Текст книги "Божественная комедия. Самая полная версия"

Песнь XIV

Содержание. При имени Флоренции, Данте, растроганный любовью к отечеству, подбирает разбросанные листья флорентинца и складывает их вокруг его куста. Затем поэты приходят к границе, отделяющей второй отдел седьмого круга от третьего, где казнится насилие против Бога. Пред глазами Данта открывается необозримая и бесплодная степь, горячие пески которой вечно раскаляются огнем, падающим на них длинными полосами. Грешники образуют из себя три стада: одни лежат навзничь: кто богохулители; другие сидят, скорчившись: кто ростовщики; третья, самая большая толпа содомитов находится в вечном бегстве. – Потом, все более и более удаляясь от леса и миновав первую толпу богохулителей, поэты приходят к клокочущему потоку Флегетону, на который Виргилий обращает особенное внимание Данта и при этом случае объясняет ему происхождение адских рек. Все воды адских рек происходят от слез статуи Времени, в образе старца стоящей на горе Иде********и литой из золота, серебра, меди, железа и глины. За исключением головы, литой из золота, все части ее тела прорезаны морщинами от слез, которые, сливаясь в ад, образуют Стикс, Ахерон, Флегетон и Коцит. Данте спрашивает о Лете и узнает, что река забвения помещена в чистилище. – Затем путники пересекают песчаную степь, идя мощеным берегом Флегетона, над которым гаснет огонь.

 
1    К отечеству подвигнутый любовью,
    Я, подобрав листы, их возвратил
    Тому, который смолк, облитый кровью.
 
 
4    Тут мы пришли туда, где смежен был
    С вторым отделом третий круг, где строже
    Гнев праведный свой ужас проявил.
 
 
7    Чтоб возвестить Твои пути, о Боже!
    Скажу, что в степь пришли мы наконец, —
    Бесплодное пустынь песчаных ложе.
10    Ту степь обвил лес скорби как венец,
    Как и его объемлет ров жестокий:
    Здесь, на меже, со мною стал певец.
 
 
13    Песок сухой, горячий и глубокий
    Лежал в степи, подобный тем пескам,
    По коим шел Катон в поход далекий.
 
 
16    О гнев Господень, как ты грозен там!
    Так пусть же каждый с ужасом читает
    О том, что мне представилось очам!
 
 
19    Там взор стада нагих теней встречает:
    Все горько плачут в бешеной тоске;
    Но, мнится, суд неравный их карает.
 
 
22    Одни лежат там навзничь на песке,
    Сидят другие, корчась, в страшном поле,
    А третьи вечно мчатся вдалеке.
 
 
25    Теней, блуждающих кругом, всех боле;
    Лежащих же под мукой меньше всех,
    За то сильней скорбят о лютой доле.
 
 
28    Дождь огненный, карая гнусный грех,
    Там сходит тихо длинными клоками,
    Как падает в затишье в Альпах снег.
 
 
31    Как в Индии, под знойными лучами,
    Зрел Александр над сонмами дружин
    Огонь, сходивший до земли волнами;
 
 
34    Тогда войскам велел он средь равнин
    Топтать песок затем, чтоб пламень ярый
    Скорее гас, пока горел один:
 
 
37    Так вечные нисходят там пожары,
    Чтоб зажигать, как под огнивом трут,
    Пески степей для удвоенья кары.
 

Дождь огненный, карая гнусный грех,

Там сходит тихо длинными клоками

 
40    Без отдыха, как в пляске (тщетный труд!)
    С себя стрясая пламень вечно новый,
    Вкруг мечутся их руки, там и тут.
 
 
43    «О вождь! – я рек. – О ты, на все готовый
    И все смиривший, кроме адских орд,
    Представших нам у врат толпой суровой,
 
 
46    Кто сей гигант, который столько горд,
    Что, кажется, к нему и не касался
    Дождь огненный, под коим он простерт?»
 
 
49    Но грешник сам, как скоро догадался,
    Что я об нем расспрашивал певца,
    Вскричал: «Как жил, таким я и остался!
 
 
52    Пусть утомит Юпитер кузнеца,
    У коего взял в гневе остры стрелы
    Пронзить мне грудь в день моего конца;
 
 
55    Пусть утомит и в безднах Монджибеллы,
    При черном горне, всю его семью,
    Крича: Вулкан, спаси, спаси, о смелый!
 
 
58    Как восклицал в флегрийском он бою,
    И пусть громит меня он всею силой,
    Все ж не вполне смирит он грудь мою!»
 
 
61    Тогда вскричал мой вождь с такою силой,
    Как никогда он не взывал громчей:
    «О Капаней, за то, что и могилой
 
 
64    Не укрощен, наказан ты сильнее!
    И злость твоя, жесточе всякой казни,
    Терзает ярость гордости твоей!»
 
 
67    И мне потом сказал он, полн приязни:
    «Он был в числе семи царей у Фив:
    Неистовый, не ведал он боязни,
 
 
70    И, как сперва, доныне нечестив;
    Но, как я рек ему, клеймом достойным
    Ему послужит гордых дум порыв.
 
 
73    Теперь иди за мною; но по знойным
    Пескам степей не направляй следа:
    Вблизи лесов пойдем путем спокойным».
 
 
76    В молчании достигли мы туда,
    Где из лесу бежал источник малый,
    Его же цвет мне страшен навсегда.
 
 
79    Как Буликаме бьет ключом в провалы
    Где грешницам лечиться суждено:
    Так по песку кипел источник алый.
 
 
82    Окраины, его бока и дно —
    Гранитные, и здесь-то, мне казалось,
    Был путь, которым проходить должно.
 
 
85    «Среди всего, что здесь тебе являлось,
    С тех пор, как мы вошли за адский праг,
    Доступный всем, мой сын, не представлялось
 
 
88    Нам ничего столь важного в кругах,
    Как этот ключ достойный замечанья;
    Взгляни: в нем гаснет пламя на волнах».
 
 
91    Так мне сказал мой вождь и, полн вниманья,
    Я отвечал: «Дай пищи мне, пиит,
    Уж если к ней ты пробудил желанья».
 
 
94    И он: «Есть в море дикий остров, Крит;
    Там жил Сатурн, в век коего обида
    И брань смущать не смели юный быт.
 
 
97    Гора там есть: она, прозваньем Ида,
    Красуясь древле зеленью лесов,
    Теперь грозна угрюмостию вида.
 
 
100    Нашла там Рея сыну верный кров;
    Там от отца лишь тем был Зевс избавлен,
    Что плач его сливался в крик жрецов.
 
 
103    Гигантский старец в той горе поставлен:
    Обращены к Дамьетти рамена,
    Но лик, как в зеркало, на Рим направлен,
 
 
106    Глава его из злата создана,
    Из чистого сребра и грудь и длани
    И медь потом до самых бедр видна.
 
 
109    От бедр до ног все из отборной стали,
    Лишь правая из глины: подпертой
    Ногою правой, он стоит в печали.
 
 
112    На каждой части, кроме золотой,
    Прорезаны струя́ми слез морщины,
    И слезы те, прорывши грот, рекой
 
 
115    Бегут со скал, чрез мрачные пучины,
    В Стикс, в Ахерон и Флегетон, потом
    Стремятся вкруг, вдоль узкой сей лощины,
 
 
118    Где более сходить нельзя, и в нем
    Падут в Коцит: туда нас путь низводит,
    И я молчу об озере льдяном».
 
 
121    И я: «Но если в мире происходит
    Источник сей, то почему же он
    Пред нас впервые только тут выходит?»
 
 
124    А вождь: «Сей край, ты знаешь, округлен,
    И хоть со мной ты в ад проник глубоко,
    Все влево в глубь спускаясь чрез наклон;
 
 
127    Но все ж не весь обо́йден круг широкий.
    Так не дивись же ты в душе своей,
    Коль много нового здесь встретит око».
 
 
130    «Где ж Флегетон? где Лета? ты об ней
    Не говоришь; о первом же заметил,
    Что он возник из слез в пучине сей?»
 
 
133    «Хвалю твои вопросы, – он ответил, —
    Но ты и сам решишь один из них,
    Коль клокотанье красных волн приметил;
 
 
136    Узришь и Лету, но не в безднах сих,
    А там, куда душа идет омыться,
    Покаявшись во всех грехах своих.
 
 
139    Но время нам от леса удалиться.
    Старайся же идти за мной; взгляни:
    Гранит плотин не может раскалиться,
 
 
142    Затем, что пар здесь гасит все огни».
 

Песнь XV

Содержание. Поэты идут по одной из каменных плотин Флегетона. Вдоль плотины навстречу им бежит толпа содомитов. Один из них узнает Данта: это его учитель, Брунетто Латини. Он спрашивает ученика о причине замогильного его странствования и, поощрив его к продолжению трудов, предсказывает ему славу, а вместе с тем и изгнание, при чем жестоко порицает флорентинцев. Данте оказывает глубокое уважение своему учителю, уверяет его, что готов на все превратности судьбы, лишь только бы совесть его была спокойна, и узнает, что большая часть наказуемых здесь грешников были люди, прославившиеся своей ученостью. Затем, напомнив ученику свое сочинение, Брунетто Латини поспешно убегает.

 
1    Вот мы идем по каменной твердыне,
    Где пар с ручья туманом восстает
    И гасит огнь в волнах и на плотине.
 
 
4    Как между Бригге и Кадзантских вод,
    Страшася с моря грозного набега,
    Фламандцы строят против волн оплот;
 
 
7    Как Падуанцы защищают с брега,
    Вдоль бурной Бренты, виллы и сады,
    Пока на Альпах зной не тронул снега, —
 
 
10    Так здесь плотин устроены ряды,
    Хотя не столь громадно и высоко,
    Строитель вечный, их воздвигнул Ты.
 
 
13    Уж были мы от леса так далеко,
    Что усмотреть его не мог бы взор,
    Как сильно бы ни напрягалось око.
 
 
16    Тут встретили мы грешных душ собор,
    Бежавший вдоль плотины; он с испугом
    Нас озирал, как делаем обзор,
 
 
19    При новолунье, встретившись друг с другом,
    И как глядит в ушко иглы портной,
    Прищурившись, расслабленный недугом:
 
 
22    Так в нас ресницы изощрял их строй.
    Тут кто-то вдруг меня за полу платья
    Схватил, вскричав: «Не диво ль предо мной!»
 
 
25    Пока ко мне он простирал объятья,
    Я взор вперил в лицо с следами бед,
    И обгорелый лик с клеймом проклятья
 
 
28    Я вмиг узнал, знакомый с юных лет.
    Склонясь лицом к его лицу, с приветом:
    «Вы ль это здесь, – вскричал я – сэр Брунет?»
 
 
31    А он: «Мой сын, не постыдись с Брунетом
    Пройти назад хоть несколько шагов,
    И пусть толпа меж тем бежит». – «Об этом, —
 

Я взор вперил в лицо с следами бед,

И обгорелый лик с клеймом проклятья

 
34    Был мой ответ, – я сам молить готов,
    И, если вам угодно, с вами сяду,
    Коль тот дозволит, с кем иду в сей ров».
 
 
37    «О сын! – сказал он. – Всяк, причтенный к стаду,
    Лишь миг помедлит, будет осужден
    Лежать в огне, сто лет не движась кряду.
 
 
40    Иди, а я, держась за твой хитон,
    Пойду вослед; потом сольюсь с отрядом,
    Подъемлющим под мукой вечный стон».
 
 
43    Я не дерзал, сойдя с дороги, рядом
    С ним проходить, но шел, как человек
    Почтительный, с поникшим долу взглядом.
 
 
46    «Какой же рок, иль случай, – он мне рек, —
    Ведет тебя до срока в край ужасный?
    И кто возвел тебя на этот брег?»
 
 
49    «Там, там, вверху, – сказал я, – в жизни ясной,
    Еще преклонных не достигнув лет,
    Я потерял в долине путь опасный.
 
 
52    Вчера я утром из юдоли бед
    Уж вспять бежал, когда его я встретил:
    Он сим путем ведет меня на свет».
 
 
55    «Иди ж вослед звезде, – он мне ответил, —
    И в пристань славы вступишь ты за ней,
    Коль в жизни той все ясно я заметил.
 
 
58    Когда б так рано я не кончил дней,
    То убедясь, сколь Небо благосклонно,
    Я б был в трудах опорою твоей.
 
 
61    Но твой народ жестокий, беззаконный,
    От Фиезолы свой ведущий род
    И в твердость скал доныне облеченный,
 
 
64    Тебе ж во благо, брань с тобой начнет,
    И поделом: ведь с горечью рябины
    Созреть не может фиги сладкий плод!
 
 
67    Слепым был назван встарь не без причины
    Надменный род, завистливый, скупой —
    О, будь же чист меж ними ты единый!
 
 
70    Такую честь тебе даст жребий твой,
    Что все начнут алкать в тебе сочлена;
    Но – далее от клюва злак такой!
 
 
73    Пусть скот Фьезолы жрет своих как сено;
    Но да не тронет злака, если там
    В его помете, из гнилого тлена,
 
 
76    Еще возможно вырость семенам
    Великих Римлян, живших в граде – в этом
    Гнезде злодейств, противных Небесам».
 
 
79    «Когда б Господь внимал моим обетам,
    Так рано б рок дней ваших не пресек
    И вы б еще не разлучились с светом.
 
 
82    Я впечатлел в душе своей навек
    Ваш добрый вид, отеческий, бесценный,
    Познав от вас, чем может человек
 
 
85    Достичь бессмертия в сей жизни тленной,
    И, как ценю я вас, пока дышу,
    Мои уста поведают вселенной.
 
 
88    Все, что вы мне сказали, запишу
    И, эту весть, храня в душе с другою,
    Им объясненья в небе испрошу.
 
 
91    Меж тем и вам я мысль свою открою:
    Лишь только б совесть ведала покой,
    А я готов идти на брань с судьбою.
 
 
94    Уже не нов задаток мне такой;
    Так пусть же рок вращает шар заветный,
    Как вздумает, а пахарь заступ свой!»
 
 
97    Тут, обратясь направо, взор приветный
    Ко мне склонил и мне вещал поэт:
    «Кто замечает, тот внимал не тщетно!»
 
 
100    Меж тем со мной беседу вел Брунет
    И я спросил: «Кто из толпы печальной
    Всех более прославлен?» И в ответ
 
 
103    Он мне: «Узнать здесь об одних похвально;
    Но умолчать приличней о других:
    Мне их не счесть, а путь лежит мне дальний.
 
 
106    Короче: сонм духовных здесь одних,
    Людей ученых, славы громозвучной;
    Один и тот же грех пятнает их.
 
 
109    Там Прискиан с толпою злополучной;
    Франциск д’Аккорсо с ним бежит вокруг,
    И, если видеть этот суд не скучно,
 
 
112    Взгляни: вот он, кого служитель слуг
    Переместил от Арно к Баккильону,
    Где сокрушил ему хребет недуг.
 
 
115    Но кончим; время уж кладет препону
    Беседе вашей: вижу я давно,
    Что новый дым клубится там по склону.
 
 
118    Уж близок строй, где быть мне не должно!
    Я об одном прошу: читай Tesoro,
    Мой славный труд, где жить мне суждено».
 
 
121    Тут, повернув, помчался он так скоро,
    Как будто бы в Вероне он бежал,
    И мог его сравнить я с тем, который
 
 
124    Сорвал сукно, не с тем, кто проиграл.
 

Песнь XVI

Содержание. Шум Флегетона, свергающегося водопадом в следующий круг, долетает до слуха поэтов. Они приближаются к восьмому кругу. От толпы содомитов, бегущих под огненным дождем, отделяются три тени и, догоняя Данта, умоляют его остановиться. Виргилий повелевает ему исполнить их желания, и тени, прибежав к Данту, схватываются руками, кружатся перед ним и объявляют свои имена. Это три государственные мужи Флоренции: Теггъяио Альдобранди, Иакопо Рустикуччи и Гвидогверра. Данте изъявляет глубокое уважение к ним и к их заслугам отечеству и на вопрос их о состоянии Флоренции выражает сильное негодование на испорченность ее нравов. Тени, похвалив его за пламенную любовь к родине и попросив напомнить о себе живым, поспешно убегают. Поэты идут далее и наконец достигают ужасной бездны. Виргилий бросает в нее вервь,[19]19
  Вервь, сущ. ж. р. (устар.) – верёвка.


[Закрыть] которою был опоясан Данте. Из бездны выплывает страшное чудовище.

 
1    Уже я был над каменною гранью,
    Где водопад, свергаясь в нижний круг,
    Подъемлет шум, подобный пчел жужжанью.
 
 
4    Тогда три тени, отделившись вдруг
    От строя душ, бежавших непрерывно
    Под страшным ливнем жесточайших мук,
 
 
7    Помчались к нам, подъемля крик призывный:
    «Остановись! судя по платью, ты
    Идешь из нашей родины противной!»
 
 
10    Увы! как страшны были их черты,
    Спаленные огнем ужасной нивы!
    О том досель смущают дух мечты.
 
 
13    Наставник мой услышал их призывы
    И, обратясь, сказал: «Повремени!
    Для этих душ должны мы быть учтивы.
16    И я сказал бы, если б здесь огни
    На зыбь песков так страшно не змеились,
    Что лучше б ты так мчался, чем они».
 
 
19    Вновь поднялся – лишь мы остановились —
    Их прежний клик; когда ж догнали нас,
    Как колесо три тени закружились.
 
 
22    И как бойцы, на битву обнажась,
    Чтоб отразить успешней нападенье,
    Один с другого не спускают глаз:
 
 
25    Так все, кружась, в меня вперяли зренье
    И никогда с движеньем быстрых ног
    Не совпадало лиц их направленье.
 
 
28    Тут тень одна: «Коль зыбкий сей песок,
    Коль образ наш обугленный, увечный,
    Презрительным являют наш порок,
 
 
31    Склонись, хоть ради нашей славы вечной,
    Сказать: кто ты, что смело входишь к нам,
    Еще живой, в край муки бесконечной?
 
 
34    Вот он, за кем бегу я по пятам,
    Теперь нагой, весь черный и убогий,
    Едва ль поверишь, как был славен там!
 
 
37    Он храбрый внук Гвальдрады, в жизни строгой,
    Тот Гвидогверра, что числом побед
    И разумом прославился так много.
 
 
40    Другой, в степях бегущий мне вослед,
    Был Альдобранди, тот Теггьяйо славный,
    Чьим именем гордиться должен свет.
 
 
43    А я, гнетомый с ними казнью равной,
    Я Рустикуччи и, поверь, вполне
    Погиб навеки от жены злонравной».
 
 
46    О! если б был я невредим в огне,
    Немедля б спрыгнул я к сынам проклятья
    И, знаю, вождь не воспретил бы мне.
 
 
49    Но страх сгореть, как эти злые братья,
    Вмиг утушил на сердце без следа
    Порыв желаний к ним лететь в объятья.
 
 
52    «Нет, не презренье, – я вскричал тогда, —
    Но скорбь вселили в грудь мне ваши лики
    Печальные (забуду ль их когда!),
 
 
55    Лишь только я от моего владыки
    Уразумел, что к нам стремитесь вы,
    Чьи подвиги так на земли велики.
 
 
58    Деянья ваши были таковы,
    Что я, земляк ваш, с чувством горделивым
    Всегда о них внимал из уст молвы.
 
 
61    Покинув желчь, я за вождем правдивым
    Стремлюсь к плодам обещанным; сперва ж
    Низринусь в центр вселенной к злочестивым».
 
 
64    «О пусть же долго телу будет страж
    Твой дух бессмертный! – молвил сын печали. —
    Пусть и потомству славу передашь!
 
 
67    Честь и отвага, о скажи, всегда ли
    Живут, как жили, в городе родном,
    Иль навсегда из стен его бежали?
 
 
70    Гюйдьельм Борсьер, гонимый там огнем,
    Недавний гость средь нашего собранья,
    Печалит нас рассказами о нем».
 
 
73    «Иной народ и быстрые стяжанья
    В тебя вселили гордость и позор,
    Флоренция, дом скорби и рыданья!» —
 
 
76    Так я вскричал, поднявши кверху взор,
    И три души, смутясь при этой вести,
    Услышали как будто приговор.
 
 
79    «О если всем ты говоришь без лести, —
    Все три вскричали, – как ответил нам,
    Как счастлив ты, что говоришь по чести!
 
 
82    И так, прошед по мрачным сим местам
    И возвратясь из стран светил прекрасных,
    Когда с восторгом скажешь: я был там!
 
 
85    Поведай людям и об нас несчастных!»
    И, круг расторгнув, как на крыльях, вспять
    Они помчались вдоль песков ужасных.
 
 
88    Нельзя так скоро и аминь сказать,
    Как быстро скрылись с глаз моих три духа.
    Тогда пошел учитель мой опять.
 
 
91    Я шел недолго с ним, как вдруг до слуха
    Достиг шум вод, столь близкий, что едва
    Звук наших слов могло расслушать ухо.
 
 
94    Как тот поток, который мчит сперва
    Свой бег с Монвезо на восток по воле,
    От левой кручи Апеннин, слывя
 
 
97    В верховьях Аквакетою, доколе
    Падет в русло́ долины у Форли,
    Где это имя уж не носит боле,
 
 
100    И с яростью грохочет не вдали
    От Бенедетто, падая с вершины,
    На коей жить и тысячи б могли:
 
 
103    Так здесь, свергаясь с каменной стремнины,
    Ток мутных вод подъемлет страшный гром,
    Слух оглушая грохотом пучины.
 
 
106    Мой стан обвит был вервию кругом,
    Которою когда-то безуспешно
    Ловил я Барса с дорогим руном.
 
 
109    И эту вервь над бездной мглы кромешной
    Я отрешил, как вождь мне приказал,
    И, в клуб смотав, вручил ему поспешно.
 
 
112    И вождь, склонясь направо и от скал
    Немного отойдя, что было мочи
    Поверг ее в бездонный сей провал.
 
 
115    Знать нечто новое из мрака ночи,
    Подумал я, всплывет на новый знак,
    За коим так следят поэта очи.
 
 
118    О будь же с теми осторожен всяк,
    Что не одни лишь зрят дела очами,
    Но разумом пронзают мыслей мрак.
 
 
121    И вождь: «Сейчас предстанет то пред нами,
    Чего я жду, и то, о чем в тиши
    Ты грезишь, сам увидишь над волнами».
 
 
124    Об истине, приявшей образ лжи,
    Чтоб без вины осмеян не был с нею,
    О человек, поведать не спеши!
 
 
127    Но здесь молчать, читатель, я не смею,
    И я клянусь Комедией моей
    (Да в век пребудет благодать над нею!) —
 
 
130    Я зрел во мгле воздушных тех полей
    Гигантский образ, кверху выплывавший,
    Ужасный для смелейших из людей.
 
 
133    Так, вверх стремясь и ноги подобравши,
    Всплывает тот, который, бросив челн,
    Нырнул на дно, чтоб якорь, там застрявший
 
 
136    Между каменьев, вытащить из волн.
 

Песнь XVII

Содержание. На знак, поданный Виргилием, Герион древних, олицетворение обмана, примыкает к каменной плотине Флегетона. Лицо у него праведное, лапы мохнатые, хвост змеиный, а тело все испещрено узлами и кольцами. Поэты сворачивают с дороги, чтобы к нему приблизиться. Пока Виргилий уговаривается с Герионом о помощи его сильных плеч, Данте идет один к краю пропасти, где под огненным дождем, на раскаленном песке, сидит толпа ростовщиков, направлявших насилие против природы и искусства, а следственно и Бога. У каждого из них на шее повешена сума с различными гербами: на них жадно устремлены немые взоры грешников. Один из ростовщиков разговаривает с Дантом и предсказывает место в аду другому известному ростовщику, еще живому в то время. Данте, возвратившись к Виргилию, находит его уже на спине чудовища и с ужасом сам всходит на спину Гериона; но Виргилий, сидя позади Данта, защищает его от ядовитого хвоста чудовища. Они летят чрез пропасть над страшным водопадом Флегетона. Высадив поэтов на окраине восьмого круга, Герион скрывается, с быстротою стрелы.

 
1    «Вот лютый змей с хвостом остроконечным,
    Дробящий сталь и твердость стен и скал!
    Вот он весь мир зловоньем губит вечным!» —
 
 
4    Так начал вождь и знак рукою дал,
    Чтоб грозного приблизить великана
    Ко мраморам, где путь наш пролегал.
 
 
7    И страшный образ гнусного обмана
    Главой и грудью к берегу приник,
    Но не извлек хвоста из мглы тумана.
 
 
10    Был лик его – людей правдивых лик:
    Столь кроткими глядел на нас глазами,
    Но как у змей был хвост его велик.
 
 
13    Мохнатые две лапы под плечами.
    А грудь, бока и весь хребет, как жар,
    Испещрены узлами и кружками.
 

И страшный образ гнусного обмана

Главой и грудью к берегу приник

 
16    Цвета одежд у Турок и Татар
    С изнанки и с лица не столько ярки;
    Не так сплетен Арахны дивный дар.
 
 
19    Как иногда лежат на взморье барки,
    Полу в воде, полу в песке до ребр,
    И как у вод, на бой готовясь жаркий,
 
 
22    Сидит, в стране обжор немецких, бобр:
    Так на краю, обвившем степь гранитом,
    Лежал дракон, с лица приветно добр.
 
 
25    Он хвост крутил в пространстве, мглой покрытом,
    Как скорпион, вращая острием,
    Вооруженным жалом ядовитым.
 
 
28    «Теперь, – сказал учитель мой, – сойдем
    С дороги нашей к лютому дракону,
    Простертому на берегу крутом».
 
 
31    И мы спустились вправо по наклону
    И пять шагов по берегу прошли,
    Чтоб от огня найти там оборону.
 
 
34    Как скоро мы к дракону подошли,
    Вдали узрел я на песке собранье
    Теней, сидевших на краю земли.
 
 
37    Тогда мой вождь: «Чтоб полное познанье
    О круге сем ты мог отсель извлечь,
    Поди, – сказал, – взгляни на их страданье;
 
 
40    Но коротка твоя да будет речь.
    А я склоню его первоначально
    Дать в помощь нам громаду мощных плеч».
 
 
43    Так берегом я к точке самой дальной
    Седьмого круга шел один, пока
    Пришед к толпе, сидевшей там печально.
 
 
46    Из их очей сверкала их тоска:
    То там, то здесь руками тушат духи
    То пыл огней, то знойный жар песка.
 
 
49    Так точно псы, в дни жара и засу́хи,
    То рылом чешут, то ногой, где их
    Кусают блохи, оводы, иль мухи.
 
 
52    Я заглянул в лицо теней иных,
    На коих тлели клочья огневые;
    Но никого не мог узнать из них.
 
 
55    Зато я зрел у каждого на вые
    Мешок, имевший разный знак и цвет:
    В него впивались взоры их немые.
 
 
58    И я увидел, ближе подошед,
    На желтом кошельке предмет лазурный
    И был со львом по виду схож предмет.
 
 
61    И далее я зрел как кровь пурпурный
    Мешок, на коем молока белей
    Написан гусь. – И вот, со злостью бурной,
 
 
64    Один, имевший на суме своей
    На белом поле супрось голубую,
    Вскричал: «Чего ты смотришь в яме сей?
 
 
67    Прочь, дерзкий! прочь! Но если ты живую
    Имеешь душу, ведай: Витальян
    Соседом мне тут сядет одесную.[20]20
  Одесную, нареч. (устар.) – справа.


[Закрыть]
 
 
70    Я, Падуанец, здесь между гражда́н
    Флоренции; тут часто диких орды
    Кричат: Приди, наш славный атаман,
 
 
73    И принеси три клюва с – герб твой гордый!»
    И, скорчив рот, он высунул язык,
    Как бык, когда он лижет влагу с морды.
 
 
76    И я, страшась, что слишком вдаль проник,
    (А вождь велел не медлить мне в долине)
    Пошел от злых; они ж подняли крик.
 
 
79    Уж мудреца нашел я на вершине
    Чудовища и со спины крутой
    Он мне кричал: «Будь смел и си́лен ныне:
 
 
82    Здесь сходят вглубь по лестнице такой!
    Сядь впереди, а чтоб хвостом он раны
    Не мог нанесть, я сяду за тобой».
85    Как тот, к кому близка уж знобь[21]21
  Знобь, ж. – озноб, дрожь.


[Закрыть] квартаны[22]22
  Квартана, ж. мед. (quartan син.) – четырехдневная малярия.


[Закрыть],
    Когда уже синеет цвет ногтей,
    Трясется весь, лишь взглянет на туманы:
 
 
88    Так я дрожал от сказанных речей;
    Но как герой войска для предприятья,
    Так он бодрил меня на подвиг сей.
 
 
91    Воссев на плечищах, хотел сказать я:
    «О вождь!.. – но голос, как я ожидал,
    Не вышел. – …вождь, прими меня в объятья!»
 
 
94    Но он, который столько раз спасал
    Меня в аду, едва я взлез, руками
    Обвил меня и, крепко сжав, сказал:
 
 
97    «В путь, Герион, широкими кругами,
    Но медленней спускайся: не забудь,
    Что новый груз подъемлешь ты плечами!»
 
 
100    Как от земли корабль уходит в путь
    Назад, назад: так вдаль он отступает;
    И, на простор вступив, туда, где грудь
 
 
103    Его была, вдруг хвост он обращает
    И бьет хвостом, как угрь, свирепый зверь,
    И лапами он воздух загребает.
 
 
106    Нет! не сильней ты трепетал, поверь,
    О Фаетон, когда бразды[23]23
  Бразды, мн. (книжн., устар.) – конские удила, узда.


[Закрыть] оставил,
    Зажегши твердь, как видно и теперь;
 
 
109    Иль ты, Икар, когда огонь расплавил
    На крыльях воск, и вслед тебе отец
    Кричал: «О сын, ты худо путь направил!» —
112    Как я дрожал, когда со мной певец
    Взлетел, когда в воздушном океане
    Все, кроме змия, скрылось наконец.
 
 
113    Он тихо, тихо плыл, кружась в тумане
    И нисходя; но я лишь замечал,
    Что ветр в лицо и снизу дул в буране.
 
 
118    Уже, от нас направо, я внимал,
    Как водопад шумел, ревел под нами,
    И я, нагнувшись, взор на дно вперял.
 
 
121    И больший страх я чуял над волнами.
    И, в трепете, я мог сидеть едва,
    Услышав вопль и огнь увидев в яме.
 

Он тихо, тихо плыл, кружась в тумане

 
124    Тут я узрел, чего не зрел сперва,
    Как змий, кружась, спускался в омут душный
    Меж ярых мук отчаянного рва.
 
 
127    И как соко́л, свершив полет воздушный,
    Когда ни птиц, ни чучел не нашел,
    При криках ловчего: «О, непослушный!»,
 
 
130    Вдруг кольцами спускается на дол
    И от ловца вдали один садится,
    Измученный полетом, дик и зол, —
 
 
133    Так Герион в глубокий ров стремится,
    Чтоб сбросить нас к подножию скалы,
    И, облегчен от груза, снова мчится,
 
 
136    Скрываясь в мраке с быстротой стрелы.