупи.

– Я родился в Лидде. Я построил этот дом своими руками. Мои дети родились здесь. Я никуда не уйду.

– Они убьют тебя!

Жорж взял его за руку. С неожиданной силой Ибрагим вырвался. В нем еще была мощь – побольше, чем в Жорже. Они смотрели друг на друга. Молча ждали, кто первым сдастся.

– Украшения Малики в сундуке, – тихо сказал Ибрагим.

Жорж направился в гостиную. В одной из стенных ниш стоял деревянный сундук. Внутри он нашел маленькую потертую кожаную сумку. Тяжелую. Он открыл. Старые золотые браслеты покойной жены Ибрагима, ожерелья и серьги. Обручальное кольцо.

От двери донесся шум. Вернулись солдаты.

– Давай! Вон! – прикрикнул крепыш, а худосочный приподнял оружие.

Жорж кивнул и пошел за Ибрагимом. Не успел он выйти во двор, как раздался выстрел. Жорж толкнул дверь. Его ослепило солнце, но он увидел, как из руки Ибрагима выпал револьвер. Какое-то время Ибрагим еще постоял, потом осел на землю. Жорж склонился над ним, сжал ему голову, но кровь было не остановить. Ибрагим уже не дышал.

* * *

Часы. Браслеты. Серьги. И деньги. Все нужно было отдать.

– Неужели вам не стыдно? – спросила Мариам солдата, который ощупал ее руки и снял кольцо.

Тот не ответил. Либо не понимал арабского, либо ему было все равно. Амаль, молча стоя рядом с матерью, не отрывала взгляд от потрепанного матраса на обочине дороги. На нем поблескивала груда – серебро и золото, часы и украшения.

– Давай! Давай!

* * *

Солдат махнул рукой, чтоб их пропустили через блокпост, устроенный на окраине города. Амаль крепко держала Джибриля за руку. Затем настала очередь бабушки. Она перенесла унижение с каменным лицом. Мужчины склоняли головы, чтобы не видеть, как унижают их женщин. На крышах домов стояли солдаты. Амаль глянула вверх. Силуэты на фоне яркого солнца. Она не могла разглядеть лиц. Бабушка взяла ее за руку, и они присоединились к бесконечному каравану. Женщины несли на головах тюки с одеждой, в свободной руке волочили швейные машинки, кричащих младенцев. Мужчины шли, нагруженные чемоданами, корзинами, мешками с рисом и мукой. Дети несли жестянки с сахаром, игрушки и обувь. Некоторые тянули наспех нагруженные тележки, многие брели босиком, некоторые в традиционной одежде, некоторые – в своих лучших костюмах. Амаль никогда не видела столько людей. Их было тысяч пятьдесят или больше. Жители Лидды, Рамлы и окрестных деревень. Исход библейского масштаба.

* * *

Отправляясь в путь, они уже были измучены, а вскоре опустели бутылки с водой. Джибриль тихо плакал и беспрестанно спрашивал, где папа. Он придет, отвечала Амаль. Успокойся, будь сильным, просто иди. Под палящим полуденным солнцем они брели через свои высохшие поля, мимо кактусов и миндальных деревьев. Оглушающий стрекот цикад, плач детей и тишина камней по обочинам. Амаль вдыхала знакомые запахи детского лета, пахнет как и раньше, когда она гостила у бабушки с дедушкой, пыль и сладость фиговых деревьев. Они миновали Бен-Шемен, ближайшую к Лидде еврейскую деревню. Мимо промчался, сигналя, джип; солдаты выстрелили поверх их голов. Никто больше не пригибался, никто не кричал, все просто переставляли ноги. Живот у Амаль уже сводило от голода. Губы потрескались.

* * *

Сначала на обочине стали оставлять мешки с мукой. Затем одежду и одеяла. Потом она увидела женщину, рожающую под абрикосовым деревом. Потом в поле мужчина на коленях засыпал сухой землей своего мертвого ребенка. Старики падали, теряя сознание. Одни помогали им подняться, другие проходили мимо, бормоча молитву, да смилуется Бог над их душами. Какой еще Бог, отозвался кто-то. Он оставил нас.

В какой-то момент Амаль перестала чувствовать боль, в голове застряла одна лишь мысль – не споткнуться; онемелое, скукоженное тело ставило одну ногу, потом вторую, оно растворилось, сделалось частью этого огромного человеческого тела, медленно ковылявшего в изгнание.

Когда наступила ночь, люди, совершенно обессиленные, попадали на жесткую землю. Они спали прямо в поле. На рассвете ослабевшая бабушка не смогла подняться. Оставьте меня, прошептала она, идите дальше. Мариам помассировала ее распухшие ноги и заставила ее встать. Амаль поддерживала бабушку, и они побрели дальше через жару, по каменистым полевым дорогам, сквозь колючие кусты, впивавшиеся в кожу. Наткнулись на колодец, но ведра не было, поэтому спустили на веревке мальчика. Вытянули его наверх и жадно высасывали воду из мокрой одежды. Что бы ни попадалось по дороге – дыня в поле или листья кактуса, – они выдавливали в рот хоть немного влаги. В какой-то момент у Амаль отказали ноги. Сил у нее больше не осталось. Она упала и не смогла подняться. Мир расплывался перед глазами. Ноги людей, безучастно шаркающие мимо, по камню ползет жук – и спасительная темнота. Хотелось умереть, только бы не идти дальше. Спустя вечность, а может, всего минуту она ощутила что-то влажное на губах. Одновременно горькое и сладкое. Амаль нерешительно втянула губами влагу и открыла глаза. Плод кактуса в маминой руке. Ее ласковая улыбка. Это был настоящий рай. Амаль с жадностью откусывала от фрукта, затем опомнилась и отдала маме вторую половину. Мариам с любовью кивнула ей:

– Ешь, моя милая.

Амаль все съела. Мариам слизала остатки мякоти со своей руки. И закрыла глаза, словно это было невиданное пиршество. Она молча улыбалась и дрожала, как будто вот-вот заплачет, но слезы не текли из ее глаз.

– Вставай, Амаль. Ты никогда не должна сдаваться.

Амаль встала.

– Иди к Джибрилю. – Мариам села на землю. – Мне просто нужно немного отдохнуть.

Амаль позвала Джибриля. Бабушку. Она огляделась вокруг, но их нигде не было, только бесчисленные люди, бредущие мимо, и сверкающее, слепящее солнце.

* * *

Незнакомая женщина покрыла листьями маиса тело Мариам, безжизненно лежавшее на обочине дороги. Она пробормотала похоронную молитву, затем взяла Амаль за руку, и они двинулись дальше. Потом вдруг нашли Джибриля и бабушку. Наверное, это произошло в деревне, где был родник и ледяной кран с проточной водой. Амаль пила как сумасшедшая, пока вода не потекла у нее из носа, и она медленно очнулась от своего оцепенения. Ее оттолкнули другие дети, а бабушка подвела к источнику Джибриля. Потом они увидели Жоржа. Его костюм был порван, лицо покрыто пылью, в которой струйки пота пробороздили дорожки. Он бежал от самого конца колонны, вглядываясь в людей, разыскивая свою семью. Пошатываясь, он упал на колени перед детьми, обнял их и заплакал от радости.

– Где Башар? – спросил он.

– Я не знаю, – ответила Амаль.

Жорж поднял глаза на мать:

– Где Мариам?