Текст книги "Старуха"

Даниил Хармс
Я родился в камыше… (сборник)

Оформление обложки Валерия Гореликова

© Даниил Хармс (наследники), 2011

© Валерий Сажин, состав, статья, примечания, 2011

© Вадим Пожидаев, оформление серии, 1996

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2011

© Издательство АЗБУКА®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Божья тварь

Даниил Хармс родился по соседству с тюрьмой. В казенном петербургском доме по Глинской ул., д. 1–3, принадлежавшем Главному тюремному управлению Министерства внутренних дел. Официально этот дом назывался «Убежище для женщин, выходящих из мест заключения». Ежегодно в доме жили примерно сто освободившихся из тюрем женщин, которые здесь пребывали до тех пор, пока они сами себе или их попечители (основанный для этого Дамский благотворительно-тюремный комитет) не подыщут им постоянную работу и место жительства. Для пожилых и немощных тут же находилась Богадельня, а для девочек-подростков «из арестантских детей» – Дом Трудолюбия. Всю эту невеселую компанию в одинаковой униформе – на фоне кирпичного неоштукатуренного мрачного здания – можно видеть чуть ли не на единственной такого рода фотографии[1]1
  Новые учреждения состоящего под Высочайшим покровительством С.-Петербургского Дамского Благотворительно-Тюремного Комитета, открытые в 1911 г. СПб., 1911. С. 6–7.


[Закрыть]. Где-то здесь должна стоять и начальница Убежища, мама пятилетнего Дани, Надежда Ивановна Колюбакина (1876, по другим сведениям 1869–1929).

О том, как сама она здесь оказалась (пройдя с середины 1890-х гг. по нескольким ступеням «карьерной лестницы»: заведующая прачечной, надзирательница и экономка, помощница начальницы и, наконец, начальница[2]2
  Маров М. Н. Род Колюбакиных: Материалы к родословию. СПб., 2008. С. 189.


[Закрыть]), сведения до сих пор не отысканы. Известно лишь, что она происходила из рода саратовских Колюбакиных; по неподтвержденным сведениям, училась в Смольном институте[3]3
  Качалина М. Счастьем своим обязаны друг другу // ulpressa.ru/news/2010/03/09/article 109645; эти и другие важные сведения о Колюбакиной в статье, к сожалению, не документированы.


[Закрыть]; в отроческом, вероятно, возрасте подверглась насилию со стороны отца[4]4
  «Никакая фантазия до того, что я узнал, не может додуматься… Прямо страшный факт!» – писал, узнав об этом от самой Колюбакиной, ее будущий муж. (Строганова Е. Н. К биографии Даниила Хармса: предыстория семьи в письмах родителей // Фольклор, постфольклор, быт, литература: Сборник статей к 60-летию Александра Федоровича Белоусова. СПб., 2006. С. 313.)


[Закрыть] и, как можно предположить, именно после этого оставила родительский дом, оказавшись вскоре в роли заведующей прачечной названного выше Убежища. По-видимому, профессионально она увереннее всего чувствовала себя служащей при прачечной: с начала 1920 по 1926 г. Колюбакина работала кастеляншей в Барачной больнице им. С. П. Боткина (и там же жила с семьей)[5]5
  Хроника жизни и творчества Даниила Хармса / Сост. А. Крусанов // Хармс Д. Случаи и вещи. СПб.: Вита Нова, 2004. С. 419.


[Закрыть].

17 (30) декабря 1905 г. у Колюбакиной родился сын, о чем отец новорожденного, И. П. Ювачев, извещал свою приятельницу: «Сегодня, 17 декабря, в 6 утра, у меня родился сын Даниил. Назвал его так ради многих причин: 1) 5 декабря утром около 6 ч., накануне исповеди и причастия, в Гефсиманском скиту[6]6
  Имеется в виду один из двух монастырей: на о. Валаам или в Сергиевом Посаде под Москвой.


[Закрыть], мне явился во сне пророк Даниил. 2) Это мой любимый пророк, и на всех его писаниях я строю свою философию истории. 3) Сегодня, 17 декабря, память пророка Даниила. 4) «Даниель» значит суд Божий или судья Божий. Это имя так отвечает современным событиям. 5) Очень настаивал на этом имени наш священник, который делал молитву.

Крестить предполагаю 25 декабря или около этого времени. Крестный – один из братьев, крестная – сестра Надежды Ивановны»[7]7
  Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом; РО ИРЛИ). Ф. 139. № 364. Л. 10–11; ср. похожую запись Ювачева в своем дневнике (местонахождение которого в настоящий момент не известно): <Александров А.> Краткая хроника жизни и творчества Даниила Хармса // Хармс Д. Полет в небеса. Л., 1988. С. 538.


[Закрыть].

Как можно судить по приведенным словам, отец Хармса был человеком мыслящим и искренне набожным. Между тем Ивана Павловича Ювачева (1860–1940) в молодости следовало бы счесть, скорее всего, легкомысленным: не обладая твердыми политическими убеждениями, он оказался причастен к террористической организации и в сентябре 1884 г. на так называемом «Процессе 14» был осужден на смертную казнь, замененную в октябре бессрочной каторгой.

В Шлиссельбургской крепости, где Ювачев провел почти два с половиной года, он пережил духовное преображение и истово обратился к христианству. Для чтения в подлинниках соответствующей литературы он изучил древнееврейский и греческий языки и сам стал сочинять: в эту пору стихотворные молитвы[8]8
  См.: Строганова Е. Н. Поэзия и молитва: (О книжке стихотворений Ивана Ювачева) // Северо-Запад: Историко-культурный региональный вестник. Вып. III. Череповец, 2000. С. 106–116.


[Закрыть], а впоследствии написал, фигурально выражаясь, целую библиотеку «душеполезной» литературы, избрав себе литературный псевдоним Миролюбов, – словами «Мир и Любовь» из новозаветного Соборного послания св. Апостола Иуды (Иуда 1. 2) в качестве пожелания адресату Ювачев завершал каждое свое письмо.

Оказавшись с 1887 г. на Сахалине, куда он был отправлен для дальнейшего отбывания каторги, Ювачев добропорядочным поведением (и научными трудами на тамошней метеорологической станции) заслужил в конце концов с 1899 г. право свободного проживания в любой местности России.

Так он оказался в Петербурге, здесь познакомился с Н. И. Колюбакиной и 16 апреля 1903 г. с ней обвенчался[9]9
  Строганова Е. Н. К биографии Даниила Хармса… С. 317.


[Закрыть].

Накануне женитьбы Ювачев определился на службу в Управление сберегательных касс. По должности инспектора ему полагалось ездить с ревизиями сберегательных касс по всей России, а заодно оказывалось возможным еще и просто путешествовать, что он весьма любил. Это означало многомесячное отсутствие его в Петербурге. Сохранившиеся письма Ювачева из мест командировок дают представление (и конечно, совсем не полное) о том, как мало в течение того или иного года ему доводилось бывать дома. Например, 1909 г.: январь – февраль он провел в Москве[10]10
  Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ). Ф. 874. № 119. Л. 135. Ф. 887. № 37.


[Закрыть]; в мае: «Сижу в Архангельске, а собираюсь к морским поездкам в Мурман и на Печору»[11]11
  ОР РНБ. Ф. 874. № 119. Л. 137.


[Закрыть]; в августе: «Вернулся из долгого и дальнего странствования. Всего 19° не доехал до Северного полюса, объехал все города Архангельской губернии, был в Норвегии, плавал во льдах за 70° северной широты, подымался по р. Печоре до Усть-Цельма… Одним словом, три месяца колесил по всему северу России. 7 сентября еду в новую командировку – в Пермскую губернию. И опять надолго. <…> Жена моя была на даче в Луге, а теперь переехала к сестре в Царское Село, пока погода стоит хорошая. Мальчик окреп. Большой буян»[12]12
  ОР РНБ. Ф. 874. № 119. Л. 139–140.


[Закрыть]; в ноябре: «Побыв короткое время дома (на даче в Луге), отправился в новую командировку, в Пермскую губернию. Перевалив Уральский хребет, объехал все города Пермской губернии и Тюмень. Теперь отсиживаюсь в Екатеринбурге, где ревизия касс в полном ходу. Полагаю, что придется здесь пробыть еще дней 10»[13]13
  ОР РНБ. Ф. 874. № 119. Л. 141 об. – 142.


[Закрыть]. Таким образом, в этом 1909 г. Ювачев был дома в общей сложности едва ли более трех месяцев[14]14
  О подобной же ситуации дают представление письма Ювачева и за другие годы.


[Закрыть]. Надо полагать, что папа успел к рождению в этом году своего нового ребенка: «2 декабря родилась дочь Елизавета. Еще не крестили»[15]15
  РО ИРЛИ. Ф. 139. № 364. Л. 34 (письмо от 25 декабря из Петербурга).


[Закрыть]. Тем временем, как сказано в одном из писем (см. выше): «Мальчик окреп» – это о сыне Дане.

Повседневным окружением мальчика на протяжении всего детства и отрочества были: сотня одетых в невзрачную униформу женщин – вчерашних заключенных и еще столько же (и также одинаково одетых) старушек из Богадельни и девочек-подростков из Дома Трудолюбия[16]16
  Даже летом на даче в Тарховке это окружение его не оставляло. В феврале 1911 г. Ювачев писал своей знакомой: «Сейчас в Вильно на ревизии. Вернусь к Пасхе. К тому времени (середина апреля) у нас будет готов, Бог даст, свой собственный дом по дороге в Сестрорецк, между станциями Тарховка и Разлив. Семья в апреле туда переедет на все лето, потому что в нашей зимней квартире с апреля должен быть ремонт и переделка под гладильню. С осени у нас будет новое помещение в Убежище, в новом здании. Для постройки собственного дома – дачи около „Разлива“, землю арендовали на 99 лет, и постройка отчасти ведется в долг. Жене очень хочется иметь свою дачу, а главное – свое хозяйство» (РО ИРЛИ. Ф. 139. № 364. Л. 39 об. – 40). Семья Ювачевых арендовала землю, по-видимому, у того же Тюремного управления, оно в этом году строило здесь же (и 8 июля 1911 г. открыло) приют все для тех же неприкаянных детей, родители которых находились в тюрьме (Новые учреждения… С. 7).


[Закрыть]. На всех (и на всем) была печать принадлежности к тюремному ведомству.

Показателем благополучия были два фактора: соблюдение чистоты и дисциплины.

Наведение чистоты было в Убежище, если можно так выразиться, профессиональным занятием: паровая прачечная, приносившая доход заведению, давала работу трети жилиц, остальные, пропорционально, занимались сушкой белья и глажением[17]17
  См., например: Петербургский Дамский Благотворительно-Тюремный Комитет: Отчет за 1910 г. СПб., <1911>. С. 16.


[Закрыть].

По тому немногому, что известно о характере Колюбакиной, можно судить, что она обладала независимым и сильным характером[18]18
  Об этом дает представление обмен письмами между нею и будущим мужем; за две недели до венчания Ювачев категорически потребовал от невесты прекратить курение (разговор об этом, видно, уже был ранее): «Вы хвастались своею силою воли. Где она? Ее не хватает и на такие пустяки, как бросить папироску. <…> Право, мне страшно обидно, что я строго должен говорить с Вами из-за поганой папироски. И это теперь, когда Вы невеста! Что же будет дальше?» (Строганова Е. Н. К биографии Даниила Хармса… С. 316). Надежда Ивановна отвечала с достоинством: «Я не курю, напрасны все Ваши беспокойства, одна папироска, выкуренная мною при Княгине, не означает, что я начала опять курить. Потом, голубчик, Вы совершенно напрасно думаете, что меня строгость с Вашей стороны могла бы заставить бросить курить, я бросила только ради любви к Вам…» (Там же. С. 317).


[Закрыть] и даже, как видно, злоупотребляла своим правом командовать и распоряжаться: «Ты осуждала сестру мою Анну за крик на ребят, – писал ей муж в феврале 1911 г., – но ты сама стала второй Анной. Ты на Даню целый день кричишь. Хорошо, что он привык к твоим крикам и они его не трогают. Но худо и то, что он перестает слушаться. <…> На мой взгляд, у тебя, Надя, делаются неприятности с людьми. Ты до того привыкла браниться, что не замечаешь ни своих криков, ни своей брани»[19]19
  Цит. по: Шубинский В. Даниил Хармс: Жизнь человека на ветру. СПб.: Вита Нова, 2008. С. 37.


[Закрыть].

Если, как мы узнаем из этого письма, Даня уже в пять лет переставал «слушаться» маму, реагируя таким образом на ее агрессивную манеру воспитания, то с отцом его отношения были более замысловатыми.

С младенчества и все детство и отрочество Дани папа был для сына чудесной легендой, мифом, родом иконы: «Данилушка наш прекрасно выговаривает теперь „папа“ и все время смотрит на твой портрет» (11 сентября 1906 г.)[20]20
  Здесь и далее цитируются письма Н. И. Колюбакиной мужу: Строганова Е. Н. Из ранних лет Даниила Хармса: Архивные материалы // Новое литературное обозрение. 1994. № 6. С. 68.


[Закрыть]; «Данилушка все целует твой портрет и всем другим дает» (30 января 1907 г.)[21]21
  Здесь и далее цитируются письма Н. И. Колюбакиной мужу: Строганова Е. Н. Из ранних лет Даниила Хармса: Архивные материалы // Новое литературное обозрение. 1994. № 6. С. 68.


[Закрыть]; «Ты спрашиваешь, помнит ли Данюк своего папу? Да еще как, каждый день требует с моего столика твой портрет, всем его показывает, целует и говорит: ПАПА, ПАПА» (11 июня 1907 г.)[22]22
  Здесь и далее цитируются письма Н. И. Колюбакиной мужу: Строганова Е. Н. Из ранних лет Даниила Хармса: Архивные материалы // Новое литературное обозрение. 1994. № 6. С. 68.


[Закрыть]; «Твой новый портрет Даня просил повесить перед его письменным столом, где теперь он и висит» (3 февраля 1911 г.)[23]23
  Здесь и далее цитируются письма Н. И. Колюбакиной мужу: Строганова Е. Н. Из ранних лет Даниила Хармса: Архивные материалы // Новое литературное обозрение. 1994. № 6. С. 70.


[Закрыть].

Когда папа на короткий срок появлялся в семье, это всякий раз было чудесным подарком, оставлявшим на долгое время яркое впечатление: «С твоей легкой руки теперь ежедневно Данька заводит граммофон, надоел так, что я прямо бегу в контору» (19 сентября 1910 г.)[24]24
  Здесь и далее цитируются письма Н. И. Колюбакиной мужу: Строганова Е. Н. Из ранних лет Даниила Хармса: Архивные материалы // Новое литературное обозрение. 1994. № 6. С. 68.


[Закрыть]; «Даня с восторгом вспоминает, как ты его водил в кинематограф, всем об этом рассказывает» (20 сентября 1910 г.)[25]25
  Здесь и далее цитируются письма Н. И. Колюбакиной мужу: Строганова Е. Н. Из ранних лет Даниила Хармса: Архивные материалы // Новое литературное обозрение. 1994. № 6. С. 70.


[Закрыть]; «Сегодня все тебя вспоминал и уверял, что у него начинает так же, как у Папы, борода расти» (10 октября 1910 г.)[26]26
  Здесь и далее цитируются письма Н. И. Колюбакиной мужу: Строганова Е. Н. Из ранних лет Даниила Хармса: Архивные материалы // Новое литературное обозрение. 1994. № 6. С. 70.


[Закрыть]. Дело было, конечно, и в том, что всякий раз папа оказывался «пришельцем» из неблизкого и неведомого мира, ведь долгие отлучки, безусловно, объяснялись необходимостью ехать в дальние (и для ребенка загадочные) края. Но в еще большей степени с папой ассоциировались те новые знания, которые являлись сыну в недолгих, но оставлявших глубокий след занятиях с отцом.

Среди них главным было посвящение в таинственные и загадочные явления и истории.

В 14-летнем возрасте Хармс создал серию рисунков, в которых наличествуют следы его знакомства с книгой Н. А. Морозова «История возникновения Апокалипсиса: Откровение в грозе и буре» (СПб., 1907)[27]27
  Ершов Г. Семь дней творения Даниила Ювачева // Рисунки Даниила Хармса. СПб., 2006. С. 197 и далее; здесь же воспроизведены сами рисунки.


[Закрыть]. В его поле зрения книга попала не случайно, а наверняка благодаря папе, который с начала 1910-х гг. «начинает собирать материал по толкованию „Откровения Иоанна Богослова“, изучает иконографию апокалипсисов и иконописные изображения Иоанна Богослова»[28]28
  Валиева Ю. Отец, сын и овца // Хармс – авангард: Материалы международной научной конференции «Даниид Хармс: авангард в действии и в отмирании». Белград, 2006. С. 382; в этой статье наиболее глубоко на сегодняшний день исследована проблематика влияния отца на самосознание и творчество Хармса.


[Закрыть]. В результате на эту тему появились несколько работ И. П. Ювачева, в том числе «Апокалипсис и его толкователи»[29]29
  В качестве предисловия к кн.: Андрей, св., архиеп. Кесарийский. Апокалипсис. СПб., <1909>.


[Закрыть], с которой (а прежде всего, конечно, с самим загадочным «Откровением Иоанна Богослова») отец познакомил сына еще в отрочестве[30]30
  В 1930 г. Хармс снова брал у отца для прочтения его работу об Апокалипсисе (Хроника жизни и творчества Даниила Хармса. С. 448).


[Закрыть]. Апокалипсические мотивы потом будут неоднократно возникать в стихотворениях Хармса, а в самых бытовых по сюжету его прозаических произведениях окажутся скрытыми образы Апокалипсиса.

В тех же рисунках и в подписях к ним 14-летний Хармс использует астрологические понятия, которые естественнее всего ему было почерпнуть у папы, занимавшегося таинственной (и тем более привлекательной для ребенка) астрологией и обозначавшего порой даты в письмах астрологическими значками, – в подражание ему 11-летний сын демонстрировал в одном из своих писем умение изобразить дату тоже загадочным (но папе понятным) значком[31]31
  Строганова Е. Н. Из ранних лет Даниила Хармса. С. 73.


[Закрыть]. Эта приверженность к астрологии (и занятие ею и эзотерическими учениями) будет сопровождать Хармса всю последующую жизнь. Нельзя не заметить, что в его жизни были два периода, когда он внезапно стал систематически прибегать к записи дат астрологическими значками: все время пребывания в ссылке в Курске в 1932 г.[32]32
  В декабре 1931 г. Хармса и нескольких его друзей и знакомых арестовали по Делу № 4246-31 г. как «антисоветскую группу писателей». Хармс был осужден на три года заключения, но в мае 1932 г. это наказание ему заменили ссылкой; Хармс вместе со своим другом А. И. Введенским отбывал ее в Курске; в Ленинград вернулся в ноябре 1932 г. (материалы Дела см.: Хармс Д. Собрание сочинений: В 3 т. СПб., 2010. Т. 3. С. 317–388).


[Закрыть] и сразу после смерти отца в 1940 г. Можно предположить, что эмоциально эти периоды переживались им как самые тяжелые: в одном случае он таким экзотическим способом (в своем духе) апеллировал к отцовской защите, а в другом фиксировал обостренную беззащитность, оказавшись без поддержки отца.

Именно отцу Хармс обязан глубоким религиозным воспитанием. Дело, конечно, совсем не в том, что комната сына была увешана иконами («Утром переставлял образа в комнате Дани (выше поставил) и повесил новые…»)[33]33
  Дневниковая запись Ювачева за 22 ноября / 5 декабря 1916 г. цит. по: Валиева Ю. Отец, сын и овца. С. 383.


[Закрыть], и не в том, что 4-летний мальчик старательно подражал отцу на молебне[34]34
  «Сегодня был молебен, – писала Колюбакина мужу 22 октября 1910 г. – Данила все время стоял, молился, и когда клал земной поклон, то руки на полу складывал так, как делаешь это ты, и следил, чтобы и все так делали» (Строганова Е. Н. Из ранних лет Даниила Хармса. С. 70).


[Закрыть], и не только в том, что сын, вероятно, знал: его отец, религиозный писатель Миролюбов, начинал свои литературные труды с написания стихотворных молитв и сочинил их в свое время на целый сборник[35]35
  Строганова Е. Н. Поэзия и молитва… С. 106–116.


[Закрыть], – стихотворные молитвы Хармса можно считать в некотором роде преемниками отцовских. Важнее всего то, что отец целенаправленно занимался христианским образованием сына: читал с 10-летним подростком Евангелие по-гречески[36]36
  Валиева Ю. Отец, сын и овца. С. 383.


[Закрыть], разбирал с ним священные тексты, демонстрировал, насколько сокровенен их смысл и что, несмотря на многовековые труды предшественников, до сих пор продолжается их истолкование, например Апокалипсиса.

По-видимому, в подражание отцу, и Хармс, будто богослов, занимался сличением текстов Евангелий от Марка, Луки и Иоанна, отмечая в них, по своему разумению, параллельные места, а также те, которые, как можно полагать, вызывали в его душе отзвук[37]37
  Имеется в виду экземпляр собственного Четвероевангелия Хармса (Пг., 1914), хранящегося в Библиотеке Духовной академии в Санкт-Петербурге; на титульном листе последовательно, сверху вниз, следующие пометы Хармса: Д. Х.; Даниил Хармс 18 апр. 1936 г.; Шардам (последнее слово – один из хармсовских псевдонимов – зачеркнуто).


[Закрыть]. Среди многочисленных подчеркиваний Хармса в тексте Евангелий (эти хармсовские пометы подлежат отдельному изучению) особенно выразительны: «Я и Отец – одно» (Ин. 10, 30); «Отец во Мне и Я в Нем» (Ин. 10, 38).

Чудесным образом оказалось, что редкие сохранившиеся доныне книги из личной библиотеки Хармса почти все – богословского содержания. Они испещрены многочисленными пометами писателя, которые характеризуют не просто его интерес к содержанию, но личную заинтересованность в прочитанном и тогдашнее душевное состояние Хармса. Так он несколько раз (акцентированно) подчеркнул следующее: «Надо беду зажечь вокруг себя… Внутренность свою надобно уязвлять и тревожить, чтоб не уснуть… Что значит зажечь беду вокруг себя? Это глубокое чувство опасности своего положения и опасности крайней, от коей нет иного спасения, как в Господе Иисусе Христе… Сие чувство и будет гнать нас к Господу и заставит непрестанно вопиять: Господи, помилуй! Помоги! Защити!.. Оно было у всех святых и никогда их не оставляло»[38]38
  Искатель непрестанной молитвы, или Сборник изречений и примеров из книг Священного Писания и сочинений богомудрых подвижников благочестия о непрестанной молитве / Собрал игумен Тихон. Изд. 3-е, Саровской пустыни. М., 1904. С. 37 (курсив подлинника; здесь в книге цитируется проповедь еп. Феофана. См. в: ОР РНБ. Ф. 1232. Оп. II. № 561, усл.).


[Закрыть].

Но Хармс не стал ни богословом, ни философом, ни религиозным писателем. Помимо стихотворных молитв – своеобразных авторских душевных всплесков, – религиозные мотивы в его произведениях хоть и многочисленны, но, вследствие специфической своеобразности хармсовской манеры, неочевидны и подлежат скрупулезному выявлению и дешифровке.

На поверхности же: бесчисленные безобразные старухи, которым надлежит выпадать из окон, потому что их слишком много на одном небольшом пространстве («Был дом, наполненный старухами…» в рассказе «Рыцари»); дети, болтающиеся под ногами и издевательски преследующие свою жертву; женщины, вызывающие смешанные чувства едва ли не похотливого влечения к ним и постоянной неуверенности в себе, в своей состоятельности.

Эти фантомы пришли в творчество Хармса из детства. Всюду, где он навязчиво повторяет: «Я не люблю детей…», следует читать: «Я не люблю свое детство», прошедшее в сосредоточенном на небольшом пространстве, тесном специфическом окружении: бездомных старух из Богадельни; только что вышедших из тюрьмы неприкаянных женщин из Убежища; девочек-подростков, отбывающих срок в Доме Трудолюбия, пока их матери сидят в тюрьме.

Давящее влияние этих обстоятельств Хармс в раннем детстве преодолевал по-детски («не слушается» – см. выше), а в пору проявления творческих интересов – по-взрослому: формированием творческого мира (и личного поведения), демонстративно и вызывающе отличного от общепринятого.

Эту жизнеопасную деструктивность Хармс начал, пожалуй, с собственного творческого имени: можно предполагать, что в противоположность «конструктивному» папиному псевдониму Миролюбов (папа изображал их сыну двумя написанными по-древнееврейски словами «Мир» и «Любовь») он положил в основу своего – древнееврейское «Херем»: заклятие (или отлучение). За неделю до своего очередного дня рождения, 23 декабря 1936 г., Хармс отметил в записной книжке: «Вчера папа сказал мне, что, пока я буду Хармс, меня будут преследовать нужды»[39]39
  Хармс Д. Записные книжки. Дневник: В 2 кн. СПб., 2002. Кн. 2. С. 190 (Хармс Д. Полн. собр. соч.: <В 5 т., 6 кн.>. СПб., 1997–2002). Существует большой набор версий происхождения псевдонима Хармса (см.: Остроумова Е., Кувшинов В. Псевдонимы Д. И. Хармса // www.xarms.lipetsk.ru.texts.ostr.I.html.text), но при всех интерпретациях не может быть обойдено вниманием это замечание И. П. Ювачева, безусловно содержащее мысль об угрожающем жизни содержании сыновнего псевдонима.


[Закрыть].

Даниил Хармс умер по соседству с тюрьмой, в спецбольнице, принадлежавшей ленинградской тюрьме на Арсенальной наб., д. 5–9.

За содействие в подготовке настоящего издания приношу искреннюю благодарность Инне Валентиновне Дацюк.

Валерий Сажин

«Я родился в камыше…»
^{Стихи и проза}

«Я родился в камыше. Как мышь…»

Я родился в камыше. Как мышь. Моя мать меня родила и положила в воду. И я поплыл. Какая то рыба с четырмя усами на носу кружилась около меня. Я заплакал. И рыба заплакала. Вдруг мы увидели, что плывёт по воде каша. Мы съели эту кашу и начали смеяться. Нам было очень весело, мы поплыли по течению и встретили рака. Это был древний, великий рак; он держал в своих клешнях топор. За раком плыла голая лягушка. «Почему ты всегда голая, – спросил её рак, – как тебе не стыдно?» «Здесь ничего нет стыдного – ответила лягушка. – Зачем нам стыдиться своего хорошего тела, данного нам природой, когда мы не стыдимся своих мерзких поступков, созданных нами самими?» «Ты говоришь правильно, – сказал рак. – И я не знаю, как тебе на это ответить. Я предлогаю спросить об этом человека, потому что человек умнее нас. Мы же умны только в баснях, которые пишет про нас человек, т.-ч. и тут выходить, что опять таки умён человек, а не мы». Но тут рак увидел меня и сказал: «Да и плыть никуда не надо, потому что вот он – человек». Рак подплыл ко мне и спросил: «Надо ли стесняться своего голого тела? Ты человек и ответь нам». «Я человек и отвечу вам: не надо стесняться своего голого тела».

<1934>

Врун

 
Вы знаете?
Вы знаете?
Вы знаете?
Вы знаете?
 
 
Ну конечно, знаете!
Ясно, что вы знаете!
 
 
Несомненно,
Несомненно,
Несомненно знаете!
 
 
Нет! нет! нет! нет!
Мы не знаем ничего,
Не слыхали ничего,
Не слыхали, не видали
И не знаем
Ничего!
 
 
А вы знаете, что у?
А вы знаете, что па?
А вы знаете, что пы?
Что у папы моего
Было сорок сыновей.
Было сорок здоровенных
И не двадцать
И не тридцать,
Ровно сорок сыновей!
Ну! ну! ну! ну!
Врешь! врешь! врешь! врешь!
Еще двадцать,
Еще тридцать,
Ну еще туда-сюда,
А уж сорок,
Ровно сорок —
Это просто ерунда!
 
 
А вы знаете, что со?
А вы знаете, что ба?
А вы знаете, что ки?
Что собаки-пустолайки
Научилися летать?
Научились, точно птицы,
(Не как звери,
Не как рыбы)
Точно ястребы летать!
Ну! Ну! Ну! Ну!
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
Ну, как звери,
Ну, как рыбы,
Ну еще туда-сюда,
А как ястребы,
Как птицы,
Это просто ерунда!
 
 
А вы знаете, что на?
А вы знаете, что не?
А вы знаете, что бе?
Что на небе
Вместо солнца
Скоро будет колесо?
Скоро будет золотое,
(Не тарелка,
Не лепешка),
А большое колесо!
Ну! Ну! Ну! Ну!
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
Ну, тарелка,
Ну, лепешка,
Ну, еще туда-сюда,
А уж если колесо —
Это просто ерунда!
 
 
А вы знаете, что под?
А вы знаете, что мо?
А вы знаете, что рем?
Что под морем-океаном
Часовой стоит с ружьем?
Часовой стоит под морем
(Не с дубиной,
Не с метелкой),
А с заряженным ружьем!
Ну! Ну! Ну! Ну!
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
 
 
Ну, с дубиной,
Ну, с метелкой,
Ну, еще туда-сюда,
А с заряженным ружьем —
Это просто ерунда!
 
 
А вы знаете, что до?
А вы знаете, что но?
А вы знаете, что са?
Что до носа
Ни руками,
Ни ногами
Не достать,
Что до носа
Ни руками,
Ни ногами
Не доехать,
Не допрыгать,
Что до носа
Не достать!
Ну! Ну! Ну! Ну!
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
Ну, доехать,
Ну, допрыгать,
Ну, еще туда-сюда,
А достать его руками —
Это —
Просто
Ерунда!
 

Даниил Хармс

1930

«Папа спит…»

 
Папа спит
и Лиза тоже
Иля дремлет во всю мочь
Я в окно взглянул. О Боже!
Там уж утро, а не ночь.
 
 
мне осталось только плюнуть
и раздеться и в кравать
спать и спать и спать и думать
только-б десять не проспать
 
 
Кто ж энергией томимый
встанет раньше. Помоги
чтобы в десять с половиной
мне обуться в сапоги.
 
 
и заботами снедаем
вспом<н>и будучи в штанах
сам быть может за трамваем
будешь гнаться в попыхах
 
 
А быть может не догнав
перепрыгнув сто канав
за другим каким трамваем
ты помчишся в попыхах.
 

<1930>

«He знаю, почему все думают, что я гений…»

He знаю, почему все думают, что я гений; а по моему, я не гений. Вчера я говорю им: Послушайте! Какой-же я гений? А они мне говорят: Такой! А я им говорю: Ну какой же такой? А они не говорят, какой, и только и говорят, что гений и гений. А по моему, я всё же не гений.

Куда не покажусь, сейчас же все начинают шептаться и на меня пальцами показывают. «Ну что это в самом деле!» – говорю я. А они мне и слова не дают сказать, того и гляди схватят и понесут на руках.

<1934–1936>

«Теперь я расскажу, как я родился, как я рос…»

Теперь я расскажу, как я родился, как я рос и как обнаружились во мне первые признаки гения. Я родился дважды. Произошло это вот так:

Мой папа женился на моей маме в 1902 году, но меня мои родители произвели на свет только в конце 1905 года, потому что папа пожелал, чтобы его ребёнок родился обязательно на новый год. Папа рассчитал, что зачатие должно произойти 1-го апреля и только в этот день подъехал к маме с предложением зачать ребенка.

Первый раз папа подъехал к моей маме 1-го апреля 1903 года. Мама давно ждала этого момента и страшно обрадовалась. Но папа, как видно, был в очень шутливом настроении и не удержался и сказал маме «с первым апрелем!»

Мама страшно обидилась и в этот день не подпустила папу к себе. Пришлось ждать до следующего года.

В 1904 году, 1-го апреля, папа начал опять подъезжать к маме с тем же предложением. Но мама, помня прошлогодний случай, сказала, что теперь она уже больше не желает оставаться в глупом положении, и опять не подпустила к себе папу. Сколько папа не бушевал, ничего не помогло.

И только год спустя удалось моему папе уломать мою маму и зачать меня.

И так моё зачатие произошло 1-го апреля 19<0>5 года.

Однако все папины рассчёты рухнули, потому что я оказался недоноском и родился на четыре месяца раньше срока.

Папа так разбушевался, что акушерка, принявшая меня, растерялась и начала запихивать меня обратно, откуда я только что вылез.

Присутствовавший при этом один наш знакомый студент Военно-медицинской Академии заявил, что запихать меня обратно не удастся. Однако, не смотря на слова студента, меня всё же запихали, но, правда, как потом выяснилось, запихать-то запихали, да в торопях не туда.

Тут началась страшная суматоха. Родительница кричит: «Подавайте мне моего ребёнка!» А ей отвечают: «Вашь, говорят, ребёнок находится внутри вас». «Как! – кричит родительница. – Как ребёнок внутри меня, когда я его только что родила!» «Но, – говорят родительнице, – может быть вы ошибаетесь?» «Как! – кричит родительница – ошибаюсь! Разве я могу ошибаться! Я сама видела, что ребенок только что вот тут лежал на простыне!» «Это верно, – говорят родительнице, – но, может быть, он куда ни будь заполз». Одним словом, и сами не знают, что сказать родительнице.

А родительница шумит и требует своего ребёнка.

Пришлось звать опытного доктора. Опытный доктор осмотрел родительницу и руками развёл, однако всё же сообразил и дал родительнице хорошую порцию английской соли. Родительницу пронесло и таким образом я вторично вышел на свет.

Тут опять папа разбушевался, дескоть, это, мол, ещё нельзя назвать рождением, что это, мол, ещё не человек, а скорее наполовину зародыш и что его следует либо опять обратно запихать, либо посадить в инкубатор.

И вот посадили меня в инкубатор.

25 сентября 1935 года